Моя (не)любимая бывшая

Глава 37. По-хорошему. Версия Барсега

Барсег

Я слышу, как Снежана зовет меня.

Опираюсь спиной на стену возле двери и морщусь от ее просьб:

— Открой, пожалуйста, а? Я же знаю, что ты там…

Не реагирую попросту потому, что не хочу новой стычки с ней. Абсолютно бесполезной стычки.

Мне бы уйти отсюда, выставив у ее дверей охрану. Но…

И уйти не могу тоже.

Слишком за нее волнуюсь и, черт подери, хочу быть рядом. Хоть как-то… Хоть вот так кривобоко, через стенку и ее сопротивление.

Снежана не успокаивается, продолжает капать на мозг:

— Я чувствую, что ты за стенкой! Барсег, открой, пожалуйста, ты ведь не сможешь меня тут вечно держать…

Не смогу, факт.

И вообще понятия не имею, что делать дальше.

Но и отпускать не собираюсь!

В этот момент Снежана выдает:

— Хорошо, как скажешь, Барсег, я выйду за тебя замуж.

Говорит это и замолкает. Ни звука больше не издает.

Стою, как обухом по голове прибитый, понятия не имею, как реагировать на ее слова.

В душе просыпается такая злость, что я ею буквально захлебываюсь.

Значит, еще недавно голову мне готова была проломить вазой или статуэткой. Сбросила на пол с такой любовью приготовленную для нее еду, нагрубила Цахик. А теперь согласна замуж? Нормальная она вообще, нет?

Впрочем, ежу понятно, Снежана играет со мной в игры.

Но если она думает, что может безнаказанно мотать мне нервы…

Сам не понимаю, как подхожу к двери, отпираю замок.

Захожу в ее комнату и говорю, шумно дыша:

— По-твоему, ты вытрепала мне мало нервов? Чего пытаешься добиться? Ты…

— Барсег. — Она подходит совсем близко, хотя и видно, что побаивается, выставляет вперед ладони. — Успокойся, пожалуйста. Дай мою сумочку! Я покажу тебе кое-что, и ты сразу все поймешь…

— Я похож на идиота? — спрашиваю ее с надрывом. — Ты хочешь, чтобы я вручил тебе телефон?

Она машет головой:

— Не надо телефон, не его хочу показать…

При этом смотрит на меня своими огромными глазищами, да так жалобно, что отказать не могу. Мало ли что ей там понадобилось в сумке.

— Хорошо, — ворчу недовольно.

Выхожу, зову горничную.

Очень скоро возвращаюсь с черной сумочкой Снежаны, отдаю ей:

— Только без фокусов.

Она снова жалобно на меня смотрит, потом говорит:

— Надо было сразу показать… Вот.

С этими словами она достает какие-то таблетки. Причем с таким видом достает, будто это должно объяснить все автоматом.

— Ну таблетки, и что? — я грозно на нее смотрю.

— Это не таблетки, а витамины, — поправляет она меня. — Мне их посоветовал гинеколог в моем положении.

— Ну витамины, и что? — говорю я ровно тем же недовольным тоном.

— Это не просто витамины, — она качает головой. — Это витамины для беременных.

Говорит и замолкает.

Я забираю у нее таблетки, кручу большую пачку в руке, читаю. Действительно витамины для первого триместра. И она их купила до того, как ее забрали. А значит…

— Я не собиралась делать никакого аборта, Барсег, — озвучивает она то, до чего я уже и сам только что дошел.

И вправду, зачем бы ей покупать витамины, если собралась вытравить из себя мой плод. Глупо же, да? Значит, и вправду не собиралась?

Тогда зачем? За каким хреном она мне вообще ляпнула про аборт? Чтобы расковырять нутро? Кровь пустить? Рубануть по самому больному?

Меня обдает такой невероятной злостью, что невольно скрежещу зубами.

— На кой черт ты мне тогда про аборт сказала? — цежу с обиженным видом. — Ты что, не знаешь моего отношения к детям? Ты что, не соображаешь, через что я прошел за последние часы? Тебе совсем плевать…

— Извини, — говорит она примирительным тоном. — Я не должна была этого говорить, ты прав…

Я сильно не ожидал услышать от нее подобное.

Наталкиваюсь на это ее «извини» с такой силой, будто бежал с бешеной скоростью и со всей дури врезался в стену лицом.

Мотаю головой, силясь вместить это все в голове.

Снежана продолжает меня шокировать:

— Барсег, мы можем с тобой хоть раз решить дело миром? Отнестись друг к другу по-доброму, по-хорошему… Ну пожалуйста! У нас ведь будет ребенок…

У нас будет ребенок.

У меня будет ребенок от моей Снежаны.

И она больше не хочет со мной воевать.

В этот момент у меня в груди разрастается такая буря эмоций, что все нутро перекручивает, переворачивает.

Мне горестно и кайфово одновременно. Горестно оттого, что оно все и близко не так, как мы со Снежаной мечтали когда-то. В то же время кайфово оттого, что я переживу все это с ней. Не с кем-то там, а с ней. В ближайшем будущем.

Как я и хотел пять лет назад.

Как я до сих пор хочу.

— Я согласен, — тут же киваю. — На все согласен, Снежан.

Я стою перед Снежаной, пытаюсь понять, о чем она думает.

А она после моего согласия на наше импровизированное перемирие, смотрит на меня, как затравленный олененок на льва.

Оглядываю комнату, которую заранее для нее выбрал.

Некогда уютная, теперь она являет собой плачевное зрелище. Все, что можно, разбито, перевернуто. Здесь не место для матери моего ребенка, пусть и натворила все это она сама.

— Снежаночка, пойдем, — маню ее.

— Куда? — Мне кажется, она еще больше пугается.

Я бросаю взгляд на стол у окна, на разбитые тарелки, которые валяются возле него.

— На кухню пойдем, — предлагаю ей. — Буду кормить тебя ужином. Согласна?

На это она робко кивает.

Куда только делась вся бравада, взрывные эмоции, ненависть, которые еще недавно ею управляли. Идет теперь за мной, чуть опустив голову, как и положено кроткой женщине. До невозможности примерная девочка, мать вашу так. С чего вдруг? Что с ней случилось за последние двадцать минут?

Я веду Снежану прямиком на кухню.

Усаживаю возле круглого стола, открываю холодильник и начинаю перечислять все, что имеется в наличии:

— Цахик приготовила много разного. Есть суп, салат с морепродуктами, долма, лепешки с сыром. Плов не предлагаю, как я понял, не понравился? Вообще, могу заказать любую другую еду, только скажи, что ты хочешь.

— Плов понравился, — вдруг огорошивает меня Снежана.

«А зачем тогда швырялась им?» — хочу зарычать, но прикусываю язык. Не собираюсь затевать никаких разборок.

Молча достаю казан, большую тарелку. Кладу для Снежаны большую порцию и отправляю греться в микроволновку.

Пока еда греется, достаю нарезанные Цахик соления, свежую зелень, раскладываю все это на новой плоской тарелке, ставлю перед Снежаной. Достаю столовые приборы. Когда плов разогревается, ставлю его перед ней.

— Ешь, — буркаю угрюмо.

Сам усаживаюсь рядом, наливаю ароматного мятного чаю. Знаю, что она его любит. Вижу, как ведет своим очаровательным носом в сторону кружки. Берет в руки, делает глоток. Он средней крепости, ровно такой, какой она предпочитает.

Внимательно слежу за тем, как ведет себя Снежана.

Она берет вилку, осторожно начинает есть плов. Потом действует смелее. Слопав примерно треть порции, нерешительно спрашивает:

— Зачем ты его приготовил?

Ха. Поняла, что я, надо же.

Зачем, зачем…

Потому что сильно нервничал, пока ее ждал, надо было чем-то занять руки. Потому что это единственное блюдо из моего арсенала, которое ей нравилось, как я помню. Потому что хотел сделать что-то для нее своими руками.

Против воли хмурюсь, чеканю строго:

— Какая разница? Тебе ли не все равно?

Тут же жалею, потому что Снежана сразу замыкается.

Зачем я так резко себя с ней веду?

Заговариваю мягче:

— Снежана, я хочу, чтобы ты знала, — пока я рядом, с тобой ничего плохого не случится. Я теперь все время буду о тебе заботиться. Только скажи мне одно… Почему ты себя так повела днем?

— Как так? — она вскидывает на меня растерянный взгляд.

— Я пришел к тебе домой с предложением, а ты меня на хрен послала, сказала, что на аборт пойдешь. Однако этим же вечером купила витамины для беременных. Где в твоих действиях логика? Зачем ты ляпнула про аборт?

— Я уже извинилась, — отвечает она сдавленно.

— Я не прошу дополнительных извинений, — качаю головой. — Просто хочу понять — зачем… Я ведь искренне замуж звал.

— Ты не замуж звал, — качает она головой. — Ты разъяснял мне, что, так и быть, согласен на мне жениться, раз я умудрилась от тебя залететь. Разницу чувствуешь?

Ха.

Ей не понравилась подача.

Уж прости, дорогая, на другую подачу я после всех твоих выкрутасов попросту не способен. Слишком мастерски ты меня бесишь.

А впрочем…

Никому наша война не нужна. Ни мне, ни ей, ни тем более ребенку.

— Снежана, я вправду хочу, чтобы мы с тобой все решили по-доброму, по-хорошему, как ты и предлагала. Мы ведь с тобой теперь на всю жизнь связаны. Ты это понимаешь?

— Да. — При этом она так на меня смотрит, будто хочет довериться.

И меня пробирает от этого ее взгляда.

Она раньше всегда смотрела на меня с немым обожанием, абсолютным доверием. Казалось, я мог сказать ей что угодно, и она поверила бы. Позвать хоть на край света, и она поехала бы.

Пять лет назад она была вся моя.

Сейчас она смотрит на меня по-другому.

Это не такой взгляд, как раньше, но это его подобие.

У меня во рту мгновенно пересыхает. Все, чего хочу, — хоть какого-то контакта с ней.

Понять не успеваю, как придвигаюсь ближе, кладу руку ей на плечи.

— Барсег… — она тут же пугается. — Что ты делаешь?

Да, мне, наверное, стоило бы держать от нее руки подальше. Что две недели назад в гостинице, что сейчас.

Но не могу.

Ни тогда, ни теперь.

— Не отталкивай меня больше, — прошу ее. — Ты моя будущая жена, и я хочу от тебя максимум близости.

Снежана вполне натурально пугается, отодвигает от себя тарелку подальше.

— Какой такой близости ты от меня хочешь? — спрашивает она.

И оскорбляет меня уже одним только этим.

Неужели я в ее глазах такой жуткий, что сама мысль о близости со мной ее так дико страшит?

Я ведь не кривой, не косой, и с размерами у меня все в порядке. И целоваться ей со мной определенно нравится. По крайней мере, раньше нравилось, и недавно в гостинице тоже. Мокрая была между ног лишь от одних моих поцелуев.

— Тебя хочу, — наконец признаю очевидное. — Тебе не нужно было две недели назад сбегать от меня в гостинице. Еще тогда все обговорили бы… Может, уже жили бы вместе!

Снежана хлопает ресницами, отшатывается от меня и вскакивает из-за стола. Очень натурально возмущается:

— С чего вдруг?!

Молча встаю, буравлю ее взглядом.

Крепко сцепляю зубы, играю желваками.

— Скажи, Снежан, — наконец не выдерживаю, — ты зачем мне двадцать минут назад сказала, что согласна замуж? Чтобы я тебя из комнаты выпустил?

Она резко замолкает, снова смотрит на меня испуганно.

— Я… Мне… — Она затихает, видно думает, как продолжить, и ляпает: — Я не думала, что ты моментально потащишь в постель.

Вот так.

Не думала она.

Оно в принципе ожидаемо, но от этого не менее обидно.

— Снежана, — говорю сдавленным голосом. — Я нормальный брак хочу. Обычный. Где люди друг с другом спят. Ты что думала, я железный, что ли? Чуждый обычных мужских желаний? А вот нет, не железный, из плоти и крови, и я хочу с тобой все, что предполагает замужество.

— Зачем я тебе в постели? — стонет она. — Я не подойду тебе, я не чувственная и вообще…

Слушаю эту ересь и диву даюсь:

— С чего ты это взяла?

А она продолжает нести ерунду:

— Я не буду тебя ревновать, ты можешь спать с другими. Со мной совершенно не надо…

Как это спать не с ней? Как это спать с другими? Зачем?

Я чуть не задаю эти гениальные вопросы вслух.

— Снежан, я кто по-твоему? Конченый кобель? — Очень стараюсь сдержать гнев, но выходит откровенно паршиво. — Я никогда им не был и не буду!

— Почему кобель? — она всплескивает руками. — У нас ведь другая ситуация, и я сама тебе говорю — спи с другими.

— Я с другими не хочу, — объясняю ей очевидное. — Я с тобой хочу. Мне другие на хер не упали. Тебе непонятно это, что ли? Или ты думаешь, я девку снять не могу, когда мне надо? Надо было бы, снял бы, и к тебе бы тогда не лез. Но я других отношений хочу! С тобой…

— Господи, да зачем же я тебе? — стонет она, при этом смотрит на меня обреченно. — Из принципа, что ли? Потому что отказываю?

— Да люблю я тебя, дура! — эмоционально размахиваю руками. — Непонятно тебе, что ли? Лю-блю!

Говорю это и выдыхаю.

Наконец выпустил из себя, давно наружу просилось.

Шумно дышу, буравлю ее взглядом и жду хоть какой-то реакции. А Снежана будто онемела после моих слов.

Стоит моя неземная краса, ресницами заплаканными хлопает, дует искусанные губы.

Через время все же выдает:

— Зачем ты врешь? Так, как ты, нормальные люди не любят!

Кто бы спорил.

Нормальные совершенно точно так, как я, себя не ведут и не любят.

Но вот такой я ебнутый на голову, и чувства у меня к ней соответствующие.

Она давно стала для меня одержимостью.

Помню то жуткое время, когда она исчезла с сестрой в непонятном направлении. Как последний дебил, искал ее, волновался. Потом злился безумно за то, что без слов сбежала, подарки, считай, в лицо швырнула. Почти откровенно послала на три буквы.

И сейчас, пять лет спустя, с тех пор как снова ее увидел, я ни дня нормально не прожил.

Все из-за нее, для нее, во имя ее.

— Снежан, я тебя люблю, — повторяю со всей серьезностью.

Я вроде бы вслух все ей сказал. Громко и четко. От души…

Только вот какое дело, она никак не реагирует.

Я стою перед ней как баран, смотрю в ее шокированное лицо и жду, жду…

Не выдерживаю, прошу ее:

— Ответь хоть что-нибудь!

Пусть резко прошу, с нажимом. Но по-другому в моей ситуации вряд ли вышло бы.

И она отвечает, вот только совсем не то, что я хотел бы услышать:

— Я тебе не верю… Ты не любишь меня, Барсег. Ты издеваться надо мной любишь…

Как ножом по сердцу.

Стою с бешено колотящимся сердцем и не знаю, что возразить.

Понимаю, оно с ее стороны так и выглядит, по-видимому, хотя в корне неверно.

— Люблю… Потому и в покое оставить не могу все это время. Вот ты у меня где!

С этими словами я стучу правой ладонью по груди, в то место, где громко стучит мотор, гоняющий кровь по венам.

Надеюсь хоть на какую-то положительную реакцию после своего признания. Но Снежана, по ходу дела, адекватно реагировать на мои слова попросту не умеет.

Вместо того чтобы хоть что-то ответить, она кривит губы, смотрит на меня с обидой. Ее глаза влажнеют, в уголках собирается предательская влага. Реветь надумала!

Совсем не так должна реагировать женщина, которой признаешься в любви.

От такой ее реакции мне адски больно.

— Не плачь, пожалуйста, — прошу ее, шагаю вперед. — Только не плачь, успокойся, молю…

Я подхожу к ней вплотную, наклоняю голову заглядываю в глаза. Осторожно, как могу, беру за плечи, прижимаюсь губами ко лбу.

Млею от того, что она рядом.

А Снежана упрямо пытается скинуть мои руки, упирает кулаки мне в грудь.

— Отпусти меня! — шипит обиженно.

Я наклоняюсь ниже, говорю ей в губы:

— Никогда. Что угодно проси, хоть луну с неба, я извернусь чертом, но достану. Только отпустить не проси, не смогу. Я уже отпустил однажды… смотри, куда завело.

— Ненавижу тебя, — стонет она жалобно. — Все нервы мне вытрепал!

— Аналогично, — хриплю в ответ. — Жить без тебя не могу, с ума схожу. Прими меня! Пожалуйста, Снежана…

Ответить ей ничего не даю. Закрываю ей рот поцелуем.

Целую долго, с нажимом. Почти задыхаюсь, пока ласкаю ее губами.

Наконец отстраняюсь, снова всматриваюсь в ее лицо, спрашиваю:

— У тебя хоть что-то ко мне осталось? Хоть крупица любви?

Она не отвечает, лишь смотрит на меня с горечью.

Но больше не отпихивает. Постепенно в ее взгляде что-то неуловимым образом меняется, она будто тянется ко мне всем телом, хотя мы стоим вплотную.

Я снова наклоняюсь к ее нежному ротику. Целую как могу ласково.

Снежана больше не сцепляет зубы, не пытается от меня отстраниться. Ее кулаки разжимаются, она кладет ладони мне на грудь, ведет ими вверх.

И вот я самый счастливый.

Она меня обнимает!

Дурею от ощущений. Меня всего аж распирает от неуемных желаний.

Через пару секунд я уже припечатываю Снежану к стенке — прямо возле холодильника.

Обхватываю ее ладонями за талию, поддеваю свитер и сую пальцы под мягкую шерстяную ткань.

А там…

Самая нежная на свете кожа, самая мягкая, в то же время упругая грудь, по недоразумению все еще покоящаяся в бюстгальтере.

Правой рукой поддеваю чашечку лифчика, с удовольствием обхватываю нежное полушарие, играю с мгновенно затвердевшим соском.

Снежана охает мне в губы, прижимается ко мне плотнее. Ей определенно нравится то, что я с ней делаю.

А я уже не в силах терпеть.

Я хочу ее взять.

Хоть раз нормально сделать своей. Прошлый опыт не в счет, от него одно сплошное расстройство.

Я резко поворачиваю Снежану спиной к себе, заставляю немного прогнуться в талии, выпятить попку. Потом тяну руку к застежке ее джинсов, расстегиваю пуговицу, нащупываю язычок молнии…

И тут она стонет:

— Барсег, не надо!

Прямо как тогда в гостиничном номере.

Меня будто током прошибает от ее слов.

Передергивает от жутких воспоминаний о том, как тогда не послушал, и через несколько минут она от меня сбежала.

Я так больше не хочу. Я ученый… Я нового ее побега из моей жизни не выдержу.

— Что не так? — Я разворачиваю ее к себе.

Снежана смотрит на меня испуганно.

— Ты чего боишься? — спрашиваю ее. — Я больно не сделаю.

— В прошлый раз мне было очень больно, — признается она.

Мысленно рычу, прижимаюсь к ней и шепчу на ухо:

— Клянусь тебе, если бы я только на миг подумал, что ты девственница, все по-другому бы сделал… А впрочем, вообще бы к тебе не полез. Но мы ведь уже сделали это, перешли барьер, уже ничего больно не будет, я тебе обещаю.

Она вроде как верит.

Больше не пытается противостоять мне, позволяет снова поставить ее грудью к стенке.

Я отчаянно хочу близости. Член горит так, что кажется, еще немного — и задымится, к чертям.

Но… Но.

Я больше не пытаюсь расстегнуть ее джинсы. Глажу живот Снежаны, прижимаю ее спиной к своей груди, зарываюсь губами в ее волосы.

Мне приятно до дрожи. Просто потому, что она рядом, что позволяет к себе прижиматься.

Не хочу я ее так — у стенки, как падшую девку. Она большего достойна.

Я подхватываю Снежану на руки и уношу наверх, в свою спальню. В нашу, как я надеюсь.