Мёртвая зыбь

16

В Ревеле ни Артамонов, ни Щелгачев не могли понять, почему Якушев не даёт о себе знать. Как ни плохо работала почта между Ревелем и Москвой, но на открытку, посланную в Москву Страшкевич, мог быть получен ответ. Тогда через Петроград удалось послать запрос Ртищеву-Любскому. Но ответа тоже пока не было. Естественно, что возникла мысль об аресте Якушева. Но если бы он был арестован, то последовали бы и другие аресты. Или он никого не выдал? Это человек твёрдый, сильной воли. О нем так говорят. Пожалуй, из всех, кого знали в Москве, он был самым положительным, самым серьёзным.

У Артамонова были, в общем, очень смутные понятия о том, что представляет собой Политический совет Монархической организации центральной России… Кажется, у них нет ни одного военного. Все стало бы яснее, если бы была прочная связь с Москвой, если бы объявился Якушев. Может быть, командировка… болезнь? Как узнать? Появилась надежда на проникшего со стороны Кавказа врангелевского разведчика. Он имел поручение связаться с Якушевым, но бесследно исчез, не вернулся. Между тем в Париже и Берлине в эмигрантских организациях заговорили о том, что в Москве есть монархическая группа, в которую входят видные спецы и бывшие штабные работники.

Однажды вечером Юрий Артамонов возвращался домой из кинематографа. Он продвигался в толпе, выходившей из кинотеатра, публика невольно давала дорогу статному, высокому человеку, презрительно щурившему глаза, роняющему сквозь зубы:

— Пардон…

Он долго не мог привыкнуть к штатской одежде. Офицер чувствовался в его манере разговаривать, в походке и в жестах.

Артамонову было нестерпимо скучно в Ревеле, он до сих пор считал его русским губернским городом, а не столицей эстонского буржуазного государства. Все его раздражало, даже крепостные стены и башни, Вышгород, по-эстонски Тоомпеа, административный центр, узенькие улицы старого города, здание ратуши со шпилем и флюгером, изображающим воина с алебардой, герб города и купеческой гильдии — белый крест на красном поле. Эстонские буржуа, как крупное купечество во времена Большой гильдии в пятнадцатом веке, считали себя хозяевами страны. И каково было это терпеть ему, Артамонову, офицеру гвардии его величества. Он и его друзья должны были заискивать перед новоиспечёнными министрами и генералитетом. Артамонов был уверен, что это ненадолго, что он ещё расплатится с этими господами за унижение. А пока надо было терпеть и вести скучную переписку с Берлином, Парижем, Варшавой, со штабом Врангеля, расквартированным в Сербии, с Высшим монархическим советом, с молодым и старым князьями Ширинскими-Шихматовыми, с Николаем Евгеньевичем Марковым, по прозвищу «Валяй, Марков», известным в прошлом скандалами в Государственной думе, членом Думы от Курской губернии, пользующимся теперь влиянием при дворе «Верховного». Как и Щелгачев, Артамонов люто ненавидел «адвокатишек» маклаковых и милюковых, болтавших о какой-то конституции, сидевших все-таки в Париже, а не в Ревеле.

В тот вечер Артамонов спешил домой. Он ожидал к себе Щелгачева, у которого были какие-то новости из Стремске Карловцы от людей, близких к Врангелю. И когда хорошенькая горничная Эрна открыла Артамонову дверь и сказала, что его ожидает господин, Артамонов был уверен, что это Щелгачев. Но он увидел совершенно незнакомого ему человека. Тот поднялся навстречу, вертя в руках какой-то маленький конверт.

— С кем имею честь?

— Позвольте для начала вручить вам письмо Варвары Николаевны… — сказал гость.

Артамонов машинально вскрыл конверт, пригласил гостя сесть и прочитал: «Милый, дорогой мой Юрий, это письмо тебе вручит Павел Петрович Колёсников, оказавший мне большую услугу. Какую — он сам тебе скажет. Слава богу, все обошлось… Обнимаю тебя, Христос с тобой, дорогой мой, береги себя ради светлого будущего. В.С.».

— Так… Стало быть, вы прямо из Москвы?

— Нет. Я ездил в Берлин по командировке, на обратном пути задержался на один день в Ревеле. Простите, явился в такой поздний час. Так удобнее для меня. Менее заметно.

— И вы возвращаетесь в Москву?

— Так точно.

— Значит, вы, как это у вас называется, «совслуж»?

— Да. Приходится служить.

— И вы рискнули посетить гидру контрреволюции?.. Ну что ж, я вам благодарен за весть о тётушке Варваре Николаевне. Она пишет, что вы оказали ей услугу.

— Незначительную. У Варвары Николаевны были неприятности с домкомом. Ну, я их припугнул, только и всего.

— Значит, в Ревеле вы проездом… Где остановились?

— В гостинице «Золотой лев».

В передней послышался звонок. Артамонов извинился и вышел в переднюю. Раздались негромкие голоса, затем Артамонов вернулся. С ним вошёл коренастый, невысокий блондин с седыми висками.

— Штабс-капитан Всеволод Иванович Щелгачев, — представил его Артамонов, — при нем можете говорить все, решительно все.

— Что, собственно, вас интересует?

— Прежде всего, как там живётся в Москве? Вы давно оттуда?

— Пошла вторая неделя. Я, как изволил вам докладывать, сейчас из Берлина.

— О… Так вы совсем свежий гость, — сказал Щелгачев. — Ну, как там в столице Совдепии?

— Подожди, Всеволод, — сказал Артамонов. — Такого гостя надо принять, как водилось у нас в прежнее время на Руси. Пожалуйте в столовую, я распорядился. Ничего особенного, знаете, как мы здесь живём, по-походному.

— Не откажусь.

Щелгачев и Артамонов переглянулись, и все трое перешли в столовую. Стол был накрыт не по-походному. Гостю налили большую рюмку. Чокнулись. Выпили по одной, по другой. Закусили ревельскими кильками.

Щелгачев спросил:

— Вы служили на военной службе, я полагаю? Или пошли по штатской?

— Я поручик. Служил в эту войну в запасном батальоне Самогитского гренадерского полка.

— По этому случаю надо выпить. Армейские, кстати сказать, перепивали нас, гвардейцев. — И Артамонов снова налил гостю.

— Я, должен признаться, выпущен был из Александровского училища в шестнадцатом году, в запасной батальон. Так что в германскую почти не пришлось воевать. Гонял запасных бородачей на плацу. Но зато в гражданскую повоевал. — И гость осушил рюмку.

Как-то незаметно перешли к воспоминаниям о походах, о марковской дивизии, о начальнике дивизии Блейше, которого доконала не пуля, а тифозная вошь, вспомнили Ростов-на-Дону, Харьков, Киев.

Веко у гостя дёргалось, и, видимо, не от вина.

— Это у меня память о контузии под Синельниковом… А в Киеве хорошо пожили. Зимой, в девятнадцатом. Была одна рыженькая из шантана, Зиночка…

— Эге, этак, если перебирать рыженьких да черненьких, мы, пожалуй, с вами, поручик, окажемся свояками… — смеялся Артамонов.

— В общем, пили, ели — веселились, посчитали — прослезились, — мрачно сказал Щелгачев. — А все-таки почему мы не дошли до Москвы?

— Антанта не поддержала, сволочь! — сказал гость.

— Немцев надо было, немцев…

— Видал я их на Украине, тоже, знаете ли, драпали от красных нах фатерланд. Что теперь говорить, надо было делать по-другому, по-умному.

Артамонов и Щелгачев переглянулись.

— А вот вы скажите, поручик, как же вы после всего докатились до «совслужа»? Интересно все-таки…

— Грустная история. Свалил меня в Орле сыпняк, на улице прямо с коня свалился. Приютило меня одно семейство, а то я бы в дороге непременно подох. Месяц провалялся в чулане. Еле поднялся на ноги… В Орле — красные. Наши драпают на юг — не догонишь. Добрался до Москвы. Там родственнички: «Уйди, ради бога. А то нам расстрел». Слава богу, приютила одна добрая душа, в Кунцеве. Помог ещё один человек: дал совет — поступай на службу, устрою, состряпал документы. И вот второй год служу экономистом, даже за границу послали… Вот она, жизнь…

Хозяин и Щелгачев переглянулись.

— Слушайте, вы, Колёсников, или как тебя… Давай начистоту. Ты не в Москве, а в Ревеле. Понимаешь? — И Щелгачев опустил руку в карман.

— Ну ладно, господа… — И Колёсников отчётливо произнёс: — «Санкт-Петербургский столичный ломбард, квитанция шестнадцать тысяч четыреста шестьдесят семь…»

— Покажите!.. — задыхаясь сказал Артамонов.

Колёсников достал из бумажника квитанцию и положил на стол. Артамонов сверил номер квитанции по своей записной книжке и с облегчением вздохнул:

— Господи, наконец!

— Александр Александрович жив, правда, чуть не умер от тифа, полтора месяца провалялся в больнице в Иркутске… Дайте-ка ножичек или ножницы…

Пока искали перочинный нож, Щелгачев наконец пришёл в себя от изумления:

— Ну дела! Столько времени ни звука. Вы уж простите меня, ради бога, поручик…

Вернулся Артамонов и положил ножик на стол. Колёсников осторожно подпорол подкладку пиджака и вытащил квадратный клочок полотна, исписанный цифрами.

— Шифр — книга Отто Вейнингера «Пол и характер», страница шестьдесят восемь…

— Давай мне, — сказал Щелгачев, — дело тонкое, где книга?

Артамонов дал ему книгу, и Щелгачев ушёл в другую комнату, чтобы не мешали.

— Ну, пока он расшифрует, скажите, дорогой, как там, что там?..

— Все узнаете из письма Политического совета МОЦР. Я рядовой член организации. Моё дело явиться, сдать письмо — и до свидания.

— Когда вы едете?

— Завтра. С вечерним поездом.

— Но все-таки расскажите, как там в Москве? Время есть. — Артамонов оглянулся на дверь комнаты, слышно было, как сопел Щелгачев.

— Ну что рассказывать. Нэп. Есть денежки — можно выпить, закусить. «Ампир», например, открылся…

И Колёсников, оживившись, рассказывал о Москве, прихлёбывая коньяк. Через двадцать минут вошёл Щелгачев и положил на стол расшифрованное письмо. Артамонов прочёл вслух:

— «Дорогие собратья! С радостью сообщаем вам, что МОЦР имеет прочную связь с группами монархистов в Петрограде, Киеве, Нижнем Новгороде, Ростове-на-Дону, Ярославле, Смоленске, Твери. Удалось установить связь с важными военными учреждениями, штабами, частями, коих не называем по понятным соображениям. Мы полагаем, что первое время не следует напирать на монархизм. Тактика такая: ярый монархизм внутри нашей организации и прикрытый извне. Приходится быть сугубо осторожным в солдатской среде. Будем стараться подчинить солдат влиянию командиров, верных нашему делу. Военному штабу нашей организации важно знать, какими вооружёнными силами можно располагать за границей. Из Берлина мы ожидаем не указаний, как действовать, а реальную помощь. Идёт подготовка к съезду всех наших организаций, но мешает нужда в деньгах. Необходимо установить прочную связь с вами, лучше всего через эстонскую границу, желательно устроить передаточный пункт на границе, а если нельзя, то через дипкурьеров дипломатической миссии…»

— Так… Завтра подробно обсудим.

— Почему завтра?

— Выпито немало, — смущаясь, сказал Колёсников. — В голове шумит.

— Верно. Да и нам надо позондировать почву у эстонцев… Но какая радость! Нашёлся Александр Александрович! Нашёлся! Выпьем за его здоровье!

И они выпили за здоровье Якушева.

Разошлись в полночь. Сначала ушёл Щелгачев. Затем собрался уходить Колёсников. Немного подождал, чтобы их не видели вместе.

— Хотя чего бояться? Тут — заграница. Ревель.

— Ну все-таки… Мы учёные. — И, наклонившись к уху Артамонова: — А Эрна у тебя ничего, хорошенькая…

Колёсников шёл, слегка пошатываясь, и Артамонов ещё долго стоял в подъезде, смотрел ему вслед. Он был очень доволен: наконец обнаружился Якушев.