Михаил Тверской

Первым событием XIV века стал для Руси неожиданный перенос митрополичьей кафедры из Киева во Владимир в 1300 году. Кажется, Михаил Тверской не имел к этому делу никакого отношения. Но «пути Господни неисповедимы». Придёт время — и эта перемена сыграет немалую роль в жизни тверского князя и его княжества...

Среди историков давно установилось мнение, будто митрополит Максим «придерживался протверской ориентации» и был «авторитетной опорой» политических стремлений Михаила Тверского (122, 124; 102, 98). Однако это мнение — равно как и мнение о враждебном отношении Михаила Тверского к митрополиту Петру — не находит прочного основания в источниках.

Побег

Об этом много говорили тогда и в княжеских теремах, и в избах простонародья. Такого рода новшества — разрыв с древней традицией Киевской митрополии — всегда вызывали тревогу и воспринимались как дурное предзнаменование. Летописец выделил это событие особым заголовком: «Остави Киев митрополит»:

«Того же лета (6808/1300) митрополит Максим, не терпя татарскаго насилиа, остави митрополию, иже в Киеве, и избеже ис Киева и весь Киев розбежеся, а митрополит иде къ Бряньску, оттоле въ Суждалскую землю, и тако седе въ Володимери с клиросом и съ всем житием своим» (22, 84).

Объясняя поступок первосвятителя на первый взгляд вполне уважительной причиной — «не терпя татарскаго насилиа», летописец применяет излюбленный приём русских книжников: избегая прямого осуждения или хвалы, выносить нравственную оценку поступку через цитату из Священного Писания. При этом и сама цитата давалась не дословно, а как бы намёком, вскользь. В течение рассказа её могли заметить только посвящённые. Так возникал своего рода «подтекст», скрытый от непосвящённых тайный смысл написанного. Не нарушая обета монашеского смирения и не претендуя на роль судьи, летописец с помощью этой тонкой интеллектуальной игры мог выразить своё личное отношение к поступкам исторических лиц.

Приведённый выше текст из Симеоновской летописи полон сокровенных смыслов.

Терпение — одно из ключевых понятий христианской этики, обязательное условие подлинного благочестия. Библия, и в особенности Новый Завет, полна суждений на эту тему. «С терпением будем проходить предлежащее нам поприще» (1 Евр. 12:1). «Если вы терпите наказание, то Бог поступает с вами как с сынами» (1 Евр. 12:7). «Если терпим, то с Ним и царствовать будем» (2 Тим. 2:12). «Гонят нас, мы терпим» (1 Кор. 4:12).

На этом фоне проявленное митрополитом отсутствие терпения воспринимается как явный и тяжкий грех. В качестве архипастыря он должен был в первую очередь заботиться о своих «словесных овцах». Однако он бежал от них, спасая себя, свой двор и своё «житие», то есть имущество. Следствием этого малодушия стала погибель всего города.

Но дело не только в бедах Киева. Митрополит оставил свою митрополию, «бежал», то есть, по сути, уподобился часовому, который бросил свой пост, или воину, бросившему свой стяг. Это уже не только малодушие, но и прямое преступление перед Богом и Церковью...

Краткое летописное сообщение о бегстве митрополита Максима из Киева во Владимир в своде 1305 года проникнуто плохо скрытым осуждением этого поступка, а стало быть, и самого святителя. Такого рода оценки обычно давались по горячим следам события, под впечатлением вызванных им пагубных последствий. В данном случае мы можем предположить, что запись о бегстве Максима впервые возникла в своде 1305 года, заказчиком которого, по мнению некоторых исследователей, был только что вернувшийся из Орды с ярлыком на великое княжение Владимирское князь Михаил Ярославич Тверской (104, 163). Анализируя тверские известия в своде, исследователь высказал интересное предположение. «Весьма вероятно, что эти записи велись самим князем (о его грамотности есть известия) в той или иной чтомой книге; таких семейных записей много можно встретить на переплётах старых книг. К этому семейному Летописцу князя позднее, по припоминанию, собран был ряд тверских известий, которые теперь в составе свода 1305 г. читаются без точных дат» (104, 160).

Этот свод, на основе которого возникла Лаврентьевская летопись, по-видимому, был составлен во Владимире. Судя по крайне скудному и, как показано выше, порой критическому отражению в своде деятельности митрополита Максима, отношения святителя с Михаилом Тверским были весьма натянутыми.

На это указывает и маршрут, который избрал Максим для переезда во Владимир. Проторённый ещё киевскими князьями путь из Киева в Залесье шёл вверх по Днепру и далее через волок и Вазузу на Верхнюю Волгу. Значительная часть пути проходила по территории Тверского княжества. Но именно это и не устраивало Максима. Он предпочёл более сложный путь через брянские леса и перепутья Московского княжества. Зная прямой и вспыльчивый характер Михаила Тверского, Максим легко мог предвидеть его реакцию на раскол митрополии. Иное дело Москва. Даниил Московский — как, впрочем, и святитель Максим — гораздо лучше Михаила умел скрывать свои мысли и ладить с полезными людьми.

(Лет пять спустя мать Михаила Тверского будет просить митрополита вразумить московского князя Юрия Даниловича не затевать новую усобицу за великое княжение Владимирское. Максим на словах согласится и даже вступит в переговоры с Юрием Даниловичем. Но, кажется, старый грек не слишком будет стараться в своей роли миротворца. Грозное слово «отлучение» не прозвучит на этих переговорах. В итоге Юрий не откажется от своих замыслов и вскоре над Северо-Восточной Русью запылает пламя новой княжеской войны. Впрочем, Максиму не суждено будет увидеть последствия своих неудачных переговоров. 6 декабря 1305 года он завершит свой земной путь и будет похоронен в загодя устроенном им приделе Святого Пантелеймона в Успенском соборе во Владимире).

Рассуждая о судьбе митрополита Максима, трудно не посетовать на обычную для летописей этого периода расплывчатость хронологии. В новгородских летописях отъезд митрополита из Киева датируется 6807 мартовским годом, а в Симеоновской — 6808-м ультрамартовским (44, 279). Проще говоря, митрополит бежал из Киева в период с 1 марта 1299 года по 28 февраля 1300 года. Затем его следы теряются. Вновь на хронологической шкале он появился только 29 июня 1300 года, когда в день памяти апостолов Петра и Павла совершил поставление на кафедру новгородского владыки Феоктиста. Никаких сведений о его пребывании в Твери летописи не сохранили. Скорее всего, он всё же был там проездом из Владимира в Новгород. Но тверские летописцы не сочли это важным событием или демонстративно проигнорировали эту новость. В Твери Максима ждал холодный приём.

На горах киевских

Почему митрополит Максим покинул своё традиционное «седалище» в Киеве? Почему это решение должно было вызвать возмущение у всех, кто был искренне озабочен судьбами православия в русских землях?

Известно, что Русская церковь как институт в условиях ига пользовалась значительными привилегиями. Она не платила ордынский «выход», не привлекалась к обслуживанию ханских послов. За это духовенство во главе с иерархами должно было молиться о здравии татарских ханов и призывать народ к покорности новому «вавилонскому плену».

Однако церковь как сообщество православных людей разного чина и звания не менее других страдала от произвола ордынцев. Ханские ярлыки давали некоторую безопасность только в мирное время. Всё менялось в условиях войны. Летописи полны рассказов о том, как во время татарских набегов гибли или подвергались насилию разного рода «церковные люди» — от приходских священников и монахов до епископов и самого митрополита.

Колыбель русского православия, Киев был страшно разорён во время Батыева нашествия. Однако тут есть над чем задуматься историку (38, 287).

Проезжавший через Киев в 1245 году францисканец Плано Карпини писал: «...Они (татары. — Н. Б.) пошли против Руссии, разрушили города и крепости и убили людей, осадили Киев, который был столицей Руссии, и после долгой осады они взяли его и убили жителей города; отсюда, когда мы ехали через их землю, мы находили бесчисленные головы и кости мёртвых людей, лежавшие на поле; ибо этот город был весьма большой и очень многолюдный, а теперь он сведён почти ни на что: едва существует там двести домов, а людей тех держат они в самом тяжёлом рабстве. Подвигаясь отсюда, они сражениями опустошили всю Руссию» (3, 51).

Легко заметить, что этот хрестоматийный текст полон внутренних противоречий. Так, остаётся непонятным, где же увидел Карпини «бесчисленные головы и кости мёртвых людей» — в городе или «на поле», то есть в степи? Если он говорит о самом Киеве, то непонятно, как могли жители пять лет оставлять непогребёнными останки своих родственников и друзей, соседей и земляков. Если же кости были разбросаны в чистом поле, то это вполне могли быть и кости ордынцев. Русские не имели желания хоронить степняков, а монголы, как известно, не хоронили своих мёртвых в могилах, а оставляли лежать на земле на добычу зверям и птицам, полагая, что при такой участи тела душа быстрее покинет останки и улетит к небу.

Разорение Киева во время Батыева нашествия — исторический факт, засвидетельствованный и русскими летописями. Однако как политическое, так и экономическое значение Киева позволило ему быстро подняться после катастрофы. В городе вели дела многочисленные купцы как русского, так и иностранного происхождения. Об этом говорит сам же Карпини, называя в качестве свидетелей своего пребывания в Киеве целый ряд тамошних персонажей:

«Свидетелями служат все граждане Киева, давшие нам провожатых и коней до первой татарской заставы и встретившие нас при возвращении с провожатыми из татар и их конями, которые к нам возвращались, и все русские люди, через землю которых мы проезжали и которые приняли запечатанную грамоту Бату и приказ давать нам лошадей и продовольствие; если же они этого не сделали бы, то были бы казнены им. Сверх того, свидетелями служат бреславльские купцы, ехавшие с нами вплоть до Киева и знавшие, что наш отряд въехал в землю татар, а равно и многие другие купцы как из Польши, так и из Австрии, прибывшие в Киев после нашего отъезда к татарам.

Служат свидетелями и купцы из Константинополя, приехавшие в Руссию через землю татар и бывшие в Киеве, когда мы вернулись из земли татар. Имена же купцов этих следующие: Михаил Генуэзский, а также и Варфоломей, Мануил Венецианский, Яков Реверий из Акры, Николай Пизанский; это более главные. Другие, менее важные, суть Марк, Генрих, Иоанн Вазий, другой Генрих Бонадиес, Пётр Пасхами; было ещё и много других, но имена их нам неизвестны» (3, 84).

Перечень иноземных купцов говорит о многом. Судя по нему, Киев быстро возродился, хотя, конечно, не имел уже прежнего блеска.

Ножницы географии

Благодаря своему географическому положению на сходе нескольких водных торговых путей и своим древним соборам и монастырям Киев оставался достойным местом для резиденции главы Русской церкви. Он служил своего рода «замко́м», соединявшим западную и восточную части Русской митрополии. Стоило митрополиту навсегда покинуть Киев, перебравшись в Галицкую или Владимирскую Русь — и раскол митрополии становился лишь вопросом времени.

Понимая это, митрополит Кирилл II (1242—1281) всю жизнь провёл в скитаниях по своей митрополии, сшивая нитями своих дорог её расползающееся пространство. Он и умер в дороге 6 декабря 1281 года — в тихом Переяславле Залесском, а похоронен был — вероятно, согласно его завещанию — в Киеве, в древнем Софийском соборе.

Понимал это и митрополит Максим. И тоже в меру сил собирал приходы и епархии. Но стоило ему переехать из Киева во Владимир, как шесть западнорусских епархий — Галичская, Перемышльская, Владимире-Волынская, Луцкая, Холмская и Туровская — объявили себя самостоятельной Галичской митрополией (1303). Князь Юрий Львович Галицкий (1301 — 1316), женатый на сестре Михаила Тверского, хотел иметь собственного митрополита. По его хлопотам византийский император Андроник Палеолог Старший и константинопольский патриарх Афанасий утвердили новую митрополию.

Благодаря родственным связям с Галицким княжеским домом в Твери как нигде на северо-востоке отчётливо представляли перспективу и последствия церковного раскола. Вероятно, искренне болевший за будущее православия Михаил Тверской имел на сей счёт какие-то беседы с митрополитом Максимом. Но когда настал час принятия решений, Максим выбрал собственную безопасность. Михаил Тверской, как известно, в критическую минуту рассудил иначе...

Под омофором Богородицы

Перенос митрополии — точнее говоря, резиденции митрополита — из одного города в другой был, вообще говоря, делом противозаконным с точки зрения церковных канонов. Во всяком случае, он требовал санкции патриарха, или императора, или поместного собора (56, 95). Максим уехал безо всяких санкций и чувствовал необходимость хоть как-то оправдать этот акт. Так родилась чудесная история о том, как уже во Владимире митрополиту «в тонком сне» явилась Богородица и вручила ему омофор. С этим небесным благословением переезд митрополита — по сути, обычное бегство от опасности — получал более благопристойный вид.

Что касается земных причин, заставивших Максима предпринять такой многотрудный шаг, то здесь для начала следует согласиться с мнением современного исследователя: «Перенос митрополии, конечно, имел более серьёзные причины, чем просто очередное разорение Киева татарами» (122, 127). Далее позволим себе некоторые предположения относительно этих «серьёзных причин». Судя по всему, бегство Максима из Киева было связано с грандиозными битвами между Тохтой и Ногаем, которые развернулись в степях в 1298—1300 годах.

«К 1298 г. у Токты окончательно созрел план освобождения от власти Ногая. Хан весьма резко ответил на его очередные требования о выдаче Салджидая и Тама-Токты (беглых эмиров. — Н. Б.) и начал собирать войска, чтобы выступить против бекляри-бека. Его 300-тысячная армия двинулась к владениям Ногая... Заметив, что хан быстро усиливает свои позиции, многие сторонники бекляри-бека в 1299 году начали перебегать к Токте вместе со своими войсками» (101, 78). «В результате к концу 1299 г. Токта оказался во главе куда больших сил, чем Ногай, и сам решил перейти в наступление, воспользовавшись смутами в улусе бекляри-бека» (101, 70).

Решающая битва, в которой Ногай был разбит, взят в плен и убит, состоялась на рубеже 1299/1300 года.

Находясь в Киеве, митрополит — как, впрочем, и все киевляне — внимательно следил за развитием степной войны и принимал решения в зависимости от её перипетий. Только на этом фоне можно понять его внезапный отъезд из Киева, неведомые скитания и появление во Владимире, где правил давний вассал Тохты великий князь Андрей Городецкий. Именно Андрей с его ордынскими связями и острой потребностью в поддержке митрополита в русских делах был тем человеком, который мог спасти Максима как давнего вассала Ногая от ханской кары.

О том, что отъезд Максима из Киева был скоропалительным, свидетельствует одна деталь. «В 1295 году он (митрополит. — Н. Б.) поставил во Владимир епископа и, следовательно, не думал о собственном в него переселении» (56, 95).

Киев по своему географическому положению входил во владения Ногая. Разгром Ногая в решающей битве и его гибель вызвали торжество победителей, обычно проявлявшееся в тотальном разгроме владений побеждённого. На этой волне воины Тохты ринулись на Киев и учинили там страшный погром. Митрополит Максим — вероятный сторонник Ногая — в панике бежал из Киева. Примеру владыки последовал и весь его двор, судьба которого могла быть весьма плачевной. Предвидя возможную погоню, митрополит бежал из Киева в сторону Брянска какими-то потаёнными тропами. Однако и Брянск, где шла непрерывная резня между местными и смоленскими князьями, не дал ему надёжного пристанища. Отсюда он двинулся дальше на север, в московские земли. Там следы его на какое-то время затерялись. Вероятно, он просто выжидал, пока определится новая расстановка сил на Руси. Во всяком случае, в Великом Новгороде, куда митрополит должен был приехать для поставления нового архиепископа Феоктиста, это мероприятие пришлось отложить «дондеже уведають, где митрополит» (11, 250). А между тем новгородские купцы находились во всех крупных городах. И уж конечно, они были в Брянске и Владимире. Они должны были немедленно сообщить в Новгород о местопребывании главы Русской церкви. Однако, судя по всему, митрополит какое-то время скрывался во владениях Даниила Московского. Умение держать паузу — сильное оружие политика. И митрополит в полной мере умел пользоваться этим оружием...