Мир падающих звезд III. Лесной хозяин

Глава 18

— Не помогло? — спросил я.

— Чего изволите?..

— Любовь, говорю, не помогла? Фефект фикции у тебя остался.

— Не помогла, — грустно сказала Марфа. — Почему? Непонятно.

Судя по голосу, русалка была расстроена не на шутку.

— Ну так, может, всё-таки не покувыркаться в постели надо, а чтобы по-настоящему тебя полюбили?

— Как же, ты полюбиш-ш-шь, — отмахнулась Марфа. — Это ты только с-с-с виду — мальчиш-ш-шка молодой. А душа-то у тебя взрос-с-слая, обожжённая…

— Вот про душу — это давай будет наша с тобой маленькая тайна. А про своего лесного хозяина — ты мне всё, что знаешь, расскажи.

Русалка не возражала. Охотно принялась рассказывать.

Оказывается, русалки с лешим пересекались не то чтобы каждый день, но частенько, и ничего феноменального в этом не видели. Русалки вообще были существами необычными. С одной стороны, они были крепко связаны с водной стихией, с другой — свободно тусили в лесах. А с третьей — вообще любили резвиться на полях, то топча и уничтожая посевы, а то наоборот — стимулируя их рост.

За каким таким хреном они при этом убивают людей — этого Марфа мне объяснить не могла. Складывалось впечатление, что её этот вопрос и саму, по здравом размышлении, озадачивает.

Так вот. В водоёмах над русалками, по уму, должен был верховодить водяной. Однако ни сама Марфа, ни её товарки никакого водяного никогда в глаза не видели. Ходил слушок, что как раз-таки леший его в своё время не то ушатал, не то так достал, что тот свалил в неизвестном направлении.

А леший — тот да, всегда полунезримо присутствовал, крышуя лес и проворачивая какие-то свои мутные схемы, в которых ни перед кем, понятно, не отчитывался, и к которым иногда подтягивал и русалок.

— Живёт в избуш-ш-шке, в лес-с-су, — шептала Марфа. — Не один, жена у него. Та с-с-спиной маетс-с-ся, говорят, побил он её однажды крепко.

— Победить его — как? — спросил я.

— Никак! — едва ли не вскрикнула русалка. — Как ты лес-с-с победиш-ш-шь? А его с-с-сила — вес-с-сь лес-с-с!

— Не бывает так, чтобы кого-то победить нельзя было, — упорствовал я. — У каждого есть какое-то слабое место. Ну, кроме меня, конечно, я-то — совершенство. Думай, хвостатая!

— Ч-ч-чего это я — хвос-с-статая? — обиделась русалка.

— Да ничего. Это я так, к слову. Ну? Неужели ничего этакого в голову не приходит?

Марфа, уже одетая, стояла передо мной, переминаясь с ноги на ногу. Так у неё, видимо, происходила бурная мыслительная деятельность.

— Чертополоха он не любит, — заявила наконец.

— Чего?

— Ц-ц-цветок такой. Говорят, наповадился лес-с-сной хозяин к одной бабе ходить. А та над подушкой чертополох повес-с-сила. Так и уш-ш-шёл.

— Как интересно тут все живут! — восхитился я. — Леший по бабам ходит, русалки к охотникам в койку прыгают…

— Зря ты так, — снова обиделась Марфа. — Я же как лучш-ш-ше хотела.

— Ладно, — вздохнул я. — Иди уже. Спокойного остатка ночи.

— С-с-спокойной ночи, охотник.

Русалка приоткрыла дверь, осторожно высунула нос наружу. Убедившись, что снаружи никого, выскользнула в коридор. Дверь закрылась.

А я со вздохом перебазировался обратно в постель.

Вот так вот, блин, и заедь к девушке в гости. Опять веселья — целая гора. Настя эта ещё, со своим гаданием… Не, ну можно и забить, конечно. Охотников в округе не так много, может, Прохор с Земляной и примелькались. А больше она никаких подробностей не приводила.

Но только что-то мне подсказывало, что Настя не херню порола. Надо прислушаться. На что-то я, значит, уповаю, а оно, значит, не сработает…

— Охотник! — Дверь открылась, и в комнату просунулась голова. — Вс-с-спомнила!

— Чего?

— Лес-с-сной хозяин человека в лес-с-с водил. Могилы охотников показывал. Человек тот кос-с-сти с-с-собирал. Интерес-с-сует?

Зашибись. Чем дальше в лес, тем толще партизаны.

— Вот что, подруга. Давай-ка ты оденешься и выйдешь в сад. Я тоже подойду, там и поговорим. Мало ли кто ещё сюда припрётся, доброго утра мне пожелать.

Марфа понятливо кивнула и скрылась за дверью.

Я быстро оделся. Топать по коридору и дверями хлопать не стал, выпрыгнул в окно.

В мокром саду оглушительно пахло сиренью. Уже совсем рассвело. Начало июня, светает рано. И на небе — ни облачка, будто не было никакой грозы. До того всё чистое, умытое, сияющее свежими красками, что душа готова петь. Глядишь на это — и не верится, что где-то существует мразь, собирающая человеческие кости. Отчего желание придушить эту мразь становится ещё крепче.

Марфа ждала меня в резной деревянной беседке. Теперь уже можно было особо не таиться. Мы не голышом в одной постели; я — охотник, она — русалка. Темы для беседы однозначно отыщем. В общем, ничего такого неприличного и компрометирующего.

— Ну? — я уселся на перила. — Рассказывай. Когда это было?

— Давно.

— Тьфу ты. — Я в сердцах сплюнул. — Знал бы — не одевался бы. Того, который давно, Терентием звали. Он давно и ушатался. Информация не актуальна.

— Аккурат накануне того дня, когда хозяин на меня кресс-с-ст надел.

— Погоди. То есть, получается, чуть больше недели назад? И это, по-твоему, «давно»?

Марфа развела руками.

— Не нынче же. И не вчерас-с-сь.

Действительно. Логика железная.

— Тогда давай подробнее. Что за персонаж? Как выглядел?

— Как охотник. Но дурной. Не ваш-ш-ш.

— А чей? — я подумал про другой Орден.

— Лес-с-сного хозяина. Не людям он с-с-служит.

— И как ты это поняла?

— Вс-с-се мы с-с-слуги хозяина.

— То есть, чувствуете друг друга, что ли?

Марфа, подумав, кивнула.

— Окей, принял. Давай подробности. Как он выглядел?

— Крас-с-сивый.

— Охренеть — особая примета. А конкретнее? Рост, телосложение? Цвет волос, цвет глаз?

— Крас-с-сивее тебя.

— Зашибись. Тут мне, видимо, надо плакать начинать…

Марфа ткнула пальцем в мой выходной костюм:

— Чёрный. А у него — крас-с-сный. Надо тебе тоже такой. Тогда ты будешь крас-с-сивее.

— Непременно. Сегодня же всё брошу и побегу заказывать. А ещё приметы есть?

Марфа подумала. И выдала:

— Недавний он.

— То есть?

— С-с-слугою хозяину с-с-стал — недавно. Не вс-с-стречала я его прежде.

— Угу. Всё?

Марфа кивнула.

Н-да, негусто. Хотя, объективно — уже кое-что. Среди охотничьей братии не так много любителей рядиться в красные камзолы. Наши цвета — серый, коричневый, зелёный. Те, что сливаются с листвой и в лесной чаще выглядят незаметно. Чем незаметнее, тем лучше. А красный камзол — дурь какая-то. И слугой лешего стал недавно…

В этот момент в голове у меня щёлкнуло. Пока не догадка — предвестник догадки. Понимание, что знаю человека, о котором говорит Марфа. Только вспомнить не могу. Сам — не могу. Есть мнение, пора устраивать брейнсторм.

— Вот что, подруга. Как хозяева проснутся, передай, что господин Давыдов утёк по неотложным делам. Благодарит за приглашение, кланяется, и всё такое. Ну и тебе — спасибо за помощь, само собой.

— Уез-з-зажаешь?

— Угу. Уже такси вызвал. Не скучай.

Я подмигнул Марфе и изобразил на деревянном полу беседки знак Перемещения.

Через минуту, выйдя из кабины переноса в своей башне, сбежал по лестнице вниз. Растолкал спящего Захара. Он, как и предполагал, успел вернуться в усадьбу вместе с каретой.

— Чего? — обалдело спросил Захар. — Какой еще штурм?

— Мозговой. Брейнсторм. Это когда люди думают вместе. Городят любую херню, какая приходит в голову, и в процессе этого штурма рождается рациональное зерно.

— Побойся бога, Владимир, — Захар попытался натянуть на себя одеяло. — Какие тебе ещё зёрна, посевная месяц как прошла…

— Не спать, — приказал я. И сдёрнул с Захара одеяло. — Я буквально только что узнал, что охотник может переметнуться на сторону тварей. И служить, например, лешему. Ты слышал о таком?

Захар вдруг побледнел. Потом затрясся.

Я нахмурился.

— Та-ак…

— Я уйду, — Захар вдруг вскочил. Принялся натягивать штаны. — Сей же час уйду! Понимаю, что больше уж видеть меня не захочешь. Спасибо тебе, Владимир, за…

— Отставить истерику! — рявкнул я. Хлопнул Захара по затылку. — Ты охотник или кисейная барышня? Что ещё за сопли⁈ Говори толком, что случилось?

— Да чего говорить, коли ты и так всё знаешь, — Захар шмыгнул носом.

— Ничего я не знаю. Кроме того, что нечисть охотников на свою сторону перетягивает. Что тебе об этом известно?

Захар глубоко вздохнул. Сел на кровать. Принялся рассказывать:

— Когда меня из охотников выгнали, я ж про амулеты — не сразу сообразил. До того мыкался, не знал, куда и податься. С детства ведь при охотниках, другой работы не знаю. Родни — только сестра, да у неё своя семья, детишки. И куда я, здоровый лоб, приду — на шею садиться? Да и стыдно было признаться, что не охотник больше… В общем, с хлеба на воду перебивался, а потом решил в Смоленск податься. Думал, может там работу найду… И вот по дороге ночевал в стогу, недалеко от леса. А проснулся оттого, что почувствовал — рядом кто-то есть. Глаза открыл, по сторонам гляжу — никого нету. А я же чувствую, что есть! Ну, думаю, вот и смерть моя пришла. Явилась нечисть по мою душу, а я и сделать ничего не могу! Перекрестился, давай молитву читать. А он вдруг засмеялся.

— Кто — он?

— Ну, тот, кого я не видел. И говорит: перестань, щекотно мне! Что, говорит, выперли тебя братья-охотники?.. Не ко двору пришёлся?.. Я молчу. Чего отвечать-то? А он, по-ласковому так: не оценили, значит. Ну да не беда. Им не нужен — мне сгодишься. Я и награждать умею получше них. От охотников ты ничего, кроме пинков да ругани, не получал, а моим слугой станешь — королем ходить будешь. Силы в тебе прибавится. Всем, кто тебя обижал, отомстить сможешь. Я говорю — за что же мстить-то? Сам виноват, что трус. И выгнали меня по справедливости. Тут он как будто рассердился. Я, говорит, лучше знаю! Не трус ты вовсе, а осторожный. Очертя голову в схватку не бросаешься. Мне как раз такие и нужны. Будешь мне служить? Я говорю, а ты кто? Он снова смеётся. Я, говорит, лесной хозяин. Увидеть меня тебе не дано, я смертным не показываюсь. Но как награждать умею, покажу. Вот, гляди! И рядом со мной, по правую руку, сверкнуло что-то. Я смотрю — а там кости, на сене лежат. Много — десяток, а то, может, и дюжина. А он говорит: это начало только! Станешь мне служить — как сыр в масле кататься будешь. Я говорю, а что делать-то? Он: да там узнаешь. Ты, главное, согласие дай. Я говорю — не. Мало ли, что ты меня делать заставишь? А ну как людей убивать? Он опять рассердился. Говорит, а даже если так? Даже если людей, даже если охотников? Что тебе люди хорошего сделали-то, во всю твою жизнь хоть раз? А братья твои охотники — что? Тут уж мне вовсе паршиво сделалось. Понял, что угадал — насчёт убивать. И говорю — не. Не согласный я. Ищи себе другого слугу. А я уж как-нибудь без твоих даров проживу. И тут вдруг — как поднимется ветер! Да такой, что стог подо мной вмиг разметало. Самого-то — не знаю, как не снесло. А в ветре этом гудит: последний шанс тебе даю! Будешь мне служить⁈ Я глаза зажмурил. Думаю, вот она — смертушка. Да как заору: не буду! Громко, чтобы уж не передумать. Раз струсил, позору хлебнул — хуже смерти. Второй раз уж трусить не стану. Пропади ты пропадом! Тут оно как грохотнёт! И по башке мне будто кувалдой прилетело. Я — носом в землю, да во мрак провалился. А когда очнулся, уже утро было.

Захар замолчал.

— Ну? — поторопил я.

— Что — «ну»? Я всё рассказал.

— А сейчас-то психанул с чего? Ты ведь, получается, никакой не трус. Наоборот — молодец.

— Да где ж я молодец? К тебе, поди, или к другому кому этот хозяин вовсе бы не сунулся…

— Ошибаются все, Захарка. — Я хлопнул его по плечу. — Сколько раз ты упал — неважно. Важно, сколько раз поднялся. Сдюжил против этой твари, в штаны не навалил — молодец. Истерить тут точно не с чего.

— А почему же он меня в живых оставил? Не потому ли, что думает, что в другой раз соглашусь?

— А ты согласишься?

— Нет.

— Ну и всё! А он там себе думать может что угодно. И хорош уже об этом. Давай-ка ближе к конструктиву. Ты знаешь других охотников, кого, как тебя, из Ордена выгнали?

— Был один. Но о нём уж полгода — ни слуху, ни духу. Слухи ходили, что в Пекло подался. Сгинул, должно быть.

— У него красный камзол?

— Чего? — обалдел Захар.

— Ну, камзол, — я подёргал себя за лацканы. — Красный?

— Да ты глумишься, что ли? Где это видано — охотнику в красное рядиться? Обычный у него камзол был. Как у всех.

— Угу. А вообще, такой камзол — ты видал у кого-нибудь?

— Не. Кабы видал — запомнил бы. Да только где я б увидал? Охотники — чай, не баре, в таких богатых цветах ходить…

— Стоп! — я поднял палец. Пробормотал: — Не баре… Есть! Вспомнил, — встал и направился к дверям.

— Ты куда?

— Прогуляюсь. К завтраку вернусь.

Я быстро поднялся к себе. И переместился в Ужиково.

Любезного моего соседа Архипа Семёновича, как и Захара, пришлось будить.

— Племянник? — захлопал сонными глазами дядька. — Какой племянник? Мой?

— Своих у меня нет. Где он?

— В Поречье. К отцу вернулся. С того дня здесь и не показывался ни разу…

— Поречье большое. Где конкретно?

Узнав точный адрес, я начертил на полу знак. На глазах и изумленного Архипа шагнул на него. А через секунду вышел в Поречье — из круга, выложенного камнями.

Проходящая мимо женщина охнула и перекрестилась.

— Спокойно, мадам. Государева охотничья служба, — я предъявил перчатку. — Улица Большая Подъяческая — это где?

Тётка довольно толково объяснила. Я двинул по улице. Солнце поднялось уже высоко, город проснулся. Мимо меня деловито сновали люди, грохотали по булыжной мостовой коляски и кареты.

У крыльца нужного особняка я тоже увидел коляску. Но из неё никто не высаживался и в неё никто не садился. Только летели многословные проклятия. Их издавал стоящий на крыльце крепкий седой мужчина в домашнем халате.

— Каков паразит, а⁈ — грохотало с крыльца. — Да есть ли в этом доме хоть на копейку твоих вещей⁈

— Папаша, не вынуждайте меня применять силу, — прогудел парень в красном камзоле, стоящий у крыльца.

Мой старый знакомый. Тот, кто явился ко мне в усадьбу усмирять меня, и кого я, забрав выкуп, отпинал. А леший, выходит, подобрал. И судя по происходящему, заставил служить себе.

— Силу⁈ — взревел папаша. — Ты, что же — отцу родному угрожаешь⁈ — и тут он заметил меня. — А ты еще кто⁈ Приятель этого недоумка?

Парень в красном кафтане обернулся. И тоже увидел меня. Глаза у него расширились. Он спихнул с козел коляски кучера, запрыгнул на его место. Стегнул лошадей и понёсся прочь.

Ну, как минимум, план у него был такой. У меня же были иные планы, и менять я их не собирался.

Один за другим я скастовал два Знака Приручения, по числу лошадей.

— Н-н-но-о-о-о! — орал Алёшенька, херача замерших лошадей вожжами. Потянулся было за кнутом, но тут подошёл я.

— Чё, не заводится? — спросил доброжелательно. — А фары ты протирал?

— Чего тебе от меня надо? — завизжал Алексей и внезапно ударился в слёзы. — Что я тебе ещё сделал⁈