Осмотрщик Беспалов и водитель Елкин на вездеходе районного энергоуправления делали контрольный объезд высоковольтной линии электропередач. Место было глухое и пересеченное. Кругом сопки, тайга. Сбились с дороги. Водитель и говорит:
— Сходи-ка, Беспалов, погляди, как лучше проехать.
Тот пошел. Повернул за сопку, чтобы осмотреть лощину. Под ногами густая, сплетенная сеткой трава с маслянистым отблеском. Названия травы он не знал, зато кустики черники с еще недозревшей ягодой узнал сразу.
Беспалов осмотрелся. По вершине сопки чинно взад и вперед прохаживался кулик. Кругом было так тихо, что сбивчивое урчание мотора вездехода за поворотом слышалось довольно отчетливо, словно машина стояла рядом.
Из-за огромного валуна вышел большой бурый медведь, и они столкнулись нос к носу. От неожиданности медведь вспрянул на задние лапы и негромко угрожающе зарычал. Беспалов в первое мгновение обомлел. Бежать ему казалось бесполезным. На память вдруг пришел рассказец Льва Толстого из «Родной речи». Там два товарища встретили в лесу медведя. Один испугался и влез на дерево, а другой упал, притворившись мертвым. Медведь понюхал его и пошел прочь. Мысль показалась настолько счастливой, что осмотрщик, не раздумывая, плюхнулся перед медведем, вцепился судорожно в густую сетку неизвестной ему, очень крепкой травы и замер.
Медведь стал обнюхивать его. Беспалов ощутил упругие струи воздуха из медвежьих ноздрей и подумал: «Как из шланга…»
Струи быстро проходили сверху вниз по спине и сильно щекотали. Беспалов радостно думал, что метод графа Толстого действует безотказно.
Медведь просунул лапу и несильно потянул, пытаясь перевернуть человека на спину. Острые когти, не проколов брезентовую робу, больно надавили. Осмотрщик крепче прижался к земле. Сетчатая трава держала. Медведь стал обнюхивать голову. Из пасти его несло смрадом. Затем медведь энергично лизнул от шеи к затылку. Беспалову стало больно, будто волосы выдрали. Несколько раз медведь сильно лизнул ухо и откусил его. Высоко вскидывая голову и широко открывая пасть, ел ухо, как собака муху, очень похоже.
Беспалов ошалело подумал: «Съел ухо… Вот тебе на…»
Он вскочил и заорал благим матом. Медведь испуганно вспрянул на задние лапы и зарычал. Беспалов бросился бежать к вездеходу, неистово вопя и уже не думая, что медведь догонит, его. Медведь же бежал за ним довольно быстро, но не галопом, вполне, видимо, уверенный, что догонит. Водитель увидел бегущего товарища и рванул вездеход навстречу. Медведь ушел в березняк…
Потерявший ухо Беспалов плакал и говорил, что так глупо, видно, один он на свете ухо потерял.
Водитель Елкин поначалу растерянно засуетился. Был он долговязый, с низким, каким-то вислым, расплющенным задом. Шея длинная, а голова маленькая, белобрысая. От вида крови бледные его голубые глаза еще больше побледнели и стали вроде плоскими.
— Давай пакет скорее! Чё вылупился?!, — заорал Беспалов. — Из-за тебя ухо потерял… — И снова завыл: — Ухо, гадство, откусил! Сучий зверь!
Елкин наконец пришел в себя и, бинтуя Беспалову голову, сказал:
— Скажи спасибо, что кишки не выпотрошил…
Он с ужасом подумал, что, если бы сам пошел смотреть дорогу…
Глаза у него потемнели, стали глубже, и в них вдруг вспыхнули искорки.
— Был ты, Вася, Беспалов, теперь и безухов стал… — Он не удержался и хихикнул.
— Я тебе дам — «безухов»!.. — пригрозил ему осмотрщик и поднес к носу Елкина красный костистый кулак.
— Ты бы лучше топтыгину по сопатке энтим кулаком съездил… — огрызнулся Елкин.
— Гусак ты — вот кто!.. Быстро развертайся — и в медсанчасть!.. Назад по следу…
Беспалов, огромный, угловатый, атлетического сложения, ощущал в себе необычайный прилив злости и сил. Всего его, казалось, распирало, и он подумал: подвернись сейчас косолапый, он бы удавил гада собственными голыми руками.
Елкин газовал на полную катушку. Вездеход несся по сопкам и лощинам, как разъяренный зверь, вышвыривая из-под гусениц ошметки черного торфа. Лицо водителя принимало то озабоченное и даже суровое выражение, то озарялось еле сдерживаемой улыбкой.
«Надо же! — думал он. — Медведь ухо откусил… Нарочно не придумаешь…»
Беспалов сидел, тупо уставившись перед собой, прислушиваясь к жгучей, дергающей боли, и порой забывал, что правого уха у него уже нет. Потом вдруг спохватывался, и всего его обдавало тошнотной панической волной от сознания невосполнимости потери. Ком обиды подкатывал к горлу, слезы сами наворачивались на глаза.
Через два часа бешеной гонки по пересеченной местности вездеход был уже в городе, звонко лязгая гусеницами по булыжнику, он подъехал к больнице и остановился, будто споткнулся.
— Осторожней не можешь? — буркнул Беспалов. — Гусак! Тебе верхом на козе в самый раз…
В приемной «Скорой помощи» была только дежурная сестра.
— Что случилось? — спросила она взволнованно, увидев перевязанную голову Беспалова.
— Медведь ухо откусил… — сказал он как-то обреченно и в то же время с надеждой в голосе.
— Что-о?! — переспросила она и рассмеялась. — Какой медведь?
Елкин, который стоял за спиной товарища, стал разъяснять:
— Производственная травма, понимаете… На работе произошло. При обходе…
— Где врач?! — заорал Беспалов с затаенной надеждой в душе, что сейчас, сию же минуту будет исправлено непоправимое.
— Вы на меня не кричите! — сказала сестра. Голос ее задрожал. — Врач сейчас придет.
Она позвонила в отделение и вызвала хирурга.
— Я должна записать… — сестра обиженно взялась за ручку. Спросив фамилию, что-то записала в журнал.
Беспалов глянул ей через плечо и прочел: «Больной поступил с травмой уха».
И снова ощутил прилив упрямой, непонятной злости:
— Не с травмой уха, а медведь ухо откусил. Так и пиши.
Сестра многозначительно посмотрела на него:
— Какая вам разница, товарищ?
— А вот такая…
Пришел хирург:
— Ну, что у нас? Та-ак… Что с ухом?.. Медведь откусил?..
Беспалов увидел, как по лицу доктора пробежала светлая волна, а глаза заискрились.
Обрабатывая рану, хирург приговаривал:
— Да-а… Ну и топтыгин! Чистенькая работа.
— А ничего нельзя сделать? — жалобно пробасил Беспалов.
— А что сделать? — уточнил хирург.
— Ну, с ухом…
— А где ухо-то?..
В ответ Беспалов с досадой махнул рукой и снова почувствовал, что ком обиды подкатил к горлу.
Ему сделали какие-то уколы, и хирург сказал:
— Я вас положу в свое отделение.
Беспалов взмолился:
— Доктор! Хочу домой! Жена у меня с ума сойдет. Повидать надо.
Елкин оказался на месте:
— Я его, доктор, мигом на вездеходе… Домой и назад. Пусть повидаются.
— Ну, если только мигом… — согласился хирург.
— Та-ак… — сказал Беспалов Елкину, когда они вышли из процедурной. — Отвезешь до дому. Только не до самого, а за квартал высадишь. Дворами пройду. И при в гараж, я останусь до утра. В случае чего «скорую» вызовем…
Уже сидя в кабине, еще попросил:
— На работе пока не говори. Скажи — заболел, и все.
— Ладно, — угрюмо пообещал Елкин.
Вот и дом. Поднялся Беспалов на третий этаж, остановился у двери, притих. А сердце колотится, вот-вот из груди выскочит от волнения.
«Да-а… — сказал он сам себе. — Обида-то какая…»
Наконец он собрался с духом и позвонил.
Жена открыла и отпрянула:
— Что с тобой, Вася?!
— Да тише ты! Не выступай на всю ивановскую.
Жена, сильно бледная, прошла за ним в комнату.
Сам же он, глядя на нее, будто заною испугался и сказал как-то виновато:
— Ничего особенного… Уха нет…
— Какого уха?! — воскликнула жена, широко открыв глаза. Краска бросилась ей в лицо, отчего ее светлые волосы стали казаться еще светлее.
— «Какого»… Моего. Правого. — Он почувствовал, что побледнел, и как-то спокойно отдал себя во власть запоздалого испуга и горя при родном человеке.
Жена бросилась к нему, стала судорожно щупать руками его голову, причитая:
— Ой! Вася-а-а! — Она прижала руки к груди и заплакала. Слезы полились ручьями: — Господи! За что такое наказание?! Здорового человека уха лишили-и!.. — Вдруг запнулась: — Стой! Как это?! Кто… ухо? Где ухо, где?!
Беспалов вдруг успокоился и сказал:
— Сядем. Слухай…
И рассказал все подробно.
Она сидела рядом с ним на диване и, широко открыв глаза, смотрела на него, потом вдруг быстро-быстро перекрестилась, бормоча:
— Слава те господи! Слава те господи!..
Затем будто неожиданно что-то такое поняла и вновь запричитала:
— Да кто же тебя, кабана, угораздил плюхаться перед ведмедем?! А?! Да бежать надо же было!.. Ноги в руки и скачками, а ты, урод, ухо подставил! На, мишка, лопай на заедку!.. Чтоб ты провалился, остолоп несчастный! Как я теперь с тобой, безухим, ходить-то буду?!
— Так вот и будешь…
— А? Что?.. Да кто же тебя, дурака, надоумил плюхаться перед ведмедем?!
— Граф Толстой.
— Что-о-о?!
— Вот тебе и что…
Она неожиданно быстро успокоилась и спросила с издевкой в голосе:
— Это какой же, интересно, Толстой?.. Да ты его в жисть не читал, охламон несчастный!.. У нас его отродясь в дому не было…
Беспалов сидел и, часто моргая, смотрел на жену. Он думал со смущением, что и правда, кроме той запомнившейся сказки из «Родной речи», он Толстого вовсе не читал и что как-то это все глупо вышло. И что с женой делать — не знал. А она вдруг снова заплакала, на этот раз тихо, села рядом и прижалась к нему:
— Я тебя, дурака, и такого, безухого, любить буду-у… Миленький ты мой ведмедь… Да ты вон какой бугай, сломал бы ему башку, этому ведмедю-у…
— Сломаешь, поди…
— Больно?
— Да так… Слегка… — соврал Беспалов.
Она утерлась рукавом и сказала:
— Посиди маненечко, я к соседке схожу…
Через десять минут она вернулась, неся в охапке двенадцать томов сочинений графа Толстого.
— А ну-ка, давай поглядим, где энтот твой рассказец. Хочу сама своими глазами прочесть.
Они стали смотреть содержание, но ни в одном томе этой истории про двух товарищей так и не нашли. Потом Беспалов взял томик, повертел в руках — загрубелых, привыкших к железу и совсем не привыкших к книге — и ощутил теплую волну смущения перед самим собой и уважения к этому писателю, маленький рассказец которого, читанный еще в детстве, удивил его на всю жизнь.
«Сколь накатал… Надо же!» — подумал он и открыл книгу.
— «Детство», — прочитал вслух. — Ладно, слышь, Маша, ты не относи. Почитаем все же, а?..