Много нас

Глава 4

Энн

Постучаться, позвонить в звонок или сразу зайти? Три удара по двери, и я вхожу в дом. Из комнаты напротив входа раздается радостный визг, сажусь на корточки и ловлю в свои объятия русоволосого парнишку.

– Энн! Мам, Энн приехала!

Улыбка напротив моего лица полностью компенсирует утренние или скорее уже обеденные двухчасовые страдания после пробуждения. Мне хватило настроя, чтоб почистить зубы и сходить в душ. Выбрав приличную чистую одежду из шкафа и натянув ее на себя, я собралась с силами и зашла в ближайшую кофейню, чтоб перекусить и запить этот поздний завтрак крепким черным кофе. Повезло, что сегодня жара немного пощадила людей и дала небольшую передышку.

– Энн, смотри, у меня выпал еще один зуб. Мама говорит, что Зубная фея даст мне за него монетку. Как думаешь, этого хватит, чтоб сделать новые зубы?

– Малыш, на месте выпавшего обязательно вырастит новый.

– Ого! Как у акулы?

– Почти, – я заряжаюсь радостным настроением братишки и принимаюсь его щекотать прям на полу.

– Эй! Прекратите тут возиться.

– Ну, ма-а-ам! – в два голоса мы выражаем свой протест под снисходительный взор нашей родительницы.

– Идите в зал, там мягкий ковер.

– Хорошо, только сначала выберу игрушки. Энн, ты же поиграешь со мной?

– Да, конечно, неси, – Лукас вскакивает и бежит в свою комнату.

Следую за мамой в гостиную и снова, как всегда, натыкаюсь взглядом на стоящую урну на камине.

– Зачем это стоит тут? Почему ты ее не уберешь? Не делай вид, что ты скорбишь.

– У мальчика должен быть отец.

– Не такой.

– Он его не знает.

– В том-то и дело.

– Тем более, ты же понимаешь, нужно делать скорбный вид каждый раз, когда сюда заходят знакомые и друзья.

– За такой срок люди успевают сойтись и разойтись, пожениться и развестись, нарожать детей и похоронить собаку. Уже нет необходимости выдавливать слезы. Почему ты никому не расскажешь правды о нем?

– А кому нужна эта правда, Энн?

***

6 лет назад

Я смотрю в свою тарелку с желанием кинуть ее на пол и втоптать вареное брокколи в ковер. В голове рисуется образ, как я нещадно прыгаю по осколкам посуды и режу свои пятки. Кровь впитывается в поверхность и оставляет быстро темнеющие алые пятна. Наверняка маме будет сложно вывести их, но она обязательно справится. Всегда справляется. Выкинув из головы этот образ, накалываю пищу на вилку и отправляю ее в рот. Живот просит еды, разум требует вкуса. Тянусь за солью и перцем и получаю шлепок тяжелой ладонью по своей руке.

– Энн! Будь человеком! Твоя мама старалась и готовила пищу не для того, чтоб ты портила ее приправами, – удивительно, как много лицемерия и лжи в этих словах.

Я отдергиваю руку и продолжаю прием пищи. Исподлобья смотрю на маму, которая чуть не плача пытается есть. Живот под ее платьем больше ничем не скрыть, поэтому я в полной уверенности, что она беременна. Снова. Два года назад я уже находила положительный тест на беременность, но тогда она, видимо, успела избавиться от ребенка, пока ублюдок, что зовется ее мужем, не заметил у нее отсутствие месячных. Рожай или останься на улице ни с чем. Без вещей, одежды и меня. Я знаю, как сильно меня любит мама, я чувствую это в каждом дрожащем объятии, в каждом поцелуе в макушку, но до сих пор не могу понять ее страха перед разводом. Неужели она думает, что я останусь с отцом? Или она настолько запугана, что не верит в справедливость системы, и уверена, что его адвокаты выиграют суд против нее?

Лживые фотографии нашей улыбающейся семьи и портреты расположены чуть ли не на каждой поверхности этого дома, кроме пола, на каждой стене помимо влажных помещений. Счастье, радость, удовольствие – все это ложь. Один большой обман для всех. Плотная маска, приросшая к нашей коже, которую мы демонстрируем этому миру.

Кашель отвлекает меня от размышлений, и я смотрю на подавившегося отца. Мама вскакивает со своего места и пытается хлопать по спине своего мужа. Недолго думая, я подбегаю к ней, хватаю за подмышки и оттаскиваю от этого урода.

– С-с-с-у-у-у-к-и-и-и! – хриплое шипение из его рта такое тихое, но в то же время безумно громкое. Мама не прекращает своей попытки вырваться, благо – ее тело ослаблено беременностью, а я уже достаточно сильная, чтоб не дать ей стать спасителем. Она прекращает вырываться, разворачивается ко мне лицом и позволяет себя обнять. Мы с ней уже почти одного роста, поэтому ее лицо в моем плече не доставляет неудобства никому из нас. Я смотрю на задыхающегося отца и не чувствую почти никаких эмоций в отношении него. Полное равнодушие к происходящему, но ликование перед скорой свободой и страх, что все останется как прежде, и смерть окажется слабее. Но холодная хватка судьбы на его шее заставляет лицо краснеть. Рвота выливается изо рта и, похоже, тоже попадает в легкие. Губы приобретают фиолетовый оттенок, глаза наливаются красным. Кашель становится слабее. Хрипы становятся тише. Минута тишины. Две. Три. Всхлипывания мамы и тиканье часов нарушают установившийся покой.

– Успокойся, – мама продолжает рыдать на моем плече, как будто не рада тому, что произошло, – я сказала тебе, успокойся! – перехожу на крик, беру ее за волосы и оттягиваю голову от своего плеча. Не веря самой себе, в этот момент я становлюсь похожа на своего отца и следую его примеру. Звонкая пощечина приземляется на материнскую щеку, и ее владелица смотрит на меня глазами, в которых мешается страх и ужас. Я больше никогда не позволю себе такого.

– Мама! Мамочка! Прости, пожалуйста, но сейчас ты должна быть сильнее, чем когда-либо! Вызови скорую и полицию!

– Да-да, конечно, – все еще находясь в прострации, она берет телефон в руки и делает то, что я ей сказала.

– Когда они приедут, скажешь, что ты пыталась ему помочь. Я сейчас подойду.

Захожу в ванную и бью себя по щекам. Ты должна расплакаться! Сделать скорбный вид! Еще одна пощечина самой себе. Вторая. Третья. Я умываю лицо холодной водой и тру глаза, чтоб сделать их красными. Выйдя, я подаю маме плед и кутаю ее как замерзшую. Часы пробивают 18:00 и звонким боем разрывают тишину наших стен. За окном раздаются сирены вызванных служб. Я открываю им дверь и провожаю до еще теплого трупа отца.

***

Сейчас

– Но дом же ты продала и купила этот.

– Я просто не могла там оставаться и жить дальше. Все там напоминало о прежней жизни. А здесь я могу дышать.

– Когда приезжает тетя Мэгги?

– На следующих выходных.

– Хорошо. Я приду.

– Останешься на ночь?

– Не знаю.

– Ура-а-а! Энн останется на ночь, – вот черт. Лукас забегает в комнату и раскладывает свои игрушки на белом пушистом ковре, – а ты почитаешь мне сказку?

– Конечно, малыш. Можешь выбрать любую!

– Тогда про пчелку и цветок! Это моя любимая! Или нет, про робота! Или про собаку!

– Какую угодно. А сейчас что делать будем?

– Строй город, а я буду его рушить!

– Ты разрушитель?

– Да-а-а! – Лукас таранит возведенную башню какой-то фигуркой и ждем, когда я к нему присоединюсь.

***

– Приятного аппетита.

– Да, Энн, приятного аппетита.

– Спасибо, и вам. Выглядит здорово!

– А мама разрешает пользоваться мне ножом. Да, мам? Я как взрослый. А еще я научился резать огурцы!

– Ничего себе! Вот это да! – режу пищу на кусочки и не донося их до рта, продолжаю болтать, слушая истории про садик и друзей Лукаса.

Собрав тарелки со стола, загружаю пустые в посудомойку. Открываю мусорное ведро, чтоб очистить свою тарелку, но оказываюсь пойманной с поличным.

– Лу, иди чисти зубы, Энн сейчас к тебе придет. Почему ты опять не ешь?

– Я поела, было вкусно.

– Не обманывай меня. Я знаю все твои попытки заморочить голову окружающим. Что случилось?

– Все в порядке, – я сжимаю зубы до боли в челюсти и готовлюсь отражать атаку материнской заботы.

– Энн, – мама качает головой и выдыхает воздух из сжатой груди, я знаю это, потому что испытываю тоже самое, – что произошло? Это из—за Зака? Вы расстались, ведь так? И уже давно, да?

– Мам, – держись. Расслабься. Изобрази улыбку, – все в порядке. Правда. Да, мы расстались, но все хорошо.

– Приезжай к нам, у тебя же каникулы.

– Нет. Я… – ну и что я? Что теперь ты ей скажешь? – Я нашла подработку около квартиры.

– Ох, льдинка, – мама обнимает меня и прижимает к себе, кладу голову на плечо и стараюсь сдержать рвущиеся рыдания, – я так вас люблю. Прости за все.

– И я люблю вас. Спокойной ночи.

– Сладких снов.

Конечно же, она тоже знает, что все сказанное мной надо фильтровать через сито правды. Энн, все знают, какая ты обманщица. Он был прав, ты лживая свинья с ни на что не способными руками и слабоумием.

***

Целую русую макушку спящего брата и аккуратно вылезаю из его кровати. Прямо по коридору и направо. Моя комната. Светлая. Чистая. Почти неиспользованная. Совсем не такая, какая у меня была в старом доме. После смерти отца и до двухлетия брата мы оставались жить в том доме и продолжали пользовать услугами горничной и экономки. Единственное, что мама делала сама это готовка. Всегда. При любых условия еда должна была быть приготовленной ее руками. За любой фантик, за любую пылинку или отпечаток руки на поверхности мне стоило ожидать наказания и если настроение было совсем ужасным, то еще и порку. Конечно, такое хоть и происходило несколько раз в год, в остальное время тоже было не сладко. На дорогую одежду не рассчитывай, за испорченную будь наказана, новая только по мере роста. Не знаю, чему он хотел меня на учить, но явно не тому, чему я научилась сама. Скройся. Улыбнись. Сделай довольный вид. Не плачь. Смирись. Создай ауру благополучия.