Михаил Тверской

Первое появление святого и благоверного князя Михаила Ярославича Тверского на страницах летописей связано с религиозной темой — строительством тверского Спасо-Преображенского собора. И это глубоко символично...

В 1285 году быстрый рост Твери, наполняемой беженцами из великого княжества Владимирского, заставил подумать о возведении белокаменного собора — необходимого атрибута любого значительного древнерусского города, а тем более центра епархии. Как это часто бывает, оживлению строительства способствовал пожар, опустошивший Тверь в 1282 году.

«Того же лета (6793/1285) заложена бысть на Тфери церковь камена благоверным князем Михаилом Ярославичем, и материю его княгинею Оксиньею, и преподобным епископом Семеоном; преже было Козма и Дамиан, и преложиша во имя Святого Спаса честнаго Преображениа» (22, 81).

В современном жизнеописании княгини Ксении встречаем предположение относительно точной даты закладки храма: «Несмотря на то, что точной даты закладки Спасо-Преображенского собора в летописях нет, событие явно было приурочено к празднику Преображения Господня, которое отмечалось Церковью 6 августа. Скорее всего, закладка храма происходила 1 августа, в день празднования Всемилостивого Спаса или накануне праздника из-за начала Успенского поста» (52, 64).

Это предположение сомнительно. В средневековой Руси закладка храмов обычно происходила поздней весной, в начале строительного сезона. На Преображение, более вероятно, могло состояться освящение уже готового собора. Так, например, 6 августа 1225 года был освящён Спасо-Преображенский собор в Спасском монастыре в Ярославле (22, 52).

Владыка Симеон Тверской

Постройка каменного собора способствовала развитию различных областей материальной и духовной культуры Твери, в частности возникновению местного летописания. То затихая, то оживая, оно существовало на протяжении полутора веков и фрагментарно сохранилось в общерусских летописных сводах. Вероятно, первый тверской летописец принадлежал к соборному клиру. Об этом косвенно свидетельствует тот факт, что первые опыты тверской летописной работы отражают строительство и украшение собора. За этим смелым проектом внимательно следила не только вся Тверь, но и вся Русь. Насколько известно, это был первый каменный храм, построенный в Северо-Восточной Руси и Новгородской земле после Батыева нашествия. Он стал символом выживания русской веры в условиях ордынского ига. И хотя ордынцы в соответствии с заветами основателя Монгольской империи никогда не преследовали христианскую веру как таковую, любое движение в сторону независимости неизбежно принимало религиозную форму.

Из-за недостатка средств и квалифицированных мастеров строительство собора шло медленно. Заказчики торопили строителей, что, вероятно, отрицательно сказывалось на качестве работ.

Душой всего строительного проекта был тверской епископ Симеон. Владыке не суждено было увидеть осуществление своей мечты. Чувствуя скорый конец, он совершил первую литургию в неоконченном храме. Вероятно, для этой цели в храме был устроен боковой придел.

«Того же лета епископ Семеон Тферскыи свящал малым священием церковь камену на Тфери Святого Спаса, ещё не съвръшену сушу, и служааше в ней, а мастери делаху Святого Спаса» (22, 81).

Эта необычная служба состоялась летом 1287 года. А на следующий год епископ Симеон ушёл в лучший мир. В традиционной риторике его летописного некролога пробивается искренняя скорбь:

«В лето 6796 (1288) преставися блаженыи Семеон, епископ Тферскыи; сий бяше учителей и силён книгам, князя не стыдяся пряся, ни велмож, излише же чтяше чин ереискыи и мнишьскыи, нищая же и сироты и вдовица жаловаше, и положиша тело его в церкви на правой стороне, месяца февраля в 3 день, на память святого Симеона Богоприемца и Анны пророчици» (22, 81—82).

Запомним эту характеристику. Более чем вероятно, что именно этот незаурядный иерарх был воспитателем князя-отрока Михаила Тверского и развил в нём те качества, которые сделали его способным на жертвенный подвиг.

На смену владыке Симеону на тверскую епископскую кафедру пришёл игумен общежительного монастыря Пресвятой Богородицы на реке Шоше Андрей. Он отправился на поставление к митрополиту Максиму, жившему тогда в Киеве. О происхождении нового владыки летописец даёт лишь краткую справку: «Сии Андреи бяше родом литвин, сын Ерденев, литовскаго князя» (22, 82). В это время многие представители правившего в Литве большого семейства Миндовга принимали христианство по православному или католическому обряду.

Заметим, что литовский князь Ердень нигде более не упоминается. Очевидно, это был правитель местного масштаба. Гораздо более заметный след в истории оставил его сын — тверской епископ Андрей.

Этот удивительный человек заслуживает внимания историков. При всём лаконизме летописец сообщает о новом тверском владыке некоторые подробности.

Надо полагать, что вопрос о преемнике Симеона на тверской кафедре оживлённо обсуждался ещё при жизни старого владыки. Человек высокой духовной культуры — «учителен и силён книгами», Симеон и наследником своим хотел видеть достойного пастыря.

«Общее житие»

Летописец не случайно отметил, что монастырь, во главе которого стоял игумен Андрей, был «общим», то есть имел общежительный устав. Здесь необходим краткий экскурс в историю христианского монашества. Создателем первого общежительного устава был один из Отцов Церкви — Василий Великий (IV век). «Общее житие» — высшая форма монашеской жизни, при которой все монахи обители имели одинаковую пищу и одежду, беспрекословно подчинялись игумену и выполняли разнообразные «послушания». Отказ от частной собственности как источника всех зол был главным принципом монашеского «общего жития». Вступая в общину, инок отдавал всё своё имущество монастырю. Вернуть его обратно он уже не имел права.

В общежительном монастыре существовала сложная иерархия священных санов, должностей («послушаний») и степеней духовного совершенства. Всеми сторонами жизни иноческой общины управляла коллегия — 12 «соборных старцев» — во главе с игуменом.

Со временем в монашеской практике возникли различные уставы, построенные на принципах «общего жития». Различия могли касаться как подробностей дисциплинарного характера, так и нюансов богослужебного распорядка.

Монашеский подвиг — живая вода христианства. Уже в XI веке на Руси появились многочисленные монастыри. Самый почитаемый среди них — Киево-Печерский — принял так называемый Студийский устав. Это был общежительный устав, принятый монахами монастыря Феодора Студита в Константинополе.

Со времён своего первого игумена преподобного Феодосия Печерского Киево-Печерский монастырь вёл активную миссионерскую деятельность. Его воспитанники расходились по всей Руси в качестве проповедников, основателей монастырей, руководителей церковных округов — епархий. Они разносили повсюду принципы «общего жития».

Монахи делали своё дело. Но жизнь вносила в их усилия свои поправки. Строгое следование тем или иным принципам — удел немногих. Любая высокая идея на практике приспосабливается к запросам и умственному развитию народной массы. Монастыри интегрировались в современное им русское общество, которое ожидало от них не только религиозной, но и практической пользы. Постепенно монастыри в силу их универсальной внутренней структуры начинают обрастать многообразными социальными функциями. В силу разных соображений как морального, так и материального характера они принимают на себя заботу о том, о чём прежде не заботился никто. Так появляются общедоступные монастырские больницы и монастырские гостиницы. Монастырь служит беспроцентной ссудной кассой и приютом для бездомных, школой и крепостью, домом для умалишённых и тюрьмой для государственных преступников. Наконец, множатся так называемые вотчинные монастыри, возникавшие на средства знатного семейства и служившие этому семейству родовым кладбищем и богадельней.

Нередко монастыри возникали по инициативе окрестного населения, которое искало в них не только религиозного ритуала, но и практических услуг. За это монастыри получали от местных общин средства к существованию.

В повседневной жизни иноки зачастую отступают от идеалов «общего жития». Частная собственность в той или иной форме сохраняется и разделяет иноков на степени неофициального влияния в монастыре. Состоятельные монахи пользуются влиянием и почётом, живут обособленно по кельям, имеют свой особый стол, челядь, житейские удобства и даже собственность за пределами монастыря. Родственные связи в миру также сохраняют своё значение.

Под влиянием этих явлений на Руси возникает и получает широкое распространение упрощённый тип монашеской жизни — «особное житие». Это было явное искажение идеала, его профанация и приспособление к реалиям жизни. Каждый инок жил «особно», встречаясь с другими только на соборной молитве. Власть игумена была скорее номинальной, относящейся к богослужебному ритуалу, нежели практической, повседневной. На этом тусклом фоне редкие монастыри, сохранившие принципы «общего жития» — как монастырь владыки Андрея — привлекали всеобщее внимание и пользовались особым уважением. Обычно такие обители находились в безлюдной местности, вдали от городов.

Литовские предположения

Как мы уже отмечали выше, новый тверской епископ Андрей происходил из Литвы. Литовская тема в истории Твери заслуживает особого рассмотрения. Пока лишь отметим это на первый взгляд довольно странное обстоятельство: суровый подвижник, монах лесного монастыря на реке Шоше, а позднее — тверской епископ, был сыном литовского князя. Впрочем, случаи превращения князя в инока известны в истории русского монашества. Черниговский князь Святослав ушёл в монастырь и принял иноческое имя Николай. Племянник Дмитрия Донского подвизался в новгородском монастыре под именем Михаила Клопского. Литовский князь Воишелк, сын Миндовга, приняв православие, ушёл из мира и принял иноческие обеты. Равным образом известны и случаи превращения литовского князя в русского полководца. Литовский князь Довмонт, спасаясь от преследований сородичей, переехал во Псков, принял православие и стал героем обороны Пскова от внешних врагов.

Приняв православие, один из сородичей Миндовга мог перебраться из языческой Литвы в русские земли. Тверской знати было весьма выгодно иметь своим епископом столь знатного человека, обладавшего, конечно, большими связями в Литве. Но как бы там ни было, через епископа Андрея потянулась из Твери ещё одна нить политических и духовных связей со свободным от ордынского ига Западом.

Под крылом Михаила Архангела

Долгожданное освящение Спасо-Преображенского собора стало праздником для всей Тверской земли. Это произошло в среду, 8 ноября 1290 года.

«В лето 6798 месяца ноября в 8 день, на память честнаго собора архааггела Михаила, свершена бысть на Тфери церковь камена Святого Спаса и священа бысть епископья Тферская великим священием епископом Андреем» (22, 82).

День освящения храма на Руси всегда выбирали тщательно и наполняли глубоким смыслом. Так было и на этот раз. 8 ноября церковь праздновала Собор Архистратига Михаила и прочих бесплотных сил. Этот праздник был установлен в IV веке после того, как поместный Лаодикийский собор отверг учение еретиков об ангелах.

Михаил Архангел и его бесплотные силы — не только служители Бога, но и хранители людей от происков тёмных сил. Князь Михаил Тверской был наречён в честь Архангела Михаила и считал его своим небесным покровителем. Освящение тверского собора именно в день его именин символизировало единение духовной и светской власти. Примечательно, что многие события в истории Твери будут приурочены к 8 ноября. В 1295 году именно в этот день князь Михаил Ярославич обвенчается в соборе с Анной Кашинской (22, 83). В 1302 году Михаил назначит на этот день постриги своего старшего сына Дмитрия (22, 85). Потомки Михаила сохранят эту традицию. Правнук святого князя Борис Михайлович Тверской именно в этот день в 1385 году обвенчается в соборе с дочерью смоленского князя Святослава Ивановича (18, 85). В этот день епископ Арсений Тверской освятит церковь Михаила Архангела на Городце (22, 143).

В год освящения Спасо-Преображенского собора князю Михаилу было 19 лет. Единственный представитель тверской династии, он ещё не был женат и не имел детей. В случае его кончины Тверь, скорее всего, была бы инкорпорирована в состав великого княжения Владимирского. Эти тревожные перспективы заставляли тверичей с особой силой молить Бога о здравии и благополучии их юного князя. И Михаил, конечно, знал настроение своих подданных. Он чувствовал себя ответственным за судьбу своих людей, призванным к выполнению какой-то особой провиденциальной миссии.

Выстраданный всем народом белокаменный тверской собор стал их общей надеждой на снискание милости Божьей, символом тверского патриотизма. Два века спустя тверской купец Афанасий Никитин отправится в своё многотрудное путешествие «от Спаса святаго златоверхаго и сь его милостию» (8, 444).

Прослеживая историю строительства собора, тверской летописец отметил и его украшение: «В лето 6800 (1292) иконописци подписаша на Тфери церковь камену Святого Спаса» (22, 82).

Завершённый в 1290 году, тверской собор два года простоял без росписей. Спешка в этом деле была недопустима. Собор должен был полностью просохнуть и принять надлежащую осадку. Однако и медлить не следовало. В воздухе пахло новой большой войной между княжескими коалициями, возглавляемыми двумя родными братьями — Дмитрием и Андреем Ярославичами. Ясно было, что в княжескую распрю вновь будут втянуты татары и это станет бедствием для всей Руси.

Война эта — упомянутая выше Дюденева рать — разразилась на следующий год после окончания росписи храма, летом 1293 года. И здесь уже всем стало не до художественных проектов...

Архитектура руин

Как выглядит тверское храмоздательство на общем фоне каменного строительства в Северо-Восточной Руси во второй половине XIII столетия? Было ли оно чем-то из ряда вон выходящим — или, напротив, заурядным явлением? Ответ на этот вопрос следует искать главным образом в летописях. Рассмотрим их данные в обобщённом виде.

В эпоху расцвета владимирской государственности (вторая половина XII — первая треть XIII века) строительство белокаменных храмов было довольно обычным делом. Исследователи выделяют три основных типа каменных храмов домонгольского периода: государственно-соборный, епископский и придворно-княжеский (142, 550). Основоположником ещё одного, четвёртого типа — который трудно определить в двух словах, но который «органично вписывается в программу создания опорных пунктов для осуществления полюдья извне территории Северо-Восточной Руси» (142, 553), — стал беспокойный и тщеславный Юрий Долгорукий. Существует спорное предположение, что при помощи своего зятя князя Владимира Галицкого Юрий сумел договориться о приезде в Северо-Восточную Русь артели романских мастеров, строивших белокаменные храмы в Польше и Юго-Западной Руси (65, 35). Используя белый камень (известняк) из старицких каменоломен, они возвели для Юрия четыре храма — Спасо-Преображенский собор в Переяславле Залесском, церковь Бориса и Глеба в Кидекше, Георгиевский собор в Юрьеве Польском и Георгиевскую церковь во Владимире.

Развитию художественного образа памятников способствовал приезд мастеров из Северной Италии и Германии в период правления Андрея Боголюбского (65, 50). Одновременно идёт развитие местной строительной традиции. В эпоху Всеволода Большое Гнездо и его сыновей русские мастера уже были способны самостоятельно выполнить любой заказ своих патронов. Свидетельством этого расцвета могут служить Дмитровский собор во Владимире и удивительный по обилию и тонкости резного декора Георгиевский собор в Юрьеве Польском, перестроенный князем Святославом Всеволодовичем в 1231—1234 годах, перед самым нашествием монголов.

Следствием Батыева нашествия и установления ордынского господства над Северо-Восточной Русью были не только гибель или частичное разрушение многих храмов, но и почти полное прекращение живой традиции каменного строительства. А между тем только в самом строительном процессе возможны были развитие зодчества и передача опыта от учителя к ученику. Каменное строительство (и в особенности — белокаменное) требовало больших денежных средств. Опасаясь вызвать подозрения ханских баскаков и быть обвинёнными в утайке ордынского «выхода», князья практически отказались от каменного строительства. Только церковь в лице митрополита всея Руси и епископов могла себе позволить некоторые начинания в этой области.

На географии каменного строительства сказались и различные политические амбиции князей. Борьба за получение и удержание великого княжения Владимирского отнимала у соперников все средства. Но те правители, которые умели сдерживать свои честолюбивые запросы, могли исподволь копить деньги и вести хотя бы эпизодическое каменное строительство. Это в первую очередь можно отнести к ростовским князьям.

Из семи строительных работ, отмеченных летописями в Северо-Восточной Руси после монгольского нашествия до начала XIV века, три происходили в Ростове (ремонт церкви Бориса и Глеба в 1253 году; украшение Успенского собора в 1280 году новой кровлей и полом; перестройка церкви Бориса и Глеба в 1287 году) (51, 131—132). Одна тесно связана с Ростовом, и, возможно, в ней принимали участие мастера ростовской епископии (ремонт церкви Бориса и Глеба в Кидекше в 1239 году). Кроме того, по свидетельству летописца, князь Глеб Белозерский, брат Бориса Васильевича Ростовского, «многи церкви созда и украси иконами и книгами» (22, 81). Крупнейшим памятником деревянного зодчества ХIII века был собор в Устюге, сооружённый в 1290 году ростовским епископом Тарасием (49, 180—184). По масштабу строительство в Ростове превышало строительство в стольном Владимире (изготовление новой кровли на Успенском соборе в 1280 году и устройство в конце ХIII — начале XIV века небольшого внутреннего придела Пантелеймона в том же Успенском соборе) (50, 355—357). Оно уступало лишь строительству в Твери, где в 1285—1290 годах был построен каменный Спасский собор.

Некоторые исследователи считают возможным, что для постройки Спасо-Преображенского собора в Тверь были приглашены мастера из Галицко-Волынского княжества (52, 65). Однако время призвания иноземных архитекторов безвозвратно прошло. Для постройки небольшого и аскетичного по отделке каменного храма вполне хватило бы познаний местных мастеров. Их родиной мог быть, например, тот же Ростов с его древней епископской кафедрой и миролюбивыми князьями.

Изображение и воображение

Как выглядел Спасо-Преображенский собор в Твери? Ответить на этот вопрос крайне сложно. Как известно, собор был сильно повреждён в пожаре 1616 года, перестроен в 1634—1635 годах и выстроен заново в 1689—1696 годах (112, 145, 167). Но и этот — условно назовём его «романовским» — собор также не дошёл до нас. Его взорвали воинствующие атеисты в ночь с 3 на 4 апреля 1935 года (112, 11). На месте, где стоял собор — между корпусом Педагогического института и екатерининским Путевым дворцом — поставили памятник М. И. Калинину — «всероссийскому старосте», уроженцу Тверской губернии, в честь которого в советские времена город Тверь был переименован в Калинин.

Основным источником, который хоть как-то представляет сегодня древний тверской собор, является икона «Михаила и Ксении», на которой изображена панорама Тверского кремля. В центре панорамы можно видеть небольшой одноглавый храм с тремя полуциркульными закомарами. Датировка иконы вызывает разногласия среди исследователей. В современной обобщающей работе, посвящённой истории собора, предлагается первая половина 70-х годов XVII столетия (112, 157).

Разнообразные предположения относительно даты и исторической достоверности изображения полны противоречий и допускают ещё одну, не менее вероятную версию. Возможно, художник (на основе древних лицевых рукописей или живописных работ) знал, как выглядел храм во времена его создателей — князя Михаила и его матери княгини Ксении. Исходя из этого, он и дал изображение Спасо-Преображенского собора таким, каким храм вышел из рук его создателей. При таком допущении открывается новая перспектива для поиска истины.

(Условное изображение странного трёхглавого храма на «выходной» миниатюре тверского списка Хроники Георгия Амартола некоторые исследователи также считают реальным изображением тверского Спасо-Преображенского собора 1290 года (98, 22, 31). Однако это едва ли соответствует действительности. Неловко подрисованный при вторичной доработке миниатюры храм не уместился в размер листа. Луковичная главка кургузого центрального барабана оказалась наполовину срезанной верхним краем листа. Единственная возможность придать нескладному сооружению облик храма состояла в подрисовке двух небольших боковых глав. Именно так и поступил художник).

Переяславский образец

Строительство тверского собора проходило между третьей и четвёртой ратями Андрея Городецкого. На фоне этой бесконечной усобицы идёт неприметный, но перспективный в историческом отношении рост молодых княжеств — наследственных уделов, и в первую очередь — Твери и Москвы.

Архитектура всегда была зеркалом политики. Каждая сколько-нибудь значительная религиозно-политическая идея имела свой архитектурный символ. Достаточно вспомнить запечатлённые тысячами нагрудных образков очертания храма Воскресения Христова в Иерусалиме — знак принадлежности к паломникам или крестоносцам.

Повсюду господствовал культ традиции. Принимаясь за постройку собора, заказчик прежде всего определял тот образец, который должен служить точкой отсчёта для новой постройки и должен быть так или иначе превзойдён. Хрестоматийным примером служит повторение Ярославом Мудрым построек Константинополя или Иваном III — Успенского собора во Владимире. Такого рода вольные подражания были обычным и повсеместным явлением.

Естественно предположить, что молодой тверской князь Михаил, стремясь разговаривать на равных с великим князем Владимирским, пожелал иметь у себя такой же (или, скорее, — немного больший) храм, как и тот, какой украшал удельную столицу Дмитрия Переяславского. (Напомним читателю, что Спасо-Преображенский собор в Переяславле Залесском был построен в 1152—1157 годах Юрием Долгоруким). Храмы этого типа стояли вдоль главной дороги тогдашней Руси — из Суздаля и Владимира в Новгород: это церкви Бориса и Глеба в Кидекше, Георгия во Владимире, Георгиевский собор в Юрьеве Польском и Спасо-Преображенский в Переяславле. Естественным завершением этого образного ряда, этих маяков веры вдоль древней славянско-норманнской дороги должен был стать собор в Твери.

В размышлениях князя Михаила и епископа Андрея о будущем тверском храме постоянно возникала финансовая составляющая. Как правильно вложить деньги, избежав равно и скупости, и расточительства? Белокаменное строительство требовало гораздо больше средств, чем аналогичные постройки из кирпича (65, 90). Тверь имела собственные разработки белого камня (Старица), но всё же была слишком бедна, чтобы повторить изысканные образы владимирских соборов. К тому же шаткое время мира заставляло спешить. Но Тверь была и слишком горда, чтобы довольствоваться наспех сложенными приземистыми сооружениями из уже давно ставшего «непрестижным» киевского кирпича. Аскетичная внешняя отделка и вместе с тем общее выражение значительности и силы, присущее небольшому по размерам переяславскому собору, вполне отвечали как средствам, так и целям тверского князя.

Переяславскую родословную тверского собора подтверждает и изображение на иконе «Михаила и Ксении». Представленный здесь тверской собор, в сущности, весьма точно воспроизводит облик переяславского собора, усложнённый двумя приделами. Что касается приделов, изображение которых позволило Н. Н. Воронину видеть прототип тверского собора в Георгиевском соборе Юрьева Польского, то нет никаких оснований считать их изначальными. Напротив. Тот факт, что в 1319 году князь Михаил Ярославич был погребён в самом соборе, неподалёку от гробницы епископа Симеона, и лишь с 1323 года епископская усыпальница переместилась в особый Введенский придел, указывает на отсутствие приделов в соборе 1285—1290 годов.

Затянувшееся на пять лет строительство собора Н. Н. Воронин считал косвенным указанием на его большие размеры и на наличие шести опорных столбов (51, 140). Однако если принять во внимание страшное обнищание русских земель в последней четверти XIII века, вызванное периодическими татарскими «ратями» (1281, 1282, 1285, 1293 годов), то сроки покажутся не столь уж большими. Нельзя забывать и о том, что в самый разгар строительства (1287/88 год) из-за какого-то неизвестного нам конфликта между Михаилом Тверским и Дмитрием Переяславским на Тверь двинулись объединённые войска сильнейших русских княжеств (20, 34). Неизвестно, каковы были условия мира, но едва ли они способствовали ускорению строительства. Во всяком случае, после этого похода Михаил Тверской на протяжении ряда лет не проявлял политической активности.

За сходство тверского собора с переяславским говорит и аналогичное посвящение храма. Предшествовавшая каменному собору деревянная церковь была посвящена «врачам безмездным» Козьме и Демьяну, которых на Руси считали покровителями кузнечного дела. О причинах такого посвящения источники не сообщают. Вероятно, это было связано с какими-то тверскими событиями и легендами. Однако очевидно, что посвящение нового собора центральному образу христианства — Спасителю — было более статусным, отвечавшим растущим притязаниям Твери. Напомним, что городской собор в честь Спаса Преображения — родовая святыня многочисленных потомков черниговских Ольговичей — красовался в центре Чернигова. В Северо-Восточной Руси городские каменные соборы с этим посвящением имелись в Переяславле Залесском, Угличе и Нижнем Новгороде, а монастырский — в Ярославле. Спаса Преображению был посвящён главный храм Торжка — города, с которым тверские князья имели оживлённые торговые и политические отношения.

(Однако посвящение нового тверского собора Спаса Преображению едва ли выражало стремление Михаила Тверского завладеть Переяславлем, как полагал тот же Н. Н. Воронин (51, 137). Борьба за Переяславль развернулась позднее и была связана с пресечением переяславской династии. В 80-е годы XIII века этот город был постоянным владением старшей линии потомков Ярослава Всеволодовича, оспаривать права которых никто не собирался. Захват Переяславля князем Фёдором Чёрным Ярославским в 1293 году носил характер набега и не ставил стратегических целей).

Параллель тверского собора с переяславским тем более вероятна, что Тверь наряду с Москвой была основным центром, принимавшим население из многократно опустошённого татарами Переяславского княжества. «Во второй половине XIII в. Переяславль-Залесский подвергался разорению пять раз (в 1252, 1281, 1282, 1293 и 1294 гг.), четыре раза было разгромлено Переяславское княжество — в 1281 и 1282 гг.» (117, 192).

Наиболее естественное направление бегства переяславцев — на север, по Нерли Волжской и вверх по Волге, — приводило именно в тверские земли. Привлечение в свои владения переселенческих потоков было важной заботой каждого правителя. Перенесение привычных святынь, так же как повторение на новом месте привычных для переселенцев названий и художественных образов, — обычное явление любой массовой миграции.

За сходство с переяславским собором говорит и отсутствие у тверского храма подклетов. На это указывает летописное сообщение о пожаре в Твери в 1298 году (18, 171). В огне, охватившем деревянный дворец, погибла вся княжеская казна — «казна княжаа вся згоре». Между тем известно, что подклет собора в XIV—XV веках постоянно использовался как хранилище княжеской казны. Было бы странно, что князь Михаил Тверской не использовал для хранения казны этот естественный сейф. Очевидно, подклета просто не было. Как и Спасо-Преображенский собор в Переяславле, тверской собор стоял прямо на земле.

Высокие лестницы, имевшиеся у тверского собора, связаны не с подклетом, а с повышенным уровнем пола, что, в свою очередь, было обусловлено захоронением в соборе князей и епископов. Кроме того, сооружение в храмах высоких лестниц «усиливало впечатление величественности от этих по существу скромных зданий» (66, 117).

Наше представление о Спасо-Преображенском соборе в Твери находит подтверждение и в наблюдениях над архитектурными типажами второй половины XIII—XIV веков, сделанных современным исследователем вопроса. По его мнению, «мы вправе полагать, что Спасо-Преображенский собор в Твери был одноглавым, четырёхстолпным и имел весьма скромные размеры» (65, 106).

Итак, тверской собор стал своего рода заявкой на самостоятельную, а может быть, и ведущую роль молодого тверского князя в тогдашних политических отношениях Северо-Восточной Руси. Примечательно, что летопись представляет Михаила Тверского рука об руку с его матерью — княгиней-вдовой Ксенией. Судьба Твери во многом зависела от мудрости и дальновидности этой незаурядной женщины...

Взгляд из тьмы

Исследователь русского Средневековья, как правило, не имеет возможности стать лицом к лицу со своими персонажами, заглянуть им в глаза. В истории Михаила Тверского мы, кажется, имеем исключение из этого правила. Но прежде — небольшое отступление...

В истории христианства сияют небесной славой имена римского императора Константина I Великого (306—337) и его матери Елены. Константин утвердил христианство в качестве государственной религии. Другой его заслугой было основание Константинополя. Царица Елена в 326 году обрела в Святой земле Крест Господень и выстроила храм Гроба Господня. Согласно месяцеслову 21 мая празднуется память Равноапостольного царя Константина и матери его царицы Елены. Восточным славянам эта история была широко известна со времён Крещения Руси. Ситуация, сложившаяся в Тверском княжеском доме в 80-е годы XIII столетия, имела сходство с древним прототипом. Благочестивая княгиня-вдова и её деятельный сын, проявляющий незаурядные таланты и способности в качестве правителя. По их повелению в городе возводятся новые укрепления и величественные храмы.

Человек Средневековья жил в мире древней истории. Жизнь шла по вечному кругу, повторяя одни и те же первообразы. Придворные писатели часто сравнивали выдающихся правителей с «равноапостольным царём Константином». И ситуативное сходство благочестивого Михаила Тверского с Константином Великим, Ксении — с Еленой, а Твери с Константинополем — при всей его условности — конечно, не прошло незамеченным. Помимо всего прочего это сходство побуждало к различным начинаниям в области литературы и искусства...

Далее мы вступаем на путь более или менее основательных предположений, высказанных исследователями.

Выполняя заказ державной четы, тверские книжники переписали и украсили миниатюрами византийскую Хронику Георгия Амартола (Временник Георгия Монаха), переведённую на церковнославянский язык в Киеве в XI столетии. Эта «всемирная история», пользовавшаяся большой популярностью в средневековой Руси, содержала среди прочего и подробный рассказ о деяниях императора Константина и его матери Елены.

Работа над огромной по объёму рукописью выполнялась несколькими мастерами и время от времени прерывалась из-за разного рода неблагоприятных обстоятельств. Начало этой работы исследователи относят «к отрезку времени между 1304—1307 годами» (98, 22). В эти годы Михаил Тверской, получив в Орде ярлык на великое княжение Владимирское, находился на вершине славы и был полон честолюбивых надежд.

Тверской список Хроники Георгия Амартола написан на пергамене и украшен 127 миниатюрами в тексте и двумя миниатюрами, предшествующими тексту («выходными»).

Среди этих миниатюр, в большинстве своём весьма посредственных, наибольший интерес представляет «выходная» миниатюра с изображением князя Михаила Тверского и его матери Ксении, предстоящих сидящему на престоле Спасителю. Но если черты лица Ксении практически стёрлись от времени, то лицо Михаила сохранило яркие индивидуальные черты. .

«Прежде всего, поражает наличие уже упоминавшихся выше индивидуальных особенностей, которые свидетельствуют о портретном сходстве: необычность строения удлинённого лица с тупым, почти квадратным подбородком, едва опушённым бородкой (не забыта даже ямочка под нижней губой!), с короткими усами, мясистым носом, выпуклыми, широко расставленными глазами и короткими волосами (прикрытыми повязкой или небольшой зеленоватой плоской шапкой неопределённой формы, скорее похожей на расплывшийся мазок краски). Не раз исследователи говорили о наличии “болгаризмов” в одежде князя. Их видели и в форме кафтана, и в узких рукавах, и поручах, и в чёрных сапогах... Всё же вопрос об одежде князя не может считаться полностью исследованным» (98, 35).

К этому словесному портрету добавим два слова от себя. Человек, изображённый на миниатюре, — личность явно неординарная. В его облике есть что-то болезненное. Такое отрешённое, задумчивое выражение и как бы остановившийся взгляд бывают у людей, привыкших размышлять на отвлечённые темы. Словом, из средневековой тьмы на нас смотрит древнерусский интеллигент, духовный потомок Даниила Заточника.

На подножии трона Спасителя читается надпись писца или миниатюриста — «многогрешный Прокопий писал».

Если принять мнение о том, что работа над рукописью (и, соответственно, «выходной» миниатюрой) началась в 1304—1307 годах, то, стало быть, Михаил Тверской изображён здесь в возрасте тридцати трёх-тридцати четырёх лет.