Монстр из отеля №7

Глава 39

КАРИЯ

— А что, если мы просто сядем на поезд? — тихо спрашиваю я, глядя на возвышающееся перед нами здание. — Если просто исчезнем?

Самый первый отель номер семь небольшой, но выше, чем я его себе представляла. В моем воображении это была неприступная крепость, замок с высокими каменными воротами.

Но когда перед нами на грунтовой дороге, обсаженной густыми деревьями, закрывающими то немногое, что можно увидеть на солнце, появляется отель, я понимаю, что была отчасти неправа в большинстве своих предположений.

Саллен мне не отвечает. Он просто смотрит вперед, как зачарованный.

Здание окружено высоким забором, он сделан из железа, но входные ворота заржавели у верхнего шпиля (в нескольких футах над моей головой), и они приоткрыты, что не мешает нам войти внутрь. Само здание из старого темного кирпича, примерно в дюжину этажей с рядами окон, и арочным проемом с черными, отделанными серебром двойными дверями. На всех окнах задернуты шторы, кое-где стекла кажутся совсем древними, на первых этажах установлены темно-серые ставни. Насколько мне видно, явных повреждений нигде нет, и я, вытянув шею, разглядываю серебристую отделку крыши. Несколько расположенных вдоль нее башенок придают зданию готический вид, но это не замок. Возможно, это нечто среднее между его миниатюрной версией и домом с привидениями.

Отель выше, чем я ожидала, и, думаю, на его строительство ушло много времени, поскольку он расположен очень далеко от центра города.

За воротами находится незамысловатый высохший круглый фонтан, в центре которого виднеется каменный постамент, выполненный в форме надгробного камня. По обе стороны здания растут могучие густые деревья, скрывая какой бы то ни было вид на задний двор, хотя похоже, что отель расположен прямо посреди леса, и я предполагаю, что вокруг еще больше деревьев.

Мод сказала, что неподалеку находится озеро V, но, если не считать ощущения влажности в воздухе, мне не кажется, что поблизости есть водоем, и я уж точно его не вижу.

К каменному столбу у ворот прикреплена черная табличка, на которой написано: «Отель № 7, Александрия, Северная Каролина. Добро пожаловать в вашу новую ночь».

— Что, черт возьми, это значит? — тихо спрашиваю я, чувствуя, как у меня начинает покалывать кожу, но Саллен снова молчит.

Я оборачиваюсь через плечо, морщась от боли, но позади вижу лишь длинную извилистую дорогу, по которой упорно шел Саллен, даже несмотря на мои постоянные вопросы «Ты уверен, что это он?».

Но там нет ничего, кроме шепота колышущегося в кронах деревьев ветра. Отсюда не видно шоссе, и я задаюсь вопросом, сколько в этом отеле было машин, когда он еще работал.

Помню, Мод говорила, что он находится в ведении новых владельцев, но вновь окидывая взглядом это место, я сильно сомневаюсь, что Штейн Рул наведывался сюда последнее время, и, вероятно, это к лучшему. Как бы там ни было, я поднимаю глаза и внимательно осматриваю шпили, углы здания и даже окружающие нас деревья, но не вижу никаких камер.

Однако сердце в груди все еще бешено колотится, и я не думаю, что это все из-за того, что мы сегодня много ходили пешком.

— Что именно ты надеешься тут найти? — тихо настаиваю я, вспоминаю истории Мод о том, как в этих стенах собирались на ужины серийные убийцы.

По телу пробегают мурашки, и я придвигаюсь ближе к Саллену, задевая плечом его локоть. Он по-прежнему таращится на это здание так же, как смотрел на Мод, когда она рассказывала его историю. Как будто найдет ответы на вопросы, мучающие его долгие годы.

— Мы не можем сесть на поезд. Пока еще нет. За поездами будут следить. Райту известно, что именно так я попал в Александрию, — отстраненно произносит Саллен.

— Сколько мы здесь пробудем? Что ты ищешь? — повторяю свой вопрос я.

— Не знаю, — осторожно отвечает он, и это очень похоже на ложь.

Медленно повернувшись, Саллен смотрит на меня, затем закидывает на плечо сумку с нашей одеждой и сжимает в пальцах мешок с покупками.

— Ты так и не сказала. Тебе все еще больно? — говорит он, бросив взгляд на мое плечо.

Сейчас разговор об этом кажется странным.

Мое сердце бьется немного быстрее.

— Со мной все в порядке, — вру я.

Мне больно. Не думаю, что тот мужик вывихнул мне плечо, но если там возможно растяжение, то это именно оно.

Сален хмурится, его темные брови сходятся на переносице.

— Не лги мне, Солнышко. Я это… не люблю.

Я прикусываю нижнюю губу и вижу, как он наблюдает за этим движением.

— Я не хочу быть слабой из-за тебя, — наконец говорю я, раскрываясь ему больше, чем, возможно, следовало бы. Может, из-за того, что сильно нервничаю, может из-за все еще текущего по моим венам алкоголя, а, может, из-за той честности, с которой он ответил мне в такси.

— Я не хочу, чтобы ты думал, что обязан обо мне заботиться.

Саллен наклоняет голову, и единственного пробивающегося сквозь облака и деревья луча солнца достаточно, чтобы осветить янтарные радужки его глаз. Он потрясающе красив, но знаю, что если я об этом скажу, он решит, что я снова лгу.

— Мне нравится заботиться о тебе, — наконец произносит он, глядя на мое плечо. — Перестань пытаться стать той, кем не являешься. Я не возражаю против твоей слабой версии.

Саллен отворачивается от меня и смотрит на дом.

— Этой от меня не сбежать.

— Это очень похоже на место, в котором проводились сборища серийных убийц.

Я кружусь по комнате, разглядывая серебряно-черный интерьер, который отличается от синей гаммы отеля в центре города. Здесь серебряные кресла, на черных мраморных полах серебряные ковры, а с высокого потолка первого этажа свисают серебряные люстры.

Вестибюль просто громадный, сразу за ним двойная лестница, ведущая вверх на высоту, которую мне отсюда не видно.

Запах старого, запертого на долгие годы здания и легкий запах хлорки — вот что встретило нас после того, как Саллену удалось вскрыть дверной замок. Он был заперт, но так хлипко, будто никто не озаботился тем, чтобы сохранить все это в тайне.

Это меня беспокоит. Несмотря на то, что отель кажется заброшенным, все аккуратно и чисто, и, насколько я могу судить, внутри здания нет видимых повреждений.

Кто-то заезжал и присматривал за ним. Я просто не знаю, Штейн это, Райт, или кто-то еще.

У меня за спиной со скрипом закрывается дверь. Я оглядываюсь и вижу, как Саллен задвигает большой засов, который не был задвинут перед нашим приходом.

Почему? Отель заброшен? Забыт? Или просто настолько спрятан, что владельцы совсем расслабились и не заботятся о безопасности? Пока мы шли сюда по обочине дороги, нам не попалось ничего, кроме упавшего дерева. Мимо нас не проехало даже ни одного автомобиля.

Саллен поднимает на меня глаза, его затянутая в перчатке рука все еще на замке, и я отворачиваюсь, мой пульс по непонятным мне причинам учащается.

Теперь мы заперты тут вдвоем.

Не думаю, что от этого я в большей безопасности.

Я отворачиваюсь от него и бросаюсь к длинной стойке, которая, вероятно, служила для регистрации постояльцев. Я быстро провожу пальцем по мраморной столешнице, ощущая на коже холодок. Затем поднимаю руку и смотрю на свой отпечаток.

— Пыли нет, — объявляю я, поднимая взгляд на Саллена, который стоит в дверях у входа, на серебристом ковре.

Он ничего не говорит, просто молча меня разглядывает, и это нервирует. Я опускаю руку и вздрагиваю, у меня пульсирует плечо, и я вижу, как меняется выражение лица Саллена.

Его глаза сужаются, на челюсти подрагивает мускул. Затем он бросает наши сумки — с покупками и вещами — и начинает медленно приближаться ко мне. Вот на кого он похож: на охотника, выслеживающего свою добычу. Но даже когда он двигается так неестественно, я вижу в его походке скованность и понимаю, что больно не только мне.

Мне очень хочется подбежать к нему, обнять его, расцеловать. Попросить, чтобы он позволил мне помочь ему почувствовать себя лучше.

Но я знаю, что Саллен этого не захочет.

Я отвожу от него взгляд и поворачиваюсь к нему спиной, медленно обхожу стойку в вестибюле, стараясь двигаться так, словно мое сердце не выскакивает из грудной клетки при одной только мысли, что он ко мне подойдет.

Вдоль края столешницы выставлены золотые телефоны, их трубки соединены с приемниками черными спиральными проводами. Если честно, я никогда не видела таких телефонов, поэтому рассматривая их, слегка улыбаюсь, прижимаясь кончиками пальцев к столешнице. Однако у них нет проводов, соединяющих их с каким-либо источником питания или телефонной линией, и от этого я чувствую себя немного лучше.

— Такой же был у моей мамы в ее крыле на Ричуэл Драйв.

От низкого голоса Саллена я вздрагиваю и, когда поднимаю глаза, он стоит прямо рядом со мной.

Я напрягаюсь, глядя, как он рассматривает телефоны. Раздувая ноздри, я вдыхаю его чувственный аромат, смешанный с оставшимся от нашей прогулки запахом пота. Я хочу его слизать. Хочу наброситься на него.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки и не двигаюсь.

— Кажется, однажды я пытался заказать себе нового папу, — улыбается он, но как-то холодно. — Мама это видела. И не остановила меня.

У меня подрагивает нижняя губа, и желание прикоснуться к нему становится все сильнее. Но, опять же, Сллен рассказывает об этих воспоминаниях таким бесстрастным тоном, что я понимаю: он не хочет, чтобы я его жалела. Чтобы прикасалась к нему.

Чтобы побороть это желание, я тянусь к ближайшему телефонному проводу, наматываю его на палец и смотрю, как он врезается в мою кожу, делая ее белой.

— Кария.

Моргнув, я замечаю, что Саллен смотрит на меня сверху-вниз.

— Нам нужно принять душ, найти комнату, и ты дашь мне позаботиться о твоем плече.

У меня перехватывает горло, и я сглатываю. Я не хочу, чтобы он обо мне беспокоился.

— Со мной все в порядке.

Саллен пристально вглядывается мне в лицо, и я знаю, что он видит у меня под ресницами круги, покрасневшие белки глаз, измученный вид — все то, что я сама видела в зеркале аптечной уборной. Все то, что я пыталась скрыть своим новым макияжем. Саллен, наверное, чувствует и исходящий от меня запах алкоголя, и я согласна с ним насчет душа.

Несмотря на это, я поднимаю подбородок и не отвожу взгляда.

«Со мной все в порядке, Саллен. Я могу справиться с тобой. И со всем этим».

— Хорошо, — тихо говорит он. — Это мило. Но мы не можем просто так торчать в холле. Если кто-то приходил сюда убираться, откуда нам знать, когда он может вернуться. Не думаю, что нам стоит напрашиваться на то, чтобы нас нашли. В этом здании около дюжины этажей. Давай не будем останавливаться на первом.

— У меня такое чувство, что мне читают нотацию, — отвечаю я, нахмурив брови. — Извини за желание получить пять минут радости. Знаю, что это понятие тебе незнакомо, но это были долгие выходные.

Саллен смотрит на мои губы, и, клянусь, он представляет, как кусает их. Но затем его взгляд останавливается на моем глазу, и я тут же краснею, понимая, что он разглядывает ссадину на моем лице. Тональный крем оказался недостаточно плотным, чтобы полностью ее скрыть.

— Знаю, опасность — это не твоя стихия, — мягко возражает он. — Но это я пытаюсь защитить нас обоих.

При этом он указывает на нас своими затянутыми в перчатку пальцами.

Я стараюсь сдержать улыбку, и его глаза, кажется, загораются, как будто ему это нравится. То, что я нахожу его забавным.

— Мне привязать тебя, пока я принимаю душ, чтобы убедиться, что ты не наделаешь глупостей?

— Я не тупая, Саллен Рул.

Он на мгновение закрывает глаза и делает глубокий вдох. Клянусь, я вижу, как он морщит лоб от досады, и жалею, что сказала это. Он подумает, что я ничего не забываю. Но это правда, так ведь? Вот почему после стольких лет я все еще им одержима, включая те два года, когда он вообще отсутствовал. Саллен никогда не выходил у меня из головы.

— Но если ты позволишь мне посмотреть, как принимаешь душ, — быстро говорю я. — Обещаю, что буду вести себя наилучшим образом.

При этих словах Саллен резко открывает глаза, и у меня в груди снова бешено колотится сердце. Прежде чем я успеваю взять свои слова обратно, зная, что он и так всегда комплексует и прячется, Саллен встает передо мной, прижав меня к столешнице и положив руки по обе стороны от моего тела, словно заключив в клетку.

Я прижимаю ладони к груди Саллена и, впившись пальцами в ткань его толстовки, изо всех сил стараюсь не отвести взгляд. Не извиниться, не отступить, не вздрогнуть и не выказать страх.

И пристально глядя на него, я замечаю, что его лицо покраснело, и вспыхнувший на щеках румянец выдает в нем униженность. Он так стыдится своего тела, что даже шутка причиняет ему боль.

«Я все равно хочу тебя. Я всегда буду тебя хотеть».

— Я уже тебе говорил, — наклонившись ко мне, произносит Саллен, и мои губы овевает его лимонное дыхание от протеиновых батончиков. — Ты не захочешь меня видеть.

— А я тебе говорила, что захочу, — возражаю я, крепче сжав в кулаках его толстовку. — Говорила, что хочу тебя всего.

Затем он опускает голову, касаясь губами моего плеча, того самого, которое теперь болит. Саллен нежно прижимается к нему губами, а затем, словно предупреждая, проводит клыками по ткани моей футболки.

По моей спине пробегают мурашки, соски твердеют, превращаясь в острые горошины. Я выгибаю спину и, прижавшись к нему, обхватываю его руками в некоем подобии объятий.

— Тебе меня не напугать, — шепчу я.

Я не перестану повторять это до тех пор, пока он не поверит. Я провожу руками по его спине, ощущая твердые мышцы. Затем поднимаюсь выше, хватаясь кончиками пальцев за капюшон его толстовки.

Но заметив это, Саллен реагирует почти яростно и, отпрянув от меня, резко отводит от себя мое запястье. Я опускаю другую руку и завожу ее за спину, чтобы сохранить равновесие. Я хватаюсь за мраморную стойку, чувствуя, как под моей ладонью что-то дребезжит, вздрагиваю, но все равно не отвожу взгляда от Саллена.

— В этом-то и проблема, — тихо говорит он. — В этом месте? В то время, когда все нас ищут? Тебе, черт возьми, должно быть страшно.

Я прищуриваюсь, хотя где-то внизу живота у меня напрягаются нервы.

— Мы снова этим занимаемся? Парень, который не может снять толстовку, говорит пристегнутой ремнями девушке, что ей следует бояться?

Я закатываю глаза, прилагая все силы, чтобы казаться гораздо храбрее, чем себя чувствую.

Затем его взгляд становится менее напряженным, губы растягиваются в улыбке. Но, поскольку Саллен все так же крепко сжимает мое запястье и не отстраняется, я понимаю, что он вовсе не считает меня смешной.

— Открой ящик, Кария, — говорит он, глядя на мою руку, прижатую к холодному мрамору столешницы.

Нахмурившись, я медленно поворачиваюсь и понимаю, о чем он говорил. Выдвижной ящик с изогнутой серебряной ручкой. Я обхватываю пальцами холодный металл и тяну.

Дребезжащий звук становится громче, и Саллен отпускает мое запястье. Я поворачиваюсь к нему спиной и смотрю на сотни беспорядочно сваленных в этот ящик ключей. В основном они серебряные, но некоторые уже заржавели.

Я оглядываюсь и вижу, что Саллен молча глядит на меня. Он так близко, что я чувствую тепло его тела.

«Он знал, что ключи здесь? Или догадался?»

— Который из них? — тихо спрашиваю я, дотронувшись до ключей заклеенной пластырем рукой, и слышу, как они позвякивают в ящике стола.

Это здание давно не использовалось как гостиница; ключи никак не систематизированы, разбросаны как попало. И разве в наше время в отелях не введены карточки или даже беспроводной доступ?

Я вижу выгравированные на головках ключей цифры и задаюсь вопросом, сколько номеров в этом здании.

— Выбери какой-нибудь, — тихо шепчет позади меня Саллен, и я все еще чувствую на себе его взгляд, чувствую, как скользят по шее его кончики пальцев.

Словно он вынудил меня это сделать, я беру наугад один ключ, и у меня в груди бешено колотится сердце.

Не знаю, почему это решение кажется мне судьбоносным, но так оно и есть. Я сжимаю в руке холодный ключ, отмечая, что он более ржавый, чем остальные, серебро на шейке стало красновато-коричневым.

И когда я разжимаю пальцы и вижу номер, мне хочется бросить его обратно и выбрать другой, но я делаю глубокий вдох и остаюсь при своем решении.

Даже если это номер 234.