Мир падающих звезд III. Лесной хозяин

Глава 7

— С чего он тебя шарахнул-то?

Хозяин отвёл глаза.

— Разозлился.

— На что?

Хозяин мрачно засопел.

— Я, если что, тоже злиться умею, — ласково сказал я. — Как залечил тебе башку, так и обратно разлечу. Чего он хотел? Ну?

— Амулет с колдовством запретным. Он и прежде приходил — и всегда в шляпе надвинутой. Ну да то не моё дело, ко мне сюда разный народ ходит. Бывает, что и лихие люди заглядывают. Не хочешь личность светить — не свети, мне-то что? Простой амулет я хоть чёрту, хоть бису продам. А тут он, вишь, порчу наводить собрался! А я этакой дряни сроду не держал. По государеву указу, за запретное колдовство ответ один — в петле болтаться. Надо мне оно?

Я усмехнулся.

— То есть, лихим людям амулеты продавать — это пожалуйста, это у тебя нигде не чешется. А тут вдруг упёрся?

— Да ты рехнулся, что ли⁈ — хозяин аж отодвинулся подальше. — Грабёж али разбой — то дела простые, человеческие. Известное дело: кто сильнее, тот и сладит. Лихие люди, знаешь ли, до старости редко доживают. А запретное колдовство — то совсем иное. Не в драке одолеть — а порчей человека в гроб загнать! Разве ж это по-христиански?

Н-да. Вот за что люблю торгашей — так это за гибкость морали. Свой кодекс чести у них имеется. Временами весьма своеобразный, но всё же.

— Ладно, понял.

Для чего ублюдку в шляпе понадобился амулет, наводящий порчу, догадаться было несложно. Другой вопрос, как он собирался подбросить эту пакость мне. Не в карман же сунуть каменюку — в расчёте на то, что не замечу? Хотя…

— А вот эта хрень, которая порчу наводит. Она как выглядит?

— Не знаю и знать не хочу!

— Хотеть, может, и не хочешь. Но что не знаешь — не верю. Исследование рынка — первоочередная задача уважающего себя коммерсанта.

Торговец мрачно посопел.

— Я никому не скажу, обещаю. Ну?

— Люди бают, игла это, — понизив голос, прошептал торговец. — Как в одёжу воткнёшь, так действовать начнёт. Силы тянуть из того, кто одёжу носит.

Ишь ты. Хитро.

Накинуть на себя невидимость. Подойти ко мне, когда буду сидеть, к примеру, в трактире. И аккуратно воткнуть иголку. Ну, в общем-то есть шанс, что не замечу. Не такая уж дурная идея. В том, что «поганый» амулет предназначался именно мне, я почему-то не сомневался.

— А защита от этой порчи есть?

— Да снять-то можно. Только сперва понять нужно, что порчу навели. Оно ведь поди разбери — заколдовали тебя, али просто захворал. Покуда догадаешься, уже на ноги подняться не можешь. Вот так с порчи и помирают, говорят.

— Угу. Охренительная перспектива.

— В общем, защиты у меня нет, — закончил хозяин. — Другое есть.

Подошёл к знакомому сундуку, открыл. Покопавшись в ячейках, вытащил шнурок, на котором болтался гладкий, полупрозрачный камушек красивого коньячного цвета.

— Янтарь, — пояснил хозяин. — И сам-то по себе камень целебный, здоровье дающий. А ежели заряжен, то о порче предупредит. Враг тебе в одёжу иглу поганую — а камень нагреется. Да так, что непременно почувствуешь.

— Отлично, — одобрил я. — Каждому радару — по антирадару! Норм штука, не убирай далеко. Хотя изначально я вообще-то по другому поводу пришёл.

В результате посещения лавки её хозяин обогатился на полтора империала, а я стал счастливым обладателем янтарного амулета и клубка тонкой бечёвки.

Заговоренную бечёвку следовало пустить вдоль частокола, окружающего усадьбу. В случае несанкционированного проникновения амулет шарахал магическим ударом. Хозяин гарантировал два часа работы. После этого амулет требовалось зарядить.

Это была самая сильная штука из всех, что имелись в лавке. Более длительную защиту ничто из ассортимента обеспечить не могло.

Два часа — не много, конечно. Но теоретически, достучаться за это время до меня — задача вполне осуществимая. У нас же есть — в теории, опять же — новое современное средство связи. Всех делов осталось — подходящий носитель подобрать.

С хозяином лавки мы расстались, чрезвычайно довольные друг другом. И я поспешил к Фёдору.

Никого из охотников в трактире не встретил. Выдохнул. Срочно бежать глушить тварей вотпрямщас не требуется — уже хорошо.

Фёдор подал мне обед и принялся рассказывать о новостях. Троекуровский сынок сделал-таки предложение дочке Абрамова, свадьбу сыграют осенью. Новый корпус отеля «Маша и Медведь» уже под крышу подвели. Рамы для окон и дверей стругают. Кто-то третьего дня помер. Кто-то у кого-то родился…

Я, слушая, кивал и не забывал наворачивать рассольник со сметаной.

— … а в Николиной горе девка пропала. Мать с отцом говорят, в лес ушла и не вернулась. А соседи бают, что сбегла. В селе ярмарка была накануне, парней красивых много понаехало…

— Так. Стоп. — Я перестал есть. — Когда, говоришь, девка пропала?

Фёдор поднял голову к потолку. Принялся загибать пальцы.

— Три дня тому. В воскресенье ярмарка была, так вот сразу после ярмарки. Николина гора — село большое. Богатое. И родители у девки — не последние люди, вот и подняли шум. Аж до нас слухи дошли.

— Угу. — Я постучал пальцами по столу. — Вот что, Федь. Если вдруг девка эта пропавшая объявится — найди способ мне сообщить. Не забудешь?

— Как можно, ваше сиятельство! Непременно сообщу.

Визит к Аркадию Дубовицкому я намеренно оставил на вторую половину дня. Аристократы имеют обыкновение до утра где-нибудь душевно погудеть, а потом хорошо, качественно отсыпаться. И я, как выяснилось, не прогадал. Когда пришёл, Дубовицкий пил утренний кофе.

— Не откажетесь? — предложил он мне.

— Не откажусь, — кивнул я чисто из вежливости.

И не пожалел. Кофе у Дубовицкого оказался — не чета трактирному. С огромным удовольствием отдал должное чудесному ароматному напитку, который одним только запахом заставлял кровь быстрее бежать по венам и будил в душе страсть к бурной деятельности.

— Вы, Владимир Всеволодович, смею заметить, явно не со светским визитом пришли, — сказал Дубовицкий, хитро на меня глядя.

— Как догадались? — усмехнулся я.

— Разбираюсь в людях. Собственно говоря, вы, похоже, вовсе не имеете обыкновения что-то делать просто так.

— Ну, понимаете ли, у меня пока положение довольно шаткое. И пока я его не укреплю, расслабляться считаю неразумным.

— Полностью понимаю. — Дубовицкий отхлебнул кофе.

— А потом — я охотник. Кругом сами знаете, сколько всякой чертовщины творится. Только успевай разгребать. Ещё и… Да. Я к вам, собственно, по этому делу.

— Так-так. — Дубовицкий поставил чашку на стол и пытливо вгляделся в меня. — Внимаю вам всеми фибрами.

— Вы, помнится, говорили, что у вас, в библиотеке в дворянском собрании, имеется много книг по охотничьей теме. И что вы в этом разбираетесь.

— Прекрасно помню свои слова. А также помню, что вы, внезапно появившись и до полусмерти напугав писаря, изволили забрать одну из книг.

— Это я верну, — отмахнулся я. — Прочитаю — принесу обратно. Мне эта книга очень срочно понадобилась, не успел абонемент оформить.

— Понимаю. А что вас интересует теперь?

— Очень простой вопрос. Как сделать невидимое — видимым.

Дубовицкий откинулся на спинку стула. По лицу его пробежала тень. Он явно ожидал чего-то другого. Например, расспросов о приличных кабаках и богатых невестах.

— Признаться, не вполне понимаю, что вы имеете в виду. Существует, как вам, должно быть, известно, Знак, обеспечивающий невидимость. Вы хотите Знак, который нейтрализует его действие?

— Не совсем. Представьте, что есть некая сущность. И она — невидимая. Даже не то чтобы невидимая, а… Знал бы, как объяснить — сам бы быстрее нашёл информацию, — поморщился я. — В общем, он как бы не здесь. Дух, не дух — не знаю. Но может по своему желанию являться в виде человека или зверя. Так вот, меня интересует техника, которая позволила бы его принудительно заставить материализоваться. Чтобы убить. И посмотреть, что внутри.

— Святые угодники, Владимир Всеволодович! С чем таким вы связались? — ужаснулся Дубовицкий.

— С лешим.

— Леший? Но это же… Помилосердствуйте — это ведь деревенская байка?

— Распространенное мнение. Но меня с товарищем эта ваша байка позапрошлой ночью чуть не убила. Я, конечно, ещё кой-кого поспрашиваю, кого поймаю. Однако что-то мне подсказывает, что братья охотники с такими прелестями не сталкивались.

— Н-да. — Дубовицкий покусал верхнюю губу. — Что ж, моментальным ответом не обрадую, тоже ничего подобного сходу не припоминаю. Но я поищу информацию. Это могу обещать.

— Всё, чего прошу, — кивнул я. — Дадите знать, если что-то отыщется?

— Всенепременно, господин Давыдов. Я, поверьте, очень хорошо понимаю, что вы и такие как вы — единственное, что отделяет Россию от падения во тьму.

— Да ладно, — улыбнулся я. — Не драматизируйте. Кстати, у меня к вам ещё один вопрос. Попроще, я думаю.

— Извольте.

— Знаком ли вам такой герб или символ — корона и две скрещенные сабли?

Вот тут Дубовицкий не раздумывал и секунды. Сразу кивнул — с видом человека, крайне довольного тем, что может услужить.

— Разумеется! Это — герб Головиных.

— Головиных, — повторил я и почесал переносицу. — А Головины — это у нас…

— Вы, скорее всего, знакомы с Катериной Матвеевной Головиной, — подсказал Дубовицкий.

Угу, точно. Катерина Матвеевна, свет очей моих. С перламутровыми пуговицами. С которой мы так до сих пор и не попрощались ни разу как следует.

Разумеется, я помнил её фамилию. Но, честно говоря, надеялся, что ошибся, что даже моя феноменальная память может давать сбои. Блин, ну вот что за подстава такая, а?

— Сами-то Головины проживают в Смоленске, — сказал Дубовицкий. — А юная госпожа Головина — в имении под Поречьем. У родственницы загостилась.

— Ясно, — вздохнул я. — Спасибо большое, что просветили.

На прощание мы пожали друг другу руки, и я с чистой совестью отправился обратно в трактир. Оставалось только заночевать, да ехать домой. Торчать в Поречье долее не имело ни малейшего смысла.

Единственная ниточка уводила в объятия Катерины Матвеевны. Однако пока что я считал преждевременным выносить Ударом ворота и испепелять имение, где она гостит, Красным петухом.

Карету можно украсть. Герб можно нарисовать самому, не спросив разрешения у правообладателя. Наконец, Катерина Матвеевна и человек в карете могут быть вообще не связаны. Головины, если я правильно понял — большой и богатый род, с кучей родословных линий. Если этот хрен приехал из Смоленска, то он мог остановиться где-то в Поречье и не ставить о том в известность свою родственницу. Он, может, о существовании-то этой родственницы давно забыл.

Но поговорить с Катериной Матвеевной, безусловно, надо. Тем более — соскучился. Только не сейчас. Сейчас у нас на повестке дня — защита усадьбы.

Вернувшись в Давыдово, я позвал Захара. Вдвоём с ним мы протянули вдоль частокола заговоренную бечёвку. На обычное открывание-закрывание ворот амулет не реагировал. Включаться должен был, если ворота пытались взломать. Например, тараном. То же самое относилось к частоколу.

— Готово. Краш-тест! — скомандовал я.

Захар и Данила подхватили с двух сторон бревно. И с разбегу ударили в закрытые ворота.

Ого! Нормально отшвырнуло. Метров на пять.

— Сорян, мужики, — покаялся я. — С меня компенсация.

— Владимир Всеволодыч! — Данила вскочил на ноги. Глаза его сияли. — Ух, и крепкая же штука! Дозвольте, я ещё раз тресну?..

Обеспечив таким образом безопасность усадьбы, я засобирался в гости. В имении Дорофеева моего Знака пока не было. Для визита пришлось закладывать карету.

В Дорофееве я не ошибся. Задавать дурацкие вопросы из разряда «откуда это у вас, господин Давыдов, как с куста появилось аж пять лошадей на продажу» он не стал. Мы спокойно обсудили цену. Сошлись на той, которая устроила обоих.

После чего я сказал, что давно интересуюсь соколиной охотой. Слышать — слышал, наблюдать не доводилось.

Дорофеев расплылся в довольной улыбке.

— О, я страстный поклонник этой забавы! Идёмте. Покажу вам своих красавцев.

И меня отвели в птичий сарай. Может быть, у этого помещения было более удачное название, но вслух граф его не произнёс, а спрашивать я не стал. Довольно просторное помещение, в котором тусили по-настоящему шикарные птицы. Большие, коричневой расцветки.

Они сидели в огромных клетках, отдельно друг от друга. Видимо, чтобы не передрались. Пусть и на одного хозяина работают, а всё же хищники.

На чужака птицы уставились с подозрением. Замерли на насестах, будто в ожидании команды «фас».

— Ну вот, — сказал, надувшись от гордости, Дорофеев. — Каковы, а?

— Великолепны, — честно признался я. — А как у них с дальностью полёта?

— Невероятно сильны и выносливы! А главное — быстры, — воздержался от точных цифр граф. — А уж какие охотники!

Он взял откуда-то жёсткую кожаную перчатку. Длинную, по самый локоть. Вытянул руку и как-то по-особому свистнул, открыв одну из клеток.

Обитавший там сокол стрелой метнулся и замер, вцепившись когтями в перчатку. Дорофеев поднёс птицу ко мне.

Предупредил:

— Гладить не рекомендую. Птицы знают только хозяина, чужака могут и покусать.

Я мысленно скастовал Знак, подсмотренный у пацана в Нижних Жопках. После чего смело погладил сокола по голове.

Птица зажмурилась от удовольствия и потёрлась о мою ладонь.

— Владимир Всеволодович, вы когда-нибудь перестанете удивлять людей⁈ — воскликнул Дорофеев.

— Проще людям перестать удивляться, — усмехнулся я. — Кажется, я ему понравился.

Словно подтверждая это высказывание, сокол перепрыгнул ко мне на руку. Ух, бллллл… ин. Ну и когти. Моя-то перчатка явно не для таких испытаний предназначалась.

— Что ж, похоже, мне придётся подарить вам этого красавца, — рассмеялся Дорофеев. — Будем считать, что это — мои пять копеек в счёт вашего будущего увлечения. Соколиная охота — это, смею заверить, на всю жизнь!

— Охотно верю, — сказал я, уворачиваясь от сокола, который придумал тереться головой о мой подбородок. — Мне кажется, это — начало прекрасной дружбы!

— А вы, позвольте полюбопытствовать, планируете использовать птиц для обычной, человеческой охоты? Или… Ну, вы понимаете, о чём я?

— Буду честен, — сказал я. — Он мне пока вообще не для охоты. Скорее для быстрой почтовой связи.

— Боюсь, этому они не обучены…

— Так они и к чужакам ласкаться не обучены.

Дорофеев только головой покачал.

В итоге он подогнал мне в комплект к соколу специальную перчатку — и дело пошло веселее.

— А как вообще это происходит? — заинтересовался я. — Ни разу не видел соколиной охоты.

Дорофеев улыбнулся.

— Желаете посмотреть?

— Не отказался бы.

Понятно, что мне-то птица нужна для других целей. Но чтобы максимально полезно использовать девайс, надо знать его характеристики.

— Что ж, если угодно. Прямо сейчас устроить серьёзную охоту не получится, для этого нужна подготовка. И время не самое удачное, на охоту выезжают рано поутру. Если изволите задержаться, хотя бы на день — другой…

— Да мне серьёзная и не нужна. Жратвы дома хватает, слава тебе господи, без дичи уж точно обойдусь. Мне просто посмотреть, как работает.

— Это — пожалуйста, — снова улыбнулся Дорофеев. — Это можно устроить.

И подошёл к другой клетке. Любовно посмотрел на сидящую в ней птицу. Позвал:

— Демид! Снаряди-ка мне Скворушку. На охоту пойдём.

Пока подошедший Демид упаковывал птицу в снаряжение, Дорофеев ознакомил меня с теоретической частью.

Посредством соколов охотились на любых других птиц. Уток, тетеревов, куропаток, перепелов и так далее. А также на зайцев или даже лис — словом, любую живность, которую сокол мог поймать и притащить хозяину, или же удержать до его прихода.

«Скворушка» выглядел так, как будто без проблем поймает и удержит, например, меня. А Захара — так и хозяину притащит, было б там чего тащить.

Чтобы хозяин понимал, куда идти искать сокола после того, как тот поймает добычу, к птице привязывали колокольчики. Звенят — значит, цель достигнута. И всё, что нужно сделать хозяину — идти на звук.

Колокольчики, как я понял, были основной частью птичьего снаряжения. Помимо них, на Скворушку надели кожаный нагрудник, а на ногах закрепили кожаные кольца, Дорофеев назвал их обножками. К одному из колец прикрепил шнур. Получилось что-то вроде поводка. Серьёзно всё, прям по-взрослому.

Снарягу для моего сокола Демид принёс в отдельном мешочке. Видимо, шла в комплекте. Я, хоть и был уверен, что едва ли мне это добро пригодится, взял. Не обижать же нового друга.