Мёртвая зыбь

46

«Племянники» бушевали.

— Мне осточертело сидеть в ларьке и быть вашим почтальоном! — так начала объяснение со Стауницем Мария Захарченко. — Эту работу может делать хотя бы Кузен или тот же Подушкин…

— Подушкин мне нужен на Болоте, а из Кузена прёт жандармский ротмистр за сто шагов.

Тогда Захарченко заговорила о поездке в Ленинград, где, по парижским сведениям, действует солидная организация.

— У меня есть явка к баронессе.

— Проверим, на месте ли баронесса. Прошло немало времени.

Проверить было поручено Зубову. Он посоветовался со Старовым. Решили отправить «племянницу» в Ленинград одну. Туда были даны соответствующие инструкции Антону Антоновичу. Когда Мария Владиславовна отправилась по адресу, присланному из Парижа, за ней была инсценирована слежка. Она все же решилась войти в квартиру баронессы Мантейфель, но баронесса скрылась, напуганная поведением Забелина на сборище в её квартире.

— Вот видите, — позднее говорил Стауниц Марии Владиславовне, — очевидно, за домом установлено наблюдение. Там могла быть даже засада.

Со своей стороны, Якушев предупредил Путилова, что выехавшая из Москвы дама, называющая себя эмиссаром Кутепова, вызывает подозрения. Путилов уклонился от встречи с ней. Таким образом, попытка Захарченко связаться с организацией «Честь и престол» оказалась неудачной. «Племянница» вернулась в Москву разочарованной.

Утешало её то, что наладилась через посольства переписка с Кутеповым. Он одобрял работу «племянников» и писал, что к «Тресту» проявляют интерес «в заморских кругах».

«Все финансовые переговоры ведёт Коковцов… После вашего письма ещё раз пошёл разговаривать с Гукасовым и К°, выслушал много хороших слов, но результатов не добился», — писал Кутепов 25 декабря 1924 года.

17 января 1925 года он же писал:

«Здесь идёт полный развал, все переругались окончательно, главари наши хотят играть первую роль все сразу… Сергеев (Врангель) теперь занят рекламой своей последней поездки (в Париж). Он тоже отправил свою половину в заморские края за деньгами».

«Тоже» — это был намёк на поездку в Америку супруги Николая Николаевича.

Тем временем 19 января 1925 года в Берлине, на квартире у А.И.Гучкова, открылся первый евразийский съезд. От «Треста» присутствовал Ланговой — «лидер» фракции. Из старых его знакомых на съезде были Арапов и Артамонов. Здесь присутствовали профессор князь Трубецкой, Савицкий, Сувчинский, Малевский-Малевич и другие представители евразийского течения.

Девять часов продолжался доклад Лангового.

— Врал немилосердно, — рассказывал он много лет спустя. — Несусветная чушь здесь сошла за глубочайшую истину. Например: «Евразийство — синтез культуры славянской, европейской, монгольской. Основа — монархическая…»

Затем выступали евразийцы, ругались между собой, и особенно яростно ругали Кутепова, атамана Краснова, Трепова и Кирилла Владимировича, с которым раньше заигрывали.

Главная тема споров — что лучше: капитализм или государственное плановое хозяйство? Лангового ввели в состав евразийского «Совета семи» и постановили вести через него всю переписку с евразийской фракцией «Треста».

Арапов не скрыл от Лангового, что один меценат, некий мистер Сполдинг, субсидирует евразийцев в Англии. Стало ясно, что этот меценат даёт не свои деньги, а британской секретной службы.

31 января 1925 года Ланговой вернулся в Москву. Вслед пришло паническое письмо Арапова об аресте в Советском Союзе агента Врангеля — Демидова-Орсини.

Для придания веса «Тресту» Артузов поручил Старову через Зубова разыграть «освобождение» Демидоса-Орсини. Ему сказали, что он освобождён по телефонному звонку влиятельного лица.

Освобождение Орсини произвело эффект, он утверждал, что обязан жизнью «Тресту». Арапов был в восторге — улучшились отношения «Треста» с Врангелем.

Эпизод с Демидовым-Орсини повлиял на Шульгина, который впоследствии с помощью Якушева решился поехать в Россию.