Моменты

Глава 12

Зазвонил телефон, выдергивая Элизабет из крепкого сна. Дотянувшись до трубки, она посмотрела на часы.

— Алло?

— Ах, дорогая, наверное, я звоню слишком рано, да? — раздался голос Алисы.

Часы показывали половину седьмого.

— Да все нормально, — ответила Элизабет. — Как раз сейчас должен был зазвонить будильник.

— Знаешь, почему я не перезвонила через два часа? Просто не было ничего важного, что стоило бы сообщать.

Элизабет приткнула подушку к спинке кровати и уселась удобнее.

— Ладно, я тебя прощу… но только если ты не собираешься сообщить, что передумала приехать.

— Вот потому-то я и звоню. — Алиса помолчала. — Мне не хочется, чтобы ты поднимала шум по этому поводу. Я довольно долго думала, прежде чем дать согласие, и хочу это сделать.

— Мне уже не нравится, как ты говоришь. На что, собственно, ты дала согласие?

— Ну, у Эрни ушла еще одна официантка и…

— Нет, ты этого не сделала! — простонала Элизабет.

— Ну, работать буду неполный день. Я ему сказала, что не хочу пропускать встречи в карточном клубе и церковный хор тоже, так что он согласился отпускать меня по вторникам и четвергам. А еще он согласился сократить мой рабочий день, и я не потеряю ни доллара из социального страхования.

— Если ты нуждаешься в деньгах, то я бы могла…

— Только не смей снова посылать мне чек! Я же тебе говорила, что и так отлично обхожусь. Мое возвращение на работу с деньгами никак не связано. Просто мне приятно, что снова появится какое-то занятие.

Амадо простонал во сне, перекатился на другой бок и положил голову на колени Элизабет.

Элизабет очень расстроилась, и не только из-за того, что не сможет показать Алисе долину Напа весной. Весь последний месяц она ощущала почти непреодолимую потребность повидаться со своей бабушкой. Она даже лелеяла надежды снова попытаться уговорить ее перебраться в Калифорнию.

— Как я понимаю, просить об отпуске на пару недель слишком рано?

— А почему ты хочешь, чтобы я поехала к тебе сейчас, а не летом? Есть какая-то особая причина?

Вопрос мог показаться довольно простым. Но то, что осталось невысказанным, стремительно кольнуло сердце Элизабет.

— Нет, ничего особенного…

Что ж, она все поняла. Беременна она не была. Семь месяцев попыток — и ни малейшего намека! Ей бы следовало рассказать Алисе о назначенной у нее через две недели встрече в Сан-Франциско с врачом, но она не хотела, чтобы об этом узнал Амадо.

Свободной рукой Элизабет смахнула волосы с его лба. Он негромко пробормотал что-то и поглубже зарылся в ее колени.

— После праздничной рекламной кампании оптовые торговцы прямо-таки выламывают двери винного завода. А пара из них пыталась добиться, чтобы Амадо заключил с ними монопольные контракты, — при этом воспоминании она улыбнулась. — Но он проявил мудрость и отказался.

— Благодаря тебе и Майклу, — пробормотал Амадо.

— Мне очень понравилась реклама, которую ты сделала на Валентинов день[5], — сказала Алиса. — Ну, тот сюжет с пикником. Просто прелесть. А особенно мне понравилось, как ты его завершила, ну, с этой парочкой в ванне.

— Мы не были уверены, что цензоры позволят нам сохранить этот кусочек, но все прошло как по маслу. Думаю, в тот день они были так поглощены очередным телесериалом, что на нас у них просто не осталось времени.

— А как отношения с Майклом?

— Получше. Но это, по всей вероятности, из-за того, что он проводит много времени на новой винодельне в Модесто и видимся мы редко.

— Чепуха! Я всегда знала, что стоит ему избавиться от своей скованности — и он полюбит тебя так же, как и все мы.

— Ты торопишься с выводами.

Одно лишь то, что они с Майклом не проявляли открытой враждебности друг к другу, еще не означало, что они стали друзьями. Их отношения напоминали перемирие между боевыми действиями. Они держались друг с другом подозрительно и настороженно.

— И потом, мне именно такая работа и нужна, чтобы побольше шевелиться.

В голосе Алисы отчетливо слышалось возбуждение.

— Смотри только, не переутомляйся, бабушка. Я люблю тебя.

— И я тебя тоже люблю, моя дорогая.

Элизабет повесила трубку. И в тот же миг Амадо, перекатившись на бок, заключил ее в свои объятья.

— Ты так и не смогла уговорить Алису приехать?

— Угу. Я уже начинаю думать, что никогда больше не увижу ее.

— Знаешь ли, я не вижу причины, почему бы тебе не сесть в самолет и самой не слетать туда.

Элизабет окаменела, но взяла себя в руки и непринужденно сказала:

— Я даже могла бы и тебя с собой прихватить, как только почувствую, что с новым планом для осенней рекламы все в порядке.

Элизабет с Алисой уже обсуждали, как они будут обставлять предполагаемые визиты домой. Если Амадо не мог поехать с ней, исчезнуть на неделю не составляло труда. А Алиса оставалась бы в Фармингэме и отвечала бы на телефонные звонки. А после нескольких поездок Элизабет убедила бы Амадо, как ей тяжело разлучаться с ним.

Амадо передвинулся, скривился от боли и опустился на спину. Элизабет приподнявшись на локте, посмотрела на него сверху вниз.

— В чем дело?

— Да просто судорога, — он провел рукой по груди. — Я, должно быть, потянул мышцу вчера, когда ходил с Тони по полям.

— Хочешь, я тебе ее помассирую?

Он одарил ее плотоядной улыбкой.

— Я был бы идиотом, если бы отказался от подобного предложения.

Элизабет игриво шлепнула его по руке.

— Перевернись.

— Это не в спине, — он провел по груди рукой. — Вот здесь.

Элизабет приподнялась на колени и принялась массировать грудные мышцы.

— О-о-о-о, — протянул он. — Да, вот так, — и минуту спустя добавил: — Думаю, немного пониже. — Элизабет перешла к его талии. — Еще через минуту он сказал: — У тебя просто волшебные пальцы. Не могла бы ты теперь перейти еще чуть-чуть ниже?

Она засмеялась.

— А я как раз собиралась прочитать тебе лекцию о том, что нельзя так перегружать себя.

Он потянул ее на себя, и она оказалась верхом на нем.

— Напротив, — сказал Амадо. — Впредь я, конечно, буду работать еще усерднее. Мне и в голову не могло прийти, какая ты отличная медсестра.

Элизабет стянула ночную рубашку и принялась медленно покачивать бедрами, ритмично двигаясь навстречу его восставшей плоти. Амадо взял ее груди в ладони и большими пальцами начал ласкать соски. Потянувшись губами к ложбинке между ее грудей, он вошел в нее, и Элизабет, откинув голову назад, удовлетворенно вздохнула.

Еще через несколько минут Амадо участил ритм, и она поняла, что он вот-вот достигнет оргазма. Она пылко молилась про себя, чтобы на этот раз они зачали своего ребенка. Ребенка, который объединит их навечно.

Спустя месяц Элизабет сидела в кабинете врача, где полчаса назад ее оставила медсестра, откровенно солгав при этом, что, мол, врач придет «через минуту».

Она достала из сумочки брошюру «Бесплодие и его лечение» и принялась в очередной раз изучать ее. Раньше она и представления не имела о своем женском организме. Элизабет не могла припомнить, чтобы она когда-либо слыхала в Фармингэме хоть об одной бездетной семейной паре. Но вообще-то о вещах подобного рода люди не распространяются своим соседям.

В комнату вошел доктор Стил, погруженный в изучение папки с ее историей болезни.

— Как вы себя чувствуете, миссис Монтойя? — спросил он.

Его вопрос прозвучал слегка странно, учитывая причину ее появления здесь. Тем не менее она ответила:

— Прекрасно.

По дороге к письменному столу доктор слегка похлопал ее по плечу. Он все еще и не взглянул на нее толком.

— Как сказала вам моя медсестра, мы получили результаты рентгена.

Время, которое провела Элизабет в ожидании этого момента, казалось ей вечностью. Ее руки вцепились в подлокотники кресла, пальцы зарылись в плюшевую материю. Если бы только доктор Стил не решил в последний момент взять короткий отпуск, она бы получила эти результаты еще неделю назад. Однако все — от лаборантов до рентгенолога — не желали сообщить ей хоть что-нибудь и настаивали на том, что ей-де следует услышать «новости» от своего врача.

— Боюсь, что это даже хуже, чем я поначалу подумал, — он перелистал страницы ее истории болезни. — Обе трубы полностью заблокированы. Конечно, мы не можем знать, насколько сильно, пока не проведем исследования, но я подозреваю, что нам не понравится то, что мы обнаружим.

Элизабет вздохнула, пытаясь избавиться от кома, застрявшего у нее в горле.

— Давайте рассмотрим наихудший сценарий. Предположим, что сделать ничего нельзя… какие у меня тогда остаются варианты?

Он швырнул ее папку на стол.

— Не люблю делить шкуру неубитого медведя. Я считаю, что проще сохранять оптимистический взгляд, если мы поведем этот процесс не спеша, шаг за шагом…

Внутри Элизабет стала закипать ярость. Если бы доктор Стил назначал плату за свои штампованные поговорки по той же ставке, что и за свое врачебное мастерство, то он мог бы удвоить доходы. Да как же мог мужчина, зарабатывающий себе на жизнь с помощью несчастных женщин, быть так чертовски высокомерен с ними?

— К дьяволу этот оптимистический взгляд, доктор Стил. Я желаю знать, каковы реальные шансы на то, что я когда-либо смогу забеременеть.

Он свирепо посмотрел на нее.

— Судя по тому, что я вижу, потребовалось бы медицинское чудо, чтобы вы забеременели. Но даже и тогда я был бы удивлен, если бы вы смогли доносить плод до положенного срока.

— А это почему?

— Ваша матка чрезвычайно.

— Так в чем же тогда смысл дополнительных анализов?

Она не нуждалась в деталях: самих этих фактов было достаточно, чтобы лишить ее сна.

— Ну, что я могу сказать? Бывают и чудеса.

Для этого потребовалось немалое усилие, однако Элизабет все же удалось взять свою сумочку и выбраться из кресла, не дав ему увидеть, как сокрушило ее это сообщение.

— Я не верю в чудеса, доктор Стил.

— Со временем вы измените свое мнение. И когда это произойдет, я к вашим услугам.

Элизабет, поколебавшись, предпочла поступить так, как однажды в классе говорил один из ее учителей: тот, кто первым повышает голос, проигрывает спор.

— Надеюсь, вы обзавелись коньками? — спросила она ангельским голоском.

— Прошу прощения?

Она была слегка огорчена, что он такой умный, не сделал выпад первым.

— Ну знаете… чтобы воспользоваться ими, когда ад покроется льдом.[6]

Когда Элизабет в тот день вернулась домой, Консуэла сказала, что Амадо уехал в Модесто разобраться кое с какими проблемами, которые возникли с установкой новых резервуаров из нержавеющей стали для ферментации. Он просил передать ей, что, по всей вероятности, останется там на ночь. Элизабет около часа проблуждала по дому, а потом отправилась погулять в виноградники, надеясь, что ее как-то отвлечет красота просыпающейся от зимней спячки земли. Но все оказалось бесполезно. Она не могла думать ни о чем, кроме ребенка, которого никогда уже не будет держать в своих руках.

Ах, если бы ребенок не олицетворял надежды Амадо на будущее!

Она заставила себя открыть глаза и отогнала эту мысль, которая лишала Элизабет способности действовать. Надо что-то предпринять, и как можно быстрее, чтобы не завязнуть в трясине своего горя. Есть лишь одно убежище, ее давний надежный оплот, — работа. И если она сумеет забыться, то, возможно, дотянет до конца дня, не сломавшись окончательно. Элизабет сказала Консуэле на случай звонка Амадо, где она будет, и отправилась в свой кабинет на винном заводе.

Она уже потеряла всякое представление о времени, когда услышала стук в дверь. Элизабет подняла взгляд и обнаружила, что за окнами уже темно.

— Войдите.

Майкл просунул голову в комнату.

— А я думал, что это Амадо, — сказал он.

— Он в Модесто.

— Ну да, знаю, но когда я увидел свет, мне пришло в голову, что он все-таки решил вернуться домой сегодня, — он попятился, чтобы уйти. — Извините, что потревожил вас.

— Подождите, — сказала она, сама удивляясь своей просьбе. Впрочем, она понимала, что ей необходимо побыть с кем-то, и тут уж не до выбора. — Я хотела бы поговорить с вами, если у вас найдется минутка.

— О чем?

Прекрасный вопрос.

— О винном заводе.

Майкл мельком посмотрел на настенные часы за спиной у Элизабет.

— Тогда нельзя ли побыстрей? У меня встреча в половине восьмого.

Она могла бы предположить это и сама. Сплетники на винодельне утверждали, что по уик-эндам Майкл редко обходится без свидания. Элизабет потянулась и посмотрела на часы. Было уже семь.

— Ну, это можно сделать и в другой раз.

Он нахмурился.

— Если это важно, то я мог бы…

— Нет… все нормально. Это терпит.

Но Майкл все-таки вошел в комнату. С нехарактерной для него мягкостью в отношении нее он сказал:

— Позвольте уж мне об этом судить, хорошо?

Боже мой, да неужели она настолько плохо выглядит?

— Я не нуждаюсь в вашем участии, — огрызнулась она. — А теперь почему бы вам не убраться отсюда и не заняться своими сверхважными делами?

Он подтянул стул, перевернул его спинкой наперед и уселся.

— Мое участие к вам? — Он покачал головой — Вот уж нет, даже если бы вас вымазали медом и привязали к муравейнику.

— Забудьте, что я вообще что-нибудь говорила, хорошо? Я могу выяснить, что мне нужно, и у Амадо.

И она отвернулась к письменному столу. Но Майкл ухватил подлокотник ее кресла и повернул ее назад, лицом к себе.

— Послушайте, и вам, и мне понятно, что отношения между нами не улучшились настолько, чтобы вы сочли бы необходимым поговорить со мной, если бы не считали это важным. Так что почему бы вам просто не сказать, что бы там ни было у вас на уме?

— Я регулярно общаюсь с вами.

— О да, время от времени вы мимоходом бросаете: «Доброе утро, Майкл», или: «Не видали ли вы Амадо?» Был даже разок-другой, когда вы со мной попрощались при уходе. Едва ли это можно считать регулярным общением.

— Вы, видно, думаете, что исчерпали свои возможности добиться чего-то большего.

— А почему это я должен чего-то добиваться? Ведь это вы считаете, что мы должны подружиться.

— Убирайтесь отсюда. Я слишком занята, чтобы играть с вами в эти дурацкие игры.

— Ну, теперь вы по-настоящему возбудили мое любопытство, — он скрестил руки поверх спинки стула и оперся о них подбородком. — Что, проблема с кем-то из оптовиков?

Несколько недель назад, когда в работе над рекламной кампанией возникло временное затишье, Амадо попросил ее ознакомиться с их системой распределения продукции. Это был не слишком тактичный толчок к тому, чтобы, как надеялся Амадо, она со временем стала принимать участие в деловой части их производственного процесса. Амадо также сказал ей, что Майкла он проинформировал и она может обращаться к нему с вопросами. Но пока она совсем ничего не знала, даже не могла квалифицированно задать вопрос. Подыскивая, что бы такое ему сказать, Элизабет уцепилась за первое, что пришло в голову.

— Да мне просто было интересно, как вы относитесь к намерению Амадо купить этот виноградник, который он на прошлой неделе отыскал в Хилдсберге.

— А какая разница, как я отношусь, что это меняет?

— Он к вам прислушивается.

— Понятно. — Майкл склонил голову набок и принялся внимательно разглядывать ее. — А не может ли это означать, что вам его идея не нравится, и вы рассчитываете, что она не нравится и мне, и в итоге вы могли бы убедить меня уговорить его изменить намерения?

— Я беспокоюсь о нем, — здесь она в первый раз вложила в слова чувства. — Он просто как ребенок, у которого вдруг оказалась масса кубиков. А он все надстраивает, надстраивает верхушку, забывая, что если не расширить основание, то вот-вот рухнет все сооружение.

— И мне, стало быть, надо поверить, будто это вас беспокоит, даже при том, что всю недвижимость в Модесто он записал на ваше имя?

Элизабет метнула в него брезгливый взгляд.

— Вам когда-нибудь надоест думать обо мне самое дурное?

— Вряд ли. Это так же легко, как дышать.

— Извините, что напрасно отняла у вас время.

Но он и не собирался уходить.

— Ну а теперь не хотите ли сказать мне, что же на самом деле вас беспокоит?

Это меткое и проницательное замечание застало ее врасплох.

— Нет, — сказала она.

— Почему же нет? Вы вряд ли можете пожелать более беспристрастного слушателя.

Горе заполняло ее, и Элизабет уже думала, что вот-вот взорвется от необходимости поделиться им с кем-нибудь. Но только не с Майклом. С кем угодно, но не с ним!

— Это личное.

Когда Майкл услышал страдание в ее голосе, насмешливая искорка исчезла из его глаз.

— У меня такое ощущение, что я должен перед вами извиниться. Вас явно что-то тревожит. Я не имел никакого права изводить вас подобным образом.

Элизабет могла вытерпеть его оскорбления, но не его доброжелательность. Горе навалилось всей тяжестью, стало трудно дышать, слезы увлажнили глаза.

— Если вы немедленно не уберетесь отсюда, то наверняка опоздаете.

— Ну, это не в первый раз.

Элизабет еле сдерживала рыдания.

— Нет, я этого не хочу. Пожалуйста… ну, уйдите же.

— Хорошо. Если вы так уверены… — Он встал и побрел к двери. Стоя к ней спиной, он сказал: — Знаете ли, вы сделали почти невозможными и наши прежние отношения.

— Это почему же?

Он повернулся и посмотрел на нее.

— По-моему… кажется, вы мне начинаете по-настоящему нравиться.

— Это пройдет. Потерпите пару дней.

Майкл взглянул на часы на приборной доске пикапчика, когда притормаживал перед своим домом. Он уже ни под каким видом не успевал на вечеринку. В обычной ситуации не имело бы значения, если бы он немного опоздал, но сейчас намечался этакий загадочный вариант, когда всем необходимо явиться вовремя, а потом битый вечер ломать голову над тем, который же из присутствующих совершил убийство.

Однако за минувший час он как-то растерял веселое настроение и с удовольствием остался бы дома, однако его отсутствие испортит пирушку остальным. В конце концов, ведь и он может оказаться убийцей, что тогда?

Спустя четверть часа он снова сидел в своем пикапе, одетый в собственный вариант костюма старого морского волка: морской бушлат и шапочку яхтсмена.

И тут он увидел, что по дороге в Сент-Хелену навстречу ему движется «мерседес» Элизабет. Майкл помахал, но они разминулись так быстро, что он не был уверен, заметила она его или нет. Его охватило мощное и совершенно неожиданное желание развернуться и прокатиться следом за ней до дома. От их недавнего разговора в этот вечер у него осталось ощущение незавершенности.

Внезапно осознав, что за минувший месяц его чувства в отношении Элизабет претерпели разительные перемены, Майкл нахмурился и попытался разобраться в причинах этого. Так когда же и почему изменилось его мнение?

А потом его осенило: ведь он больше не видел Сюзан, когда смотрел на Элизабет. Сейчас, оглядываясь назад, он не мог понять, почему она напомнила его первую любовь. Они совсем разные, во всяком случае в том, что имело значение. Хотя волосами, глазами и даже фигурой Элизабет походила на Сюзан, это было чисто поверхностным сходством.

Майкл всегда гордился своей способностью воспринимать людей не по их внешним данным, а по сути. И теперь он был просто поражен, обнаружив, сколь быстро рвался вынести суждение, если дело касалось Элизабет.

И все потому, что она, видите ли, напомнила ему Сюзан.

Господи, да неужели он никогда не освободится от ее влияния?