Модель. Зарубежные радиопьесы

Вольфганг Хильдесхаймер ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ ЕЛЕНЫ

Елена

Менелай

Гермиона

Парис

Е л е н а. Добрый вечер! Смею предположить, что о Троянской войне слышали все. И все знают — или думают, что знают, — как эта война началась: богини Гера, Афина и Афродита поспорили, кто из них самая красивая. Рассудить их они призвали троянского принца Париса, пасшего в то время свиней в горах. Парис решил в пользу Афродиты, богини любви, посулившей ему самую красивую женщину среди смертных. А этой самой красивой женщиной была я, Елена, супруга царя Менелая. Афродита доставила Париса в Спарту и помогла ему похитить меня. Тогда Менелай созвал греческих вождей, поклявшихся стоять друг за друга на поле брани, и они все вместе выступили против Трои: десятилетняя война началась. Но эта версия ложна, как все исторические истины. Неверно сваливать на богов ответственность за все, что происходит с людьми. Неверно думать, что мы — лишь куклы в их руках и поэтому ни в чем не виновны. Напротив, мы все виновны — я, правда, меньше других. Впрочем, лучше я расскажу обо всем по порядку и предоставлю потомкам своим измерить долю моей вины. Для начала познакомлю вас с моим мужем Менелаем. Вот он говорит, обращаясь к народу.

М е н е л а й. Мужи Спарты! Все вы знаете, какая великая миссия досталась нам, грекам, особенно же нам, спартанцам: боги сподобили нас принести цивилизацию в мир и властвовать в цивилизованном мире!

Е л е н а. Глупости, разумеется. О такой миссии никогда не слыхивал и не задумывался ни один спартанец.

М е н е л а й. Любой из вас может внести свой вклад в осуществление этой величественной задачи, дабы благодарные потомки могли сказать: Спарта — вот истинная колыбель культуры!

Е л е н а. Как будто простому спартанцу не наплевать на культуру и ее колыбель!

М е н е л а й. Но, чтобы осуществить эту общую — нашу, правителей, и вашу, народа, — цель, мы должны раз навсегда разделаться с нашими врагами!

Е л е н а. Ну вот, а теперь можно повести речь и о Трое…

М е н е л а й. Прежде всего мы должны разгромить Трою, нашего злейшего врага, который пытается запугать нас своей растущей военной силой!

Е л е н а. Троя вообще никогда никого не запугивала.

М е н е л а й. Уже долгое время мы наблюдаем, как троянцы укрепляют войска и флот, чтобы в один прекрасный день вероломно помешать нашему мирному труду.

Е л е н а. Таков Менелай. Он знал только две цели — личную власть и войну — и всегда был готов пожертвовать всем человеческим в себе и в других для их осуществления. И уж хоть бы они были в разладе друг с другом, эти цели, тогда бы Менелай мучился от раздвоения, что, впрочем, делает человека сложным, но зато интересным. Менелай же, увы, не был интересен. Он был просто целеустремленным, что уже само по себе скверно, а поскольку цели, к которым он устремлялся, были ограниченными, то и он был ограниченным тоже. А еще у меня была дочь Гермиона, которая вечно меня осуждала. О нет, я вовсе не хочу сказать, что она была не права, моя добрая Гермиона. Я казалась ей слишком ветреной, несерьезной. Сама она, правда, была добродетельна, но как-то не умела показать лицом этот свой товар — добродетельность. Хотя она была бескорыстна и неподкупна, она была, что называется, само совершенство.

Г е р м и о н а (детским голосом). Я тебя просто не понимаю, мама! Ну разве так можно! Ни стыда, ни приличий. В конце концов, ты не так молода…

Е л е н а. Мне был тридцать один, но никто не давал мне столько!

Г е р м и о н а. И в твои годы уже неприлично кокетничать с мужчинами напропалую!

Е л е н а. Сама же она никогда не кокетничала — и это в пятнадцать-то лет!

Г е р м и о н а (назидательно). С мужчинами нужно вести себя строго, чтобы противостоять их фривольным намерениям.

Е л е н а. Ну как мне было ей объяснить, что мне вовсе не хотелось им противостоять. Что вообще в мужчинах меня интересовали не столько их намерения, сколько… Словом, она была почти совершенство. Я же отнюдь нет. Слишком много во мне было человеческого, хотя происхождение мое наполовину божественное: ведь моим отцом был Зевс. Но человеческая половина моей души была такой же человеческой и у богов, а у Зевса — так даже слишком человеческой! (После паузы.) Да не обидится на меня мой бессмертный отец! Почему я вышла замуж за Менелая? Ну за кого-то ведь нужно было выходить. О нашем браке я ничего не скажу. Все станет ясно из следующего разговора, который состоялся на склоне одного летнего дня: я сидела на террасе нашего дворца, когда ко мне подошел Менелай — так ненамеренно, так случайно, что я сразу поняла: ему что-то нужно от меня. Как легко все-таки разгадать мужчину! Только Менелай, к сожалению, был не из тех мужчин, которых украшает их наивность.

М е н е л а й. Чудесный вечер! Ты не находишь, дорогая?

Е л е н а. Я решила не отвечать, пока он не перейдет к делу. Я знала, что красота вечера зависела в глазах Менелая не от погоды, а от того, насколько удался очередной его план. О, я знала людей, особенно же мужчин, и особенно — моего Менелая.

М е н е л а й. Дорогая, ты прекрасна сегодня, как закат в горной Аркадии.

Е л е н а. Раз уж я не клюнула на красоты природы, он завел речь о моей красоте. Я холодно ответила:

А ты, как видно, поэтически настроен сегодня.

М е н е л а й. Меня вдохновляет твоя ослепительная красота.

Е л е н а. Если верить молве — а в таких вопросах, ты знаешь, я легковерна, — я прекрасна всегда, а не только сегодня.

М е н е л а й. Гм, по правде сказать, я бы желал, чтобы красота была единственным твоим свойством, интересующим молву.

Е л е н а. Это звучит уже не столь поэтично, скорее — бестактно. Кстати, ты-то уж мог бы знать, что прославиться можно и благодаря дурным свойствам.

М е н е л а й. Эта тема слишком далеко завела бы нас, дорогая. Для меня же в настоящий момент речь идет о твоей репутации.

Е л е н а. О, можно не сомневаться, что речь пойдет о чем-то вполне определенном, если ты начинаешь с «чудесного вечера».

М е н е л а й. Прошу тебя, дорогая, выслушай меня и не перебивай. Ты ведь знаешь, я семнадцать лет терпеливо сносил все твои увлечения, где бы ты их ни искала.

Е л е н а. О, мне частенько стоило труда их найти!

М е н е л а й. Но ты ведь не можешь требовать, чтобы я тебе их подыскивал. Довольно, кажется, и того, что я смотрел на них сквозь пальцы.

Е л е н а. Смирение мужа, мой дорогой, может означать только одно — что совесть его обременена собственной несостоятельностью.

М е н е л а й. Сразу ты обобщаешь, Елена, — это дурная привычка. То, о чем я хотел поговорить с тобой, никак не вяжется со смирением, во всяком случае с моей стороны.

Е л е н а. Короче говоря, ты хочешь предложить мне начать новую жизнь?

М е н е л а й. «Предложить» не то слово.

Е л е н а. Чего же ты хочешь от меня?

М е н е л а й. Того, что далось бы тебе легко, прояви ты хоть чуточку доброй воли.

Е л е н а. За годы супружеской жизни ты бы мог понять, что во мне напрасно искать то, что ты называешь доброй волей.

М е н е л а й. Это я понял. Просто я стараюсь, чтобы мое решение показалось тебе как можно более привлекательным.

Е л е н а. Твое решение?

М е н е л а й. Ты знаешь, дорогая, все эти годы мы держали дом и жили на широкую ногу. Властители всех греческих государств подолгу гостили у нас — иной раз слишком подолгу.

Е л е н а. И, несмотря на это, хозяин всякий раз вновь простирал им свои объятия.

М е н е л а й. Гораздо хуже, что это делала и хозяйка, гм, гм.

Е л е н а. Ну, это зависело от свойств и пола гостей.

М е н е л а й. Как бы там ни было, теперь этому настал конец. Я принял решение не принимать в будущем никого моложе семидесяти лет, чтобы удержать тебя от соблазна.

Е л е н а. Ах вот оно что! Поэтому-то у нас торчал недавно этот старый хрыч Нестор, который мне так надоел.

М е н е л а й. Зато мне надоели сплетни, которые не смолкают на улицах Спарты со времен прежних визитов. Болтовня эта особенно неприятна, потому что в ней — чистая правда.

Е л е н а. Сплетня держится не тем, что в ней — правда, а тем, что задетое ею лицо упорно ее отрицает.

М е н е л а й. Ну, я-то этого не делаю.

Е л е н а. Сомневаюсь, чтобы ты мог быть героем подобных сплетен.

М е н е л а й. Верно. К тому же тут и бессмысленно что-либо отрицать. Для народа личная жизнь государей — что раскрытая книга.

Е л е н а. Которую он читает с живейшим интересом, даже с воодушевлением!

М е н е л а й. Я же стремлюсь к тому, чтобы мой народ воодушевлялся кое-чем другим.

Е л е н а. Величайшая ошибка правителей в том, что они пытаются найти объект воодушевления для своего народа.

М е н е л а й. А ты полагаешь, что это призвание женщин?

Е л е н а. Ну, женщинам только стоит следовать своей природе, как они уже у всех на устах.

М е н е л а й. И у всех в руках.

Е л е н а. Фу, как ты вульгарен!

М е н е л а й. Я ведь не божественного происхождения.

Е л е н а. Всегда, когда ты не прав, из тебя выпирает твоя плебейская зависть.

М е н е л а й (овладев собой). Об этом я тоже не буду сейчас с тобой спорить. Я только хотел сказать, что тебе пора мысленно приготовить себя к тихой, уединенной жизни, в которой не будет мужчин — кроме меня. (После паузы.) Ты молчишь?

Е л е н а. Нужно ведь время, чтобы представить себе картину этой будущей жизни…

Но в глубине души я не сомневалась, что этой будущей жизни не будет. Лучше уж сразу в царство теней, чем всю жизнь прозябать около Менелая. И, как вскоре выяснилось, именно на такой ход моих мыслей рассчитывал мой супруг. Менелай — нужно отдать ему должное — понимал кое-что в женской душе, вернее, в моей душе, что, впрочем, одно и то же. Я сказала:

И этот план, придуманный к вящей пользе моей добродетели, вступил уже в силу, как можно заключить из визита старца Нестора?

М е н е л а й. К сожалению, сегодня вечером у нас будет еще один, совершенно непредвиденный гость. И, что делать, тебе придется быть за хозяйку, хотя мне это и неприятно. Но это в последний раз…

Е л е н а. В конце концов Менелай меня все-таки заинтриговал: я никак не могла понять, что он задумал.

М е н е л а й. Не знаю, сколько он собирается у нас пробыть. Но с моей стороны было бы неумно ему отказывать.

Е л е н а. Он что — родственник?

М е н е л а й. Отнюдь. Будущий враг, как я полагаю.

Е л е н а. Это одно и то же — как я полагаю.

М е н е л а й. Один из сыновей царя Приама из Трои.

Е л е н а. Гектор?

М е н е л а й. Нет, младший. Парис.

Е л е н а. Этого я не знаю.

М е н е л а й. Он путешествует по Греции, завершая образование, и с визитом вежливости объезжает властвующие дворы.

Е л е н а. А откуда ты знаешь, что он прибудет к нам именно сегодня?

М е н е л а й. От гонца, которого прислал мой брат Агамемнон.

Е л е н а. Стало быть, он едет к нам из Микен. Боюсь, не умер бы он там от скуки.

М е н е л а й. Что ж, ведь не все хозяйки принимают гостей с такой любовью, как ты.

Е л е н а. Да, уж сестра моя Клитемнестра обходительностью не блещет.

М е н е л а й. Зато она принимает гостей, как требуют приличия и обычай.

Е л е н а. Но, дорогой мой! Разве я принимаю их иначе?

М е н е л а й. Разница в том, что она остается в рамках приличий до окончания визита. Того же я требую на сей раз от тебя.

Е л е н а. То есть ты хочешь отягчить мою жизнь последним испытанием?

М е н е л а й. Можешь принять это, как тебе будет угодно.

Е л е н а (после паузы). А он что, очень красив, этот Парис?

М е н е л а й (подозрительно). Почему ты так решила?

Е л е н а. Иначе — какое же это испытание?

М е н е л а й. Надеюсь, тебе не приходит в голову, что я только затем приглашаю троянских принцев, чтобы подвергнуть тебя испытанию.

Е л е н а. О, мой друг, мне приходит в голову многое…

Между тем мне все стало ясно. Ну и негодяй же был мой муж Менелай! Впрочем, не настолько большой, чтобы я не могла его разгадать. Я сказала:

Милый Менелай, ты очень хитер. Но я хитрее тебя. Ибо плац твой хоть и правда коварен, но гораздо большим коварством нужно обладать, чтобы прочесть его на твоем лице.

М е н е л а й. Не понимаю.

Е л е н а. Отлично понимаешь. Думаешь, я не знаю, что ты и твой чистюля брат, да и все вы спите и видите, как бы завоевать Трою? Уж сколько лет вы пытаетесь втянуть ее в войну, сначала грубыми провокациями, а теперь хитростью? Но они себе и в ус не дуют, не так ли? Игнорируют вас, и все тут.

М е н е л а й. А какое отношение это все имеет к тебе?

Е л е н а. Охотно объясню. Ты угрожаешь мне заточением и тут же даешь мне последнюю возможность — в виде троянского принца. Ты рассчитываешь, что я эту возможность не упущу и убегу с принцем от участи, которая хуже смерти. Я ведь знаю тебя! Ты хочешь, чтобы я использовала все свои чары, чтобы он меня похитил и чтобы у вас появился наконец повод начать войну.

М е н е л а й (после короткого раздумья, мягко). Но согласись, дорогая… лучшего повода невозможно найти.

Е л е н а. Ты даже не отрицаешь, что я права!

М е н е л а й. Напротив, дорогая Елена: я восхищен твоей прозорливостью.

Е л е н а. Итак, ты хочешь променять меня на войну…

М е н е л а й. Не на войну, а на добычу, частью которой будешь ты сама. Ты ведь должна понимать, что это делается и в твоих интересах.

Е л е н а. Бывают мгновения, Менелай, когда твоя мелочная скрупулезность делает тебя великим. К сожалению, это единственные мгновения, когда ты велик.

М е н е л а й. Надо полагать, они бывают действительно редко, раз мне не удается тебя удержать.

Е л е н а. Во-первых, этим женщину не удержишь. Во-вторых, вряд ли сейчас именно такое мгновение.

М е н е л а й. Я отвоюю тебя обратно.

Е л е н а. Да, если вы победите. Но я надеюсь, что победят они.

М е н е л а й. Это твое право. Во всяком случае, я с удовлетворением констатирую, что ты принимаешь мой план.

Е л е н а. Этого я не сказала.

М е н е л а й. Кстати, принц, по всей вероятности, очень симпатичный юноша.

Е л е н а. Откуда ты знаешь?

М е н е л а й. По слухам. (Многозначительно.) А потом, у него семнадцать братьев, и один из них — Гектор.

Е л е н а. Гектор, говорят, счастлив в браке.

М е н е л а й. Ни один брак не может быть настолько счастлив, чтобы ты не могла его разрушить.

Е л е н а. По-моему, ты слишком высокого обо мне мнения.

М е н е л а й. О твоих чарах. И потом, должен ведь когда-то и муж извлечь из них выгоду.

Е л е н а. Нет, я не собиралась использовать эту возможность. Конечно, мне все казалось лучше, чем доживать свой век при Менелае, но быть причиной войны я не хотела. К тому же у меня была дочь, Гермиона. Правда, она была мне совсем чужой, а я ей — и подавно. Из-за этого Гермиона очень страдала. Впрочем, дети всегда страдают из-за родителей, только родители этого большей частью не знают. Я же это знала. Я поднялась к ней в комнату. Она сидела за своей пряжей. Гермиона, сегодня вечером у нас будет гость.

Г е р м и о н а. Да, мама?

Е л е н а. Я бы хотела, чтобы ты к ужину надела новое платье.

Г е р м и о н а. Да, мама. Это обязательно?

Е л е н а. Ну, если не хочешь, то не надо, Гермиона.

Г е р м и о н а. А что за гость у нас, мама?

Е л е н а. Молодой принц из Трои.

Г е р м и о н а. Гектор?

Е л е н а. Нет, не Гектор. Парис.

Г е р м и о н а. Ты не рассердишься, мама, если я вообще не буду ужинать с вами?

Е л е н а. Конечно, нет, Гермиона. Только я не понимаю, почему ты всегда прячешься от гостей.

Г е р м и о н а. Не от всех же, мама. С царем Нестором, например, я часто гуляла по саду.

Е л е н а. По правде сказать, Гермиона, это я понимаю еще меньше.

Г е р м и о н а. Ты и не можешь понять этого, мама.

Е л е н а. Может быть, ты мне объяснишь, что ты в нем нашла, Гермиона? Может быть, я недостаточно его изучила?

Г е р м и о н а. О, ты всегда всех превосходно изучаешь, мама.

Е л е н а. А вот царя Нестора, выходит, нет.

Г е р м и о н а. Больше всего меня восхищает в нем серьезность и мудрость.

Е л е н а. Ну, положим, серьезность не помешала ему строить мне глазки!

Г е р м и о н а (ошарашенно). Как можно, мама!.. Да ему за восемьдесят.

Е л е н а. В чем вся и соль! Но прости, Гермиона. Ты ведь знаешь, я неисправима.

Г е р м и о н а. Это ты себе просто вообразила…

Е л е н а (примирительно, но неубежденно). Возможно, возможно.

Г е р м и о н а. Он, можно сказать, мой идеал.

Е л е н а. Должна тебе заметить, Гермиона, — в твоем возрасте человек склонен иметь идеалы. С годами они тускнеют, и, когда исчезают совсем, становится ясно, что человек уже взрослый.

Г е р м и о н а. Прости, мама, но я думаю иначе.

Е л е н а. Ну да, ведь ты еще ребенок, Гермиона.

Г е р м и о н а. Иногда мне кажется, что я не такой ребенок… как некоторые.

Е л е н а. Может, ты боишься, что я буду кокетничать с принцем и тебе придется за меня краснеть? И поэтому ты не хочешь ужинать с нами?

Г е р м и о н а. Этого я не сказала.

Е л е н а. Ну да, из чувства такта. Ведь ты — почти совершенство.

Г е р м и о н а. Я думаю, мама, совершенства можно достичь.

Е л е н а. Разумеется. Но для этого нужно стремиться к нему.

Г е р м и о н а. В каждом человеке заложено такое стремление.

Е л е н а. Думаешь? Не знаю, не знаю… Только крайностей все-таки следует избегать. Порой мне кажется невероятным, что именно ты — моя дочь.

Г е р м и о н а. Мне тоже, мама.

Е л е н а. Часто я даже думаю, что без меня тебе было бы гораздо лучше…

Эта мысль мне действительно нередко приходила в голову. Потому что намного свободнее себя чувствуешь, когда нет дурного примера перед глазами, который заставляет тебя еще ревностнее холить свою добродетель. Я думаю, мы — несовершенные — не должны мозолить глаза добродетельным людям, а давать им время от времени возможность раскрепоститься, почувствовать себя на свободе. Кроме того, я боялась помешать ее замужеству. Она хоть и была совершенством, но моя слава… как бы это сказать? Словом, слава есть слава. Поздно вечером прибыл принц. Он был не только симпатичным, как уверял Менелай, он был настолько прекрасен, что я глаз не могла от него оторвать. К сожалению, я не сумею поведать потомкам о его красоте. Это тем более печально, что то, о чем я могу сообщить, — его духовные качества — в тот вечер проявлялись без всякого блеска. Гермиона передумала и к ужину появилась. Таким образом, мы сидели вчетвером на террасе и старательно пытались завязать беседу. Какой волшебный вечер сегодня, не правда ли, принц?

П а р и с (вежливо). Вечер действительно очень хорош, ваше величество. Воздух такой… такой…

Е л е н а (помогает). Прозрачный?

П а р и с (благодарно). Да, такой прозрачный, что вся окрестность как на ладони. Вы не находите, ваше величество?

М е н е л а й. О да, конечно, конечно.

П а р и с. Одни вечера в Греции стоят того, чтобы побывать здесь.

Г е р м и о н а. Но, верно, и в Трое бывает красиво вечером?

П а р и с. В Греции вечера все-таки красивее.

М е н е л а й. Так вот зачем вы приехали к нам в Грецию, принц, — полюбоваться на вечера.

П а р и с. Я приехал, чтобы пополнить знания, ваше величество. Сюда относится не только знакомство с чужеземными нравами и деяниями великих мужей, но и постижение красот иноземной природы.

Неловкое молчание, покашливание.

Е л е н а (комментирует). Никакой непринужденности не возникало. Интересно было только узнать, притворяется принц или он действительно так же пуст, как его слова? Вечер, во всяком случае, не сулил ничего хорошего. Кроме своей — действительно ослепительной — красоты, этот молодой человек ничем похвастать не мог.

(Откашливается.) Вы были в Микенах, принц?

П а р и с. Совершенно верно, ваше величество, я только что из Микен. Ваш деверь царь Агамемнон и его прекрасная жена царица Клитемнестра принимали меня с самым сердечным радушием. Они просили передать вам низкий поклон, хотя, кажется, я уже выполнил эту просьбу?

М е н е л а й. Выполнили, принц, и весьма обстоятельно.

П а р и с. У меня скверная привычка — чрезмерно заботиться о данных мне поручениях.

Е л е н а. В самом деле?

П а р и с. Да. Мне все кажется, что я забыл их исполнить.

М е н е л а й. Это интересно.

Г е р м и о н а. Во всяком случае, это свидетельствует о вашей безукоризненной добросовестности, принц.

Е л е н а (с усилием). На сей раз не было бы большого несчастья, если б вы и запамятовали это сделать, принц. Мы ведь родственники и близко живем друг от друга, так что (вздыхает) видимся часто.

П а р и с. И все-таки, ваше величество, иностранному гостю не пристало легкомысленно относиться к подобным вещам, ведь они — оселок, на котором проверяется его вежливость и доброжелательность.

Неловкая пауза, покашливание.

Е л е н а. Да, ничего занятного не получалось. Я уже с нетерпением ждала, когда кончится вечер.

М е н е л а й. У вас, кажется, много братьев, принц?

П а р и с. Восемнадцать, ваше величество.

М е н е л а й. О, это больше, чем я думал.

П а р и с. Гектор, Марагарелон, Теламон, Гор, Эвритон…

Его голос постепенно смолкает.

Е л е н а. И все же, за его старательной любезностью — если это была она! — скрывалась какая-то гордая самоуверенность — опять-таки если это была она! (Вздыхает.) И потом, он все же был так прекрасен.

П а р и с. Эзон, Геленос, Онассис, Гил, Фер, Ний, Полидор, Троил и Дейфоб.

М е н е л а й (чуть не зевая). Как интересно.

Г е р м и о н а (вежливо). Потрясающе интересно.

Е л е н а. Необычайно! Вы помните их всех наизусть!

П а р и с. Это оттого, ваше величество, что меня часто спрашивают о них и мне приходится перечислять.

М е н е л а й. Представляю себе.

Неловкая пауза.

Е л е н а (пытаясь спасти разговор). А ваши сестры, принц?

П а р и с. Креуза, Алкидика, Псамата, Мирра, Посострата, Алкиона, Кассандра и Поликсена.

Е л е н а. Восемь.

М е н е л а й. Десять.

П а р и с. Девять.

Е л е н а. Конечно, девять.

Неловкая пауза.

Снова мне показалось, что он нас дурачит. Но зачем? И я отбросила эту мысль, стала просто смотреть, на него.

М е н е л а й (с усилием). По-видимому, принц, вас и ваших братьев основательно знакомят с военным делом?

П а р и с. Что вы, ваше величество, мы ровно ничего в нем не смыслим. В Трое этому не придают значения. Мы предпочитаем мирные ремесла.

Е л е н а. Это очень разумно, принц.

М е н е л а й. Но у вас ведь большое войско?

П а р и с. Совсем нет, ваше величество, и годится оно только для праздничных парадов.

М е н е л а й. А флот?

П а р и с. Насколько я знаю, он полностью приспособлен для рыбной ловли, ваше величество.

Е л е н а. Для рыбной ловли?

М е н е л а й. Интересно!

Е л е н а. Нет, какая идиллия!

Г е р м и о н а. Как привольно у вас жить, принц.

П а р и с. Это верно, принцесса. Вся Троя — одна большая семья.

Неловкая пауза.

М е н е л а й. Все это очень интересно, принц.

Е л е н а. Все это так трогательно, принц.

(Комментирует.) Слишком трогательно! Было что-то странное в этом принце, даже в его красоте, что-то загадочное! Или я просто пытаюсь придать ему таинственный облик, пытаюсь уверить себя, что не только его красота лишила меня рассудка? Поздно вечером Менелай спросил меня.

М е н е л а й. Ну, разве он не красив, дорогая?

Е л е н а. Он довольно мил.

М е н е л а й. Вот видишь! Итак, будем считать, ты приняла мое предложение… Можешь не отвечать. Кстати (многозначительно), завтра меня не будет. Приветствуй от меня принца. Скажи, мне очень жаль лишать себя удовольствия быть в его обществе, но у меня, как назло, неотложный государственный визит к соседям. Поздно вечером я вернусь. Простимся же на тот случай, если я тебя, на что я надеюсь, уже здесь не застану. Итак, прощай. Ты оказала большую услугу нашему делу.

Е л е н а. Ничего я еще не оказала!

М е н е л а й. Но ты это сделаешь. Прощай. Увидимся после войны.

Е л е н а. После войны! Он и не сомневался, что я приближу ее начало. Но я задумала нарушить его план! Вечерняя беседа предоставила мне достаточно времени на размышления, и я успела принять такое решение, которое должно было привести к моему торжеству и его поражению. Я хоть и собиралась бежать с Парисом, но не в Трою. Мы остановимся с ним на каком-нибудь мирном острове, а оттуда я дам знать всему миру, что это я побудила троянского принца к побегу. Что если угодно говорить о чьей-то общей вине, то эта вина лежит на нас, греках. И пусть у Трои будет принцем меньше, это все-таки не так страшно, как война. К тому же у нее останется еще восемнадцать принцев. Мы останемся жить на острове, и я посвящу себя благородной цели — пробуждению в Парисе его духовных сил, чтобы добиться гармонии с его красотой.

На другое утро, когда Менелай уехал, я велела позвать ко мне принца и сообщила ему, что мой муж вынужден был удалиться по своим делам. И что мы — одни.

Мне очень жаль огорчать вас, принц, но сегодня вам придется мириться с моим присутствием.

П а р и с. Это большая честь для меня, ваше величество, что вы согласны быть в моем обществе.

Е л е н а. Не говорите со мной о чести, принц. Эта тема редко бывает интересной, а для женщины — никогда.

П а р и с (растерянно). Хорошо, ваше величество. Я не отвлекаю вас от дел?

Е л е н а. Что вы, принц! У меня ведь ни единого дела за целый день. Поэтому дни иногда кажутся мне слишком длинными.

П а р и с (с неловким участием). Мне очень жаль вас, ваше величество.

Е л е н а. Поверьте, принц, я оживаю, когда узнаю, что будут гости. Конечно, не всякий гость в радость. Бывают иной раз и такие, с которыми не знаешь, что делать. Вот недавно, к примеру, у нас был царь Нестор — это имя, я думаю, вам знакомо?

П а р и с (с жаром). Знакомо ли мне это имя?! Еще бы. (Почти цитирует.) Премудрый владыка Пилоса, с уст которого ни разу в жизни не слетело необдуманное слово. Воспитатели заставляли нас изучать его биографию. Он служит у нас образцом для подражания.

Е л е н а (вздыхает). Знаю, знаю: воспитатели полагают, что для молодежи нет более достойной цели в жизни, как поскорее состариться.

П а р и с. Да, мудрец Нестор! Его я, разумеется, тоже навещу. Не побеседовать с ним — все равно что не видеть Греции.

Е л е н а. Ну, это уже, мягко говоря, преувеличение. Значение старости не следует переоценивать. А потом, ответьте мне, принц, что делать с такой мудростью нам, женщинам?

П а р и с (назидательно). «Всякая истинная мудрость имеет воздействие на людей, обращенных к высшим целям». Эректей.

Е л е н а. Кто это — Эректей?

П а р и с. Один из моих воспитателей.

Е л е н а. Ах, милый принц, даже вы должны бы понимать, что кумиры юношества редко пользуются уважением женщин. Дело — как бы это сказать? — в разности целей, что ли.

П а р и с. Я не совсем понимаю вас, ваше величество.

Е л е н а. Я вижу. Но у нас впереди целый день — и мы одни, принц. И в конце нашего с вами дня вы меня поймете.

П а р и с. Надеюсь, ваше величество.

Е л е н а. А я в этом уверена, принц. На моей стороне опыт. Как бы там ни было, я не льщу, когда говорю, что ваше общество мне приятнее, чем общество старца Нестора. Вы только представьте: приехал он на день, а оставался десять. И все это время проговорил о войне и моральном духе, которого она требует. Нет, каково! Узнав меня поближе, принц, вы поймете, что так вести себя со мной может только человек, лишенный воображения.

П а р и с. Настолько я знаю вас уже теперь, ваше величество. В конце концов, война — это мужское дело.

Е л е н а. К тому же ему восемьдесят четыре. В таком возрасте немногого добьешься и с богатым воображением.

П а р и с. Что вы имеете в виду, ваше величество?

Е л е н а. Это вы тоже поймете позже, принц. Я только хотела сказать, что рада не всякому гостю. А принимать вас для меня просто счастье.

П а р и с (вежливо). Весьма польщен, ваше величество. И мне…

Е л е н а. И знаете почему? (Томно.) В вас чувствуется душа. Только такие мужчины, как вы, могут понять нас, женщин, — нет, нет, не спорьте! Такие мужчины, как вы, помнят о том, о чем так часто забывает большинство представителей сильного пола, — что для нас, женщин, главное — это душа.

П а р и с. Я и правда этого не забываю. Скорее, наоборот. Молодые троянки иногда говорят мне: «Парис, ты забываешь, что у женщин есть не только душа».

Е л е н а. Ну, и после таких слов вы не преминули вспомнить кое о чем другом, я думаю. Принц, могу я поговорить с вами обо мне?

П а р и с. Для меня нет большего счастья, ваше величество.

Е л е н а. Можете вы поверить, что я, самая красивая и популярная женщина в Греции, всего-навсего, как это говорят обыватели, непонятая женщина?

П а р и с (испуганно). Ваше величество! Дочь Зевса — и вдруг…

Е л е н а. …непонятая женщина!

П а р и с. Но, ваше величество, ведь мы только что установили, что я вас понимаю?

Е л е н а. Вы — да, а царь Менелай — нет. В свое время я допустила большую ошибку, связав свою жизнь с таким заурядным человеком. Моя мать Леда совсем не была заурядной женщиной.

П а р и с. Я слышал о ней то же самое, ваше величество.

Е л е н а. Но и другие женихи были не лучше — что Ахилл, что Агамемнон. Думаете, Клитемнестра с ним счастлива?

П а р и с. Мне показалось, они — счастливая пара.

Е л е н а. Все это просто фасад, принц, одна видимость. Мужчины в Греции — совершенные дикари.

П а р и с. Это противоречит общепринятому мнению, ваше величество.

Е л е н а. Вы, троянцы, — совсем другое дело.

П а р и с. Вы думаете, ваше величество?

Е л е н а (передразнивает). Ваше величество, ваше величество… Зовите меня просто Елена. Ведь мы родные, принц, — по духу. На чем я остановилась?

П а р и с. Вы только что сказали, что я — совсем другое дело…

Е л е н а. Верно, Парис. Можно я буду вас так называть?

П а р и с. Я не смел и мечтать, что вы меня об этом попросите.

Е л е н а. А я и не прошу, просто спрашиваю. Милый Парис, сколько на свете мужчин, которые не задумываясь отдали бы все, чтобы оказаться сейчас на вашем месте.

П а р и с. Я знаю, ваше величество… то есть, Елена, и испытываю блаженство от каждой минуты.

Е л е н а. Но вы не производите впечатление блаженствующего человека…

П а р и с. Нас, троянцев, с детства учат скрывать как радости, так и печали.

Е л е н а. И напрасно, друг мой. Откуда же мне знать, что вами сейчас не владеет печаль?

П а р и с. Что вы, ваше величество… Елена!

Е л е н а. С ходячей статуей женщине нечего делать. Мне кажется, троянцам есть еще чему у нас поучиться.

П а р и с. Конечно, Елена. Я и не говорю, что мы совершенны.

Е л е н а. Но о вас это можно сказать, Парис. По крайней мере о вашей внешности.

П а р и с (скромно). Мне нередко приходится это слышать.

Е л е н а. И что вы отвечаете в таких случаях?

П а р и с. Что совершенной должна быть душа, а не внешность!

Е л е н а (вздыхает). Ах, дорогой Парис, душа… что мы о ней знаем? Душа — большой таинственный сад, в котором легко заблудиться.

П а р и с. Как вы это красиво сказали!

Е л е н а. В самом деле? Да, душа — это дикий сад. Для начала нужно тщательно выяснить, какова под ним почва.

П а р и с. Как верно!

Е л е н а. И если его возделать и ухаживать за ним с любовью, он проснется и принесет хорошие плоды.

П а р и с. Замечательное сравнение.

Е л е н а. Но, прежде чем отыскать путь к этому саду, нужно изъездить страну вдоль и поперек. Вы понимаете меня, Парис?

П а р и с. Боюсь, не совсем, Елена…

Е л е н а. Я объясню: сад нужно искать на ощупь, продираясь к нему сквозь ограду, которая его окружает, — как тело окружает душу.

П а р и с. Как тело?..

Е л е н а. …окружает душу.

П а р и с. Кажется, я понял.

Е л е н а. В самом деле, Парис?

П а р и с. Но для большей верности продолжайте, пожалуйста, ваши объяснения, Елена.

Е л е н а. Надеюсь, вы меня действительно поняли. Я знала, что вы меня поймете прежде, чем наступит ночь.

П а р и с. До ночи еще далеко.

Е л е н а. Вам делает честь, Парис, что вы поняли меня так скоро.

Я вознамерилась правдиво передать все, что было, и не умолчала до сих пор ни о чем, что могло бы послужить для меня моральным оправданием. И если я все-таки кое-что опускаю, то ведь опущенное легко становится ясным из того, что сказано. Я делаю это не для того, чтобы оправдываться — оправдания для меня, увы, не существует. Опущенный здесь промежуток времени составляет несколько — мгновенно пролетевших — часов.

П а р и с. Вот видишь, любимая, до ночи все еще далеко, а я уже давно тебя, понял.

Е л е н а. Разумеется, мой друг, ведь и самая наивная простота имеет свои пределы.

П а р и с. …которые ты умеешь сокращать, дорогая Елена. Насчет души ты великолепно придумала.

Е л е н а. Чистая импровизация, дорогой Парис, к которой вынудила меня ситуация. Обстоятельства рождают поэтов, как говорят у нас в Спарте.

П а р и с. Из меня они сделали кое-что другое.

Е л е н а. Что меня очень радует. Надеюсь, отныне ты будешь чтить не только старца Нестора.

П а р и с. Ах, не будем говорить о старце. Ты полностью вытеснила его из моих помыслов, и теперь меня мучает чувство вины перед, воспитателями.

Е л е н а. С годами, милый Парис, ты поймешь, что чувство вины — далеко не самое плохое чувство. По крайней мере за ним стоит какой-то смелый поступок.

П а р и с. Или преступление.

Е л е н а. Вряд ли я знаю, что это такое, но догадываюсь, что за преступлением следует раскаяние. А это уже, насколько я могу судить, совсем другое чувство.

П а р и с. Боюсь, что полностью я тебя еще не понимаю.

Е л е н а. Пока это и не требуется — ночь ведь еще не настала.

П а р и с. Но уже смеркается.

Е л е н а. Ты прав, уже смеркается. Время летит так быстро. Ты должен признать, милый Парис, что я не теряла его даром и много успела сделать для твоего развития.

П а р и с. Что ты хочешь сказать?

Е л е н а. Вспомни, кем ты был еще несколько часов назад…

П а р и с. Страшно подумать.

Е л е н а. Юношеские идеалы падают…

П а р и с. …как пелена с глаз.

Е л е н а. И уступают место действительности.

П а р и с. Ах, Елена, не будем о ней говорить.

Е л е н а. Почему бы и нет? В твоем возрасте люди склонны бежать от действительности, а надо только понять: действительность — это то, что мы из нее делаем.

П а р и с. Я чувствую себя как во сне и каждую минуту боюсь проснуться.

Е л е н а. Вот к этому я и клоню. Я как раз и хочу продлить этот наш сон.

П а р и с. Но как?

Е л е н а. Нам с тобой нужно бежать.

П а р и с. Бежать?

Е л е н а. У тебя такое лицо, словно я подстрекаю тебя к массовому убийству.

П а р и с. Прости, но твои слова как-то не укладываются у меня в голове.

Е л е н а. Дорогой Парис, пора бы тебе отказаться жить головой.

П а р и с. Я и пытаюсь это сделать.

Е л е н а. Испытать приключение можно только однажды — или в воображении, или в жизни. Я, как ты мог понять, за то, чтобы это было в жизни.

П а р и с. Я знаю.

Е л е н а. Воспитатели, конечно, не снабдили тебя наставлениями на этот случай?

П а р и с. Снабдили! Эректей сказал: «Испытай партнера и себя самого, прежде чем вступать с ним в связь».

Е л е н а. Но кто говорит о связи? Похищение редко ведет к связи. Вспомни Тезея и Ариадну!

П а р и с. Если речь идет не о связи, то зачем мне тебя похищать?

Е л е н а. Какой ты странный, прямо как женщина. Вспомни, ведь это Тезей бросил Ариадну, а не наоборот.

П а р и с. Я тебя никогда не брошу.

Е л е н а. Вот видишь? Мне кажется, старик Эректей никогда не был в таком положении, как ты.

П а р и с. Конечно, нет. Он был образцовый семьянин.

Е л е н а. Ах, он уже умер?

П а р и с. Его отравила Дорис.

Е л е н а. Кто это — Дорис?

П а р и с. Его вдова.

Е л е н а. Он был, как видно, не из тех, кто живет в согласии со своими поучениями. Если б он предавался пороку, он был бы жив.

П а р и с. О, ты божественна, Елена.

Е л е н а. Я ведь дочь Зевса.

П а р и с. Это еще ничего не значит. У Зевса много дочерей. Но с тобой никто из них не сравнится… Идем, уже стемнело!

Е л е н а. Но если ты колеблешься и сомневаешься, то я не хочу…

П а р и с. Конечно, я сомневаюсь. Но что значат мои сомнения перед возможностью обладать божественной Еленой!

Е л е н а. Удачно сказано, мой друг. Эти слова войдут в историю.

П а р и с. Уж мы позаботимся об этом. А ты не боишься международных осложнений?

Е л е н а. Кто теперь заговорил о действительности?

(Комментирует.) Между тем стемнело. Мы потихоньку вышли, проскользнули мимо слуг и стражи, как вдруг у самой конюшни натолкнулись на Гермиону. Она угощала вином троянцев из свиты Париса. Добрая душа, совершенство мое, Гермиона, ее доброта была, как всегда, неуместной. Все потеряно, подумала я, но тут же решила опередить Менелая и самой во всем признаться Гермионе. Разумеется, Парис не должен был знать всей правды, иначе я разоблачила бы перед ним замысел Менелая. Гермиона повернулась ко мне и удивленно спросила:

Г е р м и о н а. А что ты здесь делаешь, мама?

Е л е н а. Спасаюсь бегством, Гермиона.

Г е р м и о н а (с ужасом). Спасаешься бегством? От кого? И куда ты бежишь?

Е л е н а. От кого? Ах, слишком долго объяснять, Гермиона. А куда, я и сама еще толком не знаю. Куда-нибудь, где нас никто не отыщет.

Г е р м и о н а. Нас?

Е л е н а. Меня — и принца Париса.

Г е р м и о н а. Мама! Ты просто… Я этого ожидала!

Е л е н а. Вот и чудесно. Тогда ты ничему не удивишься. Запомни, Гермиона: кто и что бы ни говорил, — это я уговорила принца бежать!

Г е р м и о н а. В этом ты могла бы и не уверять меня, мама.

Е л е н а. Тем лучше. Тогда мой побег лишь подтвердит твои представления обо мне. Прощай, моя милая Гермиона!

Г е р м и о н а. Мама! Ты с ума сошла!

Е л е н а (комментирует). Тут произошло неожиданное: Парис вскочил на свою лошадь, подхватил меня, посадил перед собой и крикнул Гермионе:

П а р и с. Не верьте вашей матушке, принцесса! Это я склонил ее к бегству. Так и передайте отцу! И бежим мы не туда, где нас никто не отыщет, а в Трою.

Е л е н а. И он пустил свою лошадь галопом, поскакав со мной прочь, а его слуги бросились вслед за нами, как будто только и ждали этого момента.

(Во время скачки.) Милый Парис, твое рыцарство делает тебе честь. Но, к сожалению, сейчас оно было неуместным.

П а р и с. «Рыцарство всегда уместно».

Е л е н а. Ах, оставь изречения своих воспитателей. Сейчас нам не до них. Ты же знаешь…

П а р и с. Но подумай сама, Елена, не могу же я допустить, чтобы тебя обвиняли в похищении!

Е л е н а. Увидишь, Парис, как печально это кончится — для вас всех! Правда, я еще надеюсь, что на самом деле ты не собираешься отвезти меня в Трою.

П а р и с. Разумеется, собираюсь.

Е л е н а. Умоляю тебя, Парис!..

П а р и с. Будет видно, Елена…

Е л е н а (комментирует). Мы скакали в непроглядной ночи, момент был явно неподходящий для уговоров. А потом, я не сомневалась, что в дороге еще успею добиться своего. Кроме Менелая, ни один мужчина мне еще ни в чем не отказывал, почему же Парис должен быть исключением? Но поездка по морю была такой захватывающей, что я совсем забыла о цели нашего путешествия.

Какое гладкое море — как зеркало!

П а р и с. Красивое сравнение.

Е л е н а. Но не мое собственное. Я его от кого-то слышала.

П а р и с. Вы, греки, любите изысканные выражения.

Е л е н а. Ты полагаешь? А по-моему, все мужчины выражаются одинаково, а женщины — и вовсе никак.

П а р и с. Ты не очень-то любишь людей.

Е л е н а. Любовь к людям — привилегия юности, милый Парис. У зрелых людей она встречается редко. И то лишь у тех, кто и сам не ведает, что ей подвержен. Кроме того, я люблю тебя — этого тебе должно быть достаточно.

П а р и с. Этого мне достаточно, Елена.

Е л е н а. А еще я люблю море. Никогда не думала, что поездка по морю — такое наслаждение!

П а р и с. Разве ты никогда не ездила по морю?

Е л е н а. Ездила. (Вспоминает.) В Аттику. Туда с Тезеем, обратно с Гермесом. Но я была слишком молода тогда, чтобы обращать внимание на море.

П а р и с. Рад, что могу доставить тебе такое удовольствие.

Е л е н а. Всем влюбленным нужно обязательно ездить по морю.

П а р и с. Они часто так и поступают. Морские прогулки укрепляют любовь.

Е л е н а. Этому тебя тоже научили твои воспитатели?

П а р и с. Конечно.

Е л е н а. Хотела бы я когда-нибудь их увидеть.

П а р и с. Большинство из них умерли.

Е л е н а. Всех отравили жены?

П а р и с. Нет, они умерли от старости.

Е л е н а. Вот так — всю жизнь воспитывать и не увидеть плодов своего воспитания!

П а р и с. Может быть, так и лучше.

Е л е н а. Парис! Мы не едем в Трою!

П а р и с. Боюсь, если ветер не поднимется, мы вообще никуда не поедем.

Е л е н а. Я не шучу, Парис!

П а р и с. Но, дорогая Елена, почему бы нам не поехать в Трою?

Е л е н а. Ну, во-первых, меня смущает прием, который нам окажут…

П а р и с. Ты сумеешь быть на высоте положения, я уверен, Елена.

Е л е н а. Ах, ты знаешь меня только в одном положении…

П а р и с. …которое позволяет, однако, сделать достаточно широкие выводы о твоем отношении к людям.

Е л е н а. Но не ко всем же людям, Парис!

П а р и с. Во всяком случае, тебя так же примут с распростертыми объятиями, как ты — меня.

Е л е н а (настойчиво). Парис, прошу тебя, давай не поедем в Трою.

П а р и с (холодно). Это почему же?

Е л е н а. Я все продумала, Парис. На каком-нибудь острове мы могли бы…

П а р и с. Но нас ждут в Трое!

Е л е н а. Ждут?

П а р и с. Да, дорогая. Пора уже раскрыть карты. Тебя ждут в Трое.

Е л е н а (растерянно). Не понимаю…

П а р и с. А с еще большим нетерпением ждут греческий флот, который последует за тобой.

Е л е н а. А зачем вам греческий флот?

П а р и с. Чтобы началась, война.

Е л е н а. Как, вы хотите войны?

П а р и с. Поскольку вы, греки, сами не предлагаете нам свои земли, то — да, мы хотим войны.

Е л е н а. Но вы давно могли бы найти к ней повод.

П а р и с. Конечно. Но лишь сейчас мы достаточно вооружились.

Е л е н а. Значит, ваша армия годится не только для парадов?

П а р и с. А флот приспособлен не только для рыбной ловли. Мы выиграем эту войну.

Е л е н а. Боюсь, проиграете.

П а р и с. Посмотрим.

Е л е н а (с трудом овладев собой). Значит, тебя снарядили, чтобы…

П а р и с. …похитить тебя.

Е л е н а. Потрясающе!

П а р и с. Рад, дорогая Елена, что тебя это забавляет. В твоем положении самое лучшее — легко отнестись ко всему, что с тобой происходит.

Е л е н а (с горечью). Легко… Да, это верно. А почему для этой цели выбрали именно тебя?

П а р и с. Но, дорогая, если ты этого не понимаешь, то как я тебе объясню?

Е л е н а. Я не говорю, что не понимаю.

П а р и с. Я слыву красивейшим из сыновей Приама и наиболее искусным в интригах, необходимых в таком деле.

Е л е н а (с горечью). В таком деле! (Смеется) Прости, но я не могу не смеяться — над собой!

П а р и с. Да, милая Елена, невинность моя была обманом, на который ты поддалась.

Е л е н а. Поддалась, не спорю.

П а р и с. Я долго готовился.

Е л е н а. Не понимаю только зачем.

П а р и с. Каждый человек дорожит возможностью виртуозно использовать свои способности. Ты предоставила мне такую возможность в полной мере.

Е л е н а. И тебя-то я считала благородным мужчиной!

П а р и с. И еще: такой мужчина, как я, дорогая Елена, может рассчитывать на успех у женщин, но не должен полностью полагаться на него. В этом весь секрет. Нужно только притвориться невинным, предоставить женщине инициативу — и тебе ничто не грозит.

Е л е н а. Разве что тебя совратит женщина.

П а р и с. Именно. С этим уж нужно мириться. Но вообще-то я думаю, что добился бы своего и в роли совратителя. Разве нет?

Е л е н а (с отвращением). Эти гнусные правила ты тоже усвоил от своих воспитателей?

П а р и с. А у меня их и не было. До семнадцати лет я пас свиней в горах. Так что невинность я постигал долго и терпеливо. Поэтому она мне удается лучше, чем многим. И как ты могла убедиться, в умелом исполнении притворная невинность ведет к успеху.

Е л е н а. Милый Парис, я не сержусь, что ты взял на себя эту позорную миссию. Не отрицаю, что ты добился моей любви. Но ответь мне на один только вопрос (нежно): что было бы, если б ты действительно явился к нам невинным, доверчивым юношей, — хоть тебе и трудно это вообразить, но постарайся — смогла бы и тогда я добиться твоей любви?

П а р и с. Тебе хочется вновь уверовать в свои силы?

Е л е н а (удивленно). Как ты бесчувствен, раз так говоришь!

П а р и с. Я не бесчувствен, дорогая Елена. Ты ведь влюбила меня в себя. Ты действительно неотразима, дорогая.

Е л е н а (гневно, но сдерживаясь). Это все, что ты можешь сказать обо мне?

П а р и с (с чисто мужским превосходством). Другие женские достоинства мало интересуют делового человека.

Е л е н а (величественно). Бывают достоинства, дорогой Парис, понятные только тем, кто сам ими обладает. Но ты этого не мог знать. Да и откуда бы? Не от свиней же, которых ты — деловой человек — пас до семнадцати лет! И не от братьев, товарищей или сограждан, готовых принести в жертву темным целям чувства целого поколения. Ты ничуть не лучше Менелая. Ты даже отвратительнее — потому что у тебя лживая внешность. Я всегда думала, что все мужчины одинаковы, теперь я знаю это. Оставь меня!

П а р и с. Как прикажешь, дорогая. Позови меня, если тебе что-нибудь понадобится. Не забывай, что ты просто драгоценна — для всех нас.

Е л е н а (комментирует). И мы отправились в Трою. Разумеется, я не сказала Парису, что и я его обманула, бежав с ним, что я тоже действовала по плану. Признавшись в этом, я как бы встала с ним на одну доску, а уж этого я никак не хотела. Потом, все это — полуправда, ибо я согласилась помочь Менелаю не ради него самого, а потому что влюбилась в этого негодяя — Париса, о чем он не должен был знать… Итак, я стала первой жертвой Троянской войны. Жертвой Менелая и Париса, греков и троянцев. Но, в сущности, жертвой самой себя — своей любви к мужчинам. К мужчинам, которые, увы, любят войну. Я не была совершенством — в высшем смысле, потому-то, может быть, этот высший смысл всегда оставался мне непонятен, несмотря на мое божественное происхождение. Но я была рождена для любви — не для возвышенной любви, а для настоящей. Для мужчин я была объектом и целью, игрушкой и идеалом, но любить меня никто из них не любил. Такова порочная, отвратительная сущность мужчин. Все-таки некоторым удовлетворением для меня было то, что война никому не пошла на пользу. Греки, как известно, победили. Но какой им в том был прок? Никакого, ровным счетом. Война и чума унесли людей, корабли потонули или сгорели, государства обнищали… Мне был сорок один, когда Менелай вез меня — как единственную свою добычу — из разрушенной Трои в Спарту.

М е н е л а й. Вот видишь, Елена, я же отвоевал тебя.

Е л е н а. Но для этого понадобились десять долгих лет…

М е н е л а й. Долгих? Вряд ли они казались долгими тебе — пока был жив Парис, во всяком случае.

Е л е н а. Не сердись, Менелай, но об этом я бы не хотела с тобой говорить.

М е н е л а й. Как тебе будет угодно, милая. Я думал, тебе дороги эти воспоминания.

Е л е н а. Надеюсь, ты доволен победой? Ведь ты — единственный царь, оставшийся в живых.

М е н е л а й. Да… Кроме Нестора.

Е л е н а. Ах, Нестор еще жив? Невеселенькая же в таком случае ждет нас жизнь.

М е н е л а й. Я, конечно, буду рад как можно чаще видеть в своем доме старого боевого товарища.

Е л е н а. Что ж, придется мне мириться с судьбой.

М е н е л а й. Рад, что ты образумилась.

Е л е н а. Называй это как хочешь. Но ведь это — твоя единственная добыча в войне. Или есть и еще что-нибудь?

М е н е л а й. От тебя, Елена, трудно ожидать понимания смысла наших целей и дел…

Е л е н а. Дел я действительно не понимаю. Целей просто не знаю.

М е н е л а й (не слушая). …смысла того, что я десять лет терпел нужду и лишения у ворот Трои, пока ты наслаждалась комфортом с Парисом и его братьями.

Е л е н а (мягко). Даже если и так, то кто же виноват в этом, мой друг?

М е н е л а й (не слушая). Трудно ожидать, что ты поймешь смысл суровой борьбы, стоившей нам, грекам, тяжелейших потерь.

Е л е н а. Но что здесь можно понять, мой друг, что? Где добыча, колонии, золото? Ведь, если не ошибаюсь, из-за всего этого ведут войны. Где Ахилл? Патрокл? Убиты! Диомед, Аякс, Филоктет? Мертвы! Одиссей? Пропал без вести! За что же вы воевали?

М е н е л а й. За что? За могущественную Грецию, жители которой будут жить в довольстве и благополучии, а их дети — расти без страха за свое будущее, за Грецию, в которой расцветут ремесла и торговля, искусства и науки… (Его голос постепенно смолкает.)

Е л е н а (комментирует). Вот так изменились за время войны взгляды Менелая на себя самого и свои цели. Правда, обстоятельства в его пользу: троянцы тоже хотели войны. Но это не делает его лучше, просто троянцы так же плохи, как и он. Но и они поплатились за это. А вот моя дочь Гермиона всю ответственность за войну взваливает на меня. Ей между тем минуло двадцать пять, и она стала еще совершенней — добродетель застыла у нее на лице, как восковая маска. Она относится ко мне с чуть ли не материнской снисходительностью и называет меня не иначе как «миленькая».

Г е р м и о н а. Забудем, миленькая, о твоих прегрешениях и не будем говорить о твоем прошлом.

Е л е н а. Я и не собиралась обсуждать его с тобой, Гермиона.

Г е р м и о н а (как ребенку). Нам тоже кажется, что тебе лучше о нем забыть.

Е л е н а. Кому это — вам?

Г е р м и о н а. Ну, отцу и мне.

Е л е н а. Ах да, конечно. Иначе говоря, вы опасаетесь, что я снова примусь совращать наших гостей.

Г е р м и о н а (смеется весело, но пристыженно). Ты и впрямь неисправима.

Е л е н а. Может быть, никто не попытался меня исправить.

Г е р м и о н а (с легкой обидой). Но, знаешь ли, миленькая, это уж чересчур…

Е л е н а. Ты пробовала, Гермиона, я знаю. И, кажется, могу тебе обещать, что я исцелилась.

Г е р м и о н а. Это было бы счастьем, миленькая. Хватит с нас одной войны…

Е л е н а. Стоившей нам…

Г е р м и о н а. Стоившей нам лучших мужчин. (Вздыхает.) Да, да, это все так ужасно!

Е л е н а (про себя). Так вот она какова, Гермиона. (Вслух.) Ты в самом деле думаешь, что в этой войне виновата я?

Г е р м и о н а (мягко, но настойчиво). Не будем больше об этом, миленькая. Простим и забудем.

Е л е н а (с легкой иронией). Как ты тактична, Гермиона. Ты уже и ребенком была такой. Но ты ошибаешься. Я не виновна — или разве что самую чуточку.

Г е р м и о н а (добродушно, но определенно). Не стоит об этом.

Е л е н а. Не стоит, Гермиона, ты права. Может быть, совершенным людям невозможно понять таких, как я. Люди с неизменными принципами! Своей славой — уж можешь мне поверить! — они обязаны своей неспособности усвоить аргументы другой стороны и таким образом поддаться соблазну.

Г е р м и о н а (снисходительно и терпеливо). Я не совсем понимаю тебя, миленькая.

Е л е н а. Я вижу. Я могла бы многое тебе рассказать, и факты потрясли бы тебя, но чтобы до конца понять мою невиновность…

Г е р м и о н а (смеется). Невиновность?! Это уж чересчур, миленькая…

Е л е н а. Хорошо — вину, если угодно. Так вот, чтобы ее до конца понять, нужно обладать двумя вещами, которых у тебя нет: телом…

Г е р м и о н а (ошарашенно). Но, мама! Как ты можешь!..

Е л е н а (спокойно). …и душой. Правда, я все больше убеждаюсь, что как раз души-то у большинства людей нет. Я же с детства постигла самую ее суть и всегда считала душу главным в человеке — задолго до того, как один мой знаменитый земляк открыл, что она бессмертна.

Перевел Ю. Архипов.