Москва(-90)

Глава 19

Англичане все-таки согласились, хотя Иден, принимавший в своем кабинете в Форин Офис, молча корчил такие рожи, как будто он был твердо с Чемберленом, а не принципиально против него. Ну да, понятно же, англичане получили по лбу приличный щелчок, так что аж штаны полезли. А Иден все же тоже англичанин, обидно малому от такого оскорбительного афронта. А вот на хрен задергивать собственную постель на всю Европу, это уже не XVIII век и даже не XIX!

Впрочем, так-то поговорили мило и проникновенно. Вот чего у них не отнимешь, так это меркантильности. Политика – политикой, но экономику с прибылью они не забывают.

И поплыли на большом и громоздком пароходе. «Архангельск», пусть и пузатое торговое судно, но на море пошло, как резвый рысак, подопнутый нетерпеливым хозяином.

Кстати, насчет Хозяина, он же И.В. Сталин. Сам он, конечно, не интересовался, но из Москвы трижды приходили шифровки, общий смысл который был понятен: «Немедленно домой»! и даже молодые дипломаты из посольства тихо шептались, что Вождь торопит. А Сергей Андреевич к тому добавлял, про себя, естественно, что это не добру. Неужели Иван Михайлович, старый и опытный дипломат, попал в яблочко с первого же выстрела?

С этим настроением и поплыли. Председателю делегации и его жене выделили люкс, практически автономный, только официанты приносили завтраки-обеды-ужины. И все, остальное время у них оставалось на любовь. Сергей Александрович понимал, а Мария Федоровна чувствовала, что по прибытии в СССР у них начнется страшное время. И ничего, что его дипломатический визит частично был успешен. Если Хозяин кого-то заподозрил, ему оставалось жить немного.

Так что трехнедельный поход от Лондона до Мурманска превратился в романтический круиз. И никто не мешал – ни команда корабля, ни дипломатическая делегация, хотя и тем и другим дел было, наверняка, много и срочно.

Но, конечном итоге, «Архангельск» пришел в место прибытия. Уже тогда оказалось, что председатель всеславянского комитета persona non grata. Корабль был поставлен на отдаленный причал, он бы оцеплен цепью вневедомственной охраны, а когда Сергей Александрович сошел на пристань, его немедленно арестовала группа НКВД.

Конечно, вся эта титаническая работа спецслужб была легко обозначена, но очевидное большинство, в том числе и попаданец, ничего не сделали. Ибо с государством отдельный гражданин не воюет, ну если он не революционер. Единственно, что сделал Сергей, это предупредил жену, чтобы не лезла под руки нквдешников – этой дурынде хватит умения. И поцеловать напоследок. А она, неподвижная и молчаливая, вдруг обожгла его ответным поцелуем.

Все она понимала и только надеялась, что лихая пройдет ненароком. И когда увидела, что сразу около трапа корабля незнакомые люди аккуратно взяли его мужа под руки и небрежно надели наручники, лишь молча осунулась. И его жалко и ее, согласно служебных инструкций, тоже теперь должны арестовать?

А вот Сергей Александрович, после того, как его арестовали, вдруг ожил. Худшего-то уже не будет. Сейчас его будут допрашивать, если начнут нести всякую ахинею, что я – троцкист, вредитель и собираюсь совершить теракт на, скажем Чкалова или даже на Сталина, то это ладно. Если начнутся допросы по делу и, скажем, будут обвинять в связях с иностранной спецслужбой и в подрыве советской дипслужбу, тут будет сложнее. Они ведь, гады, если хоть будут немного умные и ушлые, могут так склепать дело, что И.В. Сталин может и поверить. Тогда придется не только все отрицать, но и создавать свою концепцию деятельности. Сумеет ли?

А то что в недрах НКВД станут на него создавать вредительское дело, он даже не сомневался. Ежовский НКВД может много чего, но особенно может находить вредителей, для того его и создавали.

Местный «воронок», древний и надсадно дребезжащий, долго вез то ли по городу, то ли по окрестным деревням, во всяком случае они неоднократно ехали по лесам и снежным полям, потом по деревенским улицам. Наконец приехали, как вы понимаете, тюрьму НКВД. Оную располагали в древнем кирпичном здании, аж в желудке засвербело, как вспомнилось первая тюрьма в таком же древнем особняке, где удобств было самый минимум, зато людей, как тараканов. Неужели опять так мучаться, боже праведный!

К счастью, хе-хе, его опасения не оправдались. Или, скажем так, они оправдались только частично. То есть здание и изнутри было древним, а удобства примитивные, но зеков оказалось на удивление мало, словно и на массовый террор на дворе.

И камеру ему дали, как в Лубянке, одноместную и со штатом в один заключенный. Правда, радоваться ему пришлось недолго. Как только Сергей Александрович начал мерзнуть (пять минут, как минимум), он сообразил, что лучше бы тюрьма была забита людьми. Всяко бы теплее было.

Впрочем, долго ему кручиниться одному не пришлось. Пришел конвой – молодой парнишка в звании рядовой НКВД и вежливо! отвел к следователю. Тот тоже оказался до приторности вежливый. Даже за ручку отвел к положенному привинченному табурету. Потом не спеша обозначил формальности – ФИО, год рождения, где родился, где работал и так далее.

Сергей Александрович поначалу молча дивился, потом рискнул задать один – единственный вопрос. ой, зря он это сделал, целее бы остался. Хотя, позже он пришел к выводу, что били бы все равно и также жестко. Тюрьма же образца 1937 года!

Попаданца можно понять, поскольку переход от вежливости к избиение был мгновенный. Только следователь, одетый в полувоенную форму, но все равно из НКВД, писал, не торопливо задавал вопросы, потом вальяжно встал и ничего вроде бы не обещало, как вдруг нквдешник резко ударил в челюсть.

В итоге, единственно, что успел сделать Сергей Александрович, это дернуть головой, да так, что словно подставил несчастный подбородок. Кулак НКВД легко, как в плакате, смел вредителя и отщепенца за табуретку на пол.

С точки зрения попаданца, он спросил свой дурацкий вопрос, получил не менее дурацкий, но очень болезненный ответ и аллес капут, откинул копыта, что в данном случае означает потерял сознание.

А вот следователь – интендант 3 ранга Калинин Виктор Аркадьевич – немного припух от такого поведения заключенного. Как и подумал Сергей Александрович, он сравнительно недавно перешел в НКВД из комендантской службы и его все никак не могли переаттестовать, из-за чего он сильно стеснялся своего звания. И опыта расследования и мордобития у него было мало и ограничивался он преимущественно в рамках окрестных мурманских мужиков, крепких и молчаливых. Тех сначала надо было хорошенько побить, а уже потом спрашивать. А иначе никак не признавались в неведомой их вине.

Вот и нового вредителя он расследовал по привычной схеме: бил – спрашивал, если не говорил, снова бил и спрашивал. А дурашка троцкист вдруг сомлел и рухнул на пол. Играется сволочь! Или, - он засомневался, - не играется, а в самом деле потерял сознание, а то и вообще сдох? Последний-то раз он хорошо его приложил, аж кость хорошо так треснула…

На этот случай, он хорошо знал, было замечательное средство – надо было облить ледяной водой из ведра. Ничего, все калеченые в миг восставали, вереща. Ну а самым упорным надо было применить крайнее, но эффективное средство – ударить элестрическим (на самом деле электрическим) током. Даже подлетает, подвывая.

- Алешка, воды! - приказал Виктор Аркадьевич в полуоткрытую в коридор дверь конвойному Одинцова и пока сел на свое положенное следователю место – ждать.

Однако вместо рядового Одинцова в помещение вошел высокий чин – начальник розыскного отдела Мурманского НКВД капитан госбезопасности Мирон Гаврилович Абрамов, изрядная дубина в соответствии со своим именем.

- Что не работаешь, опять сопли жуешь? - с ходу обрушился он на следователя с нехорошей улыбкой человека, раскрывшего, наконец, сеть вредителей и троцкистов в своем отделе.

Виктора Аркадьевича этим было уже не свалить, привык. Но он в тоже время понимал, что начальника ему не переговорить, у него, как-никак, есть сильное ведомственное оружие – административный ресурс. Поэтому он лишь молча встал и стал ждать.

Разрядив находившуюся в недрах души пружину, он уперся в следователя взглядом – мол, а по факту будешь говорить, товарищ вредитель, или тоже бить тебя?

Виктор Андреевич понял это, как отмашку сверху, и доложил:

- Товарищ капитан госбезопасности, работаю с очередным заключенным. Не рассчитал, теперь послал за водой, будем лечить.

- А-а! - увидел, наконец, Абрамов неподвижное тело испытуемого, хотел спросить, что же ничего с ним не делают, ведь кроме чудодейственной воды, есть и другие дедовские средствА (ударение на последней гласной), применяемые с помощью рук и ног, но тут с полным ведром воды пришел Одинцов.

Впрочем, Мирон Абрамов хотел все же попробовать указанные выше средстА. Воду, разумеется, не жалко, но она пусть стоит. Невелик барин, хотя и из центрального аппарата. Но на всякий случай все же сказал:

- С ним работайте много, тщательно, но аккуратно. В Москве телеграммой предупреждали, что б без эксцессов. Признавался хоть?

- Никак нет, товарищ капитан госбезопасности! - отрапортовал следователь, - молчит, гад, все пытается уйти от справедливого наказания социалистического судопроизводства.

Посмотрели на неподвижное тело, помолчали. Обоим было, что скрывать. Начальник розыскного отдела не сказал полного текста телеграммы из Москвы. А там, между прочим, говорилось не только об экцессах, но и недопустимости излишнего избиения. Последнее Абрамов вообще не понял. Как не бить, так же тогда советская юстиция будет работать?

А Виктор Аркадьевич думал о своем. Он же не сказал обязательного вопроса о троцкизме и вредительстве, совсем забыл, сразу начал бить! А если он очухается и все расскажет? Абрамов, козел, после этого точно не даст ничего стоящее, а, значит, карьера конец!

Наконец, Абрамов перестал размышлять, подошел к телу заключенного, начал его бить. Получилось у него не очень. Места оказалось мало, табуретка стояла, как оказалось, очень выгодно для зека. Поэтому получилось бить только ногами и только в определенные места, не очень-то подходящие.

К тому же Мирон Гаврилович очень жалел своих новеньких сапог и старался, чтобы они не касались пятен крови и, тем более, на них не брызгали капли крови. А того и другого у избиваемого было слишком много, чтобы Абрамов мог расслабиться. И от всей души отдаться любимому делу – избиению троцкистов, бухаринцев и прочих гадов.

Аж запыхался, стуча ногами о тело вредителя. И даже не в том, что звуков почти не было, тело же относительно мягкое. Вредитель не приходил в себя!

- Все ясно! - сделал вывод капитан госбезопасности Мирон Гаврилович Абрамов, - прячется, сволочь, пытается показать, что он без сознания. Облить водой и обстоятельно допросить. Разрешаю бить без каких либо ограничений, - приказал он Калинину, но тут же отдал обратно, помня о нерассказанной телеграмме: - однако помните, заключенный не должен быть умершим или, хотя бы, сильно искалеченным. Москва его ждет. Хорошо бы его отправить туда хорошими данными, обличающими во враждебной деятельности. Но нет, так нет, лишь бы мог говорить, а то лишимся и голов, и петлиц.

Сказал, и довольный, ушел по своим обязанностям. А Калинин, наоборот, посмотрел ему в спину с ненавистью и тревогой. Он понимал, Абрамов в любом случае прикажет бить. А вот то, какими оговорками он это дополняет, показывает, что долбанная Москва совсем не требовала бить полученного зека. Что, скорее всего, это инициатива самого Абрамова и в случае чего он сбросит вину за своего подчиненного. Ведь ишь как быстро удрал и даже еще прикрылся словами.

- Облей водой, чтобы прочухался, - приказал Калинин Одинцову, - да хорошенько облей, что тебе воды жалко!

Рядовой покосился на него, но дисциплинированно промолчал. Про себя, однако, он проворчал целую речь: «Вот ведь изгаляется, козел. Жалко воду – не жалко, а таскать мне придется. Сам-то ни разу не брался за душку ведра!»

А когда следователь стал настаивать, поскольку от тоненькой струйки воды не было никакой видимой пользы, буркнул:

- Начальник Мурманского облНКВД давеча дал указания быть с отдельными наиболее нужными зеками повежливей, товарищ Калинин. Я следую его приказам!

От этих простых слов в животе у следователя стало заметно холодеть, так будто бы он сожрал изрядный кусок льда. Все отворачиваются от него, даже рядовой умудрился, а вот капитан госбезопасности еще и положит какую-нибудь большую гадость. Надо отойти от мужика, какие уж там признательные сведения, самому бы уцелеть!

Вода между тем оказала положительное влияние. Сергей Александрович пришел в себя и какое-то время был в шоке, не понимая, почемуон на полу в каком-то помещении, от чего все тело, а особенно голова, болят. И зачем сверху льется ледяная вода?

Впрочем, мозг, подпинываемый студеной водой, быстро нашел свое место в пространственно-временном континууме.

- Пожалуйста, не надо больше лить воду, - попросил попаданец плохо видимого незнакомца, как ему показалось, спокойно, а на самом деле жалобно и тихо.

Но его услышали. Вода литься перестала, ведро в окрестностях Сергея Александровича исчезло, а незнакомец, оказавшийся недавним конвойцем, даже помог сесть на тубарет.

Сергей Александрович понимал, что он оказался не в лучшем положение и в совсем плохом учреждении. Его полили ледяной водой, что в преддверии холодной камеры оказалось не очень гут. А ведь туда еще добраться надо, - напомнил он себе. И дело не только в дрожащих ногах и туманной голове. Выпустит ли вот этот вежливый дяденька, который, похоже, его хорошенько отлупцевал. И судя по имеющемуся опыту, скорее всего, опять будет бить, ведь из ответов у него есть только отрицательные слова.

Ха, а что можно ответить на такие вопросы: «Какие у вас существуют связи в троцкистском подполье в СССР? Какие террористические акты вы совершили? Назовите, какие враждебные действия к Советской власти вы совершили? А если подумать?» и проч.

Ой, как же все болит! Про подбородок Сергей Александрович еще помнил и не только глазами, но и ломающейся челюстью. Как противно и больно хрустели кости! Но, похоже сломанный нос и опухшие глаза, ой, как же больно, это новый инвалидный фактор, который появился, пока он был в бессознательном состояние. Да и родное тело тоже изрядно пострадало и в настоящее время сильно не пострадает только из-за того, что мозг занят близкой ему головой.

Но все-таки, если попытаться инвентаризовать тело? Кажется, левая рука либо сломана, либо получила большой ушиб. Ее даже пошевелить нельзя, отдается острою болью. Правая рука точно попала под карающий удар ноги, иначе и не скажешь. Тоже больно, но рука шевелится. Что еще? Ну ребра и ноги, внутренние органы как-то нехорошо ощущаются, но пока можно терпеть. Интересно, хоть что-нибудь целое у меня осталось. Впрочем, еще не вечер, имеющийся следователь, если ему надо, добьет.

Сергей Александрович вызывающе посмотрел на нквдешника. Ну или ему показалось, что вызывающе. По крайней мере, сдаваться он не собирался и даже решил, что если умрет, то не на коленях, а с гордо поднятой головой. И пусть это не внешние враги - немцы, англичане, французы, кто еще. Друзей у нас там нет! Но и внутренние враги тоже опасные и их не стоит отбрасывать, как и жалеть. Пусть убивают, сволочи!

Но время шло, а следователь все как-то не решался перейти к делу и, как водится начать бить. Вместо этого он начал философствовать про жизнь и как бы просить прощения. Милосердный палач, я вас умоляю! Сначала отрубит левую руку, или вот как ему, повредит левую руку, а потом начнет дружественную беседу? Ты дурак или женщина?

Следователь, окончательно забив на допрос и на положенное мордобитие, перешел на минорные темы жалоб и просьб. Сергея Александровича это, в принципе бы, устроило. Но он не мог говорить – челюсть сломана, во рту Куликовская битва на последнем этапе, то есть все изломано, изранено и сильно кровоточит.

А крое того, он и не хотел так разговаривать. Знал ведь, что иной вариант – очередное битье, а не хотел. Ну его к богу!