Мир и нир

Глава 5

Святилище Подгруна напоминало всё, что угодно, только не часовню, не дацан, не синагогу. Не рощу. Просто высохший колодец с бревенчатыми стенками, перекрытый сверху крышей из дранки. Внутрь вела лестница.

Сморщенный старикашка спустился первым. Брать масляную лампу или иной светильник запретил категорически. Подгрун живёт во тьме, свет не любит.

Прежний смотритель «храма», рекомендованный Мюи, умер. Нынешний мне категорически не нравился.

Я спустился вторым. Стал на песчаное дно. Почитатель Подгруна опустился на колени и начал бормотать какой-то длинный текст, его мой переводчик не разобрал. Слова перешли в заунывные завывания.

Было сумрачно и тесно. Два квадратных метра на двоих. Немного сыро, несмотря на мороз вверху.

Дед закончил, наконец.

— Придёт?

— Всегда приходит. Но не сразу.

— Сколько ждать?

— Может и день. Уйти нельзя. Обида.

На обиженных воду возят… А если обиженный — бог?

— Как хоть он выглядит?

— Не святотатствуй в доме бога. О Подгруне нельзя говорить. Сам увидишь. А придёшься ему не по нраву — никому и не расскажешь. Не выйдешь отсюда живым!

Ой как страшно…

— Может, лучше сразу сбежать?

— Бесполезно. Он тебя запомнил. Угодишь в расщелину, провалишься под землю. Прямо в его объятия.

Мдя… Или Верун не соврал, этот — худший вариант Тенгруна?

Я приготовился к долгому ожиданию. Не из страха. В любом случае не избежать спуска под землю, клеить гешефт с очередным всемогущим. Раз уж начал — придётся ждать.

Что же, ждём.

Томительно потянулись часы. Короткий день миновал зенит, и без того тусклый свет сверху постепенно терял остатки яркости. Биб помог осмотреть колодец, на уровне моего пояса обнаружилась дырища в полметра диаметром. Зуб даю — для закладывания в неё жертвоприношений.

Старикан снова выл в молитвенном экстазе. Мне же очень хотелось отлить: по случаю примирения мы с Клаем много выпивали и запивали. А утром я боролся с сушняком. Результат просился наружу. Но не гадить же в доме божьем!

Наконец, раздалось шуршание. Из дыры вывалилось чёрное змеистое тело длиной метра три или чуть больше.

— Мой повелитель! — вскричал пенсионер, и я поставил пистолет на предохранитель. Чесслово, едва не пристрелил змеюку, не догадавшись о её божественной сущности.

Он напоминал песчаного червя из «Дюны», уменьшенного на несколько порядков. Часть свилась в кольцо, послужив опорой, другая взвилась на уровне моего лица. Раскрылся кожистый бутон, на каждом лепестке — россыпь острых зубов. Очень, очень приятная личность!

— Я — глей Гош. Приветствую тебя, Подгрун. Хочу добывать уголь. Пришёл спросить — как заслужить твою благосклонность.

Шестым чувством уловил, что старика перекосило. Я поломал весь ритуал приветствия. Наверно, из-за таких ритуалов приходится ждать часами червя — пока он выслушает славословия в свой адрес в каждом колодце, и день пройдёт.

— Хорошо, что заранее, а не потом, — ответил он, не пошевелив ни единым зубастым отростком. — Погоди, глей Гош. Сначала с ним решу. Принёс?

Дедок достал из сумки (скорее из сумы — как у нищего) какие-то глиняные горшки, пахнущие сладким. Протянул червяку. Тот вдруг выпростал из середины тела некие ручки или щупальцы. Обхватил горшок и поднёс к зубастой пасти.

— Угодил ли я вам, подземный господь?

Вместо ответа червяк швырнул подношение, с баскетболистской точностью попав в горловину сумки. Внутри что-то брякнуло, разбиваясь.

— Не казните меня, господин!

— С какими идиотами приходится иметь дело…

Что любопытно, говор у червяка был мелодичный, без осточертевших хрр-брр. Наверняка — другой язык. Но автопереводчику по барабану, он для меня всё равно шпарит по-русски.

— Может, я помогу?

— Ну, попробуй. Просил его несколько раз — нужен светлый липовый мёд. Можно вместе с сотами. Хотя бы три-четыре либа!

Тут главное не заржать. На дне высохшего колодца, претендующего на роль храма господня, стоит червеобразный бог, умеренно всемогущий, хлопает пастью, словно срисованной из фильма ужасов, заламывает ручки-ложноножки и клянчит сладкого медку!

Ущипните меня. Не, не сон. Просто что-то до предела иррациональное.

— Старик! Ты чего ему нормальный мёд не принёс?

— Так лучший здесь…

— Он липовый просил.

— Как так? Липа — лесное дерево. А пасека у нас на лугу, на цветочном. Нектар сладкий, мёд вкусный. Подгруну не угодить! Вот засыплет нас… — голос дрогнул, сломался. — Засыплет прямо здесь.

Я обернулся к богу. В тесноте подземелья его жутковатая кусалка покачивалась в сантиметрах от моего носа. Личное пространство? Не, не слышали.

— Знаешь, боже, в мире, откуда я прибыл, рассказывают анекдот. Покупатель в магазине просит туалетную бумагу, ему очень надо. Продавец отвечает: туалетной нет, могу предложить наждачную.

Анекдот бородатый и плоский, ни разу не смешной, но червяку зашёл. Он начал ржать! Либо издавать иные звуки, воспринятые переводчиком как буйный смех.

— Развеселил. А ты сам — найдёшь липовый?

— Вот так сразу — нет. В моём глействе тоже не ставят ульи под липы. Надо найти липовую рощу, перенести в неё пасеку. Собрать мёд, когда липа цветёт. Летом только. Но — обязательно. Заказ принят.

— Летом? — червяк на редкость человеческим жестом потёр голову. Хвостом. Или не голову, а тот конец тела, где виднелись зубы. — Долго. Хорошо хоть — ты вменяемый. Понимаешь.

— Ты прав. До лета большой срок. Скажи что ещё надо. Я не всемогущ, но, как ты заметил, понятлив. Что-то придумаю.

Через четверть часа я взлетел по лестнице и опрометью бросился к кхару. В седельной сумке, возимой на Бурёнке ещё с прошлого года, а теперь перевешенной на другого лося, мог заваляться… Точно! Вот он!

Когда снова спустился в колодец и включил китайский светодиодный фонарик, показалось, что вспыхнул прожектор. Старпёр в ужасе заверещал. Червяк же пришёл в восторг.

— Дашь?

— Бери, не жалко.

Два или три фонарика я напихал в самую большую партию барахла, когда перебирался в Мульд из России. Они не понадобились, как и многое другое. Ночное зрение «глазами» Биба лучше.

Бог разобрался с выключателем. Откуда «священнику» втемяшилось, что тому противен свет? Любые существа тянутся к трудно для них достижимому.

— Угодил.

— Вот и славно. Но должен сказать — долго светить не будет. Несколько часов. Так что лучше держи выключенным. Кстати, ты же видишь в темноте, так?

— Конечно. Но немного света не помешает. Где ты хотел рыть уголь?

— Пока не знаю, Подгрун. Разведать надо.

— То есть — копать. Царство моё тревожить. Давай договоримся. Липовый мёд точно дашь?

— Сам видел — я слово держу.

— Ну… ладно. Давай так. Ищи в своём глействе сухой колодец. Или выкопай. Три твоих роста глубины хватит. Лишь бы сухой. Сверху накрой крышей, чтоб дождь не залил.

— Замётано.

— Принеси любого светлого мёда, только не гречишного. Пока нет липового… А я тебе нарисую, где и что в твоём глействе есть под землёй. И подумаю, чем ещё озадачить.

— Спасибо, Подгрун! А как призвать тебя, под землю спустившись? Этот дедок что-то длинное пел, я не понял.

— Я — тем более, — признался бог. — Больше из любопытства заглянул. Думал, кот в колодец провалился и вопит от страха.

На том расстались. Боюсь ошибиться, но, по-моему, подземный червь оказался самым договороспособным из встреченных богов.

Монотеизм отдыхает.

Новый год встретили без Клая и, слава всем богам, без его супруги. Мюи последнему факту радовалась, не скрывая. Похоже, она не исключала вариант, что приеду из Коруна с «Настьей», но без тестя. Для чего — объяснить может только женская логика, заправленная топливом ревности.

Клай не противился приехать. Но метаться туда-сюда счёл ниже своего достоинства. Только глей Гош имеет право носиться как электровеник, плюнув на правила и предрассудки.

С колдовством пока улеглось. Ма перестала шляться по вызовам в деревни. Хрымы соорудили у замка нечто вроде часовни Веруна, отец напрягся и даже нарисовал на холстине углем изображение божка, расшитое хрымками цветной нитью. Получилась икона… Хорошо, что сам Верун её не видел.

Там мама и принимала больных. Врачевала «божьим именем».

Именно на часовню первым делом обратил внимание королевский фискал, прибывший облегчить мою мошну.

Он представился брентом Дудархом.

— Сколько она берёт за приём? Сколько за лечебные снадобья? Каков доход? Я могу применить ставку с одного лекарского заведения, она, скажу откровенно, весьма велика.

Он был красив, высок, усат, чернобров. Кожа светлая, гладкая. Одет строго, но подчёркнуто изящно. Камзол чёрный, воротник — белый с кружевной отделкой. Она и у женщин — редкость. Нисколько не походил на анта. Благоухал кожаной амуницией, потным телом и гормонами. Не старый, лет двадцать пять-тридцать. Его спутник — судейский чин, очень гордый королевской должностью, рядом с ним всё же держался номером вторым.

В другом мире и в другой стране я сразу предположил бы — напрашивается на взятку. Но эта парочка по возвращении во дворец немедленно будет допрошена более высоким судьёй с помощью камушка: справедливо ли взяты поборы, не остались ли недоимки. Соврут — сгорят заживо. Сам при огненной казни не присутствовал, но все здешние в неё верят. Так что хабар бесполезен.

— И какова же ставка?

— Пять динов! Не удивляйтесь. В столице и крупных городах лекари берут не по-божески.

— Тогда я заплачу… Ничего. Лекарское заведенье открыто после Нового года. За него буду ответ держать в следующем декабре. А какую часть дохода нужно отдать, если он учтён?

— Половину.

Я громко позвал маму. Она вышла, недовольная прерыванием приёма. Отдаётся делу вся. Скормила хрымам запас лекарств, привезённый из России. Спасибо, Верун подлечил. А то папа без каптоприла загнулся бы от гипертонии.

— Я занята, сын.

— Знакомься, брент Дударх. Полномочный фискальный уполномоченный его величества. Мама, Оксана Ивановна.

— Таких имён не бывает, — изумился приезжий.

— Король ввёл налог на необычные имена? Нет? Тогда к делу. Ма, ты не берёшь денег с селян?

— Что ты такое говоришь!

— Теперь надо брать. Доведёшь старостам — каждое село платит половину дука в год. Не спорь. Так надо. Во имя короля.

Мама открыла и захлопнула рот. Возмущённо удалилась.

— Сколько же у вас деревень? — спросил Дударх.

— Двенадцать.

— Шесть дуков в год, из них три — в королевскую казну… Вместо пяти динов! Вы не мошенничаете, глей? По окончании отчёта Камень Правды не даст соврать.

— Нужно ли мне вызвать вас на дуэль за оскорбление словом «мошенничать»? С прошлого лета, как мы отбили атаку пары тысяч степняков, толком не дрался. Составите компанию?

— Не советую. Я не думал вас оскорблять, только предупредил. К тому же вызов на дуэль королевского фискала может быть истолкован как нападение на него.

— Готов забыть и простить. Если будете сдержаннее на язык. А теперь прошу внутрь замка. Мой кмит подготовил расчёты. Поверьте, королевская казна и так пополнится изрядно. Даже с учётом пограничных льгот.

Они расположились в зале, охотно выпили и закусили. Проверили записи Саи. Вышло действительно много. А потом Дударх велел положить мне руку на магический детектор лжи. Судеец тоскливым голосом принялся задавать вопросы. Перешёл к самому щекотливому.

— На какую сумму добыто военных трофеев? Какова сумма налога в королевскую казну.

Я честно перечислил добытое в упомянутом бою, назвал примерную сумму. И причитающуюся в бюджет — ноль.

— Как так? — воскликнули оба, не сводя глаз с моей пятерни, безмятежно обжимающей камень.

— А так. Я потерял воинов и хрымов. Добытые оружие и доспехи раздал нашим сражавшимся, да ещё доплатил из своих самым отличившимся. Помог семьям погибших. Доход мой от случившегося — никакой, в сумме получился убыток. С какого перепугу я должен что-то давать королю, чья армия не защитила подданных от степных колдунов?

Камень безмолвствовал. Или в нём батарейки сели.

— Больше не воевали? — сделал ещё одну попытку брент.

По какой графе провести поход в зимнюю степь? Доход там хорош — полтораста либ серебра, не считая золота. Настоящее богатство. Как же здорово, что я убил всего одного степняка! Войной такую стычку не назвать. Резню из-за злосчастного Фарта — тем более.

— Больше не воевал.

Камень остался холодным, я — целым. Оказывается, миролюбивая политика — самая выгодная из существующих. Доказать бы это всем правителям обоих миров!

На допросе официальная часть закончилась. А затем и благотворное действие нира сказалось. Под действием самогонки «мэйд ин Кирах» Дударх поведал многое, о чём бы я вскоре узнал непременно. Но новости были такие, что даже день промедления — фатален.

Король Карах умер, престол в нарушение наследования захватил младший сын Карух, прирезавший старшего брата. О смене властителя я бы узнал в первый же визит во дворец. Благодаря сливовой настойке стало известно больше: Карух решил перевернуть экономику Мульда вверх ногами.

То, что ожидалось: особый порядок производства и продажи нира упраздняется. Гони его всяк желающий. Пограничные льготы на выпуск бухла не распространяются. Ставка налога — 50 % от дохода, могло быть хуже. И ещё масса неприятных новшеств, остальные, правда, для меня не столь важны.

Молодой король решил залить страну и её окрестности ниром, тем самым резко наполнить казну. К процветающему обществу путь лежит через белую горячку всего Мульда… Гениально!

Он не учитывает, что перегон браги затратный. Если каждый владелец куска земли, способный поставить аппарат, купить зерна и натаскать дров, начнёт продавать нир, возникнет конкуренция, цены будут падать. Придётся удешевлять процесс, не обрезать вершки и остатки, ограничиваться одной перегонкой, брать самое дешёвое сырьё. Так гнали пойло до моего появления и только сейчас расчухали, насколько самогоноварение выгодно. Но лишь пока.

Здесь не знают настоящих дрожжей, заводских. Наброд с диких меньше, выход этилового спирта соответственно тоже меньше. Себестоимость выше. Печаль.

Выпроводив «гостей», я впал в такую чёрную меланхолию, что жалел — почему не завёл знакомств среди местной гопоты. Сдал бы им за долю в добыче, что едут двое судейских в сопровождении жалкого десятка стражи с мешком серебра. Не считая взятого у других плательщиков. Шутка. Человек глейского уровня не должен опускаться до заурядного бандитизма.

Меланхолия длилась минут пять.

Я собрался в рощу Веруна. Добытую информацию надо использовать. Но быстро!

Мюи провожала меня без особых тревог и волнений, а зря. Ни разу не была в столице и не в курсе, какие там красотки. С клыками и без — на любой вкус. Насте до них как до Деми Мур в фильме «Призрак». Наивного и богатого провинциального хрыма вроде меня жительницы Дорторрна воспринимают исключительно как цель. Хотят всего и много, расплатившись лишь телом. Или даже одним только обещанием. Мюи взорвалась бы от ревности как перекаченный воздушный шарик! Незачем ей стрессы.

Прибыв во дворец, попал на похороны Караха. Долго же его по зиме держали. Летом спалили бы раньше.

Много притворных стенаний, много интриг — как поделить государственный пирог при его сыне.

Я тоже воспользовался ситуацией. Слухи о свободном выгоне нира взбудоражили жаждущих серебра. Под эту марку мелкое брентство с перпегонным заводиком удалось продать втрое (!) дороже, чем недавно сам за него платил. Конечно, поставив условие холить и лелеять рощу Веруна, иначе сделка расстраивается, земля возвращается мне, а нерадивый приобретатель не получает ни дука возмещения. Отставной тысячник, не скопивший капиталов из-за слишком долгого мира с соседями — без грабежей и военных премий, решил залезть в долги к ростовщикам ради наживы. Наивный!

Окружённый полудюжиной воинов из бренства, практически уже не моего, я отправился на рынок, чтобы часть серебра пустить на подарки. Мюи, маме, отцу. И для хозяйства кое-что приобрести — деньги должны работать. Но распорядился ими иначе.

Для начала обошёл ряды. Рынок тут мало отличался от средневековых земных, виденных на рисунках. Он занимал практически всю центральную площадь неподалёку от королевского дворца, городского магистрата и главного в стране храма Моуи. Близость земной и небесной власти никак не мешала торгашам.

— Нир! Лучший нир! От глея Гоши!

Отправился на голос. Понюхал товар. Шибануло сивухой. Подделка. Мошенник увидел, что я просёк обман, и скукожился. Заискивающе улыбнулся щербатой пастью. Я уж хотел его прижать, не решив ещё как, но услышал другой крик:

— Мёд! Летний мёд! Цветочный, гречишный, луговой, липовый!

Неопрятная баба в сером чёпце и коричневом фартуке поверх безразмерного серого балахона зазывающе вопила и призывно открывала крышки на деревянных жбанчиках.

Кинув контрафактника и даже не подбив ему глаз, я ринулся к продавщице.

— Липовый?

— Конечно, господин глей! Самый лучший во всём Мульде!

Я открыл крышку. Брезгливо выкинул утонувших в меду мух. Понюхал пальцы.

А ведь точно — немного пахло липовым цветом. Как у дедушки в Дымках. Пусть не самый белый-прозрачный, откровенно сомнительного качества, это точно был липовый мёд. Или, как минимум, с хорошей примесью липового.

— Сколько?

Она назвала цену. За такую не то что прибить — впору войну объявлять. Хотя бы душу выпить. Жаль, Верун не пропускает животных через рощу. Был бы со мной Бобик, тот бы тоже удивился цене, рявкнул разок… Слабонервных прошу отойти в сторону.

Но я не торговался, к изумлению окружающих. Вместо этого, завладев жбаном, опрометью бросился к кхару и погнал в проданное брентство. Там точно есть высохший холодец. И сухой, потому что всё замёрзло.

Лестницу не искал — спустился по верёвке, когда-то выдерживавшей ведро.

Червяк появился очень быстро. Выпростал ложноножку с фонариком и включил на секунду. Мол: пользуюсь.

— Привет, Подгрун. Не знаю, вдруг меня обманули. Проверь, подходит ли.

Он сунул щупальце внутрь жбана. Потом уменьшил зубастый конец тела, заменявший голову, и нырнул в мёд. Затих.

Сюр. Или абсурд. Это же бог! Бог! Веруну понадобилось, чтоб я озеленил его рощами хороший кусок страны и даже влез в степь. Тенгрун пошёл на сделку только под обещанием ирригации пустынных земель. Не глобально, но крупно.

Этот сосёт обычный мёд и радуется ему как червяк гнилому яблоку!

С другой стороны, если представить подземного выползня на базарной площади, пытающегося купить за серебрушку килограмм мёда у бабы в сером чепце, улыбаясь в триста тридцать три зуба… Баба хлопнется в обморок, а то и дуба даст. Самого Подгруна затопчут, невзирая на божественность. Так что без вариантов — только через посредников типа меня, а таких много не наберётся.

— Эй! Ты скоро там? Не нажрался?

Я, если честно, забеспокоился. Похоже, для бога это равносильно наркоте. Сдохнет от передоза, гад, и не поделится картой ископаемых.

Обошлось. Выбрался из горшка. Одно щупальце соскребло мёд с морды, отправив в пасть. Другое не слишком вежливо выдернуло у меня из рук сосуд.

— Угодил. Молодец! В долгу не останусь. В твоём глействе есть и уголь, мало, правда. Немного серебра. Сера. А выше по течению реки…

Он перечислял, а я охреневал. В необычном языке бога нашлись слова, неизвестные в Мульде! Половина вопросов с сырьём для стекольного начинания отпадёт. Правда, выручку от продажи бренства сожрут покупки новых участков, копание разрезов и шахт. Не важно. Как удачно я сгонял в столицу! Осталось пробраться во дворец и написать письмо молодому королю Каруху, что прошу освободить меня от государственной службы. Собственно, это произойдёт автоматом, когда не явлюсь приносить ему клятву в качестве чиновника, ограничившись присягой вассала, а клятва его отцу утратила силу. Но лучше — вежливо. Заранее.

Всё. Проехали. Больше я не бюджетник. И глаза бы мои вас не видели. По крайней мере, так хотелось. Но не вышло.

Оставив бумагу секретарю, облачённому в траурный фиолетовый цвет, и с фальшиво-траурным выражением на хитрой морде, я столкнулся с одним из знакомых вельмож.

— Хорошо, что ты здесь, глей, — сказал тот. — Его величество желает тебя видеть.