Михаил Тверской

Составляя биографию Михаила Тверского, испытываешь непреодолимое желание хотя бы на время оставить Тверь и посмотреть, что происходило в это время в Москве. Наше историческое знание построено на том, что Москва — это альфа и омега отечественной истории. Это, конечно, не совсем так. История происходит везде, где живут люди, и Москва — лишь точка схождения множества индивидуальных человеческих историй.

И всё же позволим себе немного порассуждать о Москве. Ведь и главный герой нашей книги князь Михаил Тверской постоянно думал о Москве, завидовал ей, проклинал её, искал средства остановить её стремительный рост. Москва и Тверь как бы подгоняли друг друга в той увлекательной скачке, которая называется жизнь.

Эта построенная Андреем Боголюбским в 1156 году и незаслуженно приписанная Юрию Долгорукому, жившему тогда в Киеве, крепость имела большое будущее (19, 225). Она находилась на границе владений владимиро-суздальских и черниговских князей и потому играла важную роль в системе обороны Владимирской Руси. По этой причине владимирские великие князья долго не выделяли Москву в самостоятельный наследственный удел. Лишь после кончины Александра Невского она получила статус столицы маленького княжества. Первый московский князь Даниил — младший сын Александра Невского — до совершеннолетия воспитывался при дворе Ярослава Ярославича Тверского. Тиуны тверского князя семь лет (1264—1271) управляли Москвой. «Окончательное отделение Московского княжества от Владимирского произошло не ранее 70-х гг. XIII в. Во всяком случае, Даниил Александрович как московский князь упоминается впервые в 1283 г.» (85, 119).

Казалось, у Москвы нет никаких шансов выйти в первый ряд русских княжеств. В случае бездетной кончины Даниила Московский удел быстро растворился бы среди земель великого княжения Владимирского.

Но где-то высоко наверху судьбу Москвы решили иначе.

Историки указывают на исключительно благоприятное географическое положение Москвы, находившейся как бы в фокусе многих сухопутных и водных торговых путей (131, 397). Однако наши скудные представления о торговом движении и «транспортных потоках» в те далёкие века делают любые построения в этой области весьма шаткими.

Карамзин назвал вещи своими именами, когда сказал: «Сделалось чудо. Городок, едва известный до XIV века, возвысил главу и спас отечество» (70, 20). Действительно, как бы ни старались историки найти убедительные объяснения триумфа Москвы, в этом всё же остаётся большая доля необъяснимого, даже чудесного.

Имя и судьба

Оба основоположника — Михаил Тверской и Даниил Московский — носили имена, исполненные глубокого провиденциального смысла. Можно сказать, что уже одними своими ветхозаветными именами они возвышались над толпой тогдашних князей и внушали уважение к себе.

Имя Даниил вызывало в памяти величественную фигуру библейского пророка Даниила, который истолковал загадочные сны вавилонского царя Навуходоносора, остался невредимым во рву с голодными львами и пророчествовал о скором конце времён. За этим таинственным гигантом выстраивается целая шеренга Даниилов «второго ряда». Это и первый русский паломник в Святую землю игумен Даниил, и писатель времён Всеволода Большое Гнездо Даниил Заточник, и древний византийский подвижник Даниил Столпник, и, наконец, первый московский князь Даниил Александрович, названный в честь преподобного Даниила Столпника.

О символическом значении имени Михаил мы уже говорили выше.

Сходство имён продолжилось и сходством биографий, во всяком случае — их первых этапов. Князь Даниил Московский родился в 1261 году. Судя по данному ему имени, это произошло где-то близко от 11 декабря — дня памяти Даниила Столпника. Он был на десять лет старше Михаила Тверского. Но оба они росли без отца. Ярослав Тверской умер, так и не увидав младенца сына. Даниил лишился отца в возрасте двух-трёх лет. Вероятно, тогда же он потерял и мать — полоцкую княгиню Александру Брячиславну. В противном случае вдовствующая княгиня-мать едва ли отдала бы младшего сына на воспитание в Тверь.

Итак, заметим, что и Михаил Тверской, и Даниил Московский были, что называется, «безотцовщиной». Людям с такой судьбой — а среди них Дмитрий Донской, Иван Грозный, Пётр Великий — легче даются нетрадиционные решения и неожиданные поступки. Раннее одиночество способствует выработке характера и умению постоять за себя.

Много лет Даниил и Михаил жили бок о бок при тверском дворе. Разница в возрасте и происхождении не допускала между ними братских отношений. Кажется, это было им только во благо. Ещё римляне полагали, что «чем ближе люди по родству, тем более острое чувство вражды питают друг к другу» (130, 539). Основоположники двух главных княжеских домов Северо-Восточной Руси не были врагами. Вплоть до последних лет XIII столетия Даниил и Михаил в княжеских спорах выступали заодно против триумвирата Андрея Городецкого, Фёдора Чёрного и Константина Ростовского. Однако логика борьбы диктовала свои императивы, и отношения между кузенами стали портиться...

Московская экспансия

За порогом 33-летия — «возраста Христа» — Даниила словно подменили. Он стал дерзким и воинственным, почувствовал прилив новых сил. В нём проснулась та неукротимая энергия экспансии, которую Л. Н. Гумилёв назвал красивым словом «пассионарность». Маленькая Москва стала расти как на дрожжах, а её дотоле смиренный и осторожный князь стал действовать размашисто и уверенно...

Летописцы заметили перемену в образе Даниила и стали следить за его действиями. Однако в их кратких сообщениях можно разглядеть лишь наступательную стратегию московского князя, тогда как его тактика остаётся скрытой от потомков. Что же касается стратегии, то она сводилась к одной простой, но принципиально важной для Москвы установке. Даниил поставил своей главной задачей овладение всем течением Москвы-реки от истоков до устья. Оба эти района — истоки Москвы-реки вблизи Можайска и её устье возле Коломны — имели огромное стратегическое значение. В треугольнике Можайск — Вязьма — Зубцов находились верховья Днепра, Вазузы, Угры и Москвы-реки. Иначе говоря, это было распутье, от которого дороги шли на запад, юг, север и восток. Что касается Коломны, то она открывала (или закрывала) для москвичей и шедших через Москву транзитных грузов выход к Оке.

Присоединение Можайска к московским владениям не привлекло внимания летописцев. Вероятно, оно происходило постепенно и без триумфальных литавр. Возможно, здесь сыграли свою роль брачные союзы Даниила и его сыновей, о которых источники не сообщают почти ничего. Во всяком случае, никаких сообщений о московской экспансии в сторону Можайска в летописях до весны 1304 года нет. Летописец отмечает лишь шумные распри среди смоленских князей — потомков внука Мономаха Ростислава Мстиславича — и бесплодные походы на Можайск и Смоленск ярославского князя Фёдора Чёрного. Даниил ненавидел этого самоуверенного выскочку и, кажется, поддерживал в Смоленске его врагов.

Полагают, что Можайск Даниил получил ещё в 1291 году от Ногая, который наказал таким образом другого претендента на этот удел — верного вассала Тохты Фёдора Чёрного (59, 27). Подругой версии, Можайск отдал Даниилу местный князь Святослав Глебович в период с 1299 по 1303 год за поддержку в овладении Вяземско-Дорогобужским уделом. После кончины Даниила Святослав Глебович попытался вернуть Можайск, но получил твёрдый отпор со стороны наследника московского престола. Летописи сообщают о походе Юрия Московского на Можайск под 6812/1304 годом: «И тое же весны князь Юрьи Данилович съ братьею своею (Александром, Борисом, Иваном и Афанасием. — Н. Б.) ходил къ Можайску и Можаеск взял, а князя Святослава ял и привёл къ собе на Москву» (22, 86).

Бесконечный реестр бессмысленных княжеских войн вызывает оскомину. Невольно возникает потребность в рациональном объяснении всех этих походов и сражений, в которых, однако, не погиб ни один из Рюриковичей.

Историки выстраивают хитроумные схемы политических процессов и общественных отношений, моралисты указывают на дурные наклонности человеческой натуры. «Причина всех этих зол, — говорил Фукидид, — жажда власти, коренящаяся в алчности и честолюбии» (139, 148).

Но как бы там ни было, борьба испокон веку идёт не только в царских дворцах и княжеских палатах, но на всех этажах общественного здания. Зависть правит бал, поднимает соседа на соседа, брата на брата. Маятник жизни вечно колеблется между потерей и приобретением. И чтобы подтвердить эти нехитрые, но полезные для понимания происходящего на исторической сцене истины, мы позволим себе ещё один небольшой экскурс в область археологии.

Новгородские замки́

Одной из самых распространённых находок археологов в древнерусских городах являются сломанные замки́. Большие и маленькие, с дужкой и без дужки, исправные и повреждённые... Их изобилие наводит на грустные мысли относительно нравственности наших предков. Вспоминается один эпизод из времён Ивана Грозного, описанный в мемуарах английского посланника Джильса Флетчера. Как-то раз Иван вступил в беседу с придворным ювелиром, англичанином по происхождению. «Отдавая слитки для приготовления посуды, царь велел ему хорошенько смотреть за весом. “Русские мои все воры”, — сказал он. Мастер, слыша это, взглянул на царя и улыбнулся. Тогда царь, человек весьма проницательного ума, приказал объявить ему, чему он смеётся. “Если ваше величество просите меня, — отвечал золотых дел мастер, — то я вам объясню. Ваше величество изволили сказать, что русские все воры, а между тем забыли, что вы сами русский”. — “Я так и думал, — отвечал царь, — но ты ошибся: я не русский, предки мои германцы”» (106, 38).

(Царь имел в виду своё происхождение через Рюрика от легендарного Пруса, запечатлённое в «Сказании о князьях Владимирских»).

Известно, что иностранцы всегда любили позлословить о России. Но факт остаётся фактом: количество замко́в всегда прямо пропорционально количеству воров...

Между Владимиром и Новгородом

Ещё со времён Александра Невского принято было рассматривать великое княжение Владимирское как некую совокупность статусов и прерогатив. Иначе говоря, князья могли разбирать желанный приз на части. Один получал новгородское княжение, другой — сам Владимир, третий — прочие города и волости на территории великого княжества. Пользуясь этой практикой, новгородцы в 1296 году — в который раз! — решили поменять одного сына Александра Невского на другого. На сей раз изгнанию подлежал Андрей Городецкий, а точнее — его наместники в Новгороде. Одновременно новгородцы отправили своих послов в Москву, к Даниилу Александровичу, и пригласили его занять новгородский стол. Даниил принял приглашение и для начала отправил в Новгород наместником своего сына Ивана — будущего Калиту (149, 151).

Можно думать, что уход Андрея из Новгорода и появление там Даниила стали результатом договорённости, достигнутой на княжеском съезде во Владимире в 1296 году. Уступив — вероятно, за какие-то встречные уступки — новгородский стол младшему брату, Андрей Городецкий сохранил за собой великокняжеский стол во Владимире (149, 151).

Участники обеих коалиций втайне друг от друга вели и собственную политическую игру. Свидетельством этому служат две договорные грамоты Новгорода с тверским князем Михаилом Ярославичем о взаимной помощи, составленные в том же 1296 году. В них Михаил сообщает новгородскому архиепископу Клименту, возглавлявшему боярское правительство, о своём союзе с Даниилом Московским и Иваном Переяславским, а также напоминает новгородцам о их обещании поддержать его в случае угрозы со стороны великого князя Андрея Городецкого или приведённых им ордынцев. Одновременно Михаил Тверской предусмотрительно оговаривает принципы решения спорных вопросов хозяйственно-правового характера, которые существовали или могли возникнуть между ним и Новгородом:

«Поклон от князя от Михаила къ отьцю ко владыце. То ти, отьче, поведаю: с[ъ бр]атомь своим съ стареишимь съ Даниломь одинъ есмь и съ Иваномь; а дети твои, посадник, и тысяцьскыи, и весь Новъгород на том целовали ко мне крест, аже будеть тягота мне от Андрея, или от тат[ар]ина, или от иного кого, вам потянута со мною, а не отступите вы ся мене ни въ которое же веремя. А чего будеть искати мне, и моимъ бояромъ, и моимъ слугамъ у новъгородьцев, и у новоторъжьцев, и у волочан, а тому всему суд дати без перевода. А холопы, и долъжникы, и поручникы выдавати по исправе. А кто будеть закладень позоровал ко мне, а жива въ Новъгородьскои волости, тех всех отступил ся есмь Новугороду. А кто будеть давных людии въ Торъжьку и въ Волоце, а позоровалъ ко Тфери при Олександре и при Ярославе, тем тако и седети, а позоровати им ко мне. А што будеть моихъ сёл в Новъгородьскои волости или моихъ слугь, тому буди судъ без перевода» (2, 14).

В ответном послании новгородцы требуют от Михаила аналогичных услуг:

«Где будет обида Новугороду, тобе потянута за Новъгород съ братом своим съ Данилом и съ мужи съ новъгородьци» (2, 14).

Эта новгородско-тверская переписка вызывает много вопросов, на которые можно отвечать лишь предположительно. Особое внимание исследователей привлекает требование Михаила помогать ему в случае «тяготы» от татар. При желании в этом пассаже можно увидеть зарождавшийся антиордынский союз Михаила Тверского, Даниила Московского и новгородцев. Однако «тяготу» можно понимать и как вообще любые — и прежде всего финансовые — затруднения, связанные с Ордой.

Мечом и добром

Москва наступала на севере, но при этом постоянно оборачивалась на юг. Осенью 1300 года Даниил ходил войной на Рязань. Целью похода была помощь претенденту на рязанский трон, князю Александру Романовичу, против его брата Константина Романовича. Результатом этого вмешательства москвичей в рязанские дела было пленение Константина и, вероятно, присоединение к Москве Коломны. Так победитель расплатился с Москвой за подмогу.

В кратком летописном известии об этой войне есть фраза, проливающая некоторый свет на характер Даниила. «И билися у города у Переяславля (Рязанского. — Н. Б.), и князь Данило Московский измогл (превозмог, одолел. — Н. Б.) и много бояр избил, а князя Костянтина Рязанскаго некоею хитростью ял и приведе къ себе на Москву» (22, 85).

Итак, Даниил умел владеть мечом, но при этом был мастер на всякие хитрые уловки, вероятно, не вполне порядочного свойства. Помимо этого, он был жесток и уже после победы перебил много пленных бояр.

Решив с помощью меча одну геополитическую проблему — контроль над Москвой-рекой, Даниил обратился к другой. Это было владение Переяславлем. Здесь всё решила другая черта Даниила: способность ценить дружбу и делать добро...

В Переяславле сидели тогда наместники великого князя Андрея Городецкого, с нетерпением ожидавшие кончины бездетного и, видимо, тяжело больного местного князя Ивана Дмитриевича, чтобы окончательно включить это выморочное княжество в состав великого княжения Владимирского. Каких-либо других претендентов не ожидалось: брат Ивана Александр за несколько лет перед тем умер в Орде и не оставил потомков (147, 9).

15 мая 1303 года князь Иван скончался. Летописец проводил его ритуальной фразой: «Преставися князь Иван Дмитриевич Переяславскыи, боголюбивый и смиреныи, и кроткыи, и тихыи» (22, 85). В Никоновской летописи этот некролог значительно расширен и пополнен указанием на благочестие Ивана. Подобно своему отцу, он был добр к нищим и странникам и вообще добродетелен до такой степени, что «многим дивитися о житии его» (17, 174).

Подобные этикетные некрологи ставят историков перед вопросом: в какой мере ритуальные формулы соответствовали характеру умершего князя? Аналогичный вопрос возникает и при чтении житий. Очевидно, отдавая должное ритуалу, древнерусский автор всё же чувствовал некую невидимую черту правдоподобия, преступать которую по религиозным соображениям не следовало...

Великокняжеские наместники напрасно ели свой хлеб в Переяславле. Вероятно, им следовало бы больше заниматься военной подготовкой. Все знали, что умерший правитель завещал Переяславль («благослови въ своё место») Даниилу Московскому. «Того бо любляше паче инех», — поясняет летописец это неординарное решение.

Даниил давно уже «положил глаз» на Переяславль, и никакие наместники не могли остановить его решимость завладеть этим городом. Андреевым порученцам оставалось только пришпорить коней.

«И седе Данило княжити на Переяславли, а наместници князя великаго Андреевы збежали» (22, 85).

За этим судьбоносным для Москвы решением «тихого и кроткого» князя Ивана, чью надгробную плиту и ныне можно увидеть в тёмном углу древнего переяславского собора, стоит уже недоступная для нас политическая интрига, а может быть — и подлинная драма.

Оставив в стороне таинственную природу любви и дружбы, связавших Даниила и Ивана, заметим, что дарственная Ивана Даниилу Московскому была наибольшей неприятностью, какую он только мог сделать своему дяде Андрею Городецкому. Безусловно, Иван мстил дяде зато зло, которое тот причинил его отцу. Похоже, что именно ненависть была главной пружиной этой политической динамики.

На поверхности событий история с Переяславлем выглядит как банальная семейная неурядица, обычная вражда дяди с племянником. Но из пены этой неурядицы всплывает вечный вопрос учёных споров: когда и как произошёл переход от коллективного владения Русской землёй всем семейством Рюриковичей — к наследственным уделам-вотчинам.

Иван Переяславский «благословил» (завещал) своё княжество Даниилу Московскому. Но завешать можно только то, что является собственностью (вотчиной) завещателя. А между тем Переяславль всегда был вторым по значению городом в составе великого княжения Владимирского. Когда и как он изменил свой статус? И изменил ли? Существует мнение, что, несмотря на дерзкое распоряжение князя Ивана, Переяславль ещё долго оставался важной частью великого княжения Владимирского (85, 130). Каждый из тогдашних князей смотрел на этот вопрос «со своей колокольни». В традиционном обществе, где перемены считались дурным тоном, всё новое приходило незаметно, с мягкостью кошачьих лап...

В борьбе за Переяславль Даниил Московский перехватил победу не только у Андрея Городецкого — с которым он, видимо, заранее договорился о будущем распределении столов, — но и у Михаила Тверского (85, 131). Этот последний в усобицах 90-х годов XIII века усердно защищал интересы Ивана Переяславского, считался его другом и защитником и в этом качестве мог ожидать завещания в свою пользу. Но лукавая московская политика оказалась более успешной. Воеводы московского князя сидели в Переяславле и готовы были по первому приказу выступить на Владимир.

Таким образом, Даниил подготовил всё на случай скорой кончины Андрея Городецкого. Оставалось только ждать. Но судьба не любит человеческих расчётов. И вместо Андрея Городецкого в лучший мир вслед за юным Иваном Переяславским 5 марта 1303 года отправился сам Даниил Московский. Всей жизни его в этом мире было около сорока двух лет.