Моменты

Глава 7

Элизабет оперлась локтями о кухонный стол и стиснула виски. Какая глупость, что после хорошего вина не бывает похмелья! И она, дурочка, поверила этому.

Посидев так несколько минут, она потянулась к чашке с кофе. В животе было противно. Она застонала. Что бы такое сделать, чтобы туман в голове развеялся? Надо же принять решение, какую работу выбрать. Но Элизабет никак не могла сосредоточиться. А ведь обещала дать ответ сегодня, к пяти часам… по нью-йоркскому времени.[4]

Она осторожно повернула голову, чтобы посмотреть на кухонные часы. Они показывали половину двенадцатого. В ее распоряжении оставалось два с половиной часа, чтобы принять меняющее всю ее жизнь решение… с помощью мозгов, таких же неповоротливых сейчас, как и ее язык. Тьфу ты, черт!

При мысли о том, чтобы сунуть что-нибудь в рот, хотя бы зубную щетку, ее стало тошнить. А от идеи запихнуть себя под душ ее так и передернуло. Тем не менее Элизабет поднялась и направилась к ванной. Да, надо освежиться, а потом заползти обратно в постель, натянуть на голову одеяло и попытаться все-таки изобрести какую-нибудь глубокомысленную и вполне правдоподобную причину, по которой она не перезвонила в эти агентства в обещанное ею же время… да, едва ли это правильный способ начинать новую жизнь.

Но, к ее удивлению, душ помог. Холодная вода и энергичное растирание в самом деле привели ее в чувство. Она решила, что сможет справиться с легким завтраком. И если повезет, то она, возможно, и удержит его в себе. Ну а после этого она сделает нужные звонки в Нью-Йорк, свяжется со своим домовладельцем и предупредит его, что не будет возобновлять договор об аренде, а потом попытается подыскать транспортное агентство, которое не заломит цену выше стоимости ее мебели за переброску ее через всю страну.

Элизабет как раз наливала себе чашечку кофе, когда снизу прожужжал звонок. Пройдя через комнату, она прислонилась головой к стене над селектором и сказала:

— Да?

— Элизабет, это Амадо. Можно мне подняться?

Ее рука поправила полотенце, обернутое вокруг головы, затем она взглянула на свои босые ноги и махровый купальный халат. Вздохнув, она промолвила:

— Амадо, я… ну, конечно же.

И нажала кнопку, отпирая замок. Натянув джинсы и майку, она встретила его на лестничной площадке.

— Я могу заглянуть и в другой раз, если вам сейчас неудобно, — сказал он при виде полотенца.

— Ну, что еще за глупости, — ответила Элизабет, жестом приглашая его войти. — Может быть, хотите чашечку кофе?

Он взял ее за руку.

— Нет-нет, я прошу вас выслушать меня, боюсь, что если не скажу сию минуту, зачем я пришел, то, пожалуй, потом найду какой-нибудь повод и не решусь.

— Хорошо, — мягко сказала она.

Она посмотрела в его глаза и почувствовала, как невидимый барьер, который образовался и определял их отношения за время совместной работы, вдруг исчез, и они снова вернулись в тот вечер, когда Амадо приехал в город с одной-единственной целью — пригласить ее пообедать.

Он выпустил ее руку.

— Я думал о вашей новой работе в Нью-Йорке, — начал Амадо. — Вы планировали рано или поздно поменять место жительства или все-таки уезжаете из Сан-Франциско из-за вчерашнего происшествия?

— У нас с Джереми все равно в один прекрасный день возник бы конфликт. И неважно, какого рода работу я бы им…

— Элизабет, пожалуйста, ответьте на мой вопрос.

Как это было не похоже на Амадо — задавать личные вопросы, не говоря уже о настойчивом желании услышать ответ. О себе она рассказывала в тот раз только потому, что ей самой этого хотелось.

— В свое время Нью-Йорк был для меня мечтой. Ну, а теперь я еду туда только из-за работы. Мне тяжело по многим причинам оставаться в Сан-Франциско. — Господи, да почему же она постоянно пытается подсластить боль? — Если не невозможно. Уж Джереми об этом позаботится.

Утром ей позвонила Джойс и рассказала, что Джереми едва не хватил апоплексический удар, когда он узнал о намерении Амадо отказаться от этой сделки.

— Но вы бы остались здесь или во всяком случае в Калифорнии, если бы захотели?

— О чем вы меня и просите?

Он засунул руки в карманы.

— Что-то я не очень хорошо это делаю, — он нервно улыбнулся. — И дело тут не в недостатке практики. От Сент-Хелены и до ваших дверей я без конца повторял эти слова. И вот теперь вы стоите передо мной и говорите то, что мне и нужно было услышать… А я никак не могу выразить словами, что творится в моей душе.

Амадо, обычно неразговорчивый и замкнутый, когда дело касалось его винного завода, в светской жизни был одним из самых красноречивых мужчин, которых когда-либо встречала Элизабет.

— Послушайте, Амадо, если вы вбили себе в голову, что в моей ссоре с Джереми каким-то образом виноваты вы, и пришли извиняться, то вы более чем ошибаетесь.

— Нет-нет, дело совсем не в этом. Я пришел сделать вам одно предложение… план… нет, это слово тоже не подходит. Я хочу, чтобы вы пошли работать ко мне, — и, словно боясь, что она ответит прежде, чем он закончит, Амадо быстро продолжил: — Рекламная кампания, которую вы спланировали, просто великолепна. Да, не скрою, я несколько недель пытался понять, что вы хотите сделать: теперь я все понял. И с этого момента ваш замысел стал моим. И ничто иное меня не удовлетворит.

Элизабет была довольна и польщена, хотя и слегка ошеломлена его похвалой.

— Я, конечно, рада, что…

— Подождите, это еще не все, — он поколебался, сглотнул и выпалил залпом: — И так же сильно, как я хочу, чтобы вы работали у меня, я хочу, чтобы вы стали моей женой. Нет-нет, я неправильно это сказал. Я всей душой жажду, чтобы вы стали моей женой.

Элизабет закрыла глаза. Необычное чувство охватило ее. Она поняла его слова, уловила их смысл, но не могла постичь, что они предназначались именно ей. У нее было искушение посмотреть через плечо, уж не стоит ли там кто-то позади нее. Ощущение было таким, словно мир, в котором она до сих пор жила, внезапно подвергся разрушительному землетрясению. Нет, не так сильно, чтобы она упала, но вполне достаточно, чтобы потерять равновесие.

— Я понимаю, что застал вас своими предложениями врасплох, — продолжал Амадо. — Вы, по всей вероятности, полагаете, что я с утра надегустировался на своем заводе, и я вас за это не виню.

В голове Элизабет с невероятной отчетливостью всплыли моменты, которые давно вызывали у нее недоумение: роза, тот обед, его покровительство, забота, даже то, как он прикасался к ней… Боже милостивый, да как же она могла быть так слепа?!

— Не знаю, что и сказать, Амадо.

— Понимаю. Собственно, я этого и ожидал. Вы не готовы к моему предложению, это — моя вина, — он дотронулся до ее руки. Ей казалось, что, выпалив все на одном дыхании Амадо освободился от тяжелого груза. — Вам, возможно, трудно в это поверить, но я удивлен всем этим не меньше вас. Только оказавшись перед реальной угрозой потерять вас как друга, я осознал, что вы значите для меня куда больше. Сама мысль, что никогда больше не увижу вас, повергла меня в панику. Я не могу успокоиться со вчерашнего вечера.

Элизабет поправила полотенце, которое начало соскальзывать с головы.

— Мне нужно некоторое время, чтобы подумать над вашими словами.

— Когда вы пообещали этим агентствам из Нью-Йорка связаться с ними?

Элизабет уже знала, что для Амадо не существовало проблем, которые нельзя было решить. Его окружала атмосфера уверенности, и это было невероятно привлекательно.

— Сегодня, — ответила она.

— Ничего, они поймут, что вам необходим еще день-другой для принятия столь важного решения.

Он выпустил руку Элизабет и коснулся ее щеки. Этот жест был таким же интимным, как поцелуй. Горячая волна прокатилась от сердца и зарумянила щеки.

— Не забывайте, что не они обратились ко мне, а я к ним.

— Если они согласились взять вас на работу по телефонному звонку, они не изменят своего намерения из-за того, что вы попросите их подождать ответа до понедельника, — его прикосновение становилось все смелее: он нежно погладил ее по подбородку, затем по шее, до выреза майки. Не отвергнув немедленно его предложения, она сделала свое согласие не только возможным, но и вполне вероятным. — Проведите этот уикэнд со мной, Элизабет, — уговаривал он. — Дайте мне возможность рассказать о работе, которую я хочу вам предложить. А заодно и убедить вам в том, что вы могли бы очень помочь нам.

Ну, а если она пойдет к нему на работу, а из этого ничего хорошего не выйдет, то куда ей деваться тогда? И что это еще за разговоры о женитьбе? Уж не думает ли он, что предложить ей руку и сердце — единственный способ добиться, чтобы она стала работать на него?

— У меня такое ощущение, что нам обоим необходимо некоторое время побыть в одиночестве и подумать. Вы же не из тех мужчин, Амадо, которые совершают импульсивные поступки. А вдруг вы проснетесь через недельку и решите, что совершили ошибку? Что тогда? Нет, нам нужно время, чтобы остыть, прежде чем это зайдет хоть сколько-то…

Амадо неотрывно смотрел ей прямо в глаза. Его рука уверенно двинулась к ее шее сзади. Он удерживал ее этим напряженным взглядом не меньше, чем самим объятием. С поразительной уверенностью он еще ближе придвинулся к Элизабет и коснулся губами ее губ. А после поцелуя снова устремил на нее пытливый взор.

— Нет, Элизабет, не нужно нам остывать.

Она прикусила губу, чтобы удержать ответ, так и бурливший в ней ключом. Тепло, зародившееся в ее груди, лучами распространялось по всему телу, доходя до паха. Боже, как давно ее тело не отзывалось на прикосновение мужчины с таким пылом. Как же могла она забыть, сколь невероятно волнующим может быть это чувство?

— Хорошо, — сказала она, с большим трудом сдерживая желание прильнуть к нему всем телом. — Я поеду с вами. Но это будет строго деловой визит.

Элизабет едва не рассмеялась во весь голос от того, сколь ханжески это прозвучало.

Вместо ответа Амадо привлек ее к себе и снова поцеловал. На этот раз его рот был приоткрыт, недвусмысленно побуждая и приглашая ее. Элизабет и сама хотела продолжения. Она погладила его по груди и обвила руками шею. Язык осторожно встретился с его языком. Она почувствовала легкий привкус кофе, вдохнула пикантный аромат одеколона и ощутила тело, крепкое и полное страстного желания, под стать ее собственному.

— Ну и хватит для строго деловых отношений, — сказала она, отталкивая его. — Наш роман развивается слишком уж быстро. Я вообще не понимаю, что такое происходит, — она всплеснула руками. — Черт подери, Амадо, может быть, ты мне это объяснишь?

Он засмеялся.

— В пятьдесят восемь лет я твердо знаю, что некоторые вещи объяснить невозможно. Просто существуют они независимо от нас.

Она подумала о собственной жизни, об этих вроде бы случайных поворотах в ней, неожиданных совпадениях… Что ж, может быть, настало время и для маленькой радости, которая не была запланирована, за которую не пришлось бороться, — нечто из тех вещей, которые просто существуют.

Спустя два дня, в воскресное утро, Элизабет стояла на зеленеющем склоне холма, над одним из виноградников Амадо. Она старалась выразить словами чувства, которые охватили ее при виде открывающейся картины. Трактора возделывали поля, запахивая в них яркие дикие злаки, клевер, траву, а позади оставляя чистенькие ряды темной почвы, обрамлявшей нежную, почти прозрачную зелень недавно расцветшей лозы.

Амадо уже приводил ее сюда и в прошлое утро, чтобы показать, как над горами занимается новый день. Когда солнце заняло свое законное место на небе, он рассказал ей, что в это время года только три недели в период цветения идет рост виноградной лозы. Если прислушаться, но только так, чтобы слушали и ее разум, и душа, го она непременно различит живой голос лозы.

Элизабет, конечно же, не прониклась этой причудливой идеей, но промолчала. Она решила уступать его желаниям. И вот она стоит рядом с ним в середине ряда виноградной лозы, ноги ее твердо опираются на недавно вспаханную почву, глаза закрыты, чтобы не отвлекаться.

Она слышит пение сверчков и карканье ворон, шум автомобилей на какой-то отдаленной дороге. Она даже слышит свое собственное дыхание. А потом медленно, словно отстраняя от себя очевидное, Элизабет начала слышать и другие, менее узнаваемые звуки: что-то тихонько хлопало, трескалось и нежно шептало. Подумав, что это, должно быть, ветер шуршит среди рядов молодых ростков, Элизабет открыла глаза и увидела, что никакого ветра нет, даже слабенького бриза…

Она ничего не сказала Амадо, но по удивленному выражению ее лица он и сам понял — она все услышала. Он удовлетворенно улыбнулся и обнял ее. Так они и пошли к дому, где их ждал завтрак на открытой террасе.

Он был просто великолепен в своем стремлении добиться ее любви, точно зная ее слабости, привязанности, гордость и упрямство. Ни разу он не предлагал ей принять довольно простое для нее решение — оставить свою профессию. Нет, он настойчиво повторял, что не сможет успешно осуществлять свои планы по освоению новых рынков сбыта без ее помощи.

Он касался ее тела, но только по-дружески, деликатно: держал ее за руку, когда они бродили по полям, смахивал выбившийся завиток волос с ее лба… Были моменты, когда Элизабет поднимала глаза и видела, как он смотрит на нее, не пытаясь скрыть обнаженной страсти, потом он улыбался, и ее снова обволакивало его тепло.

Амадо с особенным воодушевлением делился с ней своей любовью к земле, рассказывал о тех Монтойя, которые ходили по этим полям до него, о своем страхе, что вместе с ним может уйти в небытие и их наследие. Каким-то образом он разглядел в ней потребность в корнях, в преемственности, в семье, и именно к этому он и взывал. Выйдя замуж за Амадо, она стала бы связующим звеном, которое позволило бы продолжиться наследию Монтойя, пусть даже лишь на срок ее собственной жизни. И в конце концов она по-настоящему сроднилась бы с этим местом, с домом. И что еще более важно — она была бы не каким-то «довеском», а именно необходимым звеном.

С приходом Элизабет Амадо не пришлось бы цепляться за хрупкую надежду, что Элана может вернуться в дом ее детства, если он сделает винный завод высокодоходным.

Амадо предлагал Элизабет все, чего, по ее недавнему убеждению, у нее никогда не могло появиться. Да, ему пятьдесят восемь лет, а ей только двадцать восемь, но это значит, что их совместная жизнь будет короткой, однако не менее счастливой. Что ж, он, возможно, и не доживет до того дня, когда сможет увидеть рождение своих внуков, но у него появится еще один шанс капля за каплей передать свою любовь к этой земле собственному ребенку.

Элизабет превосходно понимала, какие бы чудеса она ни творила как профессионал своего дела, к ней будут относиться как к жене могущественного человека, а не как к женщине, преуспевшей в своем деле. И никогда больше ни у кого не возникнет повода совать любопытный нос в ее документы в колледже или проверять ее прошлое. Положение жены Амадо принесло бы ей не только спокойствие, но и анонимность, которую она когда-то рассчитывала получить, превратившись в Элизабет Престон.

И дети ее никогда не будут ни в чем нуждаться. Они не узнают горечи одиночества, которое довелось испытать ей, когда она вместе со своими родителями находилась в бегах. И, конечно же, никогда ее дети не почувствуют себя заброшенными. Нет уж, сыновья и дочери Амадо Монтойя никогда не ощутят на себе позорного клейма отверженных! Ни одна мать не скажет своим детям: не играйте, мол, вон с теми. Дети Элизабет вырастут сильными и уверенными, гордыми своими родителями. И им никогда не придется мошенничать, лгать или воровать, чтобы добиться места в жизни.

И они никогда так и не узнают, кем же на самом деле была их мать и что ей пришлось сделать, чтобы избавиться от своего прошлого.

Элизабет вернула себя к реальности. Когда это она перестала сопротивляться предложению Амадо и решила согласиться с ним?

Она повернулась, чтобы посмотреть на беспорядочно выстроенный испанский помещичий дом, властно утвердившийся на небольшом каменистом возвышении над долиной. Похоже, какая-то тайная часть ее сознания, ее души без спросу приняла решение за нее. Видимо, сам Амадо, красивый, пылкий, деликатный, очень сильный, заставил забыть о его богатстве, о его власти. Если они вместе осуществят план, задуманный ею, то в течение пяти лет «Вина Монтойя» станут одной из самых известных и самых преуспевающих компаний на рынке Калифорнии.

Элизабет подняла руку, чтобы защитить глаза от солнца и получше рассмотреть дом. Ощущение удовлетворенности и покоя охватило ее, и с внезапной уверенностью Элизабет поняла, что со временем они с Амадо полюбят друг друга и тогда не будет иметь ни малейшего значения, из каких соображений они вступили в брак.

Она нежно улыбнулась. Если любовь и в самом деле сродни путешествию в неизвестное, то она явно оказалась нетерпеливой пассажиркой.

Амадо отвез Элизабет в Сент-Хелену на несколько поздний завтрак.

Для конца марта было очень тепло, и в предвидении ранней весны столики кафе выставили на улицу.

Официантка принесла бутылку шампанского и протянула ее Элизабет для «экспертизы». Та уступила это право Амадо.

— Оно превосходно, — сказал он. — Правда, я его не заказывал.

— Это я заказала, — уточнила Элизабет.

— Мы что-то празднуем? — осторожно спросил он.

Элизабет улыбнулась.

— Надеюсь, что да.

Не отрывая от нее глаз, Амадо распорядился, чтобы официантка налила шампанское.

— Скажи, как же я убедил тебя? Какие слова оказались самыми нужными? Я хочу запомнить их.

— Тебе они не понадобятся. Я не передумаю.

— За три месяца ты поняла меня лучше, чем София за двадцать лет. Это одна из вещей, которые я люблю в тебе.

Эта сентиментальность умилила ее. До сих пор он ни разу не говорил о любви. Видимо, он не хотел пугать ее слишком быстрым признанием.

— Так есть и другие любимые черты, не только эта одна? — улыбнулась Элизабет.

Он приподнял свой бокал и кивнул ей.

— Перечислить их все?

— Да я пошутила.

— А я нет.

Она не знала, что на это ответить.

— Я люблю твой энергичный характер, — начал Амадо, — он напоминает мою собственную молодость и дает надежду, что ты вернешь меня в те золотые годы. Я люблю и самые простые вещи: наблюдать за тобой, смотреть, как блестят на солнце твои волосы, как ты ходишь, улыбаешься, как произносишь мое имя. А больше всего я люблю в тебе честность и прямоту, ведь в сегодняшнем мире это нечто редкое… и прекрасное.

Резкая боль пронзила ей грудь. Элизабет выпрямилась на стуле и сделала несколько вдохов, пока боль не ослабла. Какое-то короткое мгновение она уже подумывала о том, чтобы рассказать ему о своем прошлом, представляла, как замечательно начать совместную жизнь, не утаивая ничего. Но она понимала, что это — пустая фантазия. Амадо любил ту женщину, которую вообразил, а не ту, кем она была в действительности.

— Элизабет, ты вернула мне желание жить. У меня нет слов, чтобы поблагодарить тебя.

Что ж, пусть она и не в силах рассказать ему все, но одно между ними непременно должно быть честным.

— Прямо сейчас… вот сию минуту… я не могу тебе сказать, что… Не могу сказать, что люблю тебя.

Он потянулся через стол и взял ее руку.

— Я и не поверил бы, что ты можешь согласиться выйти за меня замуж, не решив, что со временем полюбишь меня. А я могу подождать, Элизабет.

Он смотрел на нее с такой нежностью, с такой страстью, что Элизабет позволила себе поверить в его слова. Да и как бы она могла не полюбить такого мужчину… со временем?