Моя до конца

Глава 32

В квартиру поднимается так же — в молчании. Разве что, подъехав к элитной высотке, Макар мягко подымает меня на руки, а я не сопротивляясь кладу руки на его грудь, хотя и успела заранее надеть ботинки и пальто. Я вообще-то собиралась топать сама, однако, поскольку выбирать не пришлось пригрелась на ручках.

Мы оказываемся в квартире довольно быстро, поднявшись на прозрачном лифте. Почему-то именно сейчас вспомнилось, как когда-то давно, когда Тая только перевелась в наш вуз, я просила её идти по ступеням, не желая даже входить в кабину лифта. Мне, выросшей в частном доме было не то, чтобы страшно, а скорее, боязно. «Я не трус, но я боюсь» — говорил наш математик в школе, когда никто не хотел выходит к доске. Вот в точку.

Эти железные ящики, передвигающиеся между этажами, пугали, не внушая доверия. А потом, когда пользоваться лифтом стало не прихотью, а вынужденной мерой, я как-то успокоилась и переборола этот нюанс в своей биографии. Не объяснишь ведь заказчику, что на двадцатый этаж ресторана гостиницы я побегу пешком, а потом буду сидеть с вспотевшими подмышками. Да и Горгона, когда за отчетами отправляла, требовала делать это быстро, а на каблуках по лестнице — то еще удовольствие. Пробовала.

Сейчас же ступая в лифт я всегда ощущаю легкое беспокойство, только вот в руках Макара меня о такой мелочи я даже не задумываюсь. Кажется, в его руках не страшно абсолютно ничего. Уютно и спокойно — вот как я чувствовала себя раньше и чувствую сейчас. И стоит ли бегать?

Он ставит меня на пол, не произнеся ни слова и атмосфера давит. Присев передо мной, расшнуровывает ботинки, а после стягивает пальто. Сам быстро справляется с кроссовками и через голову стягивает темно-серую толстовку.

Ветров берет меня за руку и ведет к накрытому столу. Закуски, салаты и горячее. Все слишком изысканно для простого обеда. Шторы задернуты, создавая атмосферу вечера. И это заставляет в непонимании глядеть на мужчину передо мной. Однако лицо не читаемо. Он не говорит, не объясняет. Молчит.

Макар не отодвигает для меня стул, не предлагает присесть, а просто уходит на верх. Это вводит в ступор еще больше, но, повинуясь хозяину дома, я жду.

Принимаю правила игры.

Он спускается, держа в руках огромный букет роз. Невероятных размеров. Я не знаю, сколько там, сто, двести, тысяча? Глаза разбегаются, а в нос ударяет легкий запах нежных лепестков. Мои губы трогает едва заметная улыбка, а я сама и вовсе теряюсь.

Ожидала чего угодно: ссоры, претензий, скандала, — я ведь прекрасно понимаю, как мое отсутствие выглядело со стороны, — но только не шикарного букета белых роз. Такие, как он дарил мне всегда.

— Я не могу изменить прошлого, моя девочка. Не могу изменить как бы того не желал. Я виноват и жалею об этом. Тысячи шагов просчитаны в моей голове, как можно было не допустить того, что вышло в итоге, не говоря уже о том, чтобы не спорить на людей в принципе, только я ничего не добьюсь самобичеванием, Риша. Вместо этого могу повлиять не будущее. Я извинялся тогда и говорю тебе сейчас: я виноват. Не снимаю с себя ответственности, не перекладываю её на других. Прекрасно знаю, в чем моя вина и отдаю себе отчет, насколько больно и плохо было тебе. Я не в состоянии отмотать время или вернуться в будущее. Сделал бы, будь это возможно, поверь мне. Только мы не можем жить прошлым, Арина. Не можем. И то, что ты все еще любишь меня нельзя отрицать. И я тебя люблю. Люблю больше всего на свете. Ту, прошлую, озорную, веселую, дерзкую, безудержную, иногда безумную, искреннюю, доводящую до исступления и мурашек… — его дыхание сбивается на сущее мгновение, а я… слезы на глаза наворачиваются и я даже не стараюсь сдержать их, даже в своих самых желанных мыслях не представляла себе подобного, — И люблю тебя сейчас. Взрослую, гордую, осмысленную, уверенную в действиях и запутанную в чувствах. Я люблю тебя любую. И прежде, чем лезть к тебе с обсуждением прошлого, прежде, чем бежать к тебе домой, я наблюдал за тобой и думал: это тоска о прошлом или любовь к тебе сейчас? — выдыхает, а я, наоборот, не в силах сдержать робкого вдоха, — Сейчас, Риша. Я люблю тебя сейчас. И я не отпущу тебя больше. Ты моя. Хватит уже решений. Я дал тебе время после нашего разговора, дал тебе выбор. Решил, что должен позволить тебе решить, потому что не позволил тогда, пять лет назад. И ты потянулась ко мне. Тогда, в больнице, уехав со мной. Ты больше не уйдешь, а я не подведу тебя, — Я вижу, как путается он в словах, но говорит уверенно. Никаких сомнений, он обдумал каждое сказанное слово. Он замолкает, затем улыбается и уже другим тоном, не проникновенным и интимным, доверчивым, тем, каким совершают признания, а другим: мягким, но твердым и немного озорным, — Меня зовут Макар Ветров, я буду раз познакомиться с тобой.

Он передает мне букет, и я, зарывшись в него лицом ощущаю абсолютное счастье. Он ждет ответа. Подняв глаза замечаю, что он чуть встревожен. Я знаю, что он не отпустит меня больше, не отступится, но он хочет услышать мое согласие. Это принесет ему счастье. Такие нужные слова, как те, что он мне сказал. Они, оказывается были такими долгожданными…

Непослушными пальцами смахиваю со щеки слезинку, откладываю цветы на стул, потому что на край стола они просто не поместится и замечаю протянутую руку. Он торопит меня, не хочет больше ждать.

— Арина Туманова, — и спустя короткую паузу добавляю, — но в детстве родители звали меня Риша, — и пожимаю протянутую Ветровым руку.

Это похоже на чудо… И обстановка. Словно волшебство…

— Риша, — повторяет он, смакуя на языке позволенное лишь ему прозвище. Всегда лишь ему, — Я тоже буду тебя так называть.

Губы Макара находят мои и призывают к ответу. Успокаиваю их, отвечая на поцелуй, потому что тоже невероятно хочу этого.

Чувства тягучие и такие желанные захватывают в свой сладкий плен и я, позволяю увлечь себя в восхитительно изнеженный танец, который с каждым мгновением, с каждым течением секунды становится горячее. Дыхание учащается, желание становится откровеннее… Не знаю, как скоро я оказываюсь лежать на стоявшем позади нас диване, а Ветров нависает сверху.

— Макар, кем я буду, если отдамся тебе в первые минуты знакомства? — прерываюсь, не удержавшись от кокетливой шутки.

Любопытно, сколько же времени мы наслаждаемся друг другом? Оно, время словно застыло между нами двумя. Дало паузу, и больше не двигается, не беспокоя, не тревожа тех, кому так нужно остаться вдвоём; отказалось вмешиваться и исчезло за дверью, отказываясь быть лишним.

— Любимой, моя девочка. Не важно, что произойдёт, ты останешься мной любима.

Эти слова… Я…

Я поднимаю его лицо, притянув к себе поближе и целую так нежно, как только могу.

— Останови меня, Риша, — шепчет меж поцелуями, — останови сейчас. Потому что я слишком долго ждал.

Голос грудной, низкий, с нотками хрипотцы и … присущей только этому мужчине первобытности…

Только этому мужчине…

Моему…

— Только мой Ветер, — всхлипываю от нахлынувших эмоций.

— Только твой. Всегда. Только твой, — убеждающе. С рыком.

— Да, Макар… Да…

Утро встречает приятной негой, разлившейся по телу. Я сладко потягиваюсь, когда дверь открывается, и в проеме, с подносом завтрака в руках оказывается мой самый лучший любимый мужчина.

Да, я призналась в этом себе. Я люблю его. Макар Ветров — моя единственная любовь.

Почему, как говорил Аланьев, я не нашла никого лучше Лукашина? Да потому что они все-равно все были хуже Ветрова. И смысл таких поисков? Им никогда не стать им.

Именно это раздражало в Артеме, именно это Артем понимал сам и давил на меня тоже поэтому.

Он не Ветров.

Это раздражало нас обоих.

И сейчас, когда я рядом с оригиналом своих желаний, без опасений повторения прошлого, чувствую себя счастливой. Конечно, внутри, где-то глубоко в недрах моей души, все еще немного боязно, но это решит только время. И сейчас я учусь доверять тому, кого люблю.

— Из той самой кофейни? — спрашиваю, подогнув под себя ноги. И, укутавшись в одеяло, чтобы скрыть наготу, сажусь по-турецки, подбив под себя края ткани.

— Нет, — отвечает моя любовь, поставив на мои колени свою ношу с едой, — я хоть и расплатился за разбитый стол, но желанным гостем стал вряд ли, — усмехается он, а затем тянет за левый край одеяла, чтобы залезть ко мне.

Бодра в нежности касаются жесткие пальцы. Они ведут свой танец к колену, перебираются на внутреннюю часть бедра и исследуют выше… И выше…

Тело пронзают приятные мурашки предвкушения, дыхание ускоряется, когда, из-за стоящего на разведенных коленях подноса, я не могу свести ноги и мой сладкий мучитель пользуется этой возможностью.

Ласка становится интимнее и пальчики на ногах вытягиваются. Дыхание мешается с моими тихими стонами, когда, отдавшись на милость томительной истоме, перестаю контролировать себя, с удовольствием сдаваясь в плен наслаждения…

Поднос с грохотом приземляется на прикроватную тумбу, а меня, освободив от единственной ткани, касается горячий язык… Там, где скрыто пламя моего желания…

— Макар…

Я не смущаюсь с ним, не стесняюсь, потому что отпускаю себя. Впервые за столь длинный срок даю себе дышать, откинув все лишние мысли, туманящие разум.

Туман — не всегда хорошо,

Ветер — не всегда опасно,

Но когда они рука об руку, рядом…

— Ах…

Мне не хватает совсем немного, когда Макар отрывается от меня, но лишь для того, чтобы стать еще ближе друг к другу…

Стать единым целым…

Я люблю его так давно и так сильно, и все, чего хочу сейчас — это быть вместе с ним.

Рядом…

Ближе…

Еще…

Еще…

Спальню оглушает женский вскрик удовольствия, следом мужской рык, а потом нежное баюканье и шепот на ушко… Только для нас двоих…