— Когда твой свадебный обряд справим?
— Когда не только на Перевал, но и в вашу душу весна придет… Или когда вы мне пообещаете, что не сорветесь неожиданно с места.
Даг говорит спокойно и деловито, как и всегда. И смотрит спокойно — без укора или ожидания. Наверное, тем он и приглянулся мне — спокойствием, уверенностью и правдой хоть в ответах, хоть в вопросах. Потому и я с ним не скрываюсь:
— Ни одна женщина этого не пообещает — будь она колдунья или жена короля.
— А вам бы стоило… — кивает он на мой пока плоский живот, но я останавливаю его жестом.
— Это тебе следует заняться своей жизнью. Если же мне понадобится услуга… как и любой воин, семейный или нет, ты встанешь на защиту своей королевы.
Прикипел Даг ко мне, видела. Привык всегда передо мной и, в то же время, в моей тени. Но пусть мне будет не хватать родного плеча рядом, его и самого вскоре начнет тяготить обязанности личного охранителя — уж слишком пламенно смотрят влюбленные друг на друга. Да и не бывает таких охранителей у королев — у них в распоряжении все войско. И каждый готов сложить свою голову и на мои колени, и под чужой меч, защищая меня.
Каждый в крепости уже принес мне клятву верности на большом дворе…
— С радостью приглашу на пир… как только приведу в порядок дом, кюна, что вы щедро мне отдали, — будто нехотя, но, в то же время, с потаенным радостным ожиданием, промолвил Даг.
— Ты заслуживаешь всех домов округи, — улыбнулась. — Они, пустые, будто и ждали жителей Черного замка.
Ястребиная крепость оказалась большой, добротной и малонаселенной. Здесь жило несколько ярлов со своими воинами и семьями, ремесленники, слуги, торговцы — но последние временно. А всё остальное будто и правда нас дожидалось… Целый этаж главного дома, предназначенный для королевской четы, многочисленные помещения, каменные и деревянные дома за укрытием крепостных стен. Жадно вобрали они в себя каждого, кто пришел унылой, покрытой инеем вереницей повозок, коней и надежд… И продолжали вбирать.
До крепости то коровы доходили, то табун великолепных лошадей, то воины для усиления защиты, то диковинные сокровища — всё по распоряжению Ворона с разных краев. И каждый раз я вздрагивала в надежде, что ворота впустят не только нужное и полезное… Может хоть весточку? Но распоряжения Эгиль отдал, как выяснилось, давно, а новых сведений о моем муже не поступало. Уже два лунных цикла. И не возвращались гонцы, отосланные к Сердцу Ворона. С той стороны тоже никто не казался…
Потому вместе с новой жизнью внутри меня еще и тревога и страх расцветали.
Кажется, Даг поймал их отголоски в моих глазах:
— Уж что я понял об Эгиле — Вороне, так это то, что он всегда выполняет задуманное, — заявил мне успокаивающе. — Вы еще встретитесь, кюна, когда придет время и судьба…
Кивнула. Время и судьба… На Севере время будто растянулось и не подчинялось никаким богам и помыслам, только собственным желаниям. А норны, плетущие нити судьбы для каждого живого существа, и вовсе позабыли про то, как плотно, еще до моего рождения, были связаны наши с Эгилем шерстяные пуповины.
И пусть повсюду раскрывала свое сияние весна, восстанавливалось сообщение и торговля, деревья уже не пугали своими вымершими остовами на фоне беленого снега, и с моря пахло солью, а не льдом… Вот только сложные переходы, горы, запутанные дороги и большие расстояния между поселениями делали каждую весточку долгожданной, каждого гостя — неожиданным, а каждый день ожидания — бесконечным.
Где ты, мой король?
Ястребиная крепость прильнула одним боком к скале над морем, с другого была надежно защищена хвойным, необыкновенно пахнущим лесом, а еще с двух — более пологим склоном с луговыми выпасами и широкой дорогой, долго и криво спускавшейся к одной из долин и небольшому порту, где располагались и боевый драккары, и рыбацкое поселение — все принадлежавшее Ворону. Оттуда каждую седмицу шли до нас нас обозы с рыбой и морскими дарами, которые в специальном отроге сушили, вялили и солили. Через порт же шли прочие дороги, и из хозяйственных книг и разговоров с ярлами я узнала, что здесь была весьма налажена торговля и обмен на хвойные стволы, смолу, которую использовали для лодок, а также крашеную шерстью и пушнину от наших мастериц и скорняков.
Добротное хозяйство, в котором я тут же разобралась и была вовлечена в ведение. Место, которое я тут же полюбила за его живописность. Дом, который сразу меня принял, и люди, что смотрели на меня открыто и с некоторой долей восторга и гордости, что у них такая королева. Даже слава колдуньи мне на руку сыграла — тут уж Криста и другие жены пришедших ярлов постарались, поведав, сколь сильны мои целительские свойства и сколь далеко и глубоко видит сердце.
Я никогда не чувствовала себя столь близкой к счастью. И если бы не беспокойство об оставшемся за снегом короле, ложилась бы спать каждый вечер со счастливой улыбкой. А так… и полночи могла провести, вжимаясь в слишком большой для одной меня тюфяк.
Неужто не вернется? Или вовсе сгинул? Или решил, что не нужна я ему более?
Отогнала прочь темные мысли — ничем это не поможет ни Ворону, ни мне.
Я должна в него верить, верить в то, что он понимал, что делает. Что справится — пусть не с замком, а с колдовством. Выстоит. Что отправил меня прочь не потому, что побоялся не совладать с желанием убить ради власти, а защищая. Что жив… Ведь чувствовала я это. Чувствовала!
В конце концов разве не убедилась я, что Хеймдалль передал Ворону дар предвидения? Иначе как бы еще он мог еще тогда, целую жизнь назад, предусмотреть, насколько именно мне понадобится Ястребиная крепость? И подарить её в качестве свадебного дара колдунье. Как бы ему удалось согнать сюда столько людей и полезностей, превращая это место почти что в процветающий город? На выпасах уже началось строительство с моего разрешение, а внутри крепостных стен бурлила жизнь, до которой даже в долинах далеко было. Откуда бы ему понимать, что не принесу я дар новой жизни на круге из рун — потому что понесла еще тогда, когда мы были друг с другом последний раз… в день, когда Скьёльд появился в Сердце Ворона?
А то, что я его не чувствую, не слышу… так верно, стоит просто громче кричать, чтобы услышал он…
Вдохнула побольше воздуха и запела, стоя на самой высокой башне и глядя на угасающее солнце.
Тревожный сон меня терзал, уставшего за день.
Всю ночь и вечер я летал, парил на высоте
С ветрами вместе над холмом знакомым и родным
Где мать, отец и дом родной под снегом зарыты.
Я у порога теперь стою, кругом шумит толпа.
Весенний день идёт к концу и ярмарка пуста.
Старик седой и молодёжь смеются и поют.
И на широкий вольный холм дары свои несут.
Кругом соседи, ребятня, родня и отчий дом.
Смотрю на камень близ себя и верится с трудом.
Лежит он здесь сотни лет, привык к дождям и ветрам.
Широкий холм его хранит, не даст забыть и нам.
Но мой полёт не просто так свершился в эту ночь
В награду камень мне послал рассвета дочь.
Она — лицом и телом белая как снег.
Из тени камня приплыла с оружием в руке.
И бросив меч к моим ногам склонилась мне на грудь.
"О милый, я тебя по прежнему люблю!"
Уж я её любил, ласкал на зависть всем в эту ночь.
Цветок огня, мою любовь, холмов долинных дочь.
Мы слились с ней в одно не помня ни о чём
Очнувшись тихо застонал я с криком петухов
Открыл глаза- о боже мой! Но где же милый свет?
Я далеко за пеленой, холмов в помине нет….