Монстр из отеля №7

Глава 38

САЛЛЕН

— Ты пьяна. Тебе нужно поесть. Мы не уйдем отсюда, пока ты этого не сделаешь.

Мы сидим на уединенной скамейке в пустынном парке, Кария наклоняет голову, сцепив пальцы под подбородком, и хлопает ресницами.

Принцесса Райта пошла со мной в аптеку, у которой нас высадил таксист, и вместо необходимой нам еды накупила там тонну косметики и средств по уходу за собой. Она сгребла все это в охапку и, пока я осматривал прилавок с закусками, держа в одной руке тяжелую сумку и ее «Джеймсон», бросила мне в красную корзину, фактически обездвижив мою вторую руку.

— Это предметы первой необходимости. Не смотри на меня так.

Я закатываю глаза, как и примерно час назад, перед тем, как мы отправились из универмага в это место под густыми, раскидистыми деревьями.

— Ешь.

Я бросаю взгляд на лежащий у нее на коленях протеиновый батончик с лимонным вкусом. В плане питания это не так уж и много, но в ресторан мы пойти не можем, а приготовить еду нам негде. Я уже съел шесть протеиновых батончиков, так что свою долю страданий я вытерпел. От всего этого пережевывания у меня болит челюсть, и в ней еще не все зубы.

Теперь очередь Карии.

Она вздыхает, но берет блестящую желтую упаковку и начинает ее вскрывать, затем поднимает на меня свои прекрасные глаза, и на ее губах появляется легкая улыбка.

Я быстро отворачиваюсь, пока Кария не поняла, о чем я думаю.

Небо все еще серое после утренней грозы, я смотрю на суровые облака цвета бурых синяков и на мгновение удивляюсь тому, во что превратилась моя жизнь. Я сижу на железной скамейке с девушкой, за которой десятилетиями следил, о которой мечтал, которая казалась мне настолько недосягаемой, что было противно даже на что-то надеяться.

И она оставила за собой след боли, ударив Космо, Мод, Штейна. И все это ради меня.

Просто невероятно.

И прискорбно, зная, что будет дальше.

По нашему убежищу проносится порыв ветра, и меня охватывает озноб. Я рад, что сегодня прохладно (я всегда радуюсь, когда на мне много лишней одежды), и еще больше — дуновению ветерка.

Хотя, думаю, что дрожу не только по этой причине.

— Какой твой любимый цвет? — спрашивает меня Кария, жуя батончик.

Снова поднимается ветер, я хватаю стоящую рядом большую многоразовую сумку для покупок, ставлю ее себе на колени и, заглянув в нее, вижу бананы, пластыри, мазь для местного применения и спирт для протирания. Я взял все это, чтобы промыть раны Карии. После магазина она позволила мне наложить ей на ладонь пластырь, но сказала, что мой язык, по-видимому, обладает целебными свойствами, так что больше ничего не нужно.

От меня не ускользнуло то, как при этой шутке на лице у Карии проступила озорная улыбка и то, как она пробудила во мне вожделение, которое теперь так трудно контролировать, сидя рядом с ней.

Я отмахиваюсь от этой мысли и отворачиваюсь от неба, от усыпанного желтыми, красными и оранжевыми листьями леса и от оживающей в умирающий сезон Северной Каролины. Кария отправляет в рот последний кусочек протеинового батончика и, подняв на меня глаза, жует, сминая в кулаке обертку.

Я не отвечаю на ее вопрос, и она выжидающе смотрит на меня.

Затем Кария сглатывает, нетерпеливо вскидывает руку, но придвигается ближе и медленно кладет голову мне на плечо. Я чувствую лимонный аромат батончика и «Джеймсона», но не обращаю на это особого внимания.

Я замираю, чтобы не напугать ее и всё не испортить.

Не знаю, как выполнить все то, чего она, похоже, от меня хочет. Не знаю, как справиться с ревностью, терзающую меня всякий раз, когда ее внимание привлекает кто-то другой. И не только ненавистный мною Космо, но даже разговоры и прикосновения Флита, Эллиота и Мод… Я не хочу поворачивать вспять то, куда мы сейчас движемся, но даже так я не уверен, что научусь делать что-то правильно.

— У меня розовый. Пастельно-розовый, ярко-розовый, сиренево-розовый. А еще бледно-зеленый. Люблю успокаивающие оттенки.

Кария говорит тихо, но быстро, у нее слегка заплетается язык, и я понимаю, что она все еще ощущает на себе последствия всего произошедшего с ней прошлой ночью или утром, или, похоже, и того и другого, поскольку время в магазине Мод пролетело очень быстро, самым радикальным и хаотичным образом.

Когда мы бежали по тому подвалу, я подумал о том, чтобы сдаться полиции. Я хотел дать ей возможность сбежать, особенно когда услышал ее крик.

Но я не мог представить, как к ней прикасается Штейн, представить следующий день без нее (если вообще выживу).

Я не могу ее отпустить.

Теперь я это понимаю.

Для нее это ужасная новость, но ничто не заставит меня передумать.

Кария подавляет зевок и прижимает ко рту ладонь.

Я расстегиваю ремешок на сумке с продуктами, затем протягиваю руку и кладу ее тыльной стороной Карии на бедро.

— Давай обертку, — тихо говорю я.

Кария издает тихий смешок, но послушно кладет мусор мне на ладонь. Однако руку не убирает.

Она переплетает наши пальцы, и между ними шуршит обертка. Тыльная сторона ее ладони такая красивая: гладкая, нежная кожа с голубыми прожилками. Ее ногти не видны, поскольку пальцы сцеплены с моими, но я заметил у нее ногтях сколы и облупившийся зеленый лак (его она тоже купила в аптеке). Осквернение во всех отношениях, и все ради меня.

— У тебя все еще болит плечо? — тихо спрашиваю я.

Когда мы шли сюда, она, похоже, старалась лишний раз его не напрягать. Примерно в миле от аптеки мы увидели вывеску этого места, и, заметив ее первой, Кария кивнула на нее и схватилась за руку. «Парк Трифолл». Из документов Мод я понял, что Трифолл находится в двух милях от первоначального отеля № 7. Если он находится в такой же заднице, как это место, неудивительно, что его никто не находит, если только не ищет целенаправленно. Я никогда не слышал об изначальном отеле; но ведь Штейн не посвящал меня в свои тайны, и я не просиживал все свободное время в Интернете в поисках информации о сети отелей, которыми он владел.

Не знаю, чего ожидать, когда мы туда доберемся, но надеюсь, что, по крайней мере, на несколько дней мы с Карией сможем перевести дух.

— Сначала ответь на мой вопрос.

Ее голос звучит неожиданно измученным, и я не удивлен, что все это так на нее подействовало. За последние несколько дней она так много сделала.

Со мной.

Ради меня.

— Твой любимый цвет, — не унимается она, как будто я забыл, чего уж точно не было. — Скажи мне, Саллен.

Последние слова она произносит шепотом, и я на мгновение закрываю глаза, наслаждаясь зажатой у меня ладони рукой Карии, ее прислонённой к моему плечу головой и нашим одиночеством.

Я думаю о своих образцах. О моем легком штрихе в виде зеленых лампочек, составляющих им компанию, когда меня не было рядом. Но я также думаю и о том, что на протяжении долгих лет Кария любила розовый цвет. Она носила и другие цвета, в основном, кажется, черный, но в большинстве моих воспоминаний о ней, за которые я цеплялся, когда меня мучил Штейн, присутствует именно розовый.

— Мне нравится твой, — говорю я ей. — Розовый.

Сказав это, я улыбаюсь. Кария поднимает голову и поворачивается ко мне, я открываю веки и вижу ее загоревшиеся глаза.

— И зеленый, — добавляю я.

— Тебе нравится розовый? — с сомнением в голосе спрашивает она.

Несмотря на то, что в аптеке она настояла на том, чтобы сходить в туалет и воспользоваться косметикой и салфетками, под ее голубыми глазами размазалась подводка, а под бровями остались следы туши. Вид у Карии такой же усталый, как и голос, взгляд затуманенный. Ее волосы собраны в пучок и закреплены розовой резинкой, лицо обрамляют несколько светлых прядей.

У меня возникает внезапное, порочное желание притянуть ее к себе и сказать, чтобы она поспала. Дать ей отдохнуть. Прошептать ей на ухо, что она никакая не жалкая, не тупая и вовсе не такая дерьмовая, как её кто-то когда-то назвал, включая меня.

Но еще я хочу вырубить ее, связать и никогда не отпускать.

— Да, — отвечаю я, глядя на лежащую у меня в ладони руку Карии. — Он напоминает мне о тебе.

— Ты пытаешься меня соблазнить, Саллен Рул?

Я перевожу взгляд на нее.

— Получается? — спрашиваю я, приподняв бровь.

Кария прикусывает нижнюю губу и пристально смотрит на меня.

— Для этого тебе не нужно сильно напрягаться, — почти застенчиво говорит она.

У меня в груди сжимается сердце. Какая-то часть меня ей не верит. Не верит, что она очарована мной настолько, насколько это кажется. На заднем сиденье такси я сказал ей, что я для нее всего лишь отдых от реальной жизни, и мне все еще кажется, что отчасти это правда. Но когда Кария смотрит на меня вот так, из-под опущенных ресниц, в ее глазах светится столько эмоций, на которые я раньше не обращал внимания. Это странно. У меня не укладывается в голове, что это правда.

— Ты со всеми такая? — тихо спрашиваю я. Может, незаслуженно.

Ее розовые и округлые щеки заливает румянец, но Кария от меня не отстраняется.

— Нет, — говорит она, глядя на наши руки, на зажатую между ними обертку. — Я ни с кем такой не была, Саллен.

Я отчаянно хочу ей верить.

Но я видел ее с Воном и Космо. И хотя я не очень хорошо знаком с Воном Бентценом, о Космо я знаю достаточно. Знаю, что с ней он особенно не напрягался — не так, как она того заслуживала, — и все же Кария отдала ему все. Я больше не хочу, чтобы она делала это с кем-то другим.

Я представляю, как вхожу в старый отель, слышу только скрип открывающихся дверей и окутавшую нас тишину.

Представляю, как зажимаю Карии рот.

У меня нет ни шприцев, ни снотворных, только «Джеймсон», и вот я кладу ладонь ей на лицо и останавливаю дыхание.

Я могу навеки погрузить ее в сон.

Могу устроить так, что она действительно никогда не будет такой ни с кем другим. Но сейчас я остаюсь милым.