Моменты

Глава 27

Элизабет въехала на автомобильную стоянку при винодельне. Это был первый рабочий день в новом году, и она была полна решимости начать его в бодром настроении духа, несмотря на несколько неудач на предыдущей неделе. Коллекция сигаретных коробок Амадо принесла ей не так много, как она рассчитывала, да и драгоценности были проданы за половину того, что она ожидала.

Самой же плохой новостью было решение судьи дать ей на сбор денег всего три месяца вместо шести, о которых просил Джеймс Уэбстер. Сандерс Митчелл, адвокат Фелиции и Эланы, удачно возразил, что поскольку, мол, дата заседания суда уже и так была отсрочена на три месяца, то предоставлять Элизабет еще и дополнительные полгода совсем ни к чему. И к ужасу Джима, судья с этим согласился.

Едва Элизабет открыла дверь в свой кабинет, как телефон приветствовал ее звонком.

— Элизабет Монтойя слушает.

— Я пыталась дозвониться тебе домой, — сказала Алиса, — но Консуэла ответила, что ты уже уехала.

— Бабушка, — Элизабет мельком посмотрела на часы. Даже с учетом разницы во времени, в Канзасе еще было рано. — Что-нибудь случилось?

— Сама не знаю. Пару минут назад мне звонил Джордж Бенсон. Он сказал, что вчера в школе был какой-то мужчина и расспрашивал про Элизабет Престон.

Элизабет похолодела.

— А с кем он разговаривал?

— Ты имеешь в виду, кроме Джорджа?

— Да.

Но это не имело значения: ведь любой житель городка мог бы рассказать ему о трагическом несчастном случае с семьей Престон. Пятнадцать лет — отнюдь не достаточное время, чтобы стереть память о потере самых выдающихся граждан этого городка.

— Не знаю. Джордж боялся расспрашивать этого мужчину слишком подробно. У того могли возникнуть подозрения.

— А мистер Бенсон знает, кто он такой?

— Какой-то частный детектив из Канзас-сити.

— А он случайно не упоминал, кто его нанял?

— Джордж спрашивал, но детектив ему не сказал.

Элизабет сглотнула застрявший в горле ком, грозивший удушить ее.

— А какого рода вопросы он задавал?

— Ну, совсем общие, пока не выяснил о том несчастном случае.

— И что потом?

— Он захотел увидеть годовой отчет за тот год, когда ты закончила школу.

— И мистер Бенсон дал ему отчет?

— Джордж сказал ему, что придется поискать в кладовой, а на это, мол, уйдет неделя или того больше. А детектив сказал, что он еще вернется.

— Это же было так давно… Я никогда не думала…

Элизабет прикрыла рукой глаза. Ей необходимо время, чтобы подумать, попытаться уяснить смысл происходящего. Но время — самый драгоценный товар.

— Джордж просил меня передать тебе, чтобы ты о нем не тревожилась, что он хорошо знал, что делал, когда помог тебе тогда… Словом, он с тех пор ни разу об этом не сожалел.

— Я собираюсь позвонить Джиму Уэбстеру и узнать, не может ли он сделать что-нибудь.

— Дай мне знать, если у тебя будут какие-нибудь новости.

— И ты тоже.

Элизабет попрощалась и потянулась за своей телефонной книжкой. Она уже почти набрала номер Джима Уэбстера, когда сообразила, что в это время большинство людей как раз начинают выбираться из постели.

— Черт подери! — громко сказала она вслух. — Почему же именно сейчас-то?

Она посмотрела на бумаги, лежавшие на ее рабочем столе. Конечно, сейчас она сможет сосредоточиться на графиках перевозок и росте урожая в расчете на гектар. Но, с другой стороны, она сойдет с ума, если не сделает что-нибудь, способное отвлечь ее до тех пор, пока Джим не явится на работу. Только не сидеть и не прокручивать в голове немыслимые варианты.

Спустя пять минут она уже была в пути, держа курс к дому Джима Уэбстера. Она хотела попытаться перехватить его, пока он еще не ушел на работу. На ее стук дверь открыла Мэнди, жена Джима, явно удивленная зрелищем Элизабет в столь ранний час.

— Элизабет, как приятно…

— Мэнди, извините, что я вламываюсь к вам, но мне нужно видеть Джима. Он случайно еще не уехал?

— И не уедет на работу еще целый час или даже больше, и не нужно никаких извинений. Видеть вас всегда удовольствие, независимо от времени дня. Заходите, мы как раз собираемся завтракать. Почему бы и вам не составить нам компанию?

Элизабет вошла.

— Спасибо, но я уже ела.

— Ну тогда кофе?

— Да, пожалуйста.

Мэнди приняла у Элизабет пальто и повесила его в стенной шкаф.

— Я скажу, чтобы Маргарет принесла поднос для вас и Джима на веранду. Там просто великолепно по утрам.

Либо Мэнди совершенно не обратила внимания на настойчивость тона Элизабет, либо надеялась разными светскими банальностями успокоить ее. Но оба варианта в равной степени не отвечали планам Элизабет.

— Мэнди, мне не хотелось бы быть бестактной, но это не светский визит.

— Ну, конечно же, нет. Я и не предполагала, что в такой час вы заскочили бы поболтать. Сейчас я позову вам Джима. Почему бы вам не подождать в его кабинете?

— Но как же ваш завтрак и… — Эти слова она сопроводила извиняющейся улыбкой.

— Ну, это в любом случае не самая любимая еда Джима. Он предпочитает поздний завтрак. — Мэнди показала рукой вдоль коридора. — Это третья дверь справа. Я позабочусь, чтобы вас не беспокоили.

— Спасибо.

Комнату, в которую отправила ее Мэнди, была копией кабинета Джима в Напе. Элизабет прошла мимо белого дивана и направилась к креслу, стоявшему напротив письменного стола. Она посидела там всего несколько минут, когда вошел Джим, несший поднос с кофе. Разлив густую коричневую жидкость в две кружки, он посмотрел на Элизабет, вопросительно приподняв бровь.

— Капельку сливок и без сахара?

За все то время, что они были знакомы друг с другом, кофе они пили вместе только один раз, причем было это несколько месяцев назад.

— Вы удивительный человек, Джим.

— Просто наблюдательный, — он обошел вокруг стола и сел напротив нее. — И вот сейчас мне не нравится, что я наблюдаю. Что случилось, Элизабет, что погнало вас сюда в столь ранний час?

— Так много придется рассказывать… Я просто не знаю, с чего начать.

Джим взял свою кружку и поглубже устроился в кресле.

— Я ненавижу банальности, но нет ничего лучше, чем начать с самого начала.

На первых порах Элизабет запиналась, пересказывая историю своей жизни, стремительно выпаливая подробности, а потом вдруг вспоминала что-то и возвращалась назад. По прошествии некоторого времени ей удалось как бы отдалиться от собственной биографии, казалось, что она говорит о ком-то другом… Вот тогда повествование пошло полегче. Джим, похоже, чувствовал, когда она быстро перескакивала через что-то, о чем не хотела говорить, и в этих случаях останавливал ее наводящими вопросами. Или же, не перебивая, давал ей продолжать, приберегая свои замечания к концу разговора.

К тому времени когда Элизабет добралась до утреннего телефонного звонка Алисы, Джим сидел, откинувшись на спинку своего кресла, плотно прижав ладони друг к другу этаким «домиком» и слегка постукивая указательными пальцами по подбородку, а Элизабет тем временем говорила ему, что сделает все, что только потребуется, чтобы защитить Джорджа Бенсона и свою бабушку, даже если выяснится, что за этим расследованием стоит Фелиция и единственная возможность остановить ее — это продать винный завод.

— Вы полагаете, что именно этого Фелиция и добивается? — спросил Джим.

— Не знаю. Я то и дело замечаю, что если дело касается ее, я просто становлюсь параноиком: ведь, возможно, она здесь даже ни при чем. Но если не она решила сунуть нос в мое прошлое, то кто же тогда? И, что более важно, зачем?

— А что вы думаете о такой возможности: та Элизабет Престон, которую разыскивал детектив, вообще не вы, а просто другая женщина с такими же фамилией и именем?

— Я не верю в совпадения.

— И я тоже, — он продолжительно и раздраженно вздохнул. — Беда с этими тайнами состоит в том, что чем дольше их хранишь тем важнее они становятся. Ваши же тайны такие давние! Давайте-ка на минутку забудем об этой истории с колледжем. Когда погибли ваши родители, вы были маленькой девочкой. Ну какое влияние вы тогда могли иметь на них? А без влияния, без возможности контроля, откуда же тут быть вине?

— Едва ли не все, что я знаю о моих родителях, суде над ними и их попытке к бегству, я прочитала в старых газетах и журналах в библиотеке при колледже. А в то время, когда все это происходило, моя бабушка не позволяла мне смотреть телевизор и читать то, что об этом писали.

— Как я припоминаю, у них вообще-то не было ни малейшего шанса. Этот план бегства был сплошной авантюрой, и при первом же признаке беды «приятели» бросили их.

— Алиса пыталась защитить меня от репортеров, но они же понимали, что она не сможет быть при мне все время. Они ловили момент, когда я оставалась одна. — Элизабет испытывала потребность объяснить, чем это все было для нее тогда. — Помню одну женщину, которая спросила меня, что я, мол, чувствовала, когда узнала, что моей матери столько раз прострелили голову. Ведь для опознания трупа пришлось довольствоваться отпечатками пальцев.

Элизабет изо всех сил пыталась отогнать страшную картину — окровавленный труп своей матери. Но это видение долгие годы преследовало ее. А потом, когда она уже была в колледже, в одном из старых журналов она наткнулась на фотографию и поняла, что воображаемая картина существовала в реальности.

— Когда наш с Мэнди первый ребенок погиб, переходя улицу прямо перед нашим домом в Сан-Франциско, — медленно начал Джим, — я научился не спрашивать, почему и чего ради происходят утраты. В конце концов я даже обнаружил, что и самые ужасные трагедии могут оборачиваться благом. Без этого удара, заставившего меня заново оценить свою жизнь, я, несомненно, до сих пор бы торчал в той примитивной юридической конторке, в которой работал в то время. И Мэнди считает, что при том, каким я был тогда, нашему браку не сохраниться бы. А если она права, то, выходит, двое наших младших мальчишек так бы никогда и не родились. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Вы говорите, что, по-вашему, я должна отрешиться от своего прошлого.

— Если только в нем не было чего-нибудь хорошего, о котором вы мне не рассказали. Может быть, поэтому вы и цепляетесь за свое прошлое?

— Джим, ни за что я не цепляюсь. Прошлое преследует меня, где бы я ни находилась.

— А вы когда-нибудь рассказывали Амадо о своих родителях?

— Нет.

«Только Майклу», — мысленно добавила она.

— А насчет той стипендии?

Она покачала головой.

— А вы вообще когда-нибудь кому-то рассказывали?

— Только вам.

— Но почему же только мне?

Этот вопрос был настолько существенным, а ответ — таким очевидным, что она на какой-то момент растерялась, не зная, что и сказать. В конце концов она ответила:

— Именно молчание и принесло мне освобождение от прошлого.

— Вы ошибаетесь, Элизабет. Ваше молчание стало для вас тюрьмой.

Ну как же ей заставить его понять?

— Видите ли, Джим, один из основных принципов рекламного дела состоит в том, что образ вытесняет суть, занимает ее место, И это не предположение, Джим, это факт. Вот почему люди воспринимают то, что имеет для них значение, а не биографию человека. Просто так уж случилось, что мой нынешний образ соответствует личности, каковой я в действительности являюсь. Но все это не будет иметь никакого значения, если я расскажу правду о своем прошлом. Я, как личность, пропаду в новом восприятии меня людьми. Я превращусь в дочку убийц, которая, мол, выросла и сама стала воровкой и лгуньей.

— Неужели вы действительно считаете, что кого-то в этой долине волнует, кем были ваши родители? Элизабет, ведь прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как вы покинули Фармингэм. Эти любопытные взгляды, сплетни на неделю.

— Может быть, если бы родителями все и ограничивалось. Только я не думаю, что местная публика так же поспешит простить мне то, что я сделала уже сама.

Джим свел брови и озадаченно нахмурился.

— О чем вы говорите?

— Почему бы не назвать вещи своими именами? Я украла стипендию, предназначенную для Элизабет Престон. И нет никакой возможности придать этому более пристойный вид. А самое печальное — если я не найду никакой возможности остановить человека, наводящего справки обо мне, кем бы он там ни был, то жизни двух невинных людей окажутся так же перепачканы, как в ближайшее время и моя.

— Судя по тому, что вы мне рассказали, Джордж Бенсон тоже виновен.

— Джордж Бенсон только выдвинул эту идею и пошел на риск, помогая мне. А извлекла пользу из этого лишь я одна.

— Очень многие люди восхищались бы тем, что вы сделали. И с моей точки зрения, правильно бы восхищались.

— Но есть и такие, которые пожелали бы видеть меня в одном дружном строю с прочими ворами. Я не обманываюсь на этот счет, Джим. Даже если бы я и сумела отыскать способ как-то защитить мистера Бенсона и мою бабушку, надо же еще подумать и о винодельне. Если все это вылезет наружу, я просто не смогу продержаться достаточно долго, чтобы пережить эту дурную славу.

— Бог мой, Элизабет, да вы же были тогда ребенком, находились в ужасном положении.

— Почему-то мне не кажется, что с такого рода защитой я смогу выбраться сухой из воды. Может быть, я и была ребенком, но я хорошо понимала, что делала, — она наклонилась вперед, чтобы поставить свою кружку на поднос. — Прислушайтесь-ка к нашему разговору. Мы начинаем говорить так, словно адвокат — я, а вы — мой клиент.

— Прошу прощения, Элизабет. Вы пришли сюда, чтобы получить помощь, а не выслушивать лекцию. — Он полез в ящик письменного стола и достал оттуда блокнот и карандаш. — Каких действий вы хотите от меня?

— Выясните, зачем обо мне наводят справки.

— Опыт подсказывает мне, что «зачем» само ответит на этот вопрос, как только мы разузнаем «кто».