Моменты

Глава 21

Элизабет перебирала в пальцах нитку отборного японского жемчуга, подаренного ей в это утро Амадо по случаю сочельника. Она была удивлена и довольна, вспоминая и о том, что испытывала, когда он делал ей прочие дорогие подарки.

Каждое утро она просыпалась с надеждой, что предстоящий день принесет хоть чуточку счастья, что ее чувство вины и тоска потеряют свою остроту, сердце больше не будет так сильно болеть.

Она была измучена постоянным напряжением, но ей приходилось через силу улыбаться. А хуже всего видеть Майкла и его взгляд, которым он провожал ее. Он больше не насвистывал, не мурлыкал какую-нибудь мелодию, не напевал себе под нос, нет, он просто бродил по винодельне в задумчивом молчании. Он не избегал Амадо, но их отношения изменились.

Амадо тревожила эта перемена и как-то он признался Элизабет, что боится, уж не попал ли Майкл в неприятность с какой-нибудь женщиной. Она не знала, смеяться ей или плакать.

И точно такой же была ее реакция, когда он подарил ей эту жемчужную нить. Амадо сказал, что дарит ей это ожерелье пораньше, потому что жемчуг очень хорошо подойдет к ее красному платью, которое она хотела надеть в этот день на вечеринку у Хендерсонов. Сама же Элизабет была убеждена, что подлинная причина, по которой он преподнес ей этот подарок заранее и наедине, в большей степени связана с беспокойством Амадо в отношении реакции его дочерей, нежели с ее костюмом.

Элизабет покрутилась перед зеркалом и согласилась, что на красном фоне жемчуг выглядел очень эффектно. Элизабет вышла из своей спальни, чтобы разыскать Амадо и показаться ему. Однако вначале она наткнулась на Фелицию.

— Новое ожерелье? — спросила та.

Поставив свой бокал на кофейный столик, Фелиция потрогала рукой жемчуг и приподняла нитку, словно прикидывая на вес.

— Бог мой, только не говорите мне, что они настоящие! — Она подняла жемчуг еще повыше, а потом отпустила его. Снова подцепив со столика бокал, Фелиция сказала: — Да что же такое, интересно, надо сделать, чтобы заработать подобный дар?

Элизабет едва удержалась от благодарной улыбки из-за спектакля, разыгранного Фелицией. Она лениво окинула взглядом старшую дочь Амадо — от редких прямых волос, до лапищ тридцать девятого размера, запихнутых в туфли двумя размерами меньше.

— Для этого надо очень-очень сильно, — теперь уж она открыто улыбнулась во весь рот и, подмигнув, продолжила: —…потереть спинку. — Элизабет подняла руку и повертела пальцами, намеренно поворачивая руку так, чтобы продемонстрировать колечко, которое подарил ей Амадо на празднование урожая в этом году. — Все дело в пальцах.

Фелиция не привыкла, чтобы кто-то брал верх в ее собственной игре.

— Ты дешевка, — прошипела она. — Да еще и отвратительная. Никак не возьму в толк, что мой отец нашел в тебе.

Элизабет не собиралась оставаться безучастным зрителем или беспомощной жертвой в этой игре. Да и настроение у нее было совсем не благодушное. Пора кому-нибудь хорошенько растолковать Фелиции, какая она сучка и как измывается над своим отцом.

— Может быть, дело в том, что Амадо одинок, а меня ему не надо затаскивать домой на праздники.

Фелиция провела рукой по платью, как бы смахивая с него пылинку.

— Я живу собственной жизнью. Я не могу быть под рукой у отца всякий раз, когда у него начинается тоска по прошлому.

— Быть под рукой? До того, как мы с твоим отцом поженились, ты с ним в общей сложности и двух недель не провела за целых пять лет!

Фелиция мгновенно заняла оборону.

— А он и не имел никакого права рассчитывать на большее. У нас с ним нет ничего общего. И этот дом… он такой допотопный, — она скорчила гримасу, — такой провинциальный.

— Ну конечно, любая дыра на Восточном побережье — это сама изысканность? Скажи мне, Фелиция, видимо, все приезжие в таком восторге от Нью-Йорка?

Элизабет приходилось встречать женщин такого сорта, когда она работала в агентстве «Смит и Нобл». Они были до такой степени переполнены сознанием собственной исключительности, что даже и не замечали, когда их высмеивали.

— Ну, Элизабет, ведь даже тебе понятно, насколько дикие эти края.

Элизабет улыбнулась.

— Даже мне, старой, глупой Элизабет? По-моему, ты меня оскорбляешь. Хотя вообще-то, может быть, и нет. Возможно, ты мне в каком-то смысле воздаешь дань уважения за долгие годы, прожитые в Сан-Франциско, а? Да, я понимаю, что это — не Нью-Йорк, но вообще-то здесь живут еще и Элана с Эдгаром, так что здесь не так уж и дико.

Фелиция снова поставила свой бокал на стол.

— Зря я пытаюсь что-то объяснить тебе.

— Почему же? Потому что я пью вино твоего отца и считаю его хорошим? Или потому, что я ненавижу устрицы и считаю твою кока-колу противной? А может, потому, что одеваюсь у модельеров Западного побережья?

— Да даже самый лучший парижский кутюрье не смог бы скрыть твой примитивный умишко! Ты не в состоянии разглядеть в жизни возвышенного, не говоря уже о том, чтобы суметь его достойно оценить.

— Тихо, тихо… я ведь так надеялась, что ты меня этому научишь.

Фелиция презрительно усмехнулась.

— Да я скорее стану дерьмо лопатой разгребать.

Элизабет откинула голову и засмеялась.

— Фелиция, это же замечательно! Какое шикарное занятие! Может быть, у нас все-таки еще есть надежда.

В комнату вошел улыбающийся Амадо.

— Ну, я рад видеть, что вы так хорошо поладили. Я надеялся, что вы полюбите друг друга, если у вас появится возможность побыть вместе хоть какое-то время.

Элизабет встала рядом с Амадо, взяла его за руку и чмокнула в щеку. Она не хотела, чтобы он узнал правду.

— Мы стараемся, Амадо, — она метнула в Фелицию пронзительный взгляд. — Не так ли?

— О, конечно же. — Фелиция взяла свой бокал и приветствовала им отца. — Я и представления не имела, что Рождество в сельской местности может быть таким веселым.

Амадо положил ладонь на руку Элизабет.

— Ну, мы готовы?

— Мне только надо взять сумочку и пальто.

— Ну а я как раз успею взглянуть, готов ли Майкл.

Элизабет почувствовала, как кровь отливает от ее лица.

— Ты не говорил мне, что Майкл тоже собирается на вечер.

Каждый раз, когда они с Майклом оказывались в обществе Амадо, они рисковали, понимая, что достаточно только одного взгляда, одной неловкой паузы в разговоре, одного жеста, чтобы он догадался о перемене в их отношениях.

Амадо озадаченно посмотрел на нее.

— А почему тебя это удивляет?

— Вот что меня восхищает в этих краях, — с едким сарказмом сказала Фелиция. — Нет никаких классовых различий. Наемный служащий на одной доске с хозяином.

Элизабет никак не отреагировала на выходку Фелиции и продолжала расспрашивать Амадо.

— В последнее время он редко посещает подобные встречи. Обычно он занят.

— Это я попросил его, — признался Амадо. — Я подумал, что Фелиции, возможно, будет приятна его компания.

Фелиция застонала.

— Не означает ли это, что я весь вечер должна сидеть нянькой при Майкле Логане? Вообще-то мне хотелось, чтобы вначале ты посоветовался со мной.

Амадо напрягся.

— Майкл вполне способен и сам позаботиться о себе, но это не означает, что я намерен терпеть твои грубости в отношении него.

— Может быть, с учетом такой перспективы, Майкл предпочтет остаться дома — сказала Элизабет.

— Такого я ему предлагать не стану, — ответил Амадо. — Он, несомненно, уже одет и дожидается нас.

— И ведь не хотим же мы, чтобы он выбросил на ветер деньги, потраченные на смокинг, не так ли? — добавила Фелиция.

Явно огорченный, Амадо извинился и отправился звонить Майклу. Когда он отошел достаточно далеко, Элизабет повернулась к Фелиции.

— Тебе придется выслушать меня, — сказала она. — Я никогда не встречала таких наглых людей, как ты. Учти, твой отец может стать отцом другого ребенка.

— Тебе меня не испугать. Я всегда останусь его первым ребенком. И в случае, если это ускользнуло от твоего внимания, знай, что подобные вещи очень важны для таких мужчин, как мой отец.

— Первой дочерью, — уточнила Элизабет.

Она думала, ей станет стыдно за откровенную ложь, но почувствовала лишь удовлетворение: впервые Фелиция лишилась дара речи.

Свой ежегодный прием по случаю сочельника Хендерсоны проводили в столетнем викторианском доме. Они перестроили его, выделив помещение для дегустационной комнаты и демонстрационного зала. Список гостей больше напоминал справочник калифорнийских виноторговцев «Кто есть кто».

Элизабет взяла Амадо под руку, когда они вошли в помещение, некогда бывшее бальным залом. По всему периметру висели цветочные гирлянды с бантами из красного бархата и позолоченными шарами. Нанятые на этот вечер музыканты наигрывали некую смесь из поп-музыки и мелодий в стиле «кантри». Танцы не прекращались ни на минуту.

На протяжении всего вечера Элизабет пыталась, но так и не смогла уговорить Амадо потанцевать с ней. В конце концов он сказал, что у него щемит бедро. Она внимательно наблюдала за ним, и хотя и не заметила, чтобы при ходьбе он хромал, отметила его утомленный вид.

В какой-то момент она наклонилась к Амадо и негромко спросила:

— Что это за штука, которую я ем?

Он исследовал бутербродик, поднесенный к его глазам для экспертизы.

— Похоже на колбасу из буйвола, которую Барбара подавала на Рождественский вечер пару лет назад.

Элизабет скорчила гримасу.

— А не старовата ли она?

Амадо засмеялся.

— Я не имел в виду, что это та же самая колбаса.

— А я-то считала, что буйволы находятся под защитой государства. Разве они не внесены в список вымирающих животных?

Уголком глаза Элизабет заметила, что Майкл, пересекая зал, направляется к ним. Она рискнула немного подольше посмотреть в его сторону. Сердце ее учащенно забилось. Никто бы не подумал, что смокинг, сидевший на Майкле как влитой, был взят напрокат. Он выглядел шикарно.

Извините, что вмешиваюсь в разговор, — сказал Майкл, обращаясь к Амадо. Он старательно избегал встречаться глазами с Элизабет. — Я только хотел тебе сказать, что обратно с вами я не поеду.

— Меня это не удивляет, — ответил Амадо. — Я видел, как посмотрела на тебя Джанет Уильямс, когда мы вошли.

— Нет-нет, ничего даже близкого, — сказал Майкл. — Просто у меня в последнее время что-то нет особого настроения к веселью. Да и сегодня мне не стоило ехать.

— А как же ты доберешься домой?

— Бикерсы подбросят.

После неловкой паузы Амадо спросил:

— Это из-за Фелиции? Она что-то тебе сказала?

Майкл нахмурился, явно поставленный в тупик этим вопросом.

— Да я почти и не видел ее сегодня вечером.

— Зря я настоял, чтобы она приехала сюда на Рождество.

Майкл в конце концов посмотрел на Элизабет, явно ища у нее какого-то объяснения.

— Фелиция не хотела приезжать сюда, — сказала Элизабет. — И Амадо опасается, что она могла выплеснуть свое раздражение на тебя.

— Мне надо найти ее и посмотреть, все ли с ней в порядке, — сказал Амадо. — Если она хочет уехать, может быть, ты не будешь возражать прихватить ее домой?

— Ну конечно, — это было сказано вежливо, однако без особенного энтузиазма.

Амадо повернулся к Элизабет. — А ты не возражаешь составить Майклу компанию, пока я поищу Фелицию?

— А почему бы мне не помочь тебе? — спросила Элизабет.

— Элизабет совсем не обязательно оставаться со мной, — одновременно сказал Майкл.

— Я все же предпочел бы, чтобы Элизабет побыла здесь, с тобой, чем рисковать снова подвергнуться очередному приступу вспыльчивости Фелиции, — он положил руку Майклу на плечо. — Элизабет сегодня весь вечер очень хотелось потанцевать. Может быть, ты сделал бы это за меня?

— Я еще не такая уж увядшая фиалка, чтобы ты мне подыскивал партнеров для танцев, — резко сказала она Амадо. — Я могу и сама о себе позаботиться.

Амадо, казалось, был обескуражен этим выпадом.

— Элизабет, Бога ради, я совсем не это имел в виду. Я просто подумал, что, может быть, танец с тобой — как раз то, что необходимо Майклу, чтобы снова вернуть ему веселый настрой.

Майкл внимательно посмотрел на Элизабет и протянул ей руку.

— Как знать, может быть, он и прав.

Амадо одарил их довольной улыбкой, а потом повернулся и ушел. Элизабет подождала, пока он выйдет из комнаты, и сказала:

— Майкл, я не могу, у меня ноги дрожат.

Не обращая внимания на ее протест, он повел ее к танцующим. Когда она положила руку ему на плечо, кончики пальцев случайно коснулись его шеи. Ее ладонь свернулась в кулак, словно от острой боли. Кровь так громко пульсировала у нее в ушах, что Элизабет с трудом разбирала музыку. Но Майкл был искусным танцором, и благодаря ему со стороны все выглядело прекрасно.

— А я мечтал, что снова буду обнимать тебя, — сказал Майкл.

— Не говори мне ничего такого.

— Я думал, что из-за чувства вины без тебя мне будет легче.

— Ты в самом деле веришь, что когда-нибудь станет легче?

Эти слова больше походили на крик о помощи, чем на вопрос. Его прикосновения, запах его одеколона — все казалось таким родным. Она прищурилась, и по ее щеке соскользнула слезинка. Элизабет положила лоб ему на грудь, пряча лицо и сдерживая рыдания, рвущиеся из горла.

Она пропустила нужный шаг и едва не споткнулась. Майкл притянул ее поближе. Он тепло и мягко дышал ей в волосы. Ноги Элизабет отказывались двигаться. Она явно не продержалась бы до конца танца. Ведь и она тоже мечтала о том, чтобы руки Майкла снова обвились вокруг нее, но только не здесь, где могут заметить их страстное томление и раскрыть их тайну.

Невыносимая боль переполнила ее.

— Майкл, я должна уйти отсюда.

Он, не говоря ни слова, провел ее к коридору, убедился, что там никого нет, распахнул дверь, ведущую наружу. Элизабет шагнула в прохладный воздух и глубоко вдохнула. Они стояли в тени, по-прежнему сохраняя молчание. Спустя несколько мгновений Майкл протянул руку и коснулся жемчуга. Элизабет накрыла его руку своей.

— Если ты не перестанешь меня трогать, я не смогу снова вернуться туда: ведь Амадо поймет, что происходит.

— Да я просто смотрел на твое ожерелье, — сказал он. — Оно великолепно.

Элизабет понимала, о чем он говорит на самом деле.

— И очень дорогое. Я не просила подарков и не хотела.

— Но оно тебе очень идет. Ты словно родилась для того, чтобы носить изысканные драгоценности и дорогие вечерние платья.

— Но мы-то с тобой знаем, что это не так, правда?

Молчание, последовавшее за этим, казалось, длилось целую вечность. Когда Майкл наконец заговорил, голос его был ровным и спокойным.

— Я больше так не могу, Элизабет.

Холодный воздух просачивался сквозь бархатное платье, вытягивая последние остатки тепла.

— Я все время говорю себе, что станет полегче, — сказала она. — Может быть, нам не стоит так серьезно к этому…

— После того, что произошло несколько минут назад, я не могу верить, что наша любовь — временное наваждение. Никогда ты не перестанешь быть для меня самой желанной и родной.

Он вел себя так уверенно, словно у них появился выбор, словно появились ответы на вопросы, произнести которые вслух ни у одного из них не хватало смелости.

— Ничего же не изменилось, Майкл.

— И никогда не изменится. Вот потому-то я и решил уехать.

— Ты действительно считаешь, что нам будет легче, если ты переберешься в Модесто?

Да, ей тяжело видеть его изо дня в день, но как она перенесет разлуку?

А Майкл поднял руку и коснулся было ее, но потом вяло опустил руку.

— Я говорю не об отъезде в Модесто.

Она вздрогнула и застыла в ожидании чего-то страшного.

— Тогда куда же?

— Куда-нибудь подальше. Может быть, во Францию или в Австралию. Пока не знаю.

— Нет, ты не можешь этого сделать, — ее стало трясти. — А что мне делать без тебя?

— Элизабет, я не могу остаться. Такая жизнь убивает меня.

Элизабет искала слова, которые могли бы остановить его, какие-нибудь слова, наполненные ожиданием, надеждой. Но таких слов не было.

— Когда? — спросила она.

— Я еще не решил.

— Амадо тебя не отпустит.

— У него не будет такой возможности.

— Он же любит тебя.

«И я тоже…» Да разве могла она представить будущее, в котором не было бы Майкла?

— Почему ты со мной так отчаянно споришь? — спросил он. — Ты же не хуже меня понимаешь, что это единственный выход. Ведь ты сама говорила, мы не можем так жить дальше.

От боли, сковавшей ей грудь, Элизабет едва могла вздохнуть.

— Я могу поехать с тобой, — прошептала она.

Он склонился к ней.

— Что ты сказала?

Элизабет сказала это, поддавшись порыву, из страха потерять его. Мысль о том, чтобы уехать вместе с ним, оставить Амадо, взять такой грех на душу пришла неожиданно, надо хорошо подумать, прежде чем повторить эти слова.

— Майкл, дай мне время.

— Чтобы ты смогла привыкнуть к мысли о моем отъезде? — Его боль обернулась гневом. — Во мне много всего, Элизабет, но мазохистом я не буду никогда.

— Ну пожалуйста. Всего несколько недель.

И тогда она найдет выход, она подготовит Амадо, чтобы он сам отпустил ее.