Я вышла из кабинета Габриэля Мейза и тут же прижалась спиной к стене, закрывая глаза.
Сердце бешено стучало в груди. Боль неприятно тянула внизу живота, вынуждая коснуться его ладонью.
Нужно успокоиться.
Я и подумать не могла, что наши чувства с Блэквудом — это результат чьего-то заклинания. Теперь понятно, как он всегда находил меня, как «ощущал» на расстоянии, как открыл ту чертову дверь в свою ванную, запечатанную моей маной…
Только от осознания всего этого становилось еще хуже.
Зачем Дэб сделала это? Почему так поступила со мной?!
Я видела искреннее раскаянье в ее заплаканных глазах, а также сожаление и страх. Возможно, она и правда хотела помочь. Но даже представить себе не могла, что натворила.
В любом случае, дело сделано…
Сейчас нужно как можно больше узнать об этой связи, пока у меня еще остается доступ к рукописям этой академии.
Я шумно выдохнула и, отстранившись от стены, направилась в подвальное помещение, где под пятью магическими барьерами располагалась старинная библиотека Эвенгарда.
Помню, как читала о похожем заклинании в какой-то книге из раздела запретной магии. В ней говорилось о романтичном свадебном ритуале, которым пользовались еще наши предки до появления машин. Они делали это, чтобы доказать свою преданность и «соединиться» с любимыми навсегда. Не помню только, почему его запретили…
Плохое предчувствие усилилось.
Я вдруг вспомнила выражение лица Лоренса и его уверенный взгляд. Он смотрел на меня так, словно все это было неважно.
Но я должна выяснить это для себя.
— Элана… — раздался внезапно знакомый голос, что эхом разнесся по пустому коридору академии, и я остановилась у панорамного окна и обернулась назад.
Моя мать стояла напротив и смотрела на меня сосредоточенным, хмурым взглядом.
— Почему ты здесь? — произнесла, не ожидая услышать правду. — Будешь снова уговаривать меня согласиться на предложение Мейза?
— Еще не поздно согласиться… — невозмутимо ответила она, подойдя чуть ближе. — Твое отчисление не изменит факта родства с императором. Ты еще можешь стать женой верховного мага и обеспечить своему ребенку беззаботную жизнь.
— Я уже дала ответ, — твердо произнесла, собираясь уйти.
Мне не хотелось вновь препираться с ней и слушать ее нелепые убеждения. Все это было бессмысленно.
— Ты должна согласиться, Элана! — вдруг громко сказала мать, и я остановилась на месте, ощутив, как сердце пропускает удар. — У тебя просто нет выбора.
— О чем ты? — настороженно прошептала, ощущая, как волнение усиливается, перерастая в нервную дрожь.
Адалинда молчала, неотрывно глядя мне в глаза.
— Что ты имеешь в виду?!
— То… — тихо проговорила она, едва заметно встав вполоборота. — Что тебе не построить свое будущее с Лоренсом Блэквудом.
— Это не тебе решать…
Внезапно что-то острое пронзило грудь, и я упала на колени под удивленным взглядом матери.
Я учащенно дышала, пытаясь справиться с нахлынувшим страхом и болезненным жжением, что растекалось по венам, сковывая мышцы.
Что это?
Невольно покачнувшись, я убрала ладонь от своей груди, но не увидела на ней раны и следов крови, как вдруг поняла…
Эти ощущения и эмоции не мои.
— Лоренс! — воскликнула я и тут же бросилась к нему.
Но стоило мне сделать всего пару шагов, как искры огненной маны остановили меня.
Мать стояла передо мной, преграждая путь, а огненные плети в ее руках сковывали мое тело со всех сторон, обжигая кожу при малейшем движении.
— Тебе туда нельзя, — строго произнесла она, пока я пыталась выбраться, не в силах совладать с огнем.
Мана не слушалась меня, она циркулировала внутри моего тела, но не подчинялась воле.
Что происходит? Почему я не могу развеять заклинание?!
— Отпусти…
— Это тебя не касается, Элана! — сердито воскликнула мать, сделав шаг и натянув путы в руках.
— Вы оба… — изумленно проговорила, вдруг все осознав. — Вы сговорились с Эмануэлем!
Я дернула плечами, и пламя обожгло спину сквозь одежду, наверняка оставив ожог. Болезненный стон вырвался из моего горла, и я повалилась на каменный пол.
— Не сопротивляйся. Я не хочу причинять тебе боль!
— Но ты уже причиняешь… — хрипло прошептала, пытаясь выровнять дыхание.
Я чувствовала эмоции Лоренса, что утекали от меня подобно воде сквозь пальцы: его боль, страх, сожаление, отчаянье. Он был ранен или того хуже…
Мне нужно к нему!
— Нет, — твердо ответила мать, и путы пламени коснулись моей шеи и груди, заставляя зашипеть от боли. — Пусть эти чертовы Блэквуды поубивают друг друга. Ты останешься здесь, пока они не закончат, а после выйдешь замуж за Мейза.
— Ты не можешь так поступить со мной… — простонала, ощущая, как слезы наворачиваются на глаза.
Время было на исходе…
Я знала, чувствовала это. И потому не могла сдаться.
— Отпусти… — повторяла словно мантру, продолжая сопротивляться. — Отпусти!
Я кричала, извивалась на каменном полу, отчаянно пыталась вырваться из пут, пока они обжигали мое тело, причиняя боль.
Мать смотрела на меня со стороны, и впервые на глазах Адалинды Фрэйз я увидела слезы, она оказалась не равнодушна к страданиям своей дочери.
— Отпусти меня… — вновь сипло прошептала я, чувствуя безмерное отчаяние, что опустошало меня изнутри.
— Элана… — судорожно произнесла мать, глядя на меня растерянным взглядом.
— Я люблю его, мам… — прошептала на выдохе, глядя сквозь слезы в ее лицо. — Если он умрет, умру и я… Я чувствую это.
Кровь текла по моей обожжённой коже, прилипая к рубашке. Я не знала, как мне растопить жесткое сердце этой женщины.
Внезапно путы развеялись, и я глубоко вдохнула, прогибаясь в спине.
— Я… не думала… — запинаясь, шептала она. — Не знала, что вы настолько связаны…
— Ты бы все равно не поняла, — хрипло ответила я и осторожно поднялась, пытаясь удержаться на ногах. — Ты не знаешь, каково это любить. Мне жаль тебя.
И с этими словами направилась вперед, не обращая внимания на боль от ожогов. Все, чего я хотела сейчас, это добраться до чертового кабинета ректора.
Я шла так быстро, как только могла, опираясь рукой о стену. И когда оказалась у заветной двери, порывисто распахнула ее и не смогла сдержать крик.
— Лоренс!
Окровавленное стекло, парящее у его лица, со звоном отлетело в сторону, и Габриэль вспышкой маны оттолкнул Эмануэля к стенке.
Мой Блэквуд бессильно повалился на спину, и с его губ сорвалось одно единственное слово, адресованное мне:
— Прости.