— В меня вселился ледяной дух, — признаюсь я тихонько Дагу солнечным днем, третьим от того, как наш драккар-сани заскользил по божественной глади.
Я редко делюсь с ним — с кем-либо — чувствами, но эти настолько распирают мое тело, что не произнеси я их вслух — сами разлетятся, раня осколками и меня, и окружающих.
— О чем вы, кюна? — хмурится охранитель и присаживается рядом.
Ему не радостно на корабле.
Даг привык к подвижности и вечным перемещениям, к тому, что он — и мы — все чаще порознь с прочими, отдельно, но никак не вместе, не как сейчас — окруженные то ли врагами, то ли друзьями. И что ему есть чем заняться, кроме как выслушивать мои стенания. А сейчас даже лошадей отобрали — позже отправят. Не поухаживать за ними, только если за мной. И оружие нельзя казать — повсюду полотнища трепещут, не повредить бы только на вид плотную ткань.
— Восторг, Даг, я чувствую восторг вот здесь, — прикасаюсь к своей груди и глазам, — Мне нравится эта ледяная пустошь и белизна гор, я вижу будто сотни красок там, где она всего лишь одна, я чувствую биение жизни там, где все мертво… Неужто мои боги покинули меня и оставили на растерзание Северу?
— И Север открыл вам свои объятия…
— Мне страшно.
— Знаю. Но ведь всё лучше, чем оставаться здесь чужой?
Подняла на него взгляд, всмотрелась — вдруг шутит? или просто успокаивает? — но охранитель серьезен.
Вздохнула.
— Разве может лед принять огонь? — получилось хрипло.
— Лед превращается в воду от огня и смешивается с ним, когда гасит. Ни лед, ни огонь, столкнувшись, не могут остаться прежними…
Сглатываю.
Разве могу я ужиться с новым миром? — вот о чем я думала. Ведь совсем по-другому представляла свою жизнь, совсем к другому привычна была — и пребывала в полной уверенности, что смогу остаться со своими взглядами где бы там ни было. Собой остаться, что бы со мной ни происходило.
Но Север менял меня. И мужчина, который стал моим мужем — тоже менял, даже не находясь рядом.
И вот это как раз пугало. Вдруг я изменюсь так, что позабуду себя прежнюю и превращусь во что-то совсем иное, страшное, холодное?
— Я не хотела себе подобной жизни… — вторю своим мыслям.
— Я не буду извиняться за это, моя королева, — слышу жесткое над головой.
Вздрогнула.
Даг уже поднялся одним гибким движением. А я всмотрелась в Эгиля-Ворона и вздохнула. Неужто снова услышал то, что хотел услышать — а не то что я говорила?
Мне вдруг захотелось прямо противоположных вещей.
Объясниться… поделиться со своим мужем чувствами, в намерении наладить наши отношения — будто я доверяла ему и готова была вверить и свою жизнь, и судьбу, как и полагалось по нашим клятвам.
И отвернуться, потому что он чужой. Враг. Он взял меня в жены ради собственных, тайных побуждений, и они точно не были добрыми. Тогда. Сейчас же…
Ох, и в его крови бурлит огонь, сталкиваясь со льдом, мешая мне думать. Мы будто одной на двоих хворью заболели — но только я и чувствую, даже на этом пронзительно ветру чувствую…
— Не извинений хочу, — выталкиваю из себя. И для него неожиданно, и для себя. И так быстро, будто боюсь передумать и замолчать посреди фразы, — Но перестань судить по каждому слову, мой король.
— Я ведь и по поступкам могу…
— А если я буду?
— А разве не делаешь это?
Медлю. Но поясняю все-таки:
— Быть может… я ищу и другие возможности. Быть может… иногда я чувствую надежду.
Он неоэиданно опускается рядом со мной на шкуру. А потом… удивительно, но разворачивается так, как сидел прежде Даг. Защищая меня от ветра. И голос его слегка приглушен, когда спрашивает.
— Надежду на что?
«Женщина, что река, Эсме. Устроит запруду — и все застынет, покроется илом, встанет. Бревна собьются в кучу и переломают каждого, кто подойдет. Разольется широко — поглотит то, что попадется на пути. Обидится, забурлит, утопит утлую лодчонку. Но гордый драккар река выведет в нужную гавань».
Я будто слышу шепот старой Нья на ухо. И ныряю с зажмуренными глазами.
— Что у нас все не закончилось той ночью. И есть чему начинаться.
Вздрагивает. Сердцем вздрагивает, не телом — и ледяной звон от этой дрожи передается и мне.
— Ты бы хотела этого, моя королева?
— А ты бы хотел этого, мой король?
На мгновение мне кажется, что ответит. Но возможный ответ сдувает особенно холодный порыв, выплескивая из мировой лохани крик воронья.
Я резко вскидываюсь и смотрю наверх — ни одной птицы. Зато Ворон достает из-за пазухи трехструнную гигью и кладет мне на колени.
— Возможно… это не даст тебе скучать.
— Я не слишком талантлива в музицировании…
— Я научу.
Смотрю на него с изумлением. Король, умеющий извлекать стоны не только из глоток врагов? Но киваю немного растерянно, и жду, когда мне дадут и смычок. Этого не происходит.
Эгиль щиплет одну, вторую, и смотрит на меня почти с весельем:
— На Севере уходит все лишнее. Зачем гигье смычок, если есть пальцы?
— Мне впору смириться, что северяне и едят руками, и забивают колья?
— И убивают мятежных…
Я хмыкнула. А потом засмеялась.
Потянула на себя струну. И спела почти с вызовом:
Я с мечом кровавым
и копьем звенящим
странствовал немало,
ворон мчался следом.
Грозен натиск воинов.
Пламя жгло жилища.
В городских воротах
яростно я дрался.
Но он не подхватывает вызов. Смотрит лишь вдаль и воспевает странное.
Рун не должен резать
тот, кто в них не смыслит.
В непонятных знаках
всякий может сбиться.
Десять знаков тайных
я прочел и знаю,
что они причина
хвори этой долгой.
Конец первой части
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
СЕВЕРНЫЙ ВЕТЕР.