Мое темнейшество

Глава 10

Последней – правда, не каплей, а прихожанкой – оказалась женщина. Она куталась в шаль, так что и лицо было почти не разглядеть через частую решетку из деревянных реек. Меня же скрывал сумрак исповедальни. Так что никаких лиц, лишь голоса.

– Светлейший, молю вас и вышних о помощи, – произнесла горожанка и начала рассказывать свою историю тихим надтреснутым голосом.

Женщину звали Иридия. Семь лет назад ее отец и родители будущего супруга сговорились о свадьбе. Обе семьи были из богатых, потому и решили объединить свои состояния.

Но уже на свадьбе невеста поняла: семейная жизнь будет ой какой непростой. Потому что, когда делили свадебный пирог и Иридия отломила большую половину, жених Матеуш с размаху отвесил ей за это оплеуху.

Матушка Иридии было подорвалась с места, чтобы увести дочь, но… Отец не дал матери этого сделать: схватил за запястье и усадил на место.

Жениха, конечно, за то, что распустил руки, пожурили, новоиспеченная свекровь Иридии пошутила, что ее сын, значит, так крепко любит молодую жену. Но на том и все.

– Первые несколько лет, пока торговая лавка процветала, мне жилось сносно, – тяжело вздохнув, продолжила женщина свой рассказ. – А после случился пожар. Что-то уцелело, и был шанс удержаться на плаву, но Матеуш был человеком рискового нрава, да и выпить не дурак, так что спустил все быстро. Мы остались ни с чем. И вот супруг попытался найти решение проблем на дне бутылки… Когда он пил, ему казалось, что он вот-вот придумает, как все уладить и вновь зажить на широкую ногу, но… – Иридия на этих словах замолчала и всхлипнула.

– Но как только наступало утро, а с ним и похмелье, кручина одолевала вашего супруга с новой силой? – подсказал я.

– Да, – согласилась прихожанка, шмыгнув носом. – Он начал меня поколачивать… – И, сглотнув, на некоторое время замолчала, а затем добавила: – Хорошо, что детей не нажили, видимо, боги отвели, а вот меня от брака не смогли. И раз уж так случилось, может быть, вы, ваше светлейшество, вразумите моего супруга?

Этого не хотелось, но я понимал: больше эту женщину защитить некому…

– А ты уйти от такого мужика пробовала? – спросил я уже совсем не по-преподобному.

Судя по тому, как затихла Иридия, такого вопроса от служителя богов она не ожидала. Ну да, светлейшие же не должны говорить о разводах. Хорошо еще, что я не поинтересовался, как некромант, не думала ли женщина превратить свой брак из постылого в просто остывший… Как труп в гробу. А что, многим молодым женам яд помогал наладить веселую вдовью жизнь…

Сглотнув, Иридия все же ответила.

– Пробовала. И несколько раз. Сначала к родителям сбежала. Да отец сам меня вернул, сказал, что нечего такому позору дома делать. У меня же еще три сестры на выданье. Как он их сосватает, если старшая из брака сбежала… В другой раз я просто на дилижансе хотела уехать куда глаза глядят. Да супруг догнал и так отходил, что я сама думала: отойду… в мир иной. А после я в храм ходила, отца Карфия просила поговорить с мужем. На что светлейший ответил: «Такова твоя женская участь, и надобно со смирением молиться и принимать свою женскую долю». Вот я и принимаю. И ее, и отвар, что боль утоляет да успокаивает…

Мысли о яде становились все заманчивее. Жаль, что посоветовать я такого Иридии, как преподобный, не мог.

– Хорошо. Подойду завтра, – наконец выдохнул я. – Ты скажи куда?

– Отче, а можете сегодня? Я боюсь, до утра могу не дожить: мой супружник отправился в кабак с друзьями обмыть новые порты. И боюсь, что придет он навеселе. Вразумите его добрым словом, чтобы он меня не трогал, – женский голос звенел от слез.

«Каково же отчаяние этой женщины, которая пришла искать спасение в словах, уже не надеясь на дела?» – подумал я, слушая эту исповедь загнанной, израненной души.

– Ладно, пойдем сейчас… Только подожди. Я сутану сниму, а то уж больно мне ее жалко будет, если доведется порвать. Она у меня такая единственная…

Женщина в ответ на это начала неистово благодарить… А я ведь только пообещал.

Велел ей ждать меня у двери храма. Сам же вернулся в ризницу, снял сутану, оставшись в удобных штанах и рубашке. Подумал, не накинуть ли плащ, но решил, что нет.

Так мы и отправились к Иридии.

Уже вечерело. Солнце, до этого желтое, окрасилось в багрянец, будто предупреждая о чем-то. Впрочем, не оно одно.

– Вы уж берегите себя, – сказала Иридия. – Будьте поосторожнее. А то у Матеуша моего рука горячая да тяжелая. И ничего, ирод, не боится. А все потому, что силы немереной и велик, как горный тролль. Постоянно макушкой притолоку подпирает.

Мы шли по мостовой, и сейчас, при вечернем свете, я смог наконец-то разглядеть лицо женщины: еще молодое, довольно привлекательное, с правильными чертами. Соболиный разлет бровей, доверчивый, как у олененка, взгляд карих глаз и угасшая улыбка… А еще след от почти зажившегося синяка на скуле. Наверняка и на теле таких желтоватых пятен было изрядно. Но женщина, словно стесняясь самой себя, все куталась в шаль, старалась сгорбиться, стать меньше и незаметнее. Хотя и так была ростом мне по плечо и как тростинка.

– Я уж постараюсь быть поосторожнее, – заверил Иридию.

Она лишь благодарно кивнула и не догадывалась, что в исполнении некроманта «постараюсь быть поосторожнее» означает, что он попробует не отсечь лопатой голову от тела, но не обещает. Ведь воскрешение – дело такое… Непредсказуемое. А разница в том, чтобы поднять покойника или призвать пьяного муженька, как по мне, не столь уж и велика…

К слову, супружника ждать пришлось не так уж и долго. Закат не успел отгореть. Его алые лучи еще целовали подоконник, когда с улицы раздались шум и ругань. А затем от крыльца прогремел бас:

– Открывай, курва! Муженька встречай!

Дальше послышались лязг засова, неровные шаги, и в дом ввалился, собственно, Матеуш. Был он и правда рослым, а еще рыхловатым, лысоватым и пьяноватым аж в стельку. Несло от него сивухой так, что даже умертвия бы в гробы обратно попадали. Но я устоял. И тихонько так сказал Иридии:

– Выйди на улицу. Нам с твоим супругом нужно побеседовать.

Тот же при этих словах перестал блуждать своим осоловелым взглядом по комнате и сумел сфокусироваться на моей фигуре. Окинул ее и взвыл раненым кабаном:

– Ты что, стервь, при живом муже кобеля домой привела? Да я тебя за это… – И потянулся своей волосатой лапищей за ухватом.

Правда, тот стоял гораздо дальше печи, так что пятерня мазнула по воздуху. Пьянчуга заметил это не сразу, но, когда понял, что ладонь пуста, с возмущением глянул уже на верткий ухват.

– Я тут те черенок-то ща обломаю, паразит, – пообещал Матеуш утвари. Но та оказалась стойкой – как на месте, так и к угрозам.

Иридия же бросила испуганный взгляд на меня, потом на муженька, снова на меня и, потоптавшись на месте… осталась! Отчаянная женщина. Знала же, что ей сейчас прилетит, и все же пеклась обо мне больше, чем о себе.

– Убирайся уже поскорее, – шикнул я, забыв о своей светлейшей роли.

Иридия глянула испуганно. Мне пришлось на нее еще и цыкнуть. Сработало. Женщина заполошной полевкой подпрыгнула на месте и рванула прочь, через другую дверь в клеть. Лишь когда створка за ней хлопнула, я зло усмехнулся и призвал тьму. Сдается мне, с ней и добрым словом проповеди будут эффективнее, чем с одним добрым словом.

Матеуш же даже не понял, что произошло, когда вокруг моих сжатых кулаков заклубилась тьма. Мужик лишь плюнул на то, чтоб поймать ухват, и попер на меня с голыми руками. Ну точно племенной бык, даже из носа пар пошел.

– Да я тебя щас на лоскуты порву, гаденыша… А потом и эту шаболду! – пообещал мне этот пьяный и таранным бревном… пронесся мимо и врезался в стенку так, словно решил ее забодать.

А я-то всего лишь сделал шаг в сторону! И даже иллюзию отвода глаз не использовал. Мужик приходил в себя несколько мгновений. Наконец, отлепившись от стены, он повернулся ко мне и помотал башкой, как пес, только что вылезший из воды. И после, уже не говоря ни слова, пошел в повторную атаку. В этот раз я поступил опять по-рыцарски – уступил дорогу. Правда, не даме, но все же…

Матеуш пронесся мимо на бреющем полете и поприветствовал лбом дверь. Ту самую, через которую совсем недавно и вошел. Звук был точно встретились два дуба: один, правда, рос в лесу, а второй на родительских харчах. Но это детали.

Вот только даже удар лбом на бис не угомонил драчуна. Шатаясь, он уже не стал брать разбег, а двинулся на меня тяжелой драконьей поступью и, когда подошел, выдохнул, точно приказ:

– Не вертись!

И замахнулся. Он, наверное, ожидал, что его массивный кулак врежется мне в скулу, а я тряпичной куклой упаду на пол. Ну, с женой же это прокатывало…

Вот только его сжатой пятерне в этот раз повстречался я. Ну и некромантский щит против нежити. По последнему-то и пришелся хук Матеуша. Раздались звук удара и треск, с которым обычно дробятся кости.

Муженек Иридии взвыл, как побитая псина, и, уже не обращая на меня внимания, начал баюкать свою руку, которая на глазах стала раздуваться, превращаясь в натуральную кувалду.

Переломы – они такие. А если перелом еще не только в костях, но и в жизненных ориентирах – это вообще плохо для психики. А вот для семейного благополучия может быть очень даже хорошо. В случае с браком Иридии – так точно.

Я же, глядя на порастратившего боевой пыл пьянчугу, подошел и с размаху пару раз ткнул его в солнечное сплетение так, что мужик пошатнулся и сел на месте. А затем и завыл белугой. Я же был сама милосердная тьма и, сотворив заклинание очищения от токсинов, осенил им набравшегося Матеуша.

Протрезвление было мгновенным и очень болезненным. Так что муженек Иридии даже забыл на несколько мгновений о сломанной руке. А когда вспомнил и взгляд его прояснился…

– А теперь поговорим, – произнес я, присаживаясь на скамью напротив плюхнувшегося на половицы задом супружника Иридии.

– Ты кто такой? – недовольно выдохнул муженек.

«Хм, кажется, начал соображать, раз стал задавать вопросы, а не вешать ярлыки», – констатировал я и, собственно, представился:

– Новый священник Марисмолла.

– А старый где? – собрав мысли в кучу, а глаза – к переносице, спросил Матеуш.

Судя по заданному вопросу, не просыхал мужик долго.

– Ушел… – многообещающе отозвался я.

– На покой? – отчего-то уточнил муженек, как будто у духовников могла быть пенсия.

– На вечный, – отозвался я.

Мужик гулко сглотнул, не иначе как решив, что это я перевел за руку старичка на тот свет.

– А где тво… – заикнулся было Матеуш, но я выразительно размял пальцы, и он быстро исправился: – Ваша сутана? Прошлый преподобный без нее даже в сорт… солнцем любоваться не ходил…

– А чтоб быть преподобным, нужна обязательно сутана? – уточнил я. – Так она есть. Только в ней с грешниками разговаривать не сподручно. А ты, брат мой, очень грешен… Жену свою побиваешь? – спросил я тоном самой Смерти у муженька.

Его пусть и не сразу, но поняло. А может, причиной испуга стали тени… Они полезли из углов комнаты, почувствовав во мне мрак, и потянулись к нему.

– П-п-побиваю, – заикаясь, отозвался Матеуш. – Так за дело же! Она, калабродина такая, меня… – тут он задумался, видимо прикидывая, что именно «меня», и наконец выдал: – Не уважает!

– А уважение нужно заслужить, – начал я и добавил: – Впрочем, как говорят, мужья, которые своих жен сильно обижают, рано или поздно получают чашку кафы или тарелку свекольника с редкой, я бы сказал, уникальной специей. Называется яд. Смекаешь?

– Да как она… – начал было муженек, поняв, к чему я клоню.

Но я остановил его речь одним только взглядом.

– Может? – подсказал Матеушу. – Легко! Тем более я выдал твоей жене индульгенцию, так что на один смертный грех у Иридии теперь перед вышними право есть. Как ты думаешь, что предпочтет твоя жена? Быть веселой вдовушкой или, скажем, украсть пирожок с прилавка?

Матеуш икнул. Матеуш затрясся, напрочь уже позабыв о сломанной руке. Матеуш побледнел.

– Нет, нет, нет! – До него, как до тугодумного тролля, начал доходить смысл угрозы.

Он заелозил задом по половицам, стараясь отползти от меня как можно дальше.

– Зря стараешься, – хмыкнул я. – Кара небесная – она и в подполе найдет. А вот как вымолить прощение у богов, только мне ведомо. И я, так и быть, поделюсь с тобой этим секретом. – Сделал паузу, окинув притихшего супружника взглядом. – Если ты еще хоть раз даже пальцем или взглядом или повысишь голос… Знай, рука твоей жены может дрогнуть и пролить, скажем, настойку белладонны над твоим завтраком. Или эликсир фапии, чьи пары смертельно ядовиты, на подушку…

– Она не посмеет, – уже с сомнением отозвался муженек.

– Хочешь проверить? Мест на погосте еще много… – протянул я.

Судя по виду абсолютно трезвого, белого как полотно, с расширенными от испуга зрачками Матеуша, проверять он не жаждал.

– То-то же, – хмыкнул в ответ. – Так что веди себя хорошо.

С этими словами я поднялся слитным движением со скамьи, на которой сидел, и направился к двери. Правда, на пути у меня лежали ноги Матеуша. Я их перешагнул, а заодно наложил заклятие онемения на всю нижнюю часть тела у мужика. А пока у него мысли дойдут до головы, ноги могут дойти до Иридии. А там детина решит поднять на жену руку.

Так что пусть сейчас посидит, испугается как следует, еще больше осознает все – и тогда-то уже сможет встать.

Уже на пороге обернулся и добавил как бы между прочим:

– Жду тебя на мою следующую мессу. И чтобы сидел с женой в первом ряду. Я проверю.

Матеуш испуганно икнул, но перечить не посмел. Хотя по глазам видно было: ой как хотелось!

Я же остановился не просто так, но на всякий случай оставил сигналку. Хотя и сомневался, что мужик рискнет поднять руку: трусом он был изрядным. А распоясался потому, что не встретил отпора от самой Иридии и ее родни. Когда же понял, что за жену не только есть кому заступиться, но и она стала опасной, враз стих.

Но хоть я и был уверен в том, что больше Иридию не обидят, все же решил перебдеть с охранкой. Беспокоился за дуреху. Жалко ее было.