Мой чужой король

ГЛАВА 4

Легко не было. Лишь поступь у меня была легкая, да намеки, когда я разговаривала с некотороми сопротивляющимися моим указаниям слугами и воинами.

И легко относилась к тому, что шепотки за спиной слышала, и рассуждения, надолго ли я здесь задержусь. Слишком чуждая этим местам. Ведь даже ярлы все сплошь северяне — может не с самых краев, кто-то и поближе к солнцу родился, но всех их объединяла родовая способность выживать в ограничениях льдом и любовь к белому.

И верность Ворону, который дал им возможностей больше по сравнению с любым из прежних королей.

Зато меня мучало множество вопросов.

Кто построил Сердце Ворона? Какой великий создатель? Ведь не было у меня ощущения, что даже сильный король мог осуществить столь грандиозный замысел. О чем говорил предводитель ледяного племени, и зачем на самом деле Ворон выбрал меня в жены? Что за темнота за этими с виду понятными действиями, пусть и неожиданными?

Никто ведь не ожидал. В замке мое появление было воспринято не просто с отрицанием, но с удивлением. Эгиль, как казалось, вовсе не был намерен жениться или оставлять потомство — даже ни об одном бастарде короля я за все это время не слышала, а в его возрасте таких должно быть уже немало.

Берегся.

Вот только от чего?

И от чего не предпринял разумный и понятный шаг, взяв в жену ту же Фрид, которая, как выяснилось была дочерью одного из дальних соседей, что едва ли не с детства жила здесь, воспитываемая женами ярло. А потом из воспитанницы стала просто наложницей — и не роптала ведь… Хотя что я об этом знаю? Вполне возможно, в девичьем сердце, как и в глазах окружающих, жили определенные мечты и ожидания.

Только они все были пресечены появлением рыжей колдуньи.

Впрочем, мне не впервой смешивать с таяющим льдом чьи-то планы. Потому я решила пока не уделять время тому, на что не смогла бы ответить с налету, а сосредоточиться на более насущных вопросах. Не вызнавала у короля о причинах, а лечила симптомы.

Нам всем предстояли два месяца в ледяном плену, когда даже самые отчаянные не решаются покинуть надежные стены — разве что ради того, чтобы вдохнуть колючий воздух — и потому стараются завершить все дела и ссоры прежде. Совсем не радостно остаться взаперти с тем, с кем ты кровно повздорил накануне. Или выяснить, что забыл что передать или получить из внешнего мира как раз тогда, когда вороны спрячутся в своих гнездах у самых замковых пиков.

Потому и коронацию отложили немного, я сама дала такое указание. Не сбиваться с ног, подготавливая роскошный пир и граня сверкающие камни, размер и цвет которых оставался пока для меня неизведанным. Отложила, и встретила полное понимание и одобрение со стороны тех, кто имел к тому отношение. Ворон тоже был доволен. И почему-то его довольство ощущалось особенно тепло. Хоть я все еще не чувствовала его… а может и не должна была?

Это также стало одним из поводов для размышлений, но как и прочие я решила его отложить. Пусть с каждым днем мне все чаще казалось, что то был лишь надуманный морок, рассеивающийся теперь под порывами северного ветра. Ну в самом деле, разве можно чуять другого человека словно запахи и звуки этого мира?

Сегодняшний ужин в совсем пустынном зале — на охоту отбыли почти все мужчины — также прошел в размышлениях. Разговаривать особо не с кем было, да и не о чем. Потому я продумывала различные новшества, прикидывала, что еще необходимо сделать до того, как замок перейдет на осадное положение и молча ела похлебку, которую поставили передо мной служанки.

С этими же мыслями я засыпала.

А проснулась резко, в ночи… совершенно не понимая, что именно меня разбудило.

Посторонний звук? Когда смерть бьется в запертые ставни, привыкаешь к разным звукам.

Скрип? Запах?

Несколько мгновений у меня заняло глубоко втянуть в себя окружающее пространство и понять, что проснулась я от внутреннего укола. Как будто среди общего тревожного пламени, что сопровождало меня всегда — а как по-другому в моем случае? — вдруг вырвался сноп от подкинутой сухой головешки.

Лучина, горевшая подле меня ночью, не освещала темные углы. Я накинула поверх сорочки плотное домашнее платье из добротной шерсти, мягкие сапожки, жилет, подбитый мехом, и перекинула огонь на небольшой ручной факел, с которым уже обошла и спальню, и прочие комнаты выделенных мне покоев, разгоняя тьму.

Прислушалась к ночи.

До рассвета было еще далеко, как и до того момента, как в замке все начнут просыпаться. Может кошмар приснился, а я не запомнила?

Качнула головой и решительно отворила дверь в темный коридор. Только в конце чадил факел — давно пора заменить, уж больно изогнут он казался и стар, вот и больше раздражал своим гудением и дымом, чем свет давал.

Я постучала в соседнюю дверь, где Даг спал, но ответа не получила… и толкнула её, уже понимая, что охранителя там нет. В этом не было ничего странного — у Дага были и свои потребности, и своя жизнь, и даже свои тайны, в которые он меня не посвящал — но которые во многом были связаны с тем, чтобы вызнать побольше ради помощи мне. У него также была полная уверенность, когда меня можно оставить одну, а когда — нет.

И потому меня не должно было вроде бы напрячь его отсутствие… но внутри зазвенела сталь, а на губах вдруг проявился сладко-железный вкус.

Я перехватила факел поудобнее, а во вторую руку нож взяла, который мне уже сделать успели — и он теперь стал для меня столь же частым спутником, как и охранитель.

Сердце гулко ударилось о грудную клетку и тут же застучало спокойно и размеренно, повинуясь мысленному приказу.

Выглянула снова в коридор и всмотрелась в темноту — всеми чувствами всмотрелась, вышептывая полог заклинания и пытаясь проявить то, что проявленным быть не может просто так. А затем шаг, другой, все убыстряясь, пошла вперед, ведомая инстинктами, в поисках охранителя…

Эти же инстинкты заставили меня замереть в какой-то момент. Застыть, что камень этих стен, и к ним прижаться. Меня обожгло горечью угрозы и опасности, и я едва всхлип подавила, настолько явственно поняла: проявлю себя — умру. Даже кричать и звать на помощь опасно — как и бежать.

Но ведь стены сквозь проходить я не умею…

Замираю, не дыша, чувствуя приближающиеся осторожные шаги как раз со стороны моих покоев, а дальше — все ускоряющиеся — и пусть это глупо, по-детски, но зажмуриваюсь, как будто от того, что никого не увижу, меня также сумеют потерять.

И в этот момент на меня наваливается мгла. Я даже вдыхаю её — беспросветную и плотную, темным крылом впечатывающую меня в древний камень… и оставляющую невидимой для теней, пришедших меня убить.

Те текут мимо — люди? нелюди? — я же выжидаю еще какое-то время и только когда завеса приподнимается снова и дает мне двигаться, потихоньку отодвигаюсь прочь и бесшумно, как я надеюсь, иду назад, в надежде спрятаться в своих же покоях.

Дагу я мертвой вряд ли помогу, да и моя спальня — не слишком надежное место, но это хотя бы шанс… а вот о том, что собственный дом стал опасен для кюны думать не буду. Это настолько нарушает равновесие и в мире богов, и в мире людей, что ударит по убийцам тяжелым молотом… только и мне к тому моменту будет все равно.

Я не успеваю.

Не так много фатов остается, когда меня настигает чужая пятерня и швыряет куда-то в сторону.

Теперь уже можно орать и визжать, ножом размахивать и факелом, попадая в чужую плоть и уши — да только все это мигом глушит какой-то проход, затхлый и мрачный, которого я и не предполагала возле собственного жилья.

По-видимому — тайный, но не для всех. Кто-то о нем знает. И этот кто-то тушит и факел и мои крики, выхватывает нож, а потом волочет в темноте — а может их двое? Или то гигантский многорукий паук? — сквозь паутину и неявный шум ворочающихся камней, тащит куда-то, несмотря на мое сопротивление, несмотря на то, что я очень… очень хочу жить.

И выталкивает через что-то узкое и холодное, выталкивает… наружу?

Я нутром осознаю, как-то сразу и всеобъемлюще, что я — на стене замка. На том приступке, что в нескольких местах опоясывает каменную махину.

Приступке шириной с мою ступню, с которого двинься — пропасть и смерть.

И ветер рвет жилы, пытаясь отодрать мои пальцы, вцепившиеся в трещины, оторвать мою щеку, примерзшую к стене…

Я кричу… но если кто меня и услышит глубокой ночью, снаружи, так это мои убийцы, что давно уже исчезли.

Я не могу ни нащупать ту дыру, из которой меня выпихнули, ни увидеть чего-то или кого-то. Глаза застилает пелена, тело коченеет в считанные мгновения, горло уже забито спазмом…

Хель, неужто именно такая смерть способна тебя развлечь?

— Кюна!

Мне это мерещится.

— Кю-ю-юна!

Меня зовут сверху. С какого верха? Там разве что кусок стены крепостной, но кто бы там прогуливался ночью кроме тех, что жаждет моей смерти?

— Дайте мне руку!

Чтобы победить гул в моих ушах и рев ветра нужно связки сорвать… и он это делает.

Я узнаю голос — ярл Клепп. Наверняка ему нужна моя рука, чтобы я за жизнь цепляться перестала…

— Поднимите руку! Я вытяну — обещаю!

Ярл Клепп? Тот, кто первый меня возненавидел, еще до того, как прочие прознали про мое существование?

Клепп, чей даже взгляд нес угрозу?

Ярл, который…

Сила большая, чем я сама, выталкивает наверх и руку, и пальцы, и их тут же хватают…

И верно тянут. Рывком, больно, ударяя мое уже почти безвольное тело об острое крошево, переваливая в спасительную каменную полость…

Я вцепляюсь в твердое тело ненавидящего меня мужчины и хрипло выстанываю свой ужас.

— Тише-тише, — тяжелая мужская рука прижимает к своей груди голову, — Все закончилось, кюна… Все закончилось.