Монстр из отеля №7

Глава 17

КАРИЯ

Проскользнуть мимо бара, за зону отдыха и направиться к темному коридору рядом с ванной, в которой якобы меня оставил Саллен, несложно. Все еще ревет сигнализация, под потолком мигают лампочки, а внутри «Септема» никого нет.

«Идиоты».

Но стоит мне только об этом подумать, как, несмотря даже на пронзительный вой сигнализации, я слышу быстрые бегущие шаги, и через мгновение меня хватает за запястье чья-то рука, отрывая от Саллена.

Моя реакция незамедлительна. Я с бешено колотящимся сердцем отшатываюсь от напавшего на нас человека, но он лишь сильнее сжимает пальцы, с хрустом впиваясь мне в кости, а Саллен отпускает мою руку.

Я мельком замечаю мужчину в боевой экипировке, его лицо почти скрыто из-за дурацкой маски Райта, которую носят все охранники, а в свободной руке у него направленный на меня пистолет. Мы с ним смотрим друг на друга. Его глаза прищурены, дуло оружия всего в футе от моего лица, и единственная мысль, что приходит мне в голову, — это Саллен.

Этот человек в меня не выстрелит, если только сам не хочет стать трупом.

Но что Райт сделает с Салленом?

Я даже не смотрю на него. Я чувствую его совсем близко, прямо у себя за спиной, и знаю, что охранник его заметил, но, похоже, заложница здесь я. Деталь переговоров. Инструмент давления.

Мне хочется смеяться.

Саллен не останется ради меня.

Лучше бы ему не оставаться ради меня.

Я снова отдергиваю руку, желая сосредоточить внимание на себе, но мужчина тянет меня ближе, так, что я поскальзываюсь. Огни и сирены, кажется, пронзают мой череп, немного притупляя панику от того, что мне в голову направлен пистолет. Это похоже на то, что сенсорная информация скрыла более непосредственную угрозу, но мне все равно.

Это лучше, чем дрожать при мысли о том, что мне вышибут мозги.

Мужчина снова резко дергает меня, руку обжигает боль, и с моих губ срывается непроизвольный крик, тут же теряясь в какофонии звуков.

По моему предплечью растекается отчетливое ощущение жжения, и в это время тень Саллена дергается вперед.

Он хватает за запястье мужчину с пистолетом и делает резкое движение, которое либо практиковал раньше, либо хорошо прочувствовал на себе, потому что охранник немедленно меня отпускает. Я отшатываюсь, прижимаю руку к груди и, потирая пальцами запястье, замираю, наблюдая за движениями Саллена.

Охранник поворачивается лицом к безоружному Саллену, и пистолет со звоном падает на пол. Прищурившись, мужчина немного смещает центр тяжести, как будто принимает боевую стойку. Но Саллен все еще держа охранника за запястье, дергает его к себе, одновременно замахнувшись сжатой в кулак рукой. Он бьет его по лицу, и я вижу, как голова мужчины откидывается в сторону, а Саллен не дает ему ни секунды опомниться. Он снова бьет его, на этот раз апперкотом, попадая костяшками пальцев мужчине прямо в нос. От этого движения мужчина поднимает подбородок, обнажив горло, и Саллен пользуется возможностью обхватить его обеими руками за шею.

Руки Саллена в перчатках очень внушительны и полностью обхватывают шею охранника.

Я завороженно наблюдаю, как по носу мужчины стекает кровь, просачиваясь в закрывающую остальную часть его лица черную маску.

Он поднимает руки к предплечьям Саллена, пытаясь их от себя оторвать, но Саллен по-прежнему сжимает горло охранника, надавливая большими пальцами на его трахею. Охранник вскидывает колено, пытаясь сделать выпад, но Саллен ловко отводит бедра, защищая свой пах.

У меня пересыхает во рту от того, как Саллен душит мужчину, вглядываясь ему в лицо.

Тот пытается попасть Саллену в глаза, но Саллен отворачивает голову, и мужчина только хватается за его лицо, но я вижу. Вижу, как он слабеет. Он даже поцарапать Саллена не может.

У меня в голове бешено колотится пульс.

Из-за грохота моего сердца, мне кажется, что сирены стихают.

Тяжело дыша, я обхватываю запястье, которое больше не болит, но такое ощущение, что я вообще не могу пошевелиться.

Глаза мужчины закатываются, а затем закрываются.

Его лицо почти такого же цвета, как текущая у него из носа кровь.

Он подается вперед, но Саллен не двигается с места, и я понимаю это потому, что мужчина… падает.

Не разжимая впившихся в горло пальцев, Саллен приседает, опуская чувака на землю. Но, как я понимаю, вовсе не для того, чтобы аккуратно уложить его на пол, а для того, чтобы… душить дальше.

И лишь когда мужчина прислоняется виском к высоким кроссовкам сидящего на корточках Саллена, только тогда он его отпускает.

Охранник падает лицом вниз, раскинув руки.

Саллен медленно выпрямляется во весь рост и переводит свой пристальный взгляд на меня.

Я приоткрываю губы, и понимаю, что должна моргнуть и прийти в себя, что нам нужно пошевеливаться, а мне — взять пистолет, но как раз, когда меня осеняет эта мысль, и я с трудом отрываю взгляд от Саллена и пытаюсь найти оружие, до нас доносится топот шагов, как будто кто-то приближается к двери, в которую мы только что вошли.

Нам нужно идти.

Я больше не смотрю на неподвижно лежащего на полу мужчину. Не знаю, мертв ли он. И стала ли я только что свидетелем убийства. Я не знаю, и сейчас мне на это плевать.

Я тянусь к Саллену.

Он шарит взглядом по полу, вне всякого сомнения, тоже в поисках пистолета, но приближающиеся шаги становятся громче, отчетливее, и через мгновение Саллен снова сжимает в пальцах мою ладонь.

Мы углубляемся в темный коридор, и я задумываюсь, сколько им потребуется времени, чтобы найти тело.

У меня в руке рука Саллена.

Возможно, он только что убил человека одними только пальцами.

«У меня в руке его рука».

Он смог просто убить человека ради меня. Ради нас.

Я изо всех сил стараюсь, чтобы мое изумление не отвлекало меня от того факта, что Саллен куда-то меня ведет, возможно, туда, где… совсем недавно ко мне прикасался. И хотя до сих пор мне практически не удалось раскрыть его замысел, я не знаю, что произойдет, как только он захватит контроль над ситуацией.

Если потенциальный труп на полу бара является хоть каким-то показателем того, что у меня могут быть неприятности и похуже.

Мы в полной темноте проходим мимо дверей ванной комнаты— здесь не мигает даже пожарная сигнализация, а воющая сирена звучит тише, как будто приглушенно.

Но сделав всего пять шагов, я невольно останавливаюсь, сердце бешено колотится от страха перед неизвестностью. Я не знаю, куда мы направляемся, и совсем не уверена, что мне там самое место. Однако я уже так далеко зашла, и мы уже оставили после себя труп, так что я не отступлю. Я не хочу расставаться с Салленом и не хочу подвергать его риску, но он должен показать мне, куда идти.

Не обмолвившись со мной ни словом и даже не дав мне оглянуться, он идет впереди, по-прежнему держа меня за руку, и настойчиво тянет меня за собой. Я понимаю, что мы проходим через кладовку, потому что, свернув за дверь, чувствую резкий запах хлорки.

Мы пробираемся сквозь узкое пространство, и я оглядываюсь через плечо, гадая, куда бежали те люди, чьи шаги мы слышали — к «Септему» или куда-то еще. Но в темноте я ничего не чувствую и закрываю за собой дверь.

Чем дальше мы заходим, тем меньше я вижу, поскольку мы движемся в темноте, и сигнал тревоги совсем не достигает моих ушей. Это странно, и я задаюсь вопросом, для чего изначально была построена эта часть отеля, потому что тут гораздо больше места, чем требуется кладовке. Возможно, это какое-то место, о котором знают только Штейн и Саллен; в каком-то смысле я на это надеюсь, хотя меня приводит в ужас мысль о том, что сюда может заявиться Штейн Рул. Я не знаю, где он сейчас находится, можно ли его найти, но очень надеюсь, что нет.

В конце концов, Саллен останавливается и отпускает мою руку.

Я немедленно тянусь к нему и хватаю его сзади за толстовку, не желая оставаться в холодной темноте. Он напрягается; я чувствую, как выпрямляется его спина от того, что я задеваю ее костяшками пальцев, но Саллен не сбрасывает мою руку.

Я слышу тихое позвякивание ключей и предполагаю, что они в кармане его черных джинсов. Мгновение спустя Саллен подается вперед, и я слышу, как поворачивается замок и скрипит дверь.

Я дрожу от пронизывающего холода, по моим голым бедрам, ключицам, рукам и спине ползет ледяной воздух. Но я держусь за его толстовку, и мы вместе идем сквозь темноту. Я понимаю, что Саллен придержал для меня дверь, и осторожно закрываю ее подошвой, пока не слышу, как она со щелчком встает на место. За этим следует еще один звук, словно поворот автоматического замка. Мы движемся в тайные недра отеля, и мною начинает овладевать клаустрофобия. Мне кажется, что стены вокруг меня смыкаются, хотя я их и не вижу, и я ловлю себя на том, что, следуя за Салленом, крепко обхватываю себя за плечи.

Здесь сильно пахнет плесенью, и мне кажется, я слышу, как откуда-то капает вода.

«Не брызгай на меня», — думаю я, сморщив нос при одной только мысли об этом. Фу.

Саллен ничего не говорит, и наши шаги — всего лишь тихий шепот в темноте.

Наконец, после того, как он отпирает, а я закрываю еще три двери, мы входим в комнату, залитую зеленым светом.

Я сразу же ее узнаю.

Мой взгляд останавливается на плавающем в формальдегиде кролике с розовыми глазами. Он подсвечен сзади зелеными светодиодными лентами, которые расположены на всех полках, идущих вдоль стен комнаты. Она на удивление просторная для того, чтобы находиться в таких глубоких недрах отеля, квадратной формы, с хирургическим столом и стоящей рядом с ним больничной койкой. Той самой, на которой лежала я. Я с удивлением замечаю, что, хотя гигиеническая бумага белая, сама каталка черная и, похоже, сделана из мягкой кожи.

Но вот на медицинском столе шприц, пустой, поршень вдавлен в цилиндр, металлическая игла поблескивает зеленым.

От того, что он пустой, мне не становится намного лучше. Под столом расположены металлические выдвижные ящики, и я могу только догадываться, что в них лежит.

По помещению разносится гул, который я слышала тут и в прошлый раз. Это, должно быть, какая-то дополнительная система охлаждения, потому что я дрожу, стоя у последней двери, которая закрылась за моей спиной сама по себе.

Я поднимаю взгляд на остальные окружающие меня полки. На них очень много склянок, какие-то поменьше, как обычные банки, какие-то гораздо больше, с широкими горлышками, но все они закрыты разными крышками; одни деревянными, а другие более прочными. В них заспиртованные образцы, во всех все до единой: лягушки, осьминог, ящерица и что-то похожее на эмбрион мыши. Они плавают в формальдегиде или, может, в этаноле и…

Я резко оборачиваюсь, понимая, что позади меня тоже что-то есть. Там сплошь черные полки, они поднимаются от пола до высокого потолка, свет у нас над головами не горит. Единственное освещение — это зеленые ряды выстроившихся на полках банок. Позади меня летучая мышь, крабы всех видов, что-то похожее на бледно-белых креветок, и есть лишь небольшой проем для черной узкой двери, в которую мы вошли.

Мое дыхание становится резким, в воздухе витает запах чего-то горького, заглушаемого холодом. Клянусь, выдыхая, я вижу маленькие облачка пара и сжимаю руки в кулаки. Когда я снова поворачиваюсь, Саллен стоит у медицинского стола, его руки в карманах, капюшон надвинут на голову, глаза устремлены на меня. У него странная поза, он выпятил подбородок, слегка пригнул шею, и я не знаю, то ли он так наклоняется, чтобы дотянуться до меня, если я решу сбежать, то ли просто зачарованно за мной наблюдает.

Я вижу за его спиной проем в темноту, эту вторую брешь посреди всех мертвых, плавающих в своих банках животных. Я задаюсь вопросом, куда он ведет. И хочу ли я это знать.

И не сделала ли я ужасный выбор, добровольно придя сюда.

Я думаю о потенциально мертвом охраннике. О корчащемся на полу Космо. Обо всем том, что, по его словам, мог сделать со мной Саллен.

Но также я помню, как Шелла Крофт отпустила меня, хотя точно знала, что там был Саллен. Что такого она о нем знает? Возможно, она не согласна со многими подпольными делами Райта или просто со Штейном Рулом.

При мысли о нем у меня начинают дрожать ноги, и я жалею, что на мне не надето чего-то еще. Что он сделает, если поймает нас? Теперь я соучастница. Теперь один из людей Райта в лучшем случае ранен. Я тоже понесу наказание.

Я снова перевожу взгляд на Саллена, который по-прежнему молча за мной наблюдает.

Я помню, что сказала мама о дате его исчезновения. Два года. Мне известно, что это произошло в октябре, но после того, как он пропал, я так долго ворочалась по ночам в своей постели, думая, что он обязательно вернется, появится, может, даже прокрадется в мой дом и найдет меня спящей, что дни перемешались и слились, и я не совсем осознала, что сегодня именно годовщина (точнее, уже вчера). Было и еще кое-что, за день до того, как он исчез. Какое-то воспоминание о глазах, в которые я не хочу смотреть.

— Зачем ты вернулся? — тихо спрашиваю я, и с моих губ слетают полупрозрачные облачка пара.

В этой комнате словно внутри морозильной камеры. Интересно, согрело ли меня то, что Саллен подмешал мне в напиток, потому что не помню, чтобы тогда я так сильно мерзла, лежа на этой каталке, будто его пациентка.

— А зачем ты мне писала? — тут же парирует он.

Как будто теперь, когда всеобщий бардак улегся (а вернув меня в ванну, после того, как он каким-то образом понял, что все будут его искать, Саллен, должно быть, знал, что именно это нам и понадобится), мы можем пререкаться друг с другом, не отвлекаясь.

И я больше не лежу на каталке под действием успокоительных.

От этого я должна бы чувствовать себя сильнее, но почему-то нервничаю больше, чем раньше.

— А почему нет? — отвечаю я вопросом на вопрос. — Ты…прочитал все мои письма?

Он упомянул, что я их ему отправляла, называла жалкими, но, возможно, они ему наскучили. Могу только надеяться. У меня вспыхивает шея при одном воспоминании о тех глупых, отчаянных словах, написанных мной в попытке дотянуться до кого-то, кто, похоже, никогда не стремился тянуться ко мне.

Саллен поднимает подбородок, и я замечаю высокий черный воротник его водолазки, но под ним виднеется нарост, скрывающий его обезображенную кожу.

«Что с тобой случилось? Почему ты винишь в этом меня?»

— Да, — отвечает он, и я не вижу на его лице и тени стыда. Но он ничем себя не выдает, наблюдая за мной.

— Ты когда-нибудь… думал обо мне?

— Да.

— Почему не написал в ответ?

— Я… пытался. Но так и не закончил.

Я пропускаю это и его недостающие слова.

— Где ты был до сегодняшнего вечера?

— Далеко.

Я закатываю глаза.

— Расскажи мне хоть что-то.

Саллен смотрит на меня долгим взглядом, и я чувствую, как между нами нарастает напряжение. Затем с неожиданной для меня быстротой… он бросается ко мне.

Мгновенно отреагировав, я уворачваюсь от его хватки. Я кидаюсь вправо, намереваясь обогнуть стол и оказаться в темном проеме за его спиной. Я знаю, что дверь позади меня заперта, и пока я буду соображать, как ее открыть, он с легкостью меня схватит.

Но даже сейчас он двигается вместе со мной, и я натыкаюсь бедром на медицинский стол, тихо вскрикнув от резкого удара. Однако я не останавливаюсь и встаю лицом к нему, спиной к освещенным зеленым светом полкам, на которых стоит банка с кроликом, которого я увидела, когда впервые открыла здесь глаза.

Саллен сжимает в кулаки вытянутые вдоль тела руки и буравит меня темнеющим взглядом. Между нами всего шаг, и я стою за каталкой. Я могла бы метнуться в дальний конец комнаты, молясь, чтобы за пределами ниши было место, куда можно ускользнуть.

Но он не двигается, так что я тоже не двигаюсь.

«На самом деле я не хочу убегать. Я просто хочу поговорить».

— Что ты хочешь знать? — быстро спрашиваю я. — Спрашивай меня о чем угодно. В отличие от тебя, я дам тебе ответы.

Саллен сжимает губы в неосознанной недовольной гримасе.

— Я не могу так с тобой разговаривать.

Это слетает с его красивых губ совершенно искренне, но я не понимаю, что он имеет в виду.

— Как так? — Я пытаюсь выровнять дыхание, чтобы не было похоже, что я задыхаюсь, задавая ему вопрос. — Почему ты не можешь нормально со мной поговорить?

Зря я это сказала.

Саллен снова пугающе быстро бросается на меня, и я тянусь за спину в поисках оружия в виде банки. Я ладонью нащупываю одну из них и обхватываю пальцами холодное стекло. Затем с тихим вскриком швыряю ее в Саллена.

Он ловко отпрыгивает назад, и стекло разлетается вдребезги по цементному полу, а я вздрагиваю от непривычно громкого звука в тихой комнате.

Воздух тут же наполняет резкий, едкий аромат, и я отступаю на несколько шагов назад, глядя вниз, туда, куда смотрит Саллен.

На полу лежит белый кролик, весь в какой-то жидкости и осколках поблескивающего стекла.

Его тельце все еще плотно сжато, маленькие лапки согнуты, шерстка влажная, а розовые глаза, как бусинки, осуждающе смотрят на меня.

Я судорожно вдыхаю и делаю еще один шаг назад.

Саллен вскидывает голову, прищуривает свои темные глаза и делает шаг вперед. Под его высокими черными кроссовками хрустит стекло, но, похоже, Саллена совершенно не волнует то, что осколки могут проткнуть его резиновые подошвы.

— Потому что я ненормальный, — говорит он низким, хриплым и озлобленным голосом.

— Прости, — говорю я, пытаясь сохранить хоть какой-то мир между нами. — Я не хотела…

Я делаю еще один шаг назад.

Саллен тоже, носок его ботинка оказывается совсем близко к крупному тельцу белого кролика.

Черт.

Он может на него наступить. Вполне возможно, ему будет абсолютно все равно. Я помню, как сильно он давил мне на живот.

И знаю, что он каким-то образом винит меня в ужасах своей жизни ну или, по крайней мере, в некоторых из них. Он сам так сказал. Что это я с ним это сотворила. Я ему это сделала.

И я помню, как он сказал кое-что еще.

Что когда я очнусь, будет только хуже.

Я не знаю, что он имел в виду. Но думаю, дело в этом.

— Саллен, — выдыхаю я.

Он останавливается.

Слегка приподнимает брови, что придает его лицу непривычно невинное выражение.

— Поговори со мной, — шепчу я, желая до него достучаться. Желая установить между нами связь, которую я, возможно, придумывала все эти годы самой себе. — Пожалуйста.

Он по-прежнему не двигается.

Гул сливается с биением пульса у меня в голове.

Затем Саллен снова делает стремительное движение, перепрыгнув через стекло, и я понимаю, что сейчас не время для разговоров. Может, с ним такого времени никогда и не будет.

При мысли об этом меня переполняет скорбь, я тут же разворачиваюсь и приказываю себе бежать, хотя мне хочется остаться.

Я устремляюсь в темный проем и слышу, как за мной тихими и быстрыми шагами следует Саллен.

Он знает это место лучше, чем я. И ноги у него посильнее. По быстрому взгляду, брошенному мной в пентхаусе на его торс, я поняла, что он в хорошей форме. Я много хожу пешком и изредка занимаюсь йогой, но не знаю, поможет ли мне это сейчас.

Я вытягиваю перед собой руку, чтобы ни на что не наткнуться, жалея, что выронила свой гребаный фонарик, и бегу дальше в ледяную тьму. Мои легкие быстро расширяются и сжимаются, пальцы ног мягко ступают на цемент, пятки отрываются от пола.

Я не знаю, куда направляюсь.

Я даже не хочу от него убегать.

Но Саллен ничего не говорит, он пытается на меня напасть, хочет, чтобы я вернулась на ту каталку.

Чтобы я была его пациентом.

А он — доктором.

Ему нужна власть.

У него должен быть контроль.

Он сказал: «Я не могу так с тобой разговаривать».

Потому что ему нужно знать, что я не убегу? И ничем ему не наврежу? Мне кажется, что последнее я уже доказала. Но сейчас как раз делаю первое.

С другой стороны, он два года назад исчез. Он тоже от меня убежал.

Я все бегу, углубляясь в темноту, и задеваю плечом стену. Все вокруг меня как будто сужается, я едва могу здесь дышать, и впереди не видно никакого света, может, это тупик.

Он поймает меня в ловушку. Я умру в подземных тоннелях отеля № 7.

Принцесса Райта оказалась настолько глупой, что сбежала со своим убийцей прямиком в объятия собственной смерти.

Но пока я бегу и чувствую, как у меня под волосами и на внутренней стороне обнаженных бедер выступает пот, я задумываюсь, а стала бы вообще возражать. Против того, чтобы о нас с ним шушукались так же, как раньше только о нем.

Но я не хочу умирать. Даже если мы с ним сбежим, и о нас пойдут слухи, я хочу остаться в живых. Хочу его понять.

Я чувствую, как он приближается, разбивая фантазию моих мрачных мыслей.

Даже здесь, в кромешной темноте, я чувствую на себе его тень.

С моих губ срывается крик, всхлип или что-то еще, и уже через мгновение его ладонь зажимает мне рот.

Саллен обхватывает меня за пояс, с силой притягивая к себе. Но мы по инерции движемся вперед. Я тянусь пальцами к предплечью Саллена, на этот раз, чтобы его оттолкнуть, но он поворачивает меня так, что я замечаю впереди небольшое свечение.

Мы, спотыкаясь, проходим в другую комнату.

Она намного примитивнее предыдущей. Грязные полы, провода на потолке. Свет исходит от какого-то жутковатого, воткнутого в открытую розетку ночника, рядом с ним тяжелая черная коробка, которая выглядит одновременно невинно и зловеще.

И здесь стоит кресло, как в кабинете у зубного врача.

Большое и внушительное, с таким количеством бежевых ремешков и серебряных пряжек, что мне из них точно никогда не выбраться.

И он собирается усадить меня в него, да?

Саллен снова делает шаг вперед, таща меня за собой и зажимая мне рот рукой, чтобы я не могла закричать. Не то чтобы в это помогло так глубоко под землей.

Я брыкаюсь, пихаю Саллена ногой в голень, но, похоже, это его нисколько не беспокоит.

Затем он рывком притягивает меня к себе, а сам прислоняется к двери, раздается громкий стук, и я понимаю, что он захлопнул ее спиной.

Я пытаюсь открыть рот, но губы лишь скользят по его ладони. Саллен наклоняется ко мне, и моего уха касается его дыхание.

— Шшш, — шепчет он, и я замираю в его объятиях.

Я жду секунду. Другую.

Интересно, слышит ли он мое сердцебиение, потому что я слышу.

Затем Саллен скользит ладонью вниз по моему горлу, обхватывает пальцами шею, и я знаю, что он чувствует, как под кожей бешено колотится мой пульс.

Я думаю о лежащем на полу охраннике.

Смотрю на кресло и чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.

Меня никогда раньше не пытали.

— Ты этого хочешь? — выдыхаю я. — Пристегнуть… меня к этому креслу?

Его дыхание обжигает мне кожу между ухом и плечом.

Моя грудь болезненно вздымается и опадает, Саллен сжимает меня крепче.

И говорит всего одно слово:

— Да.

— Зачем? — вырывается у меня с прерывистым вздохом.

Я помню, как он трогал мои зубы. Как говорил о том, чтобы их выдернуть. Я представляю себя залитой кровью, во рту у меня ничего нет, а все мои коренные зубы, клыки и резцы валяются на грязном полу.

Он хочет сделать со мной то же самое, что сделали с ним?

Я заметила, что у него не хватает зубов. Могу только догадываться, как он их лишился.

Он по-прежнему восхитителен, но я не хочу, чтобы он выдергивал мне зубы. Не хочу хирургических операций. Я хочу просто поговорить.

— Я просто хочу тебя понять.

Это звучит отрывисто, слабо и глупо, но, когда он обнимает меня, я не могу сдерживаться.

— Думаю, чтобы это произошло, нам стоит поиграть в одну игру, — шепчет он мне в шею.

— В какую игру, Саллен? — я смаргиваю навернувшиеся на глаза слезы и сосредотачиваю внимание на ржавом металле у основания кресла. — Что ты имеешь в виду?

Он склоняет голову, прижимаясь виском к моему плечу.

Я чувствую, как напряжено его тело. Саллен настолько неподвижен, что оно вибрирует.

Мое дыхание громкое и прерывистое. Я обхватываю его предплечье у себя на талии и чувствую биение своего сердца под пальцами, сдавившими мне шею.

— Поговори со мной, — умоляю я. — Пожалуйста.

Он молчит.

Это меня пугает.

Затем Саллен толкает меня к креслу, и я поворачиваюсь к нему, подняв руки и чувствуя головокружение от его резких движений и внезапной свободы.

— Сядь в кресло, Солнышко, — тихо говорит он, глядя на меня. — И я дам тебе все, что ты хочешь.

Правда, мы будем чудовищами, отрезанными от всего мира; но из-за этого мы будем более привязаны друг к другу

«Франкенштейн», Мэри Шелли