Мир и нир

Глава 9

Сон был какой-то хороший… Такие прерывать жалко.

— Хозяин! Хозяин! Тебя хотят убить.

Тревожный голос моего кровожадного привидения ворвался в грёзы и разметал их.

— И что? Сколько уже раз хотели…

— Драх и Орвил надумали тебя ограбить и убить.

Он рассказал подробности. Двое молодчиков вылакали и сожрали всё, оплаченное мной, потом отправились прогуляться. Выпали из боевого радиуса моего невидимого дрона. Вернулись заполночь. Хорошо поддатые. Из разговоров — спустили дуки, выданные за первый день службы, на пойло и непотребных баб. Оставшиеся медные монеты просадили в какой-то уличной азартной игре. Вроде напёрстка. Озадачились: не проще ли забрать у меня всё и сразу, чем ждать и получать по монетке в день?

За один дук крестьянская семья живёт неделями…

— Биб! Спасибо, конечно. Но разбудил зря. Два паразита будут надёжной охраной от других воров. Потому что сами хотят меня ограбить. Спокойной ночи!

До утра ворочался. Дремал. Пытался вернуть хороший сон, но не получилось даже вспомнить его. Сложно безмятежно дрыхнуть, когда за стеной — готовящиеся тебя грохнуть.

Когда спустился в трапезную, авантюристы уже тянули пиво. В долг, в счёт дневного заработка. Карманы-то пустые. Я плюхнулся на скамью рядом.

— Парни! Мне повезло с вами. Если бы не заарканили за рога того прохиндея Крулая, я не захватил бы его брентство. Сегодня я получу бумагу от короля, за которой ехал. Но, раз так вышло, ещё задержусь: надо справить документы на брентство и тут же продать его. Даже по-быстрому выйдет не меньше десяти либ серебра. Смекаете?

— Конечно, глей! — у Драха аж глаза заблестели.

— Надо ещё людей нанять. Всё же до рощи Веруна везти. Чтоб никто не напал по пути. Вас уже знаю. Доверяю. Найдёте надёжных?

— Как не найти… — отозвался Орвил. — Ты же и сам — боец.

— Какой из меня боец! С тем франтом повезло. Слишком самоуверенным был. В поле, против настоящих воинов, другое дело.

— Не подведём! — заверили оба.

— Дам один дин с каждой десятки, когда всё выгорит. А сейчас — во дворец!

Зависли мы надолго — на неделю. О продаже трофея даже речи не шло. Оформление права собственности, полученного столь брутальным образом, заняло время и вытянуло всё серебро, взятое с собой, а его было немало. Потом ещё придётся ехать в брентство, платить отступные вдове, скотиняка был женат, выселять её… Только тогда смогу выставить землю и замок на продажу.

Не менее трёх раз около меня крутились королевские шлюхи мужского рода, похоже, намеревавшиеся повторить ошибку Крулая. Но пара моих троглодитов, пригласившая ещё двух таких же «джентльменов удачи», не давала им даже приблизиться. Я чувствовал себя Чаком Норрисом или ещё какой голливудской кинозвездой. Из тех, кто машет руками-ногами. Каждый способен завалить хулигана или даже отбить ему мозги, но вынужден таскать свиту. Потому что задетый хоть пальцем хулиган тут же побежит в суд требовать миллионы, раз крутой Чак Норрис его покалечил.

Наконец — закончили. Я приторочил к седлу кхара объёмистую сумку. Хочу, чтоб думали — полную серебра. На самом деле, всё ценное уместилось в кожаном пенале. Там судейское свидетельство на брентство Крулая и мандат о зачёте налогов.

Выехали. Специально выбрал время к вечеру. Январь, темнеет рано. Бандюкам самое раздолье. Остались за спиной посады. Всю первую половину дня отморозки переглядывались столь явственно, что и без Биба догадался бы: готовят подляну.

Насколько это возможно для призрака, он переживал сильнее меня. Работал глазами на затылке. Ждал удара в спину. Но подставлять её не надо.

Поравнявшись с деревом какой-то местной породы, наверно — в два обхвата, я спешился. Прижался спиной к коре. Достал дедов ТТ. Дослал патрон.

Не понимая моих манипуляций, четверо тоже спешились. Стали полукругом. Драх не удержался и погладил объёмистую суму на моём кхаре. Орвил его одёрнул — надо сперва дело сделать.

Вышла у них некоторая заминка. Я был без меча и доспехов. Ствол в руке они не приняли за оружие. Вот так — хладнокровно зарезать безоружного — все были способны. Но самую малость стеснялись.

— Давайте вы! — предложил Орвилу и Драху один из новеньких.

— Им некогда, — подсказал я. — Потому что они уговорились ещё вас двоих порешить. Чтоб не делиться. Потом распакуют седельную суму и вместо серебра увидят булыжник. Не продал я бренство. А всё серебро, что было с собой, потратил на судейских жаб.

— Брешет! — заявил Драх. — Орви, проверь сумку!

Четвёрка уже вытащила мечи. Их острия смотрели на меня. Орвил опустил свой и принялся потрошить поклажу моей коровы.

— Дерьмо пырха! Здесь и правда нет ни хрена! Разве что у него в поясном кошеле!

Двое приглашённых как с цепи сорвались.

— Ты обещал нам по десять динов!

Зазвенели мечи. В кино про всяких ванндаммов, чакнориссов и джекичанов схватки длятся по несколько минут. В реале — быстро. Ни разу не зрелищно. Пять-семь секунд, и победила… дружба. Каждый получил по жестокому ранению в живот или в грудь. В Средневековье с такими не выживают.

— Хозяин! Можно?

— Пей уж…

Это как каннибализм. Представьте, дикий зверь рвёт на части, потом съедает ещё тёплого человека, но то происходит снаружи. Когда Биб чревоугодничает, я чувствую его пиршество внутри себя. Соучаствую.

Но если бы не Биб, я мог бы не узнать о замысле подонков. Прирезали бы меня прямо в трактире, не дожидаясь комедии с брентством.

Он столько раз спасал меня! А мне до сих пор кое-что непонятно. Верун мне его практически навязал, не спросивши. Согласился бы я сейчас, зная, что взращу внутри себя безжалостного вампира? Скорее всего — отказался бы. Теперь же просто использую. И кормлю домашнего любимца человечинкой.

Я затащил тушки Орвила и Драха на спины их тхаров. Дрянных коровок двух других покойников привязал, чтоб шли следом. Хозяйственный!

Так и добрались до брентства, к позднему вечеру. Владелец моих бывших угодий ещё не почивал, а сидел в каминном зале… нет, лучше сказать — в каминной комнате. Пил нир. Так сказать — дегустировал.

С порога кинул ему предъяву по поводу выделенных провожатых, возвращённых в порченном виде, но глей даже ухом не повёл.

— Что же ты хотел, Гош? Это — не каросские наёмники. Те чтут кодекс. Я же набирал по городским тавернам. Не суетись. Выпей с дороги.

Он прав. Я опустил натруженную седлом пятую точку на высокий деревянный стул. Налил себе сам. Самогон дешёвый, но неплохой. Держат пока марку.

— Вот скажи мне, Нимирх. Ты получил это поместье благодаря королевскому капризу, а не по закону. Не по наследству от отца.

— Ну?

— Переменится король, это же брентство отойдёт другому. Или дешёвые солдатики прирежут тебя во сне, чтоб разделить найденное в доме и разбежаться. Или хрымы взбунтуются.

Ухмыльнулся. Скривился.

— Сгущаешь, глей. Моуи не позволит.

— Крулай тоже на Моуи уповал. Лежит в подвале храма Святого пришествия. Ждёт родню и погребального костра. Я убил его прямо на глазах Каруха. Король даже пальцем не шевельнул. Доходит?

— Что ты хочешь сказать?

— Что жить надо по совести. Не грабежом. Не убивать, кроме случая, когда на тебя напали. У тебя неплохая земля. Нирогонный заводик. Живи в своё удовольствие и не ищи приключений.

— Ты в чём-то прав. Но я повязан, — язык у парня слегка заплетался, однако слова он произносил вполне осмысленные. — За глейство и эти земли я обязан идти за королём — освобождать хрымов.

Он улыбнулся, распахнув рот. Волосы тёмные, глаза почти чёрные, а верхние клыки — раза в полтора больше моих. Дед или бабка у Нимирха точно из антов.

— У меня жена — ант. Дети тоже будут анты. Или полукровки. Почему мы должны воевать с антами? — спросил его.

— Так Карух на том к власти и пришёл. Брата убил. Таким как я обещал: заберём всё у антов и поделим. Устраним несправедливость.

— Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим — кто был ничем, тот станет всем, — ответил я ему, попадая в мотив «Интернационала». Местный яндекс-переводчик, пасующий при обсуждении налоговых зачётов, изумительно справляется со стихотворным размером. А уж с рифмой совсем нет проблем. Большинство слов заканчивается на «хрр» или «брр».

— Ты к чему?

— На моей родине однажды решили — отнять и поделить. Не очень хорошо вышло.

— Гош! Я всё-таки живу как другие. А ты? Южный изгой. Рано или поздно тебя сожрут. И плевать на законы. Особенно если на законы отца плюёт молодой король. Дружина хоть есть?

— Есть. Обстрелянная.

— Но против армии королевства или пары отрядов каросских наёмников не потянет. Рискуешь, Гош. Сильнее меня рискуешь. Это тебе первому надо думать — что делать дальше. В рощу сейчас пойдёшь? А лучше переночуй. Не друг ты мне. И не будешь. Но… уважаю.

Так. Ещё кружка, и разговор окончательно скатится до: ты меня уважаешь — а ты меня? Приглашение я принял, отправившись спать, наутро отвёл двух трофейных корово-бычков (под хвост и брюхо не глядел, пол не определял) в деревню, где выменял на мёд. Правильно — липовый! И без мух. После чего с пеналом бумаг и бочонком не меньше чем на пятнадцать либ, полным сладкой засахаренной массы, потопал в рощу. Верью приветствовал как старого знакомого. Он меня тоже запомнил. Надеюсь — однажды не съест с голодухи.

Клай за зиму подурнел с виду, посмурнел. На рыжей гриве проступили седые нити. Может — пара всего. Но — заметно.

Семейная жизнь означает испытания. Повторная — тем более.

Настя лишь хмыкнула при моём появлении. Удалилась к себе. Больше не вышла. Не особо вежливо, но я не в претензии.

— Пойдем, воздухом подышим?

Брент пожал плечами.

— Может — пообедаешь с дороги?

— Обед в честь дорогого зятя без нира невозможен. А мне нужна твоя трезвая голова, тестюшка.

Он накинул тулуп и вышел за мной во двор. Дружинник отворил ворота.

— Помнишь, Клай, как отбивались здесь от каросских наёмников прежнего глея Кираха? Будто сто лет прошло.

— Да… Много всего утекло. А здесь стояли палатки на нашей свадьбе.

Теперь просто поле со следами вспашки плугом. Февраль здесь теплее марта под Брянском. Скоро распутица. Посевная. Миры разные, а жизнь течёт по тому же кругу.

— Надеюсь, не жалеешь, что женился?

— Не знаю! — он взмахнул руками, и в том жесте было отчаяние. — Ничуть не напоминает мою прежнюю любовь, мать Мюи. Настья освоилась, стала упрямая. Перечит по любому поводу. Что муж — господин для жены, ей — пустой звук. Считает, все мы виноваты перед ней, что застряла там, где нету айфьинов.

— Айфонов, — машинально поправил я. — Ну а главный виновник…

— Ты, Гош. Так твоя мама ей и объяснила.

— Переживу недовольство Насти. Теперь давай о тебе. Ты же понимаешь, что все женщины — разные? Снаружи у каждой пара сисек. И ниже там — одинаково устроено. Но внутри — другие! Пока ты сравниваешь Настю с покойницей, нормально у вас не будет. Вслух сравниваешь?

— Бывало…

— Ну вот. А представь себя на её месте. В мозгах восемнадцать лет, в её окружении — это скорее позднее детство, чем ранняя зрелость. Вдруг — бац! Ты в другом мире. Всё другое. Тело более взрослое. Вокруг чужие. Нравы совершенно не такие. С её точки зрения — дикие. Постоянные упрёки, что ведёшь себя хуже умершей, то не так, это не так. Ты, здоровенный и грубый мужик со страшными клыками, вдвое старше…

— Не совсем вдвое…

— В её мире такие как ты — с морщинами и сединой — выглядят за пятьдесят. Короче, берёшь замуж. Куда ей деваться? Попрекаешь, что не девица. А она — что, клялась тебе, что ни с кем ни разу? В её обществе такого не бывает. К восемнадцати почти все попробовали. Грехом не считается.

— Как это не считается?!

Он даже приостановился, глядя на меня недоверчиво.

— Вспомни, Мюи пила лёгкий нир. А в некоторых культурах женщинам строжайше запрещена даже капля алкоголя. И лицо они открывают только близким родственникам. После свадьбы — мужу. Там невесту выбирают, не видя внешности! По их понятиям, Мюи с открытым лицом — распутница.

— Дикари!

— Не дикари. Другие.

— Не пойму никогда.

— А придётся, коль взял. Навязал себя. Один мудрец нашей культуры, Антуан де Сент-Экзюпери, сказал: мы в ответе за тех, кого приручаем. Ты приручаешь Настю, хоть и не особо удачливо. Мудрая женщина Катерина Насута добавила: спорить с женщиной в принципе бесполезно, а когда она демоница, так и опасно[7].

— Ты хочешь сказать: Настья — демоница? То есть колдунья?

— Не воспринимай буквально. Нет, конечно. Но порой мне кажется, что в каждой женщине есть что-то демоническое. Хотя бы немного. Когда Мюи ревнует меня к Насте и кричит: убирайся к своей хрымке, я вижу в своей спальне настоящий кусочек ада. Всё равно её люблю. И никогда не сравниваю с бывшими. Понял? Твоя первая жена — в тебе навсегда, но к Насте она не имеет никакого отношения.

— Сколько же у тебя было женщин, коль ты в них так разбираешься?

Хотел ему сказать — точно меньше, чем у Насти мужиков до тебя, но не стал.

— Клай, ни один мужчина не разбирается в женщинах до конца. Не понимает причин их поступков. Не в силах предсказать поведение. Смирись. Не дави на неё.

— Голова кружится от твоих советов. Что, не спорить с ней? Потакать всем прихотям?

Сильный, грубоватый мужчина, он искренне расстроился. Выглядел беззащитным и каким-то наивным.

— Зачем? Сядет на шею. Поступай как считаешь нужным. Не пытайся её убеждать.

Наверно, Клай скорее согласился бы в одиночку сразиться с пятью каросскими наёмниками, чем переварить в голове услышанное.

— Ну и намудрили вы в своей стране… Как она называется?

— Россия. Наш национальный девиз: «Умом Россию не понять». Потому название страны женского рода. Настя ничего не рассказывала? Про культуру нашу? Может — песни пела?

— Песни — пела. Вот…

Он поднатужился, будто присел облегчиться, и выдал. В исполнении мужика без голоса и слуха, с обратным переводом с местного на русский, я едва разобрал, больше даже — догадался, что он пытается воспроизвести:

Представляю, как ржала бы Вера Брежнева, услышав такой кавер!

Брент даже покраснел от натуги. Слова попсовой песни, ему малопонятные, казались исполненными глубокого смысла. Я даже пожалел, что снёс память на гаджете Насти. Слушали бы по вечерам вариации:

А я, протащив через рощу Веруна несколько пудов всякого барахла, о музыке даже не подумал. Рационалист хренов!

В Кирахе, чуть приняв нира для настроения, иногда завожу:

Гитары нет. Просто отстукиваю ритм ладонью. Присоединяется отец. Он песни Владимира Высоцкого знает, наверно, почти все. Или много. Мюи уходит. Ей не понять. И не надо, не виню. Остаёмся втроём с ма. Отключается переводчик. Дальше — только по-русски. И под деревянными сводами средневекового зала гремит на три голоса бессмертное:

Сообразив, что не вежливо молчать, я отогнал посторонние мысли.

— Тесть! А ведь я по делу приехал. Не просто погулять.

— Догадываюсь.

Рассказал о брентстве, полученном в результате дуэли. Честной. Ну — почти.

— Пойми! Чем большего я достигаю, тем больше завидуют и ненавидят. Поэтому, чтоб выжить, мне нужна своя крепость на юге.

— Ты же строишь каменный замок?

— Я мыслю шире. Всё глейство — крепость. С охраной периметра верьями. Не крути носом! Да, они — своего рода демоны. Но ничего лучшего у меня нет. На тысячную армию не раскошелюсь.

— Хорошо. А я причём?

— Притом. Ты живёшь в отдалении. Возьмут тебя в заложники, как Артур маму, что мне прикажешь делать? Сопли жевать не буду. Своих не бросаем. Но… Короче, ты — моё самое уязвимое место. И я предлагаю тебе стать глеем Фирраха.

Надо было придержать его рыжую бороду. Челюсть так брякнулась вниз, что едва не вывихнулась.

— Ка-ак?! Как глеем?

— Мой западный сосед хиреет. Старый, больной, жить всего ничего. Пару недель тому к нему степняки нагрянули. Обобрали две крайние деревушки, к замку не сунулись. А сил защищаться нет. Смекаешь? Второе. У глея два сына, двадцать семь и двадцать пять. Оба женаты. Оба претендуют на глейство. Любой из них может прирезать папахена и второго брата. Я сделаю предложение, от которого невозможно отказаться. Обмен земли. Отдадим им твой Корун и мой добытый. Оба в глубине, далеко от кордона. И далеко друг от друга, нет причин братьям собачиться. Старому глею — почёт и право жизни в Фиррахе до конца дней в отдельном флигеле. Замок — тебе с Настей, он, кстати, большей частью каменный, хоть и меньше моего нового. Как тебе такое, Илон Маск?

Идея с глейством поразила Клая, он даже не поинтересовался, что ещё за перец — Илон Маск.

— Здесь мой отец жил. И дед. Мюи родилась. Жена… умерла. А он точно согласится?

— Дам серебра. Немного, мне самому вечно мало. Пообещаю стёкла в окна — в Корун и во второй. Прогнётся. Надеюсь. А ты поклонишься предкам и уедешь. Жизнь продолжается. Хоть она и трудна. Детишек ещё настрогаешь. Не стар ещё.

Он смутился.

— Не выходит.

— Ослабел?

— Я — нет. Стараюсь. Но Настья ходит пустая.

— Придётся вас с Веруном сдружить. Божья волшба его рощи любую хворь лечит. Даже бесплодие. Приезжай. Свадьба у нас.

— У кого?

— Нираг и Сая. Оба вдовые. Без титулов, но очень важные для меня. Для нас. Хорошо, что нашли друг друга. Специальный визит брента — много чести. Лучше, чтоб просто совпало.

Там и сводим вас в рощу. Она — МРТ и УЗИ в одном флаконе. Заодно попрошу Веруна посмотреть на Настю пристальнее. Какие сюрпризы от неё ждать? Дедок-то прозорливый…

Кое-чего Клаю знать не стоит. Фиррах не намного больше моего Кирраха, но гораздо богаче подземными сокровищами. Половина бочонка липового мёда (вторую половинку я заначил) обернулась картой соседнего глейства, обильно испещрённой значками Подгруна. В договоре об уступке прав на брентство покойного Крулая обязательно оговорю бессрочное право владельца Кирраха добывать ископаемые на территории соседа без ограничений. Разве что под замком не копать. Но там ничего нет полезного.