Москва в Москве

УЛИЦА ПОЛНА НЕОЖИДАННОСТЕЙ…

Москва, России дочь любима,

Где равную тебе сыскать?

От Норда, Юга и Востока,

Отвсюду быстротой потока

К тебе сокровища текут…

Иван Дмитриев

Наполнен энергичным деловым ритмом столичный центр, где сосредоточены важнейшие государственные учреждения и общественные организации, музеи и выставочные залы, учебные заведения. На территории, прилегающей к Кремлю и Красной площади, где прежде располагался Великий, или Большой, посад Москвы, многочисленны памятники истории и архитектуры. Памятником является и культурный слой по всей заповедной зоне исторической застройки, который содержит великое множество древних сооружений и самых различных предметов, отложившихся в земле за долгие века. Не однажды строительные работы тут преподносили москвоведам неожиданные сюрпризы - открывали крупные археологические комплексы. О богатстве и насыщенности исторических недр можно судить по находкам на одном лишь небольшом участке, которому посвящен наш очерк, - в Ипатьевском переулке, на былой Олпатьевской (или Ипатской) улице.

Из истории Ипатской улицы

Свое название переулок получил от церкви Ипатия на подворье Ипатьевского монастыря, стоявшей в начале его и упомянутой впервые в летописи под 1472 г. в связи с пожаром (ориентирами при описании пожаров всегда служили храмы: «…а горело оттуда… до по Воскресение на Дмитриевской улице, да оттуда по Евпатей святый, да по Кулижку же». Улица же впервые названа в письменных источниках под 1561 г. в связи с сообщением о приезде в столицу боярина: «Неклюд Дмитров сын Бутурлин к Москве приехал, а поставлен в Новегороде на Олпатьевской улице». (Новым городом летописец именовал тогда Великий посад, обнесенный в 30-е годы XVI века кирпичной Китайгородской стеной). Переулок не раз за свою историю менял названия: в XVIII веке именовался Строгановским - по владению Строгановых, в начале XIX века - Сенатским, по находившейся тогда тут сенатской типографии, а теперь, как и в XVI веке, носит свое прежнее имя.

Улицы и переулки Китайграда - Великого посада - почти без изменений сохраняют древнюю планировку. Их первоначальное направление зафиксировано на ранних планах Москвы. Перед нами план Москвы конца XVI века, Петров - называют его историки, так как найден он был в бумагах канцелярии Петра I. Заголовок же на плане, писанный затейливой вязью, гласит с характерным московским «аканьем»: «Царствающий град Москва начальной город всьх московских государствах».

Вглядываемся в деталь плана: улицы Ильинка (ныне Куйбышева) и Варварка (ныне Разина) ведут от Кремля к массивным проездным башням крепостной стены Китай-города, у ворот которых переброшены мосты через ров. А ближайший к стене переулок - поперечный, соединяющий эти основные уличные артерии Великого посада, Ильинку и Варварку, и есть Ипатская улица.

Предполагают, что план этот изготовили в одном из московских приказов под началом Федора Годунова, сына царя Бориса, с отменной по тому времени точностью; перспектива города открывается с высоты птичьего полета. Этот план донес до нас изображения почти каждого сооружения. По сути это самый ранний рисунок всей Москвы, и в Ипатьевском переулке видны усадьбы населявшей его к тому времени знати. А над дворами, огороженными частоколом, домами, хозяйственными постройками, возвышается церковь Евпатия. В переулке доныне можно видеть интересный памятник зодчества XVII века - каменные палаты, выдающегося художника древней Москвы Симона Ушакова, а рядом с ними, по соседнему Никитниковскому переулку, стоит известная церковь Троицы - с кокошниками над сводами, с прекрасным изразцовым декором, с иконописью самого Ушакова. Это нарядное здание сооружалось в первой половине XVII века на средства именитого купца Григория Никитникова, выходца из Ярославля, рядом с его усадьбой, «что у гостя у Григориевского двора Никитникова, у мельниц», - сообщала о месте строительства летопись. Кстати, подклет монументального храма как раз и предназначался купцом для склада - церковь должна была обезопасить товары от «дурна» и «сглаза», защитить от поджога и нападения. Никитников беспокоился о своих богатствах не напрасно: во время городского восстания - Соляного бунта - в 1648 г. как раз напротив его усадьбы по Ипатьевскому переулку народ разгромил дом крупнейшего «гостя», финансового воротилы Василия Шорина, который, спасая свою жизнь, «едва ушел». А на соседней усадьбе дьяк Назарий Чистой пытался скрыться от восставших на чердаке своего терема, но был найден и убит. Историей этой местности не случайно заинтересовались и археологи: в 1964 - 1965 гг. в связи со строительными работами здесь была проведена экспедиция Института археологии Академии наук СССР под руководством А. Дубинина и Д. Беленькой.

По древним переписям и другим архивным документам стали известны имена владельцев усадеб на пересечении Ипатьевского и Никитникова переулков: с конца XVI века жил тут Иван Татев из древнего княжеского рода, который при Грозном служил в воеводах. Татев не оставил наследника, и с 40-х годов XVII века землей владели царевичи сибирские, потомки самого хана Кучума.

Раскопки на Глинище

Неподалеку от церкви Троицы, ближе к Ипатьевскому переулку, в XVII веке стояла и усадьба богатого горожанина Богдана Щепотника, которую заполучили затем Грушецкие (на одной из представительниц этого рода женился царь Федор Алексеевич). На участке этого аристократического квартала и раскрыли археологи белокаменный подклет - основание четырехпалатного каменного дома (на Петровом плане тут четко видно здание с кровлей на четыре стороны и красным крыльцом в Никитников переулок, которое исследователь Д. Беленькая связывает с усадьбой князя Ивана Татева). В строительном горизонте у подклета княжеского дома, в двух десятках метров западнее церкви Троицы, при раскопках выявилась яма, заполненная разбитыми красными изразцами - остатки одной из разобранных в середине XVII века печей княжеского дома. В комплексе оказалось ПО изразцовых фрагментов с батальными сценами, изображением охотника на коне и другими сюжетами. Среди предметов древнего быта интересна шахматная фигурка - костяная ладья, еще одно свидетельство распространенности этой игры среди москвичей самого различного социального положения.

Завершились раскопки, но когда строители буквально рядом с этим местом стали закладывать новый котлован, тут на 4-метровой глубине открылись бревенчатые конструкции, о чем немедленно были извещены археологи Музея истории и реконструкции г. Москвы, которые оперативно1 провели расчистку комплекса. Верх здания - деревянных хором - сгорел, по-видимому, в начале XVII века, когда все строения вокруг выгорели дотла; углубленный же в землю подклет уцелел и попал в котлован почти полностью. В срубе осталось пять сложенных «в обло» венцов, дощатый пол, погребок. И на этом участке в самом углу подклета, несмотря на высокий темп строительства, буквально из-под ковша экскаватора удалось выбрать в слое перегоревшей глины массу красных изразцов - развал печи верхнего помещения, рухнувшей при пожаре в подклет. «У небогатых и бедных - курные избы, как у крестьян в деревне; когда топят эти избы, никому нельзя оставаться в них от дыма… А знатные и богатые кладут у себя в домах изразцовые печи», - писал о московском жилье в начале XVII века швед Петр Петрей де Эрлезунда. На лицевой поверхности изразцов из этого комплекса, возможно, принадлежавшего торговому человеку Богдану Щепотнику, богатейший набор орнаментов Руси - растительные и геометрические, в том числе никогда прежде не встречавшиеся, а также фантастические изображения зверей и птиц…

Но великолепные изразцы - лишь часть значительной коллекции вещей из подклета. В погребе под ним оказался изрядный запас кузнечных изделий, необходимых в большом усадебном хозяйстве.

Обнаружена целая серия топоров - их девять - разнообразных по форме и размеру. «Топор всему делу голова», - говаривали в Москве (как не вспомнить тут и высказывание Льва Толстого о том, что русский человек одним топором мог и дом построить, и ложку вырезать). Найденные топоры отлично сохранились: они выкованы из прекрасного железа и имеют стальную наварку на лезвии.

Несомненно, что московские кузнецы работали не только на горожан, но и снабжали орудиями труда крестьян. Историки земледелия хорошо знают изображения сохи по летописным миниатюрам. Однако в натуре до недавнего времени имелось лишь шесть наконечников сошников XIV - XVI веков из раскопок. Ипатьевский переулок добавил исследователям еще три наконечника от двузубой кодовой сохи.

Найдены в бревенчатом подклете и сосуды красной меди: шарообразная, на поддоне братина - заздравная чаша, ковши, ендовы - сосуды для разливания, а также сковороды, глиняные лощеные кувшины.

К востоку от усадебной застройки, ближе к церкви Троицы, при раскопках, а затем при наблюдениях за строительством археологи проследили зону кладбища, существовавшего, судя по находкам, еще при предшествовавшем на этом месте храме Никиты-воина. О трагической судьбе одного из погребенных, видимо, павшего в бою, рассказал железный наконечник стрелы, застрявший в кости скелета. Уникальная находка оказалась при другом захоронении - в дубовом гробовище был обнаружен погребальный сосуд из цветного металла, сверху его покрывала крупная, завезенная издалека раковина морской беззубки - быть может, в память путешествий или походов,, в которых участвовал этот москвич, посадский человек.

Раскопки Института археологии выявили в нижних горизонтах также жилые и хозяйственные сооружения более раннего времени - четыре сруба, водосток и плетень, относящиеся к XV веку. Находки в этом слое рассказали о ремеслах и подсобных занятиях горожан - обнаружены сапожное шило и деревянная колода для наковальни, обломок ювелирных весов и другие разнообразные предметы, а хозяйственные ямы заполняли зола, уголь, отходы косторезного производства. В материке были прослежены и совершенно пустые ямы - глубокие, прямоугольные, со ступенчатыми стенками. Откуда они взялись? Ключ к разгадке таился,в самом первоначальном названии этой местности - древнего урочища Глинищи; в топонимии средневековой Москвы известно три таких урочища - два в Белом городе и храм Никиты-воина, что на Глинищах, на территории Китай-города, т. е. на участке исследований. Глинищами древние мастера называли места разработок гончарных глин, и потому чрезвычайный интерес представило обнаружение на дне одной из пустых ям деревянных клиньев, употреблявшихся для выборки глин. Исследователь московской керамики Р. Розенфельдт и прежде связывал первоначальную историю местности с развитием гончарного производства; предположения ученого подтвердили раскопки.

В конце XV века, с ростом политического значения Москвы, на Великом посаде, близком к великокняжескому Кремлю, появляются усадьбы родовитой знати, крупные феодальные дворы. Об этом также можно судить и по другим комплексам большой научной значимости, открытым в недрах Ипатьевского переулка.

Оружие в тайниках

Невдалеке от участка археологических исследований, проводившихся в наши дни, чуть ближе к древней Варварке, в конце XIX века были случайно сделаны уникальные оружейные находки. При земляных работах для прокладки канализационных труб на глубине около 3,5 м землекопы достали со дна траншеи пять шлемов - с высокой тульей и длинным шпилем, пять кольчуг, одиннадцать боевых граненых копий, охотничью широкую рогатину и богато орнаментированную чашу; а весь этот комплекс датировали серебряные копейки Ивана IV доцарской чеканки, т. е. вплоть до 1547 г. Все эти дорогие по тем временам предметы (стоимость лишь одного шлема составляла 1 рубль) были упрятаны в подклете, не иначе как в тайнике, а затем их завалило при большом пожаре, судя по монетам, летом 1547 г. Гигантским пламенем был тогда объят центр города. Пылали и Кремль, откуда Иван IV бежал в село Воробьеве, и Китай-город. Тогда взорвались пороховые склады, погорели царский двор с царской казной, оружие, хранившееся в Оружейной палате. Сгорело 25 тысяч домов, 250 церквей. Пожар сопровождался множеством человеческих жертв. По свидетельству летописи, в огне погибло 2700 человек, сам митрополит едва не задохнулся в дыму. Нет, не успел владелец спасти ценности; некому, очевидно, было достать их и после пожара. Спустя три с половиной столетия находки Ипатьевского клада вошли в экспозицию Исторического музея.

Минуло еще три четверти века, и.в недрах того же Ипатьевского переулка вновь были обнаружены многочисленные вещи XVI века, также связанные с извечным бедствием древней Москвы - пожаром.

…Поздней осенней ночью 1969 г. при свете прожектора проходчики Подземстроя углубляли коллектор. Неожиданно под мощным слоем золы и угля на глубине 3,5 м - на том же уровне, что в XIX веке, - рабочие наткнулись на небольшой, метровой высоты бочонок, по-видимому, когда-то вкопанный в землю в подклете дома, а затем заваленный и погребенный при пожаре.

Удивительно, сколько предметов древности, представляющих значительный интерес для историков, содержал маленький бочонок XVI века. И на этот раз недра Ипатьевского переулка отдали ученым разнообразное оружие и воинское снаряжение.

Среди находок оказались железные боевой топор и кавалерийский топорок, длинные за-сапожные ножи, шлемы (как и в первой Ипатьевской находке, они по форме представляли собой плавно вытянутые кверху конусы), стремена с широкой пластинчатой подножкой.

Шлем, копье, топор и стремя из ипатьевского вещевого клада

Особый интерес вызвала ручная кованая пищаль - мушкет с гладким граненым стволом. По письменным источникам огнестрельные ручницы известны на Руси с XV века. В XVI веке они получили широкое распространение в Москве. Опись города 1638 г., частично утраченная, упоминала уже огромное количество - 5750 - пищалей. К сожалению, до наших дней дошли лишь считанные экземпляры ручного оружия XVI века. Среди них Ипатьевская пищаль в Москве является, пожалуй, древнейшей. Архаичны ее фитильное устройство, форма ствола, орнамент. На стволе имеется дата - 1555 г., стилизованно нанесенная чеканом. Арабские цифры заставляют предположить, что мастер был иностранцем, так как в Древней Руси цифры обозначались буквами. Имеются, однако, данные в пользу того, что изготовлена она была именно на Руси, а возможно, и в Москве. Русский фитильный замок отличался от западного: курок с фитилем двигался у него от казны к дулу, т. е. при опускании на полку двигался вперед, крышка открывалась к дулу, а в западном замке было обратное движение - от дула к казне. Полка для затворочного пороха на Ипатьевской пищали имела устройство, характерное для московского оружия. Деревянный приклад у ручницы не сохранился, причем он явно был сломан, следы повреждений видны и на стволе. Значит, оружие побывало в ратных делах, а в огонь попало позднее. Крупный пожар в Китай-городе после 1547 г. бушевал в мае 1571 г., когда в отсутствие Грозного и его войска к столице внезапно подступила орда крымского хана Девлет-Гирея и подожгла город. «В продолжении трех часов Москва выгорела так, что не осталось даже обгорелого пня, к которому можно было бы привязать лошадь, - описывал пожар один из очевидцев, - в этом огне погибло двенадцать тысяч человек, имена которых известны, не считая женщин, детей и крестьян, сбежавшихся в столицу; все они или задохнулись, или утонули, или были побиты…» Не было ли среди многочисленных жертв пожара владельца ценных Ипатьевских находок? Такое предположение вполне вероятно.

Рукомой из клада в Ипатьевском переулке. XVI век

Вместе с оружием в том же бочонке оказались и хозяйственные предметы, из числа которых нельзя не упомянуть латунный литой рукомой-водолей. Этот округлый сосуд подвешивался на веревке, а вода выливалась из пасти стилизованного животного. Две таких головы, служившие носиками, помещены на тулове сосуда, а с двух других сторон напаяны скульптурные человеческие головы в высоких шапках. У рукомоя нашлось четыре «собрата» - аналоги из крупнейших музеев мира: ленинградского Эрмитажа, Музея декоративного искусства в Париже, Метрополитен Музеума Нью-Йорка, Музея Шнютчен в Кельне. Считается, что эти вещи нидерландского происхождения. Точно такие рукомойники изображены на полотнах голландских художников Яна ван Эйка, де Бира, Артсена и датируются XV - началом XVI века.

Нидерландский водолей - великолепное произведение прикладного искусства; совершенно очевидно, что такая привозная вещь должна была недешево стоить в Москве. Оба ипатьевских комплекса находок, разделенные временным интервалом около четверти века, связаны с богатыми городскими усадьбами. По первому зову государя выступали в поход жители Китай-города, а феодалы со своей вооруженной челядью «конны, людны и оружны», и потому в их владениях или у зависимых людей хранилось многочисленное оружие и снаряжение.

«Не всякая находка клад», - гласит старая поговорка. Ипатьевские находки XVI века - оружие, воинское снаряжение, дорогие вещи - по-видимому, хранились в тайниках, имевшихся в глубоких подклетах домов.

Однако в том же переулке обнаружен был и колоссальный клад монетного серебра - «клад в чистом виде».

«Гишпанские ефимки» в Москве

Древние монеты, некогда завезенные дальними торговыми дорогами в столицу Руси из Средней Азии, стран Скандинавии, Германии, археологи неоднократно обнаруживали при раскопках в исторических недрах.

Однако находка в Ипатьевском переулке в сентябре 1970 г. стала в нумизматике сенсационной. Постоянные археологические наблюдения за земляными работами, которые проводили тут сотрудники Музея истории и реконструкции г. Москвы, увенчались большой удачей: при строительстве нового административного здания был обнаружен крупнейший в Москве, на Руси да и в Западной Европе испанский монетный клад. По счастливой случайности клад даже не пришлось собирать - ковш экскаватора на 6-метровой глубине столь аккуратно снял пласт земли, что прямо на срезе обнажился сосуд красной меди, до краев заполненный серебряными монетами; это позволило сразу же расчистить и зафиксировать клад. В широком сосуде типа таза, открытом сверху, но прежде, несомненно, имевшем покрытие - он был зашит кожей или прочной тканью, о чем свидетельствуют отверстия на венчике, - оказалось 3398 монет, свыше 74 кг серебра. Основную часть монет в кладе составляли крупные песо (8 реалов), но имелись также и половинные - 4 реала и самые мелкие песеты (2 реала). Песо со времен Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского, объединивших династической унией Испанию, являлись полновесными испанскими талерами.

В странах Западной Европы в это время была принята система денежного счета во главе с талером - крупной серебряной монетой весом около 27 - 28 г, имевшей сложные рисунки и надписи. В эту систему счета входили также более мелкие фракции талера, которые чеканились из низкопробного серебра.

Западноевропейское серебро - талеры - в XVII веке в огромном количестве ввозилось в Московию. Яркой нумизматической иллюстрацией к этому положению явилась Ипатьевская находка.

Лишь немногие из этих испанских талеров имеют четкие красивые очертания, сохранили надписи и даты, а на геральдических эмблемах крестообразно размещены башни - герб Арагона и коронованные львы - герб Кастилии; монеты эти чеканены на денежных дворах Испании - в Мадриде и Толедо, Севилье и Барселоне. Подавляющее же большинство монет происходит из Нового Света - колониальных владений Испанского королевства, - и чеканены они в Мексике, Боливии, Перу, Колумбии из серебра, награбленного конкистадорами у инков, ацтеков и других племен. Эти грубо и небрежно изготовленные, неровной формы монеты тогда же были прозваны макукинами (от слова «макук», что по-арабски значит «неправильный») и являлись по сути весовым серебром. Восьмиреаловые макукины в Германии называли «рубленые деньги», или «корабельные песо», на Руси же именовали как «гишпанские ефимки».

Огромен размах строительства в Москве, гигантский объем земли вскрывается и перемещается в современной столице, и при этом находки некогда зарытых сокровищ естественны и неизбежны. Чрезвычайно любопытно, что спустя два года после обнаружения Ипатьевского монетного клада, летом 1972 г., в Москве вновь отыскали клад испанского монетного серебра. Произошло это на берегу реки Москвы близ Коломенского при земляных работах у комплекса зданий Института автомобильной промышленности, где работали бойцы строительного отряда студентов-энергетиков. В траншее теплотрассы один из студентов заметил округлый и плоский камешек, напоминавший монету. Камешек потерли обломком кирпича, кружок засверкал серебристым блеском. А вскоре в обнажении земли увлеченные поисками студенты начали вытаскивать монету за монетой. Вызванные на место нумизматы Исторического музея организовали расчистку в зоне находок, буквально просеяли тут каждый комок земли и были достойно вознаграждены находкой клада из 1209 испанских монет, по времени и облику близких кладу из Ипатьевского переулка. Вместе с монетами было обнаружено и вместилище клада: большой медный, основательно деформированный сосуд. Дело в том, что монеты были найдены в слое строительного мусора вместе с кирпичной крошкой, известковым раствором, обломками белого камня. Где-то в другом месте, скорее всего на территории центра города, клад был зачерпнут ковшом и погружен на самосвал вместе с грунтом, а высыпали его в пойме реки у Коломенского.

К сожалению, первоначальное место зарытия клада остается загадкой. Несмотря на все старания, исследователям выяснить это не удалось. Был ли клад спрятан на Великом посаде или в Белом городе? Теперь сказать невозможно. Но каким образом монеты из далеких Пиренеев попали в Московию, почему в кладах оказались только испанские монеты?

Основная разгадка лежит в известной по учебникам политэкономии «революции цен» XVI века. Сначала Испанию неслыханно обогатил поток драгоценных металлов, хлынувший из захваченных ею американских колоний. Однако это не могло не вызвать обесценения денег, количество которых возросло несоизмеримо с количеством товаров. Сокровища, которые искали с такой жадностью испанские конкистадоры в Новом Свете и ради которых совершили столько преступлений, сыграли роковую роль - золото и серебро не обогатили Испанию, а разорили ее народ. Экономика страны не развивалась. По образному выражению испанского историка Альтамира-и-Кревеа, в XVI веке «Испания превратилась в мост, через который проходили сокровища Америки (и полуострова), чтобы обогащать другие нации».

Ремесла и торговля в стране развивались чрезвычайно слабо, что между прочим отмечали во второй половине XVII века в своем донесении в Москву русские посланники в «Гишпании» Петр Потемкин и Семен Румянцев: «Гишпанцы в иные страны для купечества мало ездят, потому что изо всех земель привозят к ним товары всякие, которые им надобны, а у них за те товары золото и серебро емлют. А больше всех в Государстве их промысел чинят голландские земли купецкие люди». Предприимчивые голландцы, а также энергичные генуэзцы в больших количествах вывозили испанские монеты в Европу.

Хотя основная масса этих талеров была чеканена в заокеанских владениях весьма небрежно, но все же достоинство монеты было обозначено - покупатели должны были сразу видеть количество серебра. В виде чистого товара доставили иностранные купцы это серебро в Москву через тысячи километров.

О торговых иноземцах - владельцах кладов

Иностранцы в русской столице не были диковинны. Многочисленных коммерсантов и наемных офицеров, искателей приключений, аптекарей и докторов, зодчих и инженеров, искусных ремесленников, переводчиков-толмачей из разных государств Европы можно было встретить в Москве в те времена. По свидетельству Адама Олеария, автора подробного «Описания путешествия в Московию», в 1634 г. в Москве насчитывалось до 1000 иноземцев лютеранского и кальвинистского вероисповедания, католиков опасались и не любили.

Впрочем, временами на религиозной почве осложнялось положение иностранцев вообще. В конце 20-х годов XVII века иноверцам стали запрещать держать в своих домах православных работников. На этом настаивало духовенство, считая общение с еретиками «гибельным для души». Со времен Ивана Грозного большая часть иностранцев жила в особой Немецкой слободе на реке Яузе. Но в начале XVII века, в период «лихолетья», слобода сгорела, и после этого иностранцы селились в черте городовых укреплений столицы. Из Подворной описи 1620 - 1632 гг. узнаем о многих дворах вблизи Кремля и Китай-города, где жил «иноземец» или «немчин», или «торговый немец». В Китай-городе, например, прочно обосновались голландские предприниматели Фоглеры и Кленки, игравшие выдающуюся роль в заморской торговле.

Однако и богатые иноземцы в усадьбах рядом с Кремлем чувствовали себя не вполне спокойно. Москвичи-конкуренты подавали челобитные с жалобой, что чинятся утеснения от «панов и немцев и разных земель всяких иноземцев» (известно, что такая челобитная была подана в 1629 г.). Не говоря об угрозе грабежей, во дворы к ним могли вторгаться официально стрельцы под предлогом обыска, не держат ли еретики православных слуг, не заставляют ли этих слуг есть в постные дни мясо и всякий скором, оскверняя христианскую душу? Конечно, рискованно было в подобных условиях держать на виду, да и вообще в доме, слишком много серебра. Тем более что 30-е годы XVII века в Москве были тревожны не только для иностранцев, но и вообще для всех состоятельных людей. Разразилось крестьянское казацкое восстание - «бала-шовщина», по имени предводителя Ивана Ба-лаша; отряды его подходили и к Москве.

Внешнеполитическая неудача - провал Смоленской кампании и усиление налогового бремени («пятая деньга») еще больше осложнили обстановку. Правительство изыскивало средства и в 1635 г. строго предписывало проверить «аглидких, итальянских, гамборгских и иных неметцких государев гостей торговых немец, которые живут в Москве на своих дворах и которые стоят по чужим дворам, и у кого кто стоит и почему, которые приезжают к Москве, торгуют по государевым жалованным грамотам и которые приезжают к Москве и торгуют без государевых грамот, самовольством».

Общественные противоречия были столь остры и очевидны, что, по мнению Олеария, в Москве «грозило вспыхнуть всеобщее восстание». В такой обстановке Китайгородскому гостю тем более стоило укрыть подальше свое богатство.

А в середине марта 1636 г., когда Китай-город вновь охватило пламя огромного пожара, огонь разжег, как не раз бывало в феодальной Москве, и людские страсти. Интереснейшие материалы хранятся в Центральном государственном архиве древних актов: следственные дела о беспорядках во время пожара в Китай-городе обнаружила историк Е. Чистякова. Документы рассказали, как москвичи открывали тюрьмы и выпускали колодников, как разбивали лавки, громили богатые дома, растаскивали товары крупных торговцев, в том числе иноземцев. При этом черные посадские люди и холопы бояр сносили имущество торговых людей в одно место, а затем по-равному его делили. Жесточайшим образом наказали участников этого дела: пытали, жгли каленым железом, казнили. Может быть, при этом буйстве посадского люда под зарево московского пожара 1636 г. и пострадал владелец испанского серебра, человек вне сомнения торговый и богатый, укрывший огромный клад?

Так и не пошло в русское денежное дело сокровище, доставленное в Москву за «тридевять земель» - с немыслимо далекого тогда южноамериканского континента; сегодня эти монеты являются наглядным вещественным свидетельством широкого масштаба экономических связей средневековой Москвы со странами Западной Европы.

Клад «гишпанских ефимков» был укрыт в земле Ипатской улицы совсем неподалеку от Посольского двора (современный проезд Владимирова, идущий параллельно Ипатьевскому переулку, так и назывался в XVII веке - Посольская улица). Построенное в конце XVI века здание Посольского двора было весьма заметным в Москве - каменное трехэтажное, с высокой башней наверху и четырьмя башенками по углам. На обширный этот двор въезжали многолюдные посольства - иногда до 1500 человек, с экипажами и лошадьми. Напротив Посольского двора, между Посольской и Ипатской улицами, по улице Ильинке тянулось владение Безобразовых, с которым граничил двор торговых людей Юдиных, выходивший огородом к Ипатской улице. На этот довольно большой двор также ставили иноземных гостей, и можно предположить, что именно на юдинской усадьбе в тревожное время был зарыт клад, где серебро спокойно хранилось в этом самом простом из «банков» до наших дней.

«…Улицы узки у нас, широка у нас летопись улиц», - как не привести крылатые слова поэта Ивана Дмитриева о древней столице Руси; ведь столько культурно-исторических сокровищ открыли недра лишь одного переулка в центре Москвы. Богата событиями история маленького переулка, с которым связано немало человеческих судеб. Необходимо напомнить лишь об одном его знаменитом жителе XIX века - Виссарионе Белинском. Именно здесь поселился будущий великий критик, когда впервые оказался в Москве. Восхищенный древними московскими памятниками, Белинский писал: «Изо всех российских городов Москва есть истинный русский город, сохранивший свою национальную физиономию, богатый историческими воспоминаниями…» Любопытно, что и у дома, где некогда остановился Белинский, также были сделаны интереснейшие археологические находки.