Моя (не)любимая бывшая

Глава 39. Это странное утро

Снежана

Я шевелю под одеялом рукой.

Хочу нащупать большое и теплое тело Барсега. Ведь спал рядом всю ночь… Или просто лежал? Я периодически просыпалась оттого, что он целовал меня то в макушку, то в плечо, то в щеку. Нежно так целовал, даже с придыханием. Думал, я не чувствую? А я все чувствовала, каждое его шевеление.

Не привыкла спать с кем-то, может поэтому.

А может и потому, что спала именно с ним…

Во всех смыслах спала! Между ног до сих пор пульсирует наполовину болью, наполовину удовольствием после всего, что он со мной делал. Даже грудь — и та ноет от того, сколько раз он целовал ее, как прикусывал соски, как сжимал в руках.

Наутро я чувствую себя удовлетворенной кошкой, которую много и с чувством ласкали. Я никогда себя так не чувствовала. Ни единого раза…

Мне очень стыдно, но я бы хотела все повторить. Вот такая я, оказывается, развратная.

Сую руку подальше, но даже так не нащупываю Барсега рядом.

Открываю глаза.

Спальню освещает желтым светом ночник.

Я одна.

В огромной кровати на большой подушке, укрытая гигантским пушистым одеялом.

Совсем одна…

Почему он ушел? Ведь еще так рано — настенные часы показывают семь утра, да и на улице еще совсем темно.

А главное-то, главное — почему я волнуюсь о том, где Барсег Багирян?

Как вообще дошло до того, что я преспокойно сплю в его постели и мечтаю, что он снова возьмет меня? Как дошло до всего того, что между нами случилось ночью?

Вчера утром мы цапались с ним как кошка с собакой. Да что там, вечером тоже цапались! Пусть к тому времени он уже отчего-то решил, что нам нужно срочно пожениться.

Но потом Барсег признался в любви, и это выбило у меня из-под ног почву.

Я искренне не знаю, зачем он это сделал, но это лишило меня способности мыслить логически или мыслить вообще.

Я стояла там на кухне, как последняя дурочка, хлопала ресницами и… Хотела ему верить!

Я так сильно хотела ему верить, что закрыла глаза на все. Сколько раз я представляла, что он будет вот так передо мной стоять и клясться в любви? Сотню раз? Тысячу? Что будет молить меня вернуться, что станет извиняться, рассказывать, как я для него важна.

Он не извинялся, конечно, но в чувствах признался ясно и четко.

Для моей воспаленной психики и этого оказалось достаточно.

Почти смертельно раненая его ужасным поступком пять лет назад, я продолжала в самых потаенных мечтах желать, чтобы он пожалел о том, что вычеркнул меня из своей жизни.

Как самая глупая влюбленная дурочка, я хотела, чтобы он осознал, что не может без меня. И вчера он сказал ровно то, что я так мечтала от него услышать годы назад. Да, мечтала я об этом давным-давно, как давным-давно запретила себе его любить.

В конце концов, это ведь Барсег.

Ему в принципе верить нельзя, как и любому другому мужчине. Я разве не выучила этого урока раньше? Мне его с кровью вколотили…

В то же время то, что случилось вчера ночью, я сохраню в памяти на всю жизнь.

Интересно, я заперта здесь?

Только хочу встать, проверить, как вдруг слышу, что по коридору кто-то идет. Кто-то большой и тяжелый.

Дверь открывается просто, без звука отпираемого замка. Значит, была не заперта…

Я почти вся прячусь под одеялом, зажмуриваюсь.

Однако слышу, как вошедший идет прямо к кровати. Осторожно ставит что-то на свободную сторону.

Не удерживаюсь от любопытства, открываю глаза.

На меня смотрит улыбающийся Барсег. Осторожно садится на постель рядом со мной.

Он мне завтрак принес — на переносном столике.

После всего того ужаса, который происходил между нами за последние пять лет, он просто взял и принес мне завтрак.

Удивленная, я сажусь в кровати, прикрыв одеялом грудь.

— Доброе утро, — говорит он. — Ты вчера нормально не поела. Не уверен, что ты предпочитаешь на завтрак, принес всего по чуть-чуть.

С этими словами он открывает передо мной стальной колпак, демонстрируя несколько маленьких тарелок. На одной красуются горкой сырники с клубникой, на другой лежит скрученный рулетом омлет с ветчиной, а на третьей тарелке возлежит круассан с шоколадом. Очень похожий на те, что продаются в кафе, находящемся в офисном здании, где мы работаем. Ровно такой же круассан, какими мы с Аней завтракали за работой много-много раз.

От тарелок с едой божественно пахнет.

— Поешь, — просит Барсег. — Хоть кусочек чего-то.

Я беру вилку, отделяю кусочек омлета и отправляю в рот. Насыщенный, яркий вкус, знакомый с детства. Нежнейшее блюдо, которое украсит любой завтрак.

— Ты же любишь кофе, да? — спрашивает он.

Аккуратно пододвигает мне белую чашку с дымящимся темно-коричневым напитком.

— Люблю, — киваю.

Беру в руки чашку, делаю маленький глоточек.

Натуральный, в меру крепкий, совершенно не сладкий, зато бодрящий.

— Барсег, — спрашиваю тихонько. — А что там?

Указываю на небольшой стальной колпак, который прикрывает блюдо чуть поодаль от меня.

— То, что следовало отдать тебе еще вчера, — басит он и враз серьезнеет.

Приоткрывает крышку, демонстрируя мне черную бархатную коробочку.

Вижу ее и столбенею.

Сдвинуться с места не могу.

Барсег берет коробочку в руки, открывает. Изнутри на меня смотрит кольцо с большим грушевидным сапфиром. Оно поблескивает на белом шелке и…

Не манит.

Пугает.

Барсег огорошивает меня, прямо как вчера:

— Искренне прошу, от души, со всей любовью, на какую только способен. Выходи за меня, Снежана! Не по залету, а по любви. Ты же любишь меня? Хоть немного…

Я задыхаюсь от этих его вопросов.

Пытаюсь спрятать лицо за чашкой. Делаю новый глоток кофе, тут же закашливаюсь, отставляю чашку.

— Снежана, тебе плохо? — пугается он.

— Барсег, зачем ты это делаешь? — У меня на глаза наворачиваются слезы.

— Что делаю? — он не понимает.

Вправду не понимает!

— Зачем играешь со мной? — продолжаю с горечью в голосе. — Это какой-то твой новый план? Чтобы как-то по-новому, извращенно сделать мне больно?

— Что за глупости, — качает он головой. — Нет никакого плана. Я вчера тебе правду сказал, все как есть. Люблю тебя…

— Когда успел полюбить? — этот вопрос буквально выпрыгивает из меня, и неудивительно, учитывая сколько пакостей я от него вытерпела.

— Не переставал любить, — отвечает он просто.

Как хочешь, так и понимай его…

Вот только я при всем желании не могу понять.

— Снежана, я не хочу сейчас препираться, — заговаривает он своим особенным убеждающим голосом. — Это честное предложение. Давай пошлем все на хер и поженимся. Все пошлем! Все, что было, все, что нас друг с другом разделяло.

— А родных своих ты тоже на хер пошлешь? — спрашиваю с надрывом.

Как только Барсег слышит мой вопрос про родных, сразу начинает кривиться. Мне даже кажется, что ничего мне на это не скажет. Но он все же отвечает:

— Никого не касается, на ком я женюсь. Мне с тобой жить, мне и выбирать. Мы вообще не обязаны никому ничего объяснять, останемся в столице, будем сами по себе. И да, мне плевать, что подумают, мне только ты важна, пойми. Ночью я окончательно это понял… А если какая дрянь посмеет что-то плохое сказать про мою жену, так я ж этой дряни язык оторву и в задницу засуну. У нас с тобой все хорошо будет, я обещаю тебе. Ты только «да» скажи, мы остальное уладим. Будет тихая свадьба где-нибудь на островах, только ты и я… Нам ведь больше никто не нужен. Что скажешь, Снежана?

Вот какая речь.

Он готов отгородиться от своей семьи, поставить меня на первое место…

И мне до чертиков приятно это слышать.

Но… Но.

Не верю я ему!

— Какие твои мотивы? — не могу удержаться от вопроса, подаюсь вперед на кровати. — Очевидно же, что только из-за ребенка… Признайся, что так!

Барсег начинает злиться. Он хмурит брови и басит:

— Снежан, ты не поняла, что ли? Уже не первый раз объясняю. Ты — мой мотив, люблю тебя.

И вроде бы все идеально сказал. Четко и ясно, любит он меня.

А мне на язык гадости просятся, не могу их сдержать.

— Где ж была твоя любовь, когда ты в ночь нашей помолвки к другой девке побежал? Член ей в рот сунул, а потом на камеру все это снял, меня за волосы схватил и смотреть заставил? Где была твоя любовь в тот момент? Ты меня той ночью предал и показал, что не было у тебя ко мне никакой любви!

На этот раз Барсег молчит долго. Сцепляет челюсть, играет желваками.

Все же отвечает мне:

— Психанул тогда. Мозги задымились от того видео. Шлюху нашел и снял видео, но там и не было практически ничего, я просто на камеру ей сунул в рот, и все. Даже не пытался кончить.

Мне смешно от его нелепых объяснений.

— Для тебя проблема кончить? Да ты же делаешь это ровно в три секунды! Я уже в курсе, как это у тебя происходит…

Барсег снова злится, буравит меня взглядом и строго чеканит:

— Хрен с пальцем не сравнивай! С тобой — да, три секунды для первого раза — даже много. Но то ты, а то шлюха какая-то, на которую мне плевать. Я даже имени ее не знал. Не было у меня с ней толком ничего, только снял компромат для тебя, и все. Триста раз пожалел, что тем утром завалился к тебе на эмоциях. Надо было успокоиться, все взвесить…

— Ты не просто завалился тогда ко мне! Ты меня чуть не изнасиловал тогда! Не помнишь разве? По-твоему, это нормально? Да если бы я сахарницу не кинула…

— В смысле чуть не изнасиловал? В чем это выражалось? Что чуть потрогал тебя? Я же даже никуда рукой не залез. И сахарница — ни разу не страшное оружие, должен заметить. Если бы я хотел что-то сделать тебе, сделал бы, и сахарницей ты бы меня не остановила. Но я не собирался тебя ранить ни тогда, ни сейчас.

— Зато две недели назад поранил! — я уже откровенно на него кричу. — Даже ребенка мне умудрился сделать! Я ведь сказала тебе тогда в гостинице четкое «нет». Что это, как не насилие? И после этого ты на голубом глазу предлагаешь нам жениться? Забыть прошлое? Мне больше забывать, чем тебе!

— Посмотри мне в глаза, Снежана! — гаркает он. — Посмотри и скажи, что две недели назад в гостинице не хотела меня. Ты не хотела? Ну! Ответь…

Молчу.

Хотела, еще как.

Хотя признаваться не собираюсь.

— Мы можем до конца наших дней сидеть и припоминать друг другу все то, что было, — качает головой Барсег. — Но цепляет нас это так сильно только потому, что оба неравнодушны. Я готов признать, что это так, а как насчет тебя? Так и будешь шипеть на меня? Шипи, если хочешь, давай. Хочешь, стукни меня… Я все перетерплю. Только по итогу признай, что я тебе нужен. Ну хоть немного…

Я молчу, потому что понимаю — он прав.

Я ведь только и делаю, что выплескиваю на Барсега свои обиды, а их очень много.

И да, стукнуть мне его хочется периодически, но не сейчас.

— Снежан, — стонет он и смотрит на меня с болью. — Скажи, что мне сделать, чтобы ты как-то по-другому на меня посмотрела, восприняла. Я ведь всеми силами сейчас навстречу иду, а ты… Скажи, что сделать, я сделаю. Пусть мне это против шерсти будет, но я свое слово сдержу.

Я сижу, плотно прижав к себе одеяло, смотрю на него. Пытаюсь понять — он сейчас берет меня на понт? Играет? Или серьезно мне все это говорит?

Очень похоже, что он серьезно…

А еще похоже, я его каждым своим обвинением раню. Ворошу прошлое и делаю больно себе, ему, нам.

Мне совсем не хочется его ранить. Но… По-другому не могу сейчас.

— Извини меня, Барсег, но я все же не могу выйти замуж за человека, чей брат меня изнасиловал. Не могу, и все. Не забуду. Даже не сам акт, а то, что ты ничего с этим не сделал, что просто забыть предлагаешь, что даже не поверил мне.

Это, пожалуй, главная моя обида на Барсега.

И мои слова действуют на него, как разорвавшаяся бомба.

У Барсега резко увеличиваются в размере глаза, он часто дышит, как будто пробежал пяток километров, кривит губы.

— Зачем ты сейчас обвиняешь моего брата? Тебе не стыдно? — вдруг выдает он.

От такой наглости меня всю передергивает.

— А тебе? — стону на выдохе. — Ты просто отмахнулся от моих слов, и все! А у меня свидетель — моя сестра. И потом, я тебе видео прислала, где Ваган признается в содеянном, а ты даже от этого отмахнулся! Ты правда думаешь, что после такого между нами что-то можно наладить?

— Какое видео? — рычит он. — Не показывала ты мне никакого видео с Ваганом!

От такой неприкрытой лжи меня всю аж передергивает.

— Дай телефон, — прошу его. — Я покажу тебе видео еще раз, если у тебя амнезия. Я сохранила его в облаке!