Модель. Зарубежные радиопьесы

Герберт Эйзенрейх ЧЕМ МЫ ЖИВЕМ И ОТ ЧЕГО УМИРАЕМ

Феликс Гильдебранд, специалист по рекламе, около 40 лет

Карин, его жена, несколькими годами моложе

Два женских голоса по радио

Время действия: примерно десять лет спустя после второй мировой войны.

Место действия: квартира Гильдебрандов в особняке, расположенном на окраине одного из больших немецких городов.

Рекламная передача по радио. Негромкая музыка.

К а р и н. Будешь еще ветчину?

Ф е л и к с (с легким раздражением). Я уже дважды сказал нет.

К а р и н. Я только подумала… Ведь ты почти ничего не ел за обедом.

Ф е л и к с (поспешно). Нет аппетита — вот и все.

Музыка прекращается.

Г о с п о ж а М а й е р (по радио). Ах, госпожа Мюллер, как это вам только удается! Ну прямо белый снег, а не белье на веревке!

Ф е л и к с (резко). Да выключи ты! Не могу больше слышать!

Шаги Карин.

Г о с п о ж а М ю л л е р (по радио). Что ж тут удивительного, госпожа Майер? Ведь я использую стиральный порошок «Снежинка»…

Щелчок — приемник выключен. Тишина, потом снова шаги Карин.

К а р и н (принужденно, пытаясь завязать разговор). Что-нибудь случилось?..

Ф е л и к с (раздраженно). Ну что особенного может случиться? (После паузы, скрывая раздражение.) Вессели всегда был таким!

К а р и н. Ты был у Вессели?!

Ф е л и к с. Уж он знает, где ему задрать нос, а где проползти на брюхе! В свое время, когда я устраивал его на работу, он питался очистками и спал в чулане. А теперь! Да господи, что я вообще кипячусь! Эта мразь того не стоит… Эта…

К а р и н. Стало быть, опять неудача.

Ф е л и к с. Не нужно отчаиваться, Карин. Честно говоря, я не очень и надеялся на Вессели.

К а р и н. Всего несколько дней назад ты говорил, что Вессели тебя всегда выручит.

Ф е л и к с. В человеке легко ошибиться.

К а р и н. Даже тебе?

Ф е л и к с. Теперь легко иронизировать.

К а р и н (устало). А я даже и не пытаюсь. (Пауза.) Ты в самом деле не хочешь есть?

Ф е л и к с. Я хочу спать…

К а р и н. Мы можем ложиться.

Ф е л и к с. В половине восьмого? Ведь еще только половина восьмого!

К а р и н. Но если ты хочешь спать?

Ф е л и к с. Лечь, а потом часами лежать и злиться на этого подонка?!

К а р и н. Что он сказал?

Ф е л и к с. Сказал? Соврал, а не сказал, — не моргнув глазом… Закуришь?

К а р и н. О да!

Щелчок зажигалки.

Спасибо.

Ф е л и к с (глубоко затянувшись). Как будто меня так легко провести!.. Всей этой болтовней о неустойчивости рынка, об изменениях в калькуляции… Как будто из-за этого может кончиться реклама!.. Я ему прямо об этом сказал, а он опять завел свою шарманку: времена, мол, меняются, и что год-два назад еще годилось, сегодня уже устарело. Текст рекламы должен успевать за бегом времени… (Раздраженно.) Господи, как будто я за ним не успевал!

К а р и н (без упрека). Но сыпать пепел на скатерть все равно не стоит.

Ф е л и к с. Как будто и я не проделывал по очереди все эти трюки! Уж я-то шел в ногу со временем, видит бог!

К а р и н. Но Вессели тебя тут перещеголял.

Ф е л и к с. Ползком — на брюхе! (Пауза.) Одно дело — вздуть интерес к какой-нибудь дряни, и другое дело — его удержать. Большая разница. (Презрительно.) Но даже этого Вессели не может понять.

К а р и н. И все-таки шеф теперь — он.

Ф е л и к с. Шеф!.. Курам на смех! Дело двигают его люди, а не он!

К а р и н. Но ведь и не ты, как выясняется.

Ф е л и к с. Сомневаюсь, чтобы твоя язвительность могла нам помочь.

К а р и н. Факт тот, что Эрмендингер, и Драбил, и Вайс все еще работают, а ты нет.

Ф е л и к с. Все они еще работают, верно… А ведь всех их устроил я. Я наладил дело, развил успех, а эти господа, которых я же устроил, слизывают теперь пенки. И если они в добром расположении духа, они, пожалуй, окажут мне помощь на ближайшее время!

К а р и н. Но почему так вышло, что они остались, а ты нет?

Ф е л и к с. С тобой объясняться еще труднее, чем с Вессели!

К а р и н. Но ведь должна быть какая-то причина.

Ф е л и к с. Причина! Причина! (Громко смеется.)

К а р и н. Тсс! Тише, Феликс! Детей разбудишь!

Ф е л и к с (тише, цинично и горько). А черт знает, в чем тут причина, что они как раз сегодня (передразнивая), к великому сожалению, отбыли на неизвестное время, как назло, у них важная конференция, именно сегодня чрезвычайно заняты — и так всегда, когда мне от них что-нибудь нужно… А ведь это те самые господа, которые всего несколько лет назад просто липли ко мне (передразнивая): не будете ли вы столь любезны, не заглянете ли к нам вечером, господин Гильдебранд, вы должны быть уверены, что ваши необычайные способности и знания, идущие на пользу делу, находят в нас признательный отклик, разумеется, вы будете вознаграждены, если вы не откажетесь и впредь… (Смолкает, утомленно переводя дух.)

К а р и н. Но разве ты не был вознагражден?

Ф е л и к с. Был, конечно… Но теперь! Проклятая шайка!

К а р и н. Может быть, они просто хотят понизить тебе гонорар?

Ф е л и к с. Да нет, я всегда получал в общем-то не больше других… Талдычат одно и то же (передразнивая): ваши тексты уже не совсем на уровне, недостаточно оригинальны, не отвечают возросшим требованиям… (Громко, раздраженно.) Но что именно я…

К а р и н. Тсс! Дети!

Ф е л и к с (тише). Что именно я сделал «Метеор», об этом они забыли, я вытянул всю эту историю с фенизолом… И как будто не я сплавил эту «Вирсану»! Да они бы и полкило не продали, если б я не доказал, что это дерьмо — не дерьмо, а чистое золото! Я сделал все это, слышишь, я! А теперь (передразнивая) я, видите ли, недостаточно оригинален!..

К а р и н. Но, может быть, ты и правда уже недостаточно оригинален?

Ф е л и к с. Потому что так говорит этот осел Вессели? (Вымученно смеется.)

К а р и н (примирительно). Это не мое мнение, Феликс. Я, скорее, готова верить, что твои тексты так же удачны, как прежде, — и даже лучше, чем прежде.

Ф е л и к с. Разумеется, лучше, в конце концов, я кое-чему научился за эти годы… Но в том-то вся и штука: они слишком хороши. Слишком интеллектуальны. А это теперь неуместно. И в рекламе — как и во всяком общественном деле. Теперь все должно быть настолько плоским, чтобы уместилось даже в самой плоской голове. (Пауза.) И это неизбежно, Карин! Чем к большей массе я обращаюсь, тем меньше от меня требуется тонкости, тем меньше я должен думать об отдельной личности. Если сто человек маршируют вместе, то равняться они вынуждены на того, кто идет всех медленнее; если я обращаюсь к сотне человек сразу, я должен подбирать слова, которые поймет и самый глупый из них.

К а р и н. Так не должно быть.

Ф е л и к с. Но так есть. Такова тенденция времени. Раз дураков нельзя заставить быть умнее, то заставляют умных отрицать свой разум и отказываться от своего развития: верху-де легче приспособиться к низу, чем наоборот.

К а р и н. А если умные не подчинятся?

Ф е л и к с. Подчинятся, их нужно только сломить! Все искусство создания общественного мнения состоит в том, чтобы сломить несколько умных людей. Их изолировали от общества и позволят вернуться в него, только если они поступятся своим разумом. (Горько смеется.) Нужно только быть последовательным в своем отношении ко всем людям в массе, как к самому глупому среди них; нужно только приучить всех к мысли, что есть, в конце концов, уровень, на котором все могут договориться, — духовный уровень неандертальца.

К а р и н. Не знаю, Феликс… Не думаешь ли ты о людях хуже, чем они есть на самом деле? Ну где ты нашел неандертальца?..

Ф е л и к с. В каждом человеке! В каждом человеке живет неандерталец, как и… ну, положим, Гёте. Беда в том, что неандертальца в человеке поощряют, Гёте — высмеивают и мешают развиться. Тут все заодно: газеты, радио, телевидение; политика партий строится исключительно на этой тактике; а уж нам, сочинителям рекламы, сам бог велел на ней основываться. Все, кто имеет дело с массой, поступают именно так. Но кто хочет использовать массу, тот сам становится ее жертвой. Годами обрабатывали мы публику, закабаляли ее — и вот, как только проснулись в ней первые потребности, она садится нам на голову… Зверь почуял кровь, и теперь его не удержать. Он загнал нас в тупик превосходных степеней, смешных преувеличений, безвкуснейших славословий — и баста! Теперь остается соревноваться в тупости, в несуразице, в банальщине… То есть в поисках еще более глупого, до уровня которого можно было бы низвести всю публику. И вот здесь-то господа Вессели и Эрмендингер заткнули меня за пояс — потому что им такая манера сподручней, чем мне!

Пауза.

К а р и н. Ты думаешь… причина — в этом?

Ф е л и к с. Не вижу никакой другой.

К а р и н (нерешительно, осторожно). Может быть, тебе потому все кажется таким… безнадежным, что ты хочешь найти для себя хоть какую-нибудь причину, объяснение?

Ф е л и к с. Так ведь и Вессели имеет в виду то же самое, когда говорит о требованиях времени. Поглупеть, приспособиться к низу — вот все их требование… (Яростно.) Но я не могу притворяться глупее, чем я есть! (Пауза.) И не хочу участвовать больше в этом обмане, в этом блефе!..

К а р и н (тихо, задумчиво). Все эти годы ты был в таком восторге от своей профессии…

Ф е л и к с (задумчиво). В восторге… Мой бог, я старался все делать как можно лучше, и, конечно, это было для меня интересно, особенно после скучнейших предвоенных лет, проведенных на ферме (зло) моего милого дядюшки. И потом, это легко у меня получалось, возможностей для творчества было полно… (Пауза.) Я ведь не знал тогда, на что пускаюсь. Правда не знал. (Задумчиво, с отвращением.) Пробуждать потребности… Ты знаешь, пятьдесят процентов всех продуктов, которые выпускает современная Америка, пятьдесят лет назад даже не были известны, ты только подумай! Или пройдись по улицам и приглядись к витринам…

К а р и н (с легкой иронией). Ну уж, не принуждай меня к этому, Феликс!

Ф е л и к с. …а потом честно признайся, что тебе действительно нужно из этого хлама. Положа руку на сердце ты скажешь, что тебе вообще ничего не нужно. С тех пор как живут люди, они прекрасно обходились без всех этих холодильников, кремов, модельных платьев и всякой всячины — и жили, может быть, не хуже нашего, а вот теперь, видите ли, теперь это всем позарез необходимо… Как бы не так!

К а р и н. Это ты теперь так говоришь.

Ф е л и к с. То есть?

К а р и н. Когда у нас нет денег все это купить.

Ф е л и к с. Просто у нас в данный момент туговато с деньгами.

К а р и н. В данный момент?..

Пауза.

Ф е л и к с (тихо). Раньше ты не придавала этому значения.

К а р и н (задумчиво). Раньше…

Ф е л и к с (деловито). Да.

К а р и н (почти мечтательно). Да…

Пауза.

Ф е л и к с. Я поговорю с Керстеном. Он был всегда добр ко мне, а не только вежлив… И потом, он мне многим обязан. Тогда в этой истории с Купишем, ты помнишь… Керстен мне поможет.

К а р и н. То же самое ты говорил о Вессели.

Ф е л и к с (нетерпеливо). Керстен — это не Вессели. Керстен — порядочный человек, я знаю. (Пауза.) Позвоню-ка я ему сегодня же. Как ты думаешь?

К а р и н. Ну, если у тебя есть какие-то надежды… Кстати, звонить тебе придется из автомата. Наш телефон отключили.

Пауза.

Ф е л и к с. Несколько дней мы можем прожить и без телефона.

К а р и н. По мне, так хоть и совсем…

Пауза.

Ф е л и к с. Карин, ты веришь, что все изменится к лучшему? Что все будет как раньше? И, может быть, еще лучше?

К а р и н. А ты веришь в это?

Пауза.

Ф е л и к с. Да. (Пауза.) Если… если мы будем дружны, как раньше, Карин.

К а р и н (трезво). Да?

Ф е л и к с. Да. (Пауза.) Карин! (Пауза.) Карин, я не сомневаюсь, что все опять будет в порядке, что… Ах, Карин, ну почему ты не хочешь мне помочь? Я стараюсь изо всех сил… Нам нельзя сразу же опускать руки, паниковать! Нужно пережить этот кризис! А, Карин?

К а р и н. Да, да. Раз ты так говоришь…

Ф е л и к с. Вессели — человек ненадежный, я так и думал. Нужно поговорить с Керстеном, уж он подыщет мне что-нибудь — в «Юнайтед тобакко»…

К а р и н (быстро). Где ты мог бы сейчас работать, если б принял их приглашение два года назад!

Ф е л и к с. Глупости! Там я не чувствовал бы себя свободным! Выбирать нужно то, к чему лежит душа.

К а р и н. Да, но теперь…

Ф е л и к с. Карин, я же говорю тебе: все изменится. Это временный кризис и ничего больше!

К а р и н. Кризис, длящийся уже больше года!

Ф е л и к с. Ну хоть ты не раздражайся, Карин!

К а р и н. Прости, я не хотела.

Ф е л и к с. Нам нельзя распускать нервы, особенно теперь. Карин! Нужно продержаться до следующего большого заказа. Мне бы получить только одну большую работу, и мы сразу выкарабкаемся. Только одну — и все пойдет к лучшему.

К а р и н. А если продать машину?

Ф е л и к с. Ни в коем случае! Ну что я такое без машины?! Да меня никто не примет всерьез, если я приеду в трест на трамвае, как сотни других безработных. Ни в коем случае! Жаль вот только, что я в свое время не купил марку подороже!

К а р и н. А если сдать ее в аренду на полгода?

Ф е л и к с. Я ведь уже сказал тебе, почему это невозможно.

К а р и н. Скоро мне нечем будет вас кормить.

Ф е л и к с. Машина — это очень важно для меня, ты должна понять, Карин. В такое время, как наше, очень важно уметь себя подать.

К а р и н. А есть, платить за квартиру, одеваться, содержать детей — это не важно?

Ф е л и к с. Ну конечно, важно, Карин. Я ведь ни в чем тебя не упрекаю.

К а р и н. В свое время нам нужно было откладывать на черный день.

Ф е л и к с. При такой дороговизне? Ведь мы хотели иметь уютную квартиру, машину, хорошо одеваться, интересно проводить отпуск, кроме того, прилично есть и пить, принимать гостей, ходить в театры… А дети, думаешь, ничего не стоят?

К а р и н (жестко). Не стоит говорить о детях.

Ф е л и к с. Я их тоже хотел, как и ты. (Пауза.) И потом, ты все время забываешь о служебных издержках…

К а р и н. Когда ты начинал, тебе не была нужна ни машина, ни шикарная обстановка… И ел ты что подадут. А, да что там вспоминать! (Пауза.) И тогда все было хорошо, все было в порядке — без машины и без коктейлей…

Ф е л и к с. Будем экономить как сумеем.

К а р и н. Мы давно уже разучились это делать. Ты, во всяком случае.

Ф е л и к с. Если у меня появится цель, Карин, — как тогда, я снова научусь. Ведь тогда я умел экономить, вспомни, как мы с тобой экономили.

К а р и н. Экономила я.

Ф е л и к с. Но и я тоже, Карин. Легкомысленных расходов я наверняка не делал.

К а р и н. Не будем спорить.

Ф е л и к с. Ну почему ты не хочешь мне помочь?

К а р и н. Я делаю что могу.

Ф е л и к с. Вместо того чтобы воодушевить меня, ты еще больше меня разлагаешь.

К а р и н (с удивлением). Разве? Нет, в самом деле? Я бы хотела, чтобы было наоборот, Феликс.

Ф е л и к с. Но ведь так все и есть, Карин. Твоя деловитость убийственна. Как будто души твоей это просто не касается. Раньше все было совсем по-другому. (Пауза.) Я теперь часто вспоминаю о том, как мы начинали… Чудесное было время, не правда ли, Карин?

К а р и н. А хорошо ли ты помнишь… то время?

Ф е л и к с. Еще бы! Теперь как-то особенно отчетливо.

К а р и н (устало). Что ж, это хорошо.

Пауза.

Ф е л и к с. Карин, ты действительно очень изменилась.

К а р и н. Ты так считаешь?

Ф е л и к с. Да.

К а р и н. Постарела?

Ф е л и к с. Совсем нет! То есть, конечно, мы стали старше, но не в том дело! (Пауза.) Карин, иногда мне кажется, что ты стала ко всему равнодушной.

К а р и н (с жаром). Нет, Феликс, только не это! Это неправда!

Ф е л и к с. В самом деле?

Пауза.

К а р и н. Тебе кажется, что я ко всему равнодушна?

Ф е л и к с. Да. Что тебя больше интересует то… ну, то, скажем, что происходит на поверхности. Что заполняет нам время, неделю за неделей, от одного первого числа до другого, от одного года к следующему… и все как-нибудь, на авось, как будто смысл жизни… (пауза) в том, чтобы убить время…

К а р и н. Феликс, мне иногда приходит в голову, а что было бы…

Ф е л и к с. Если?

Пауза.

К а р и н. А, ничего, пустое, Феликс…

Ф е л и к с (значительно). Что было бы, если бы ты меня оставила?

К а р и н (с жаром). Нет, Феликс, нет! (Пауза.) О, Феликс, зачем мы вообще начали весь этот разговор! Теперь все пойдет кувырком… все… (Плачет.) Все… (Пауза.) Нет, Феликс! Об этом я никогда не думала. Но, если б мы разошлись, теперь не было бы все потеряно. (Чуть не плача.) Но нет, Феликс! Я никогда не думала о разводе.

Ф е л и к с (мрачно). Карин!.. Не плачь, Карин! Закури сигарету! На! (Щелчок зажигалки.) И поговорим обо всем спокойно, ладно? Слышишь, Карин. Мы начнем сначала…

К а р и н (слабым голосом). Как будто ничего не случилось?

Ф е л и к с. Не совсем, конечно, так. Но главное, Карин, чтобы мы опять были заодно, вместе — как тогда!

К а р и н (с отчаянием). Но сейчас — не как тогда!

Ф е л и к с (умоляя). Но ведь так может быть снова?

К а р и н. Никогда!

Пауза.

(Тихо.) Феликс, вот ты говоришь, что я изменилась. Это верно: я изменилась. Но я этого не заметила… Что только не приходило мне в голову за это время! Но мысли мои сводились к одному: как сделать так, чтобы все поправилось. И только теперь, когда мы заговорили об этом, я поняла, что это совершенно бессмысленно, что уже поздно. (Пауза.) Сначала, Феликс, когда ты говорил о манипуляциях на общественном мнении и так далее, — мне на какое-то время показалось, что все стало как прежде. (С отчаянием.) Но я-то какова? Все только дразнила и злила тебя, как ты говоришь, — разлагала. (Чуть не плача.) Хотя я этого совсем не хотела, совсем. Но, Феликс, — я уже не способна ни на что другое. Я стала кем-то другим, я не узнаю себя! (Пауза.) Что-то оборвалось во мне, какая-то связь с прошлым, с нашим прекрасным прошлым. И я уже совсем другая, совсем не та, какой была прежде… (Пауза.) Все это время, пока мы ждали перемен и молчали, я этого не замечала, и вот только теперь, когда мы заговорили об этом… Феликс, зачем мы так жили, о мой милый Феликс!..

Ф е л и к с. Ты все преувеличиваешь, Карин!.. А на самом деле все проще, просто мы двое, ты и я, Карин…

К а р и н (перебивая). Я бы очень хотела, Феликс, но я ни на что не способна больше… (Громко.) Я хочу, очень хочу сделать все, что могло бы спасти нас, что могло бы пойти нам на пользу, помочь… Но то, что я еще могу, — могла бы сделать для тебя любая другая женщина, любой другой человек! Хоть автомат! Робот!

Ф е л и к с. Но, Карин! Важно ведь, что это делаешь ты!

К а р и н. Я?! Я?! А что от меня осталось?.. Феликс, я хочу, но не могу больше. Как будто хочу что-то вспомнить и не удается.

Ф е л и к с. Мы попробуем вспомнить вместе.

К а р и н. Мы ничего уже не попробуем сделать вместе. Ты остался один.

Ф е л и к с. Я не один. Со мной ты!

К а р и н. Я так же мало с тобой, как что-то, что увядает, когда им не пользуются.

Ф е л и к с. Но ты нужна мне, Карин!

К а р и н (печально). Я могу быть тебе так же мало полезна, как орган, которым не пользовались, и он засох… умер.

Ф е л и к с (страстно). Нет!

К а р и н. Нет? Не умер? Потому что сердце еще бьется?.. Феликс! Сердце все еще бьется, но оно перестало что-либо чувствовать. (Пауза.) Где-то я читала, что через каждые семь лет все клетки человека заменяются. А выглядим мы все так же. У меня же такое чувство, что вместе со старыми клетками исчезла прежняя я. (Пауза.) Я этого долго не замечала. Даже не догадывалась, что так может быть. (Пауза.) Столько лет я все ждала своего часа и все надеялась, что еще не поздно. Надеялась до самого последнего времени — до этого разговора с тобой. Я все ждала — и не замечала, как ожидание изнашивает человека, сводит его на нет. (Пауза.) Поэтому, если б я ушла тогда, когда начала ждать, то теперь, когда я тебе опять нужна, я могла бы вернуться, — может быть, не в целости и невредимости, может быть, в ссадинах и шрамах, но внутренне живой. Я же осталась с тобой — и умерла, и мы оба с тобой этого не заметили. И вот только сегодня… только сейчас я заметила, что умерла. (Пауза.) Умерла и не заметила как! (Пауза.) (Сдержанно и деловито.) И ведь не тяжелые какие-нибудь годы меня уничтожили, нет, а вполне пристойные, хорошие. Настолько хорошие, что смена их даже не замечалась!

Ф е л и к с (с ужасом). Карин! Что же это, господи, разве я не заботился о тебе, Карин, разве я не делал все, что мог…

К а р и н (перебивая его). Ну конечно, заботился, покупал элегантные платья, брал с собой в интересные путешествия, позволяя мне проводить вечер с приятельницами за бриджем или играть, когда вздумается, на фортепьяно, уважал мои увлечения, удовлетворял мои желания и даже капризы… Нет, нет, Феликс, у меня было все, что делает жизнь уютной, не было только одного — сознания, что я тебе нужна. Ты дал мне все, кроме этого сознания. Именно в те годы, когда это было необходимо, — в хорошие годы. (Пауза.) А в тяжелые оно приходит само по себе; явный, видимый враг заставляет держаться теснее, объединяться, — хотя бы для того, чтобы одному стоять на страже, пока другой ворует уголь на железной дороге.

Ф е л и к с (с живостью). Да, так ведь и было — в первую послевоенную зиму!.. Значит, ты еще помнишь…

К а р и н. В хорошие же годы все можно было купить. Что бы ни понадобилось — деньги на стол или чековую книжку, и проблема решена. Только то, что походило на балующую судьбу, было на самом деле медленной смертью, что походило на роскошь — было нищетой. (Пауза.) И я ждала все это время, ждала, как изнемогающий от жажды, — одной частью души ждала смерти, а другой — избавительной влаги и все верила, что мне удастся вымолить ту каплю воды, которая меня спасет… Ты же погряз в своих делах и все не мог вырваться, ты сам заковал себя в цепи, которыми еще гордился… а от меня ты откупался то вечерним платьем, то двухнедельным курортом, то шампанским и розами к дню рождения… (Пауза.) О, как я была одинока!..

Ф е л и к с. А дети? Ведь у тебя были дети…

К а р и н. Дети? Да, дети… Но ведь это совсем другое, Феликс, этим не заменишь то… чего ты меня лишил. (Поспешно.) Знаю, знаю, многие женщины в детях находят утешение, когда брак их пуст. Я так не умею. У слепых, говорят, обостряется слух, но разве этим можно утешиться?.. Нет, Феликс! Счастье, которое мне выпало с детьми, не перевешивает несчастья с тобой. Той частью души, которой я повернута к тебе, я была одинока все эти годы. И я сто, тысячу раз пыталась выпросить у тебя эту спасительную каплю, расковать тебя, освободить от твоего рабства и заточения в себе самом. Сколько раз я стояла у окна, прижавшись лбом к стеклу, и прислушивалась к шуму машин на улице, к шагам на лестнице и все думала, думала, подбирала и взвешивала каждое слово, которым хотела открыть тебе глаза — твои залепленные успехом глаза… (Оживляясь.) И вот наконец появлялся ты — с папкой под мышкой, с сорванным на ходу цветком… Ты звонишь, я бегу к двери, открываю, ты спрашиваешь, была ли почта, звонил ли кто… Я иду за тобой в комнату, беру у тебя шляпу, наливаю коньяк тебе и себе, говорю…

Голос Карин становится звонче, выразительнее, живее. Паузы даются так, что возникает ощущение диалога.

Твое здоровье, Феликс! Садись, что же ты стоишь!

Пауза.

Снова уходишь? Ну посиди хоть пятнадцать минут! И без того набегался сегодня! Мне прямо страшно за тебя!

Пауза.

Именно страшно! Страшно, что и ты пропадешь в этой мясорубке, в которой многие уже пропали.

Пауза.

С чего я взяла? Я же вижу, Феликс. Ты не человек уже, а придаток своей машины.

Пауза.

Конечно, я все понимаю, Феликс, ты должен знать свое дело, должен уметь делать его лучше других, должен зарабатывать для нас деньги… только мне кажется, ты мог бы делать все это… ну, с меньшей серьезностью, что ли.

Пауза.

Ну конечно, все это важно и серьезно, но не настолько же, Феликс, чтобы из-за этого жертвовать собой. (Поспешно.) Будешь еще коньяк? (Смеется.) Вот-вот, ты весь в этом вопросе: «Сколько времени?» Все у тебя продумано, распланировано, разложено по полочкам. Сам стал заводным, как часы: без собственной воли, без личных интересов; разучился радоваться тому, что тебя окружает.

Пауза.

В чем это проявляется? Да во всем, что ты делаешь! Во всем есть для тебя свой смысл, своя польза, исчислимая ценность! Коньяк ты пьешь потому, что он тонизирует. Купаться ты ходишь потому, что это полезно для организма, а не просто потому, что тебе приятно побыть в прохладной воде, как раньше. Апельсины ты ешь ради витаминов… Когда ты ешь апельсины, Феликс, я часто вспоминаю один эпизод из твоей жизни — когда ты воевал в Америке, помнишь? Тебе страшно хотелось пить, и кто-то дал тебе апельсин, и ты подумал, что мы разучились ценить все вещи в мире, потому что привыкли считать их само собой разумеющимися. А теперь, Феликс, для тебя все настолько само собой разумеется, что ты ничему не удивляешься, ничему не радуешься так, как тогда — апельсину.

Пауза.

Работа! Конечно, я рада, что ты так печешься о нас. И благодарна тебе за это. Но иногда мне почему-то бывает страшно, и тогда все — и цветы, которые ты мне приносишь, и платья, которые ты мне покупаешь, и даже твоя вежливость вдруг кажутся мне подозрительными… Феликс, у меня часто бывает такое чувство, что ты делаешь все это как-то машинально, словно по привычке. Вся твоя жизнь стала сплошным принуждением, к которому ты привык и которого не замечаешь. Ты уже забыл, что можно жить по-другому.

Пауза.

А ведь раньше все было не так. Вспомни!

Пауза.

Ну и что же, что время было трудное, отчаянное. Мы-то не отчаивались, вот что главное! Мы были полны воодушевления, мужества, доверия друг к другу — и крепко держались один за другого! Не сдавались! И ведь не было ни квартиры, ни твердого заработка, ни богатых родственников — ничего! Никто не хотел нам помочь, и все-таки мы выбились собственными силами!

Пауза.

Не только я, мы оба выдержали, Феликс!

Пауза.

Как он заманивал тебя! Думал купить за пачку маргарина!

Пауза.

Помню, помню, ты чуть не принял его предложение, чтоб только покончить с неизвестностью, как-нибудь прояснить положение — не важно как! Но тогда б ты простился со всеми своими планами, дядюшка никогда бы не дал тебе развернуться.

Пауза.

Да разве могла я посоветовать что-нибудь другое, разве могла я сомневаться, что мы выдержим? И через несколько месяцев лед тронулся, ты получил первый заказ. Как я была счастлива, Феликс! Чуть с ума не сошла от счастья — и от гордости за тебя!

Пауза.

А как мы пошли за покупками, помнишь? В первый раз после войны ты купил себе ботинки, а мне достался серебряный браслет… Я носила его, как орден! Понимаешь, Феликс?

Пауза.

Что там заслужила, Феликс! Иначе я и не могла поступить, не могла предать тебя. (Поспешно.) Будешь еще коньяк?

Пауза.

Я совсем не хочу, чтобы ты забросил свою работу, Феликс, я только боюсь одного: что из-за нее ты перестанешь быть живым человеком, человеком, которого я могу любить, который сам себя любит!

Пауза.

До этого еще далеко, ни я чувствую, как твой успех постепенно тебя замораживает. Мне уже бывает холодно около тебя, когда раньше было так тепло и надежно. Я часто вспоминаю наши первые годы — вот тогда были действительные успехи. Тогда мы страдали, но и испытывали большую радость, теперь же — ни того ни другого.

Пауза.

Так ли все скверно? Пока еще нет, по-моему. Пока мы еще вместе, пока ты еще спрашиваешь, так ли все скверно, — у нас еще есть надежда… Но многое уже изменилось. Ты изменился. То настроение, с которым мы начинали, исчезло. Теперь нас подгоняет обязанность преуспевать, это похоже на погоню, в которой догонявший стал преследуемым.

Пауза.

В чем ошибка?.. Я много думала над этим и пришла к выводу: ошибка в том, что средства подменили цель.

Пауза.

Это непросто объяснить; чем больше я ломаю голову, тем больше путаюсь в словах и понятиях… Такая же путаница в нашей жизни, где все поменялось местами, и мы совершенно забыли о том, что те вещи, которые составляют наше счастье, на самом деле никак не могут сделать человека счастливым — счастливым по-настоящему — и что их назначение совсем в другом. (Поспешно.) Ну конечно, мы должны иметь квартиру, машину, прислугу, деликатесы из кулинарии, отдых в Италии, по вечерам принимать гостей, угощать их шампанским и французским коньяком… но при этом мы не должны забывать, что все это имеет смысл лишь постольку, поскольку мы счастливы, а не наоборот! У нас же все перепуталось, Феликс, и потому мы не счастливы! Правда, давно уже не счастливы. И никогда не будем счастливы снова, если не научимся умерять свои запросы тем, что нам достается, пока мы еще не жертвуем самими собой.

Пауза.

Именно умерять, потому что я не верю больше, что удовлетворение запросов может принести нам счастье.

Пауза.

Я думаю, счастливы мы только тогда, когда свободны. А свобода возникает только тогда, когда мы добровольно отказываемся от некоторых возможностей, отказываемся от погони за ними. А пока же мы тянемся за все новыми и новыми благами, мы не можем быть счастливы, Феликс… ни ты, ни я — никто.

Пауза.

Где ты просмотрел свое счастье?.. По-моему, тебя ослепили успехи, ты разучился знать им цену, разучился оставаться в своих границах. Ты привык к успехам, они стали для тебя чем-то само собой разумеющимся.

Пауза.

(Поспешно.) Знаю, знаю, что ты скажешь: что в хорошей квартире жить лучше, чем в плохой, что хорошо питаться достойнее человека, чем есть кое-как, что иметь друзей приятнее, чем обивать пороги и выслушивать дежурные советы и утешения, — все это я прекрасно понимаю!.. Ты боялся променять одно на другое, и тем больше боялся, чем больше преуспевал. Только бы не оглядываться на эту бездну нашего нищенского прошлого! Стоило тебе вспомнить, в каких условиях мы начинали, как тебя охватывал панический ужас, что все это вернется — голод, лишения, зависимость от чужих людей и чужих интересов, унижение, отчаяние…

Пауза.

Откуда я знаю? Феликс! Разве не рядом с тобой прожила я столько лет? И видела: чем успешнее ты работал, тем больше боялся… Боялся, что прошлое возвратится. Боялся, что твое благополучие тебе только снится, а стоит тебе проснуться — и ты опять в нищете и нужде, от которых избавился только в своих грезах.

Пауза.

Ты можешь и не соглашаться, Феликс, меня ты не разубедишь, я-то вижу, что чем больше ты предаешься цифири, тем больше тебе кажется, что успех тебе просто пригрезился. Тебя уносит бесконечный конвейер, а ты не решаешься выпрыгнуть из него, потому что за ним — неизвестность.

Пауза.

Конечно, ты никогда не забывал о том времени, но оно казалось тебе все мрачнее и мрачнее. Страх окрасил твое прошлое одной черной краской. А ведь когда-то оно казалось прекрасным даже тебе.

Пауза.

Оно давало нам силы — оно опять их нам даст, если мы сумеем снять с него мрачный покров.

Пауза.

Да, мы оба, Феликс! Оба! Одному это не под силу! Но нам вместе…

Пауза.

Тогда страх исчезнет, как будто он нам приснился… Мы не будем бояться нашего прошлого и смело пойдем навстречу будущему, которое будет еще лучше…

Пауза.

Хочешь этого?

Пауза.

Можешь?

Пауза.

Со мной?

Пауза.

Вместе со мной?

Голос Карин — вновь усталый, медленный, постаревший.

Но весь этот разговор состоялся только в моем воображении. На самом деле все было иначе. Ты звонил, я бежала к двери, ты спрашивал, не было ли почты, не звонил ли кто… Я шла за тобой в комнату, брала у тебя шляпу, наливала коньяк тебе и себе, говорила…

Голос Карин — живой, но достаточно сдержанный, трезвый, печальный.

Твое здоровье, Феликс! Садись, что же ты стоишь!

Ф е л и к с (сердито, про себя). Опять Драбил не звонил, ну что ты будешь делать!

Пауза.

Сколько времени?

К а р и н. Пятый час.

Ф е л и к с. Сколько пятого? Ты же знаешь, как я всегда тороплюсь.

К а р и н. Скоро четверть.

Ф е л и к с (сердито бормочет). Нелепость какая… (Громко.) Какой номер телефона у Стефани? Сорок четыре шестнадцать?..

К а р и н. Сейчас!.. Сте-фа-ни… Сорок четыре шестнадцать восемьдесят девять…

Ф е л и к с. Вечно путаю восемьдесят девять и девяносто восемь. Ты тоже? (Набирает номер.)

К а р и н. Я ведь не так часто звоню, как ты!

Ф е л и к с. Память совершенно отказывает. Сплошное решето. Черт знает… (Громко, любезно.) Алло! Гильдебранд. Целую ручки, мадам. А ваш супруг? Ах уже уехал! Ну так я его там увижу через полчаса… Что вы говорите! Ну так мне надо торопиться!.. Сегодня вечером?.. Вообще-то с большим удовольствием… Одну секунду… (Тихо, поспешно.) Что у нас сегодня вечером?

К а р и н. Сегодня?

Ф е л и к с. Побыстрей! Посмотри же! Ведь она ждет!

К а р и н. Сегодня у нас…

Ф е л и к с. Двадцать шестое. Скорей!

К а р и н. В календаре ничего.

Ф е л и к с (снова громко и любезно). Мадам, с большим удовольствием. Я только не был уверен… Как, и ваш супруг тоже? Представляю себе, еще бы! (Смеется.) Такова наша жизнь!.. Но не будем отчаиваться, не так ли?.. Ну разумеется, нет, мадам… Итак, во сколько?.. Очень хорошо. В восемь. Тогда — до восьми, мадам! До свидания. (Вешает трубку, в другом тоне.) Позвонит Драбил — скажи, я с половины пятого до семи на ярмарке, потом буду ужинать где всегда до восьми. Пусть обязательно мне позвонит. Сегодня же!

К а р и н. А что со Стефани?

Ф е л и к с. Нужно пойти, Карин. У них будет сегодня один американец, большой зубр в нашем деле. Это может мне пригодиться, понимаешь?

К а р и н. Я обязательно должна быть при этом?

Ф е л и к с. Если хочешь, конечно. Опять будет профессиональный треп.

К а р и н. К нему я привыкла.

Ф е л и к с. Но вообще будет мило. Стефани умеют обставить такие вещи. Ну, ты еще можешь подумать. Если надумаешь, возьми такси и заезжай за мной после семи. Хорошо?

К а р и н. Хорошо.

Ф е л и к с. Да… ты прости, что я немножко понервничал, когда звонил.

К а р и н. Ну стоит ли об этом, Феликс!

Ф е л и к с. Нет, нет, как же. Мне правда неприятно. Но знаешь, у меня голова прямо пухнет…

К а р и н. Ты слишком много работаешь. Ты себя убиваешь.

Ф е л и к с. Ну нет! Ты зря волнуешься. Я прекрасно себя чувствую, я в лучшей форме…

К а р и н. Я имею в виду не только физическое состояние, Феликс!

Ф е л и к с. А что же?

К а р и н. Ты весь — одна сплошная активность.

Ф е л и к с (смеется). И слава богу! Иначе меня бы давно обскакали. Знаешь, какая у нас конкуренция…

К а р и н. Я как-то все больше задумываюсь о твоем счастье, Феликс.

Ф е л и к с (нежно и шутливо). Знаю, знаю, Карин.

К а р и н (не очень решительно, но стараясь быть настойчивой). Я… знаешь, я боюсь за тебя, боюсь, что ты превратишься в простую функцию того, что ты называешь бизнесом, понимаешь, Феликс?

Ф е л и к с (успокаивая). Вполне, Карин! Но ты в самом деле можешь не бояться, и главное — ты заблуждаешься насчет моей профессии. Вы, женщины, всегда видите все по-своему…

К а р и н (с живостью). Да! А вам не следует думать, что наши глаза устроены хуже ваших!

Ф е л и к с. Человечество спорит об этом уже тысячу лет, а у меня считанные минуты. (Ласково.) В другой раз, а?

К а р и н. Ты всегда так говоришь!

Ф е л и к с. Я и так уже задержался!

К а р и н. Ты обещал уделять мне больше времени.

Ф е л и к с. Как будто то время, в которое я делаю деньги, не принадлежит тебе!

К а р и н (тихо, просительным тоном). Феликс!

Ф е л и к с (деловито, но все еще ласково). Да? (Пауза.) Ну в чем дело?

Пауза.

К а р и н (нерешительно). Значит, если я надумаю идти сегодня, то заеду за тобой после семи?

Ф е л и к с. Да. Но не опаздывай, в восемь мы должны быть у Стефани.

Голос Карин — вновь усталый и постаревший.

К а р и н. И ты опять убежал — вдогонку за своим успехом, придавленный обязанностью иметь успех, успех во что бы то ни стало… И так было не раз за эти годы, но сто, тысячу раз, так было каждый день.

Голос Карин — в иной интонации.

(Без упрека.) Как ты поздно, Феликс!

Ф е л и к с (устало). Все совещались… как всегда. (Пауза.) Почты не было?

К а р и н. Целая гора. Вон там.

Ф е л и к с (бормочет). Кушни… Рекенвальд и компания… Алоис Вегшейдер — кто это, Карин? Вегшейдер?

К а р и н. Кажется, он звонил на той неделе и договорился…

Ф е л и к с. Ах да! (Бормочет.) Министерство финансов… (Громко.) Как с налогами?..

К а р и н. Заплатили. Я была в пятницу.

Ф е л и к с. Очень хорошо! (Бормочет.) Клаус и Шобер… (Громко.) А, старик Цвингерле тоже нас вспомнил!.. Еще раз Кушни… Ну ладно!.. Есть что поесть? В три мне нужно в бюро.

К а р и н. Стол накрыт. (Вспомнив.) Да, вот еще пакет.

Ф е л и к с. Этот? (Радостно.) О, это, должно быть…

Шелест бумаги.

Ну-ка, ну-ка… Точно! Так и есть!.. Карин, это книжка!.. Здорово!

К а р и н. Садись же за стол!

Ф е л и к с. Великолепно!.. Что дети?

К а р и н. Уже спят. Ведь поздно, я не могла их задерживать.

Ф е л и к с (грустно). Я их вообще больше не вижу… (Вновь заинтересованно.) Это потрясающая книга, Карин! Сто лучших американских реклам. Тут есть чему поучиться! Они здорово освоили дело!

Звон приборов.

К а р и н. Посмотришь ее после еды, хоть поешь хорошенько.

Ф е л и к с (с живостью). Вот, взгляни только на это…

К а р и н. После еды! Ты хоть бы за едой отдыхал, отключался…

Ф е л и к с (ласково). Я так и делаю, Карин! Но такая книга!

К а р и н. Мог бы посмотреть ее и потом! Ты скоро превратишься в автомат, в заводные часы… Никакой личной жизни…

Ф е л и к с. Ну, это временно, дорогая.

К а р и н. Это длится уже месяцы, если не годы! Ты просто уже не замечаешь.

Ф е л и к с. Ах…

К а р и н (уговаривая). Это плохо кончится. Ты себя губишь…

Ф е л и к с. Это смешно, Карин! (Примирительным тоном.) Твое волнение трогательно, но неоправданно, Карин. Я здоров как бык!

К а р и н. И слава богу, Феликс. Но…

Ф е л и к с (в полном восторге). Взгляни на эту картинку! Здорово! Первый класс!

К а р и н (почти резко). Прошу тебя, Феликс. Если уж мы видимся всего полчаса, то ты бы мог уделить их мне целиком. Становится непонятным, зачем я тебе вообще? Если все пойдет так и дальше, то я не смогу понять этого, Феликс! Я могу тогда просто уйти или умереть, и меня с тем же успехом заменит другая!

Ф е л и к с (опешив). Что ты говоришь, Карин! И все из-за этой книги? Я ждал ее целую вечность, и вот наконец она пришла…

К а р и н. Феликс, разве существуешь один ты в целом мире?

Ф е л и к с (беспомощно и заискивающе смеется). Карин! Ну Карин…

Пауза.

К а р и н. Феликс!

Ф е л и к с (деловито). Да? (Пауза.) Ну что ты хотела сказать?

Пауза.

К а р и н. Я ведь понимаю, что ты рад этой книге…

Ф е л и к с (примирительно). Ну вот видишь! Ты ведь тоже бываешь рада шляпке или выигрышу в бридж.

Голоса звучат, как в начале пьесы.

К а р и н. С тобой невозможно было поговорить серьезно, ты все спешил, торопился куда-нибудь, возвращался усталым, изможденным, постоянно думал о чем-то своем… У меня ничего не получалось. Сколько бы я ни пыталась поговорить с тобой о том, что меня мучило, все мои попытки разбивались о стену деловитости, уверенности в себе, оптимизма…

Изменение акустики.

Ф е л и к с. Да, да, я понимаю тебя, Карин. Я бы тоже рад был отдохнуть, но сейчас в самом деле никакой возможности, Вессели уезжает завтра, и я должен…

Изменение акустики.

К а р и н. Мои просьбы никогда не достигали тебя, скользили мимо…

Изменение акустики.

Ф е л и к с (почти весело). Страшно за меня? Карин, тебя преследуют призраки.

Изменение акустики.

К а р и н. Как будто я хотела взойти по гладкой стене… и не могла! Но я все-таки пыталась все снова и снова, как будто ни разу не падала. Когда-нибудь — думала я — да удастся, когда-нибудь удастся задеть тебя за живое, внушить тебе мою тревогу за тебя, за нас всех. И я пыталась снова и снова…

Изменение акустики.

(Упрашивая.) Феликс!

Ф е л и к с (успокаивая). Карин!

Изменение акустики.

К а р и н. Но все напрасно, напрасно! Я только мучилась, уставала, отчаивалась, разуверялась… (Пауза.) И все больше становилась одинокой. Потому что от тебя оставалась одна оболочка — деловитости, озабоченности, честолюбия, погони за деньгами… Тот ты, которого я любила, постепенно исчез, осталась… мумия. (Пауза.) И вот тогда-то, по-видимому, я стала превращаться в живой труп.

Ф е л и к с. Карин! (Умоляя.) Карин! О чем ты говоришь? Все это неправда! Ну скажи, что это неправда! Скажи! (Пауза.) Карин! (Слабым голосом.) Карин!

К а р и н (без выражения). Увы, это правда.

Ф е л и к с (умоляя). А если правда, Карин, то мы еще все исправим! Мы начнем с самого начала, Карин, и докажем, что это неправда!

К а р и н (без выражения). Теперь невозможно начать сначала.

Ф е л и к с. Но если теперь уже поздно, почему же ты молчала об этом раньше?

К а р и н. Я не молчала… я пыталась с тобой поговорить. Ты же (с болью) никогда не слушал меня или (с отчаянием) не понимал!

Ф е л и к с (бурно). Скажи, что еще не поздно!

К а р и н (без выражения). Поздно, Феликс, поздно.

Пауза.

Ф е л и к с (сухо). Ты хочешь, чтобы мы… разошлись?

К а р и н (устало). Думаешь, что-нибудь для тебя изменится?

Ф е л и к с. Нет. (Пауза.) Но, может быть, для тебя.

К а р и н. Я не счастлива с тобой. Но это вовсе не значит, что я была бы счастливее без тебя.

Пауза.

Ф е л и к с. Да, да, конечно. (Пауза.) И все-таки, по-моему… лучше сделать выводы…

К а р и н (с иронией). Какие выводы?

Пауза.

Ф е л и к с (деловито, но с примесью глубокого отчаяния). Что же нам делать?

Пауза.

(Порывисто, с чувством.) Что же нам делать, Карин?

Пауза.

(Тихо, медленно, уныло, почти машинально.) Что же нам делать?

Молчание.

Перевел Ю. Архипов.