Мёртвая зыбь

8

В феврале 1922 года нэп только разворачивался. Ещё не появились объявления поставщика древесного угля Якова Рацера, в школах не писали карандашами концессионной фабрики Гаммер, не блистали в витринах магазинов лезвия бритв фирмы «Братья Брабец» и в пивных не подавали пиво фирмы «Корнеев и Горшанов».

Однако уже в то время москвичи с удивлением останавливались на Петровке перед освещённой витриной, где в «художественном» беспорядке были выставлены воротнички из пике, кепки из грубой шерсти, подтяжки, манишки. Удивительным казалось и объявление в Пассаже на опущенной железной шторе магазина: «Здесь в скором времени откроется контора товарищества Кушаков, Недоля и К°».

Перед этим объявлением остановился Роман Бирк, совершавший обычную прогулку по Столешникову переулку и Петровке. Он собирался продолжить прогулку, как вдруг заскрежетала железная штора и из-под неё вынырнул Стауниц. Бирк вспомнил встречу у Кушаковых и, вежливо поклонившись, хотел уйти, но Стауниц непринуждённо взял его под руку:

— Я вас заметил в боковое окно. Соблаговолите зайти, посмотреть, как мы устраиваемся, — и с удивительной настойчивостью увлёк его за собой.

В конторе все ещё был беспорядок, на полу неубранные стружки, пахло краской, но в глубине стоял стоя и над ним надпись: «Директор-распорядитель». На столе пишущая машинка, а за ней копалась в бумагах рыжеволосая девица.

— Прошу ко мне, — сказал Стауниц с той же настойчивостью и проводил Романа Бирка по винтовой железной лестнице на второй этаж. Здесь было комфортабельно, стоял диван и два кресла. Бирк обратил внимание и на одежду Стауница. Он был в шубе, и из-под неё виднелись не модные в то время высокие шнурованные башмаки и галифе, а туфли с лакированными носами и брюки в полоску.

— Все пока в хаотическом беспорядке, — объяснил Стауниц, — но через неделю мы будем принимать клиентуру. Занимаемся сейчас мелкой продукцией — грабли, лопаты, топоры, и все-таки это не какая-нибудь дрянь вроде воротничков и манишек. Беда в том, что рубль — это нечто эфемерное, счёт идёт на миллионы, приходится постоянно следить за курсом золота, фунтов стерлингов, долларов на чёрном ринке…

«К чему он это мне рассказывает?» — думал Бирк.

— Роман Густавович, дипломатическая карьера — превосходная вещь, если дипломат принадлежит к аристократическому семейству, если он богат и состоит при посольстве великой державы. Насколько я понимаю, вы не удовлетворяете этим требованиям…

— Меня удивляет… — обиженным тоном начал Бирк.

— Одну минуту. Мы наедине, и до сих пор я не сказал ничего опасного… То, что я хочу вам предложить, устроит не только вас, но и вашего дядю, который занимает более высокий, чем вы, пост в вашем посольстве. Я не предлагаю вам незаконную торговлю экспортным спиртом, это громоздкая операция… Но если хотите, пользуясь привилегиями дипломатов, уехать отсюда богатым человеком, слушайте меня.

— Если ничего противозаконного…

— Это как сказать. Кречинский в пьесе Сухово-Кобылина сказал: «В каждом доме есть деньги, надо уметь их взять». Если не в каждом, то в некоторых домах все же есть старушки, у которых в вазоне или в щели припрятаны чистейшей воды бриллианты. Менять на пшено сухаревским шакалам голубые бриллианты глупо, но старушки любят сладкое… словом, с нэпом пробудилась страсть к красивой жизни. Более того, я знаю, например, дом, где хранится подлинный Гвидо Рени, это уже пахнет десятками, если не сотнями тысяч фунтов стерлингов. Как вывезти? А для чего существует дипломатическая почта?

Бирк молчал. Стауниц с покоряющей наглостью смотрел на него холодными серыми глазами.

— Ну, оставим Гвидо Рени. А чем не товар бриллианты или изумруды? Они занимают так мало места, их можно вывезти в жилетном кармане. А купить их можно за ничтожную сумму.

— Вы говорите — за ничтожную сумму. Но если сравнить её с моим скромным жалованьем, это — состояние.

— А на что ваш дядя? Уверен, что он поймёт выгоду предприятия.

Внизу послышались голоса.

— Это Кушаков. Если вы не хотите встречи, отсюда прямой ход с площадки на лестницу.

И действительно, Роман Бирк оказался в каком-то дворе и через ворота вышел на улицу.

— Подумайте, — на прощание сказал Стауниц. — До скорого…

Роман Бирк не мог забыть эту встречу и, стремясь понять, что же собой представляет Стауниц, на следующий вечер отправился с визитом к Кушаковым. В этот день, вернее, вечер у них шла игра в покер.

Роман Густавович застал у Кушаковых компанию игроков. Стауниц хотя и был увлечён игрой, но, увидев Бирка, сделал ему знак, который можно было истолковать так: хорошо, что вы здесь, вы мне нужны. Играли на золото, серьёзно. Стауниц был в выигрыше.

Роман Бирк развлекал беседой Агриппину Борисовну и незаметно заговорил о Стаунице.

— Откровенно говоря, мы его мало знаем. В последний момент он не внёс свой пай в наше дело. Странный человек, я его боюсь.

— Боитесь?

— Инстинктивно боюсь. Вы обратили внимание на его глаза? А его странная улыбка, он на всех смотрит свысока. У него милая жена, дочь, мы их никогда не видим. А почему вы им заинтересовались?

— Дипломаты — люди общительные. Их долг — интересоваться всеми и всем… Он, кажется, кончил игру.

— Да. Должно быть, он в выигрыше. Он никогда не даёт отыграться партнёрам… Пойду похлопочу об ужине.

На этот раз Стауниц сделал только передышку в игре. Он взял под руку Бирка и увёл его на застеклённую террасу, которая у Кушаковых называлась «зимним садом».

— Я хотел бы продолжить наш разговор, — начал Стауниц, — тогда нам помешали… Не беспокойтесь, не в том смысле, как он начался там, в нашей конторе. Я хотел бы поговорить с вами на тему, близкую к вашей деятельности. Вы, как каждый дипломат, хотели бы сделать карьеру. Не так ли?

— Да… конечно. Но это зависит…

— Это зависит от вас самих. Как вы смотрите на положение России сейчас, сегодня? Вы убеждены в прочности советского строя? Вы хотели бы принести пользу России?

— Вы забросали меня вопросами. Мне трудно ответить.

— Я буду говорить вполне откровенно. Вы находитесь на службе у буржуазной Эстонии. Вы кое-что знаете, потому что состоите в эстонской дипломатической миссии. Кое-что, но не все. В России в недалёком времени произойдут перемены. Есть сильная, тайная разумеется, организация. Есть люди, которые возьмут власть. Если вы, дипломат буржуазной державы, окажете этой организации некоторые услуги, то при перевороте ваша карьера обеспечена. Вы, а не Боррес или ваш дядя будете послом, а может быть, и министром иностранных дел в вашей стране. Вы меня поняли?

Роман Бирк в растерянности не находил слов, так его поразила откровенность Стауница.

— Подумайте о том, что я вам сказал. Мы в скором времени продолжим этот разговор.

Стауниц вернулся к игорному столу, а смущённый Бирк, простившись с хозяйкой, счёл нужным уйти.

«Что это, — думал он, — ловушка или шантаж? Неужели то, о чем говорил этот подозрительный человек, — правда? Неужели существует подпольная контрреволюционная организация и дело идёт к открытому мятежу, попытке переворота? Нет дыма без огня». Бирк даже при своём скромном положении в миссии не мог не заметить, что военный атташе Лауриц нащупывает какие-то связи с притаившимися контрреволюционерами. Однажды донеслись до него обрывки разговора посла с военным атташе. Лауриц убеждал посла: «На этот раз перед нами нечто серьёзное и солидное». Посол ответил: «Боюсь, что наша маленькая страна будет проглочена восстановленной монархией…» Тут Бирк кашлянул, чтобы дать знать о своём присутствии, разговор оборвался.

«Значит, — думал Бирк, — они имели сведения об этой организации, очевидно, от белых эмигрантов, которые живут в Ревеле».

Он шёл по переулку, шлёпая по лужам.

— По-берегись!

Его обгонял лихач. Это было так удивительно в Москве 1922 года, что Бирк не догадался остановить лихача, но тут же услышал:

— Прокачу на резвой?

Бирк сел в пролётку и поинтересовался:

— Откуда ты взялся, любезный?

— Дорогомиловские мы. А что?

— Удивительно.

— Так ведь нэп, ваша милость…

Этот возникший из весенней мглы лихач, видение прошлой жизни, хотя и вёз Бирка, но расстроил его. Что же, очевидно, Кушакову, Стауницу нужны лихачи. Пятнадцать минут, пока лихач мчался по спящему городу, Бирк все ещё думал о разговоре со Стауницем.

Если бы Стауниц знал всю правду о Романе Бирке, он не был бы с ним так откровенен. Дело в том, что четыре года назад Бирк был красным командиром в эстонском коммунистическом полку. Это тайна, которую приходилось скрывать от всех, даже от дяди. Роман Бирк спасся чудом, когда белогвардейцы и интервенты покончили с Эстонской трудовой коммуной и провозгласили буржуазную республику. Скрыв своё прошлое, Роман Бирк устроился на службу в министерство иностранных дел. Он понимал, что его ждёт в случае разоблачения. С такими не церемонятся в буржуазной Эстонии, их удел — тюрьма и полевой суд.

Но Роман Бирк не изменил революции и в глубине души остался верен идеям, во имя которых сражался в рядах эстонской Красной Армии.