Моя Оборона! Лихие 90-е. Том 6

Глава 17

— Тебе повезло, что ты не пересекся тут с Мамиконом, — сказал Кулым.

Когда потасовка на улице кончились, мы с Кулымом прошли в Грааль. Правда, сели не как всегда, в зале ресторана, а направились в кабинет авторитета.

Побитые мной братки плелись следом, хмуро поглядывали на меня всю дорогу.

— Скорую вызвали? — Спросил прилизанный, — Летов, мне нос сломал…

Не сбавляя шага, я обернулся к нему. Шикарный ровный нос прилизанного свернулся немного набок. Переносица слегка искривилась.

— Сам виноват, — пожал плечами я. — Я хотел пройти внутрь по-хорошему.

— Будь с ними полегче, Витя, — сказал Кулым, пристукивая тросточкой. — Они только выполняют мой приказ.

— К тебе у меня больше вопросов, Кулым. А к ним была лишь одна просьба.

Когда мы вошли в кабинет авторитета, я прошел к его столу, тут же взял две ручки.

— Сюда иди, — сказал я прилизанному, прижавшему к лицу цветастый платок.

— Зачем?

— Иди, говорю, не ссы.

Наблюдая за мной, братки расположились у стен кабинета. Короткостриженый стал у дверей. Его уши опухли, налились кровью и потешно торчали. Мужик с цепочкой, которому прилетело в пах, теперь ходил, еле переставляя ноги. А стоять и вовсе не мог. Потому опустился в дальнее кресло, у стоящего в углу столика с вазой.

— Полегче с ним, — повторил Кулым, опускаясь за свой стол.

— Не боись. Сильней рожу я ему уже не попорчу, — сказал я и обратился к прилизанному, — сядь. И смотри на меня.

Прилизанный опустился на мягкий стул.

— Щас будет больно. Ну ниче. Потерпишь, — сказал я и резко, но аккуратно вставил ручки ему в ноздри.

— А! М-м-м-м-м! — гундосо закричал он от боли. — Че творишь⁈ Больно!

Словно окостенев, прилизанный сидел на стуле, сжимая и разжимая напряженные пальцы. Я же, просто легонько сдвинул ручки, возвращая смещенный хрящ на место.

— М-м-м-м-м! Мля!

Прилизанный схватился за нос, когда я извлек ручки. Браток скрывался, приложил платок к вновь открывшемуся кровотечению.

— Вот, — я бросил окровавленный ручки на журнальный столик. — До свадьбы заживет.

— М-м-м-м… Сука… — Мучился на стуле прилизанный, схватившись обеими руками за лицо.

— Пожалуйста, — хмуро буркнул я, а потом сел перед Кулымом.

Старик выглядел уставшим. Глядя на меня из-под полуприкрытых век, он оперся локтем о стол. Его худые плечи при этом скривились: одно выше другого. В такой позе Кулым походил на скрюченного колдуна.

— Что происходит, Кулым? Зачем ты велел забрать Марину?

Авторитет вздохнул.

— Обстоятельства изменились, Витя. Серьезно изменились. Даже сейчас, когда мы с тобой разговариваем, я сильно рискую. Ты тоже рискуешь. На тебя открыли охоту серьезные люди. Очень серьезные. Гораздо более влиятельные, чем все, с кем ты сталкивался в Армавире. Рядом с тобой теперь небезопасно. А я должен был оградить Марину от опасности.

— Кто? — Спросил я.

— Не так важно, кто, — уклончиво ответил старик. — Важно, что они могут сделать. А они могут многое. И я не в силах выступить против них. Витя, — прикрыв глаза, Кулым тронул веки. — Мой тебе совет: беги из города, если хочешь жить. Беги прямо сейчас, прямо сегодня. Брось все и уноси ноги.

Я слушал Кулыма внимательно, не отрывал взгляда от его суховатого лица.

— В этом деле я тебе не помогу. Ничем. На другой чаше весов находится благополучие Марины. Благополучие моей семьи. И ты, Витя, понимаешь, что я выберу.

— Понимаю, — кивнул я. — Скажи, кто меня заказал?

Кулым задумался. Поджал морщинистые губы. Откинулся на стуле и сплел на животе узловатые пальцы. Закрутил ими быструю мельницу. Он размышлял долго, наконец, ответил:

— Мамикон Кесоян. Он напрямую связан с дедом Хасаном. И теперь именно он главный в Армавире.

— Главный? — Нахмурил я брови.

— Да. Смотрящий. Хасан приехал в край и хочет навести тут порядок. Ему очень не понравилось, что в распрях между группировками, сгорели деньги его клана. Мне еще повезло, что из уважения, с меня не спросили вернуть долг.

Дед Хасан — это серьезно. Кулым был тут прав. По сравнению с ним — авторитетом российского масштаба, всякие Горелые, Косые и прочие Сливы — просто мошкара. Ослабевшие Черемушкинские тоже не могли бы ничего противопоставить серьезным ОПГ, слившимся в одну большую силу под покровительством Хасана.

— За что? — Спросил я задумчиво.

— Насколько я понял, — начал Кулым, выдержав небольшую паузу, — Один из твоих грохнул человека Мамикона в каком-то кабаке. Ты знаешь что-нибудь об этом?

— Знаю, — кивнул я. — Правда, сказать «грохнул», можно только с натяжкой. Браток сам нарвался. Он вел себя вызывающе, а пропустить такого внутрь мы не могли. Когда бандит схватился за пистолет, мой боец попытался остановить его. А бандос пальнул себе в ногу и истек кровью. Помочь ему не смогли.

Кулым снова задумался, помрачнел и стал чернее тучи.

— Это меняет дело, — сказал он. — Хотя и не сильно. Сам факт, что человек Мамикона погиб, уже основание ударить в обратную с утроенной силой. Если ты останешься, Витя, тебя убьют. Тебя, твоих друзей, даже твоих близких. Причем убьют самым подлым образом. Так, что ты даже не поймешь, что погиб.

— Я не могу убегать, — полминуты поразмыслив, ответил я. — Мне некуда бежать и незачем. Ты знаешь, что все, что у меня есть, находиться тут, в городе.

— Я знал, что ты так ответишь, — грустно проговорил Кулым. — Тогда ты умрешь, Витя. Позволь мне хотя бы уберечь Марину.

— У меня сегодня стрелка с его людьми.

— Я знаю. На ней тебя могут убить.

— Да, — согласился я. — Могут.

Я замолчал, перебирая в голове все варианты, что приходили на ум. Любые соломинки, за которые можно было бы взяться, чтобы спастись.

— Хорошо, — сказал я, наконец. — Пусть Марина останется пока у тебя.

— Витя, — покачал головой Кулым. — Если ты думаешь вступить с ними в противоборство, то это плохая идея. Ты погибнешь.

— Возможно. Но есть определенный шанс договориться. Если показать им, что я тоже не лыком шит.

— Как? За твоей спиной лишь три десятка охранников, — удивился Кулым. — А у Мамикона есть такие отморозки, которых даже покойный Косой побрезговал бы держать рядом.

— У меня есть одна просьба, — сказал я. — Последняя. Она не связана с Мамиконом напрямую.

— Мне опасно помогать тебе, Витя, — со скорбью в голосе ответил Кулым.

— Если решишься, я буду рад. А если нет… Ну что ж. На этом наши с тобой пути разойдутся окончательно.

— Что тебе нужно, Летов? — спросил Кулым, подумав несколько мгновений.

Когда Летов вышел из кабинета, Кулым подозвал Славу Мухина, по прозвищу Муха, сесть на место Виктора.

Муха встал, скомкал и сунул в карман окровавленный платок. Выровненный Летовым нос жутко болел. Запекшаяся в ноздрях кровь мешала дышать, неприятным грузом закупоривала пазухи.

— Босс, — тут же заговорил Муха, как только уселся. — Ты согласился помочь Летову и подукоротить поводок этому армянскому следаку. Но не рассказал Виктору, что нам поручено убрать его. Да и… Че мне делать сегодня на стрелке? Стрелять? Убить Летова?

— Если ты замолчишь и не будешь лесть вперед батьки в пекло, — мрачно одернул его Кулым, — то я все расскажу тебе и без твоих дебильных вопросов.

— Понял, — напрягся Муха.

— Короче, слушай. Ты поедешь на стрелку Летова и Мамиконовских. Как я и говорил, возьмешь с собой снайперку. И будешь стрелять. Я должен показать, что соблюдаю наши с Мамиком договоры.

Старик замолчал снова. Его узловатые пальцы забарабанили по лакированной столешнице.

— Мне убить Летова? — Спросил Муха, нарушив неудобное молчание.

— Витя, да это самоубийство какое-то, — ворчливо заметил Степаныч, осматривая двор кирпичного завода.

— Это будет крайний случай, — сказал я, пряча в карман брюк пульт детонатора, — сначала попробуем так сговориться.

На стрелку мы приехали примерно за час до назначенного времени. Всего было нас пятнадцать человек, часть из которых привез я на своей машине. Остальные доехали на жигулях, девятке, и, привычным делом, зеленой буханке старого товарища Степаныча.

Машины мы поставили недалеко от кирпичной стены одного из пустующих цехов завода. Ветхий и старый, наполненный битым стройматериалом, он был подмыт дождями. Крыша прохудилась, а в фундаменте тут и там зияли дыры развалившегося кирпича и блока.

— Ну что, Жень? — Крикнул я, возвращающемуся из темного нутра цеха Жене.

— Сделано, — сказал Корзун, отряхивая руки от алюминиевой стружки. — Только что б лучше сработало, надо, чтобы они стали поближе к стене.

— Станут напротив нас, — сказал я. — Кого-нибудь да зацепит. Наша главная задача — показать, что у нас тоже есть зубы.

— Главное, чтобы не развязалась стрельба, — вздохнул Степаныч, оглядываясь на обороновцев, в холодном напряжении болтавших у буханки. — У нас один короткоствол да ружья. С этим много не навоюешь. План у тебя, Витя, конечно…

— Отчаянный? — Хмыкнул я, кутаясь в легкую ветровку.

— Как обычно, — покивал Степаныч.

— И как обычно, мы не отступаем, — сказал Фима.

— А отступать нам некуда, — ответил я. — За одного своего они захотят забрать у нас все. Либо мы принудим их договориться, либо останемся не с чем. Выбор невелик.

— Либо сдохнем, — язвительно заметил Степаныч.

— Либо сдохнем, — согласился я.

— Херовая перспективка, — равнодушно проговорил Корзун, закуривая.

— Как и всегда, — усмехнулся я.

— Едут! — Крикнул кто-то из наших. — Вижу, едут!

Закатное солнце медленно клонилось к рваному силуэту далекого города. Небо над нами царапали длинные трубы основного производственного цеха, развернувшегося за спиной. Впереди, за оградой из полуразрушенных бетонных плит, появились машины. Приближаясь, они мелькали в дырах ограды.

Женя даже присвистнул, когда четыре черных иномарки вкатились во двор и медленно, хрустя кирпичной крошкой, направились к нам.

Ребята этого Мамикона подкатили не на каких-то там нищих жигулях или девятках. Они приехали на БМВ, пятой и седьмой моделей, мерседесе «Гелендваген» и Шевроле Тахо.

Напряженный до этого момента, словно струна, я немного расслабился. Расслабился потому, что сразу понял — они прибыли отнюдь не на перестрелку. Скорее всего, братки решили задавить меня морально. Решили, что имеют дело с каким-то мелким бизнесменом, которого можно сначала взять на понт, а потом прессануть. Вот он и сломается.

А вот прикати они на жигулях и девятках, я бы стал беспокоиться по-настоящему. Серьезные братки приезжают на перестрелки только на том, что не жалко.

Тахо встал почти под самой стеной цеха, метрах в пятидесяти от моей машины. Остальные их тачки остановились полукругом, но тоже довольно близко.

— Вроде пошло нормально, — шепнул мне Степаныч, стоявший по правое плечо.

— Посмотрим, — Я решил не делать поспешных выводов.

Захлопали двери иномарок. Из машин полезли разодетые в белые рубашки и легких пиджаки братки. Из Гелека вышли уже знакомые мне ребята: бородач и лысый бандит по кличке Монах.

С заднего сидения угловатого кроссовера выбрался невысокий сутуловатый мужичок в брюках и малиновом пиджаке. Поиграя четками, он перекинулся парой слов с Монахом.

Братков было человек шестнадцать. Но вооружились они получше нашего. Из багажников бэх и Тахо тут же стали доставать автоматы Калашникова и чешские клоны УЗИ под названием СА-23. Какой-то умник даже притащил трофейный немецкий МП-40 и теперь расхаживал с ним словно расфуфыренный фазан.

Оборонцы сурово похвастались за свои охотничьи двустволки, обрезы и помповые дробовики-Моссберги.

Братки застыли напротив нас. Воровато ужимаясь, вперед выступил мужичок в малиновом пиджаке.

— С кем базарить будем⁈ — Крикнул он. — Кто тут у вас за старшего⁈

Лысый что-то шепнул малиновому и тут криво хмыкнул, добавил:

— Где этот ваш фраерок? Где Витя Летов?

Я глянул на Женю. Тот, спрятав руки в карманы олимпийки, держал там наган наготове. Фима, нарядившийся в армейский плащ «прапор» на тельняшку, спрятал под ним обрез на перевези, а еще, зачем-то, саперную лопатку.

— Кто будет со мной разговаривать? — Спросил я, когда обороновцы застыли у меня за спиной.

Малиновый усмехнулся. Вальяжно пошел в нашу сторону. За ним двинулись Монах, бородатый, и еще какой-то здоровый браток, которого я не знал. Навстречу им выдвинулись и мы вчетвером.

— Слышь, Вить, — шепнул мне Степаныч. — А я этого знаю.

— Которого?

— Вон того, в малиновом пиджаке. Это Гоша Сиплый. Переговорщик один. Он, вроде как, с какой-то Краснодарской банды. Говорят, злобный, как черт. Сразу прессовать начинает. На эмоции выводить. На словах подлавливать. Будешь с ним говорить, Витя, не ведись на провокации.

— Не поведусь, Степаныч. Нормально все будет. Значит так. Нужно остановиться пораньше, что б, если что, под раздачу не попасть.

Мы застыли, не доходя середины разделяющего нас с братками расстояния. Кажется, ребята Мамикона этого не заметили, приблизились вплотную.

— Так это ты, значит, Летов? — Кивнул мне сутуловатый Гоша Сиплый.

— А ты, значит, Гоша Сиплый?

— Оба-на, — развел тот руками. — Узнал! Ты посмотри, фраерок-то, в теме!

Сиплый заржал, хлопнул Монаха по груди, а потом почти сразу посерьезнел, заглянул мне в глаза.

— Ну че, потрем за твои косяки? — Хрипловато-ядовитым голосом сказал он.

— Ну три, — Пожал я плечами.

— Короче, слушай сюда, фраерок, — распальцовано замахал руками Сиплый. — Ты понимаешь, что ты попал по серьезному. Что землю топчешь до сих пор, только потому, что мы привыкли по-человечески поступать, даже с таким отбросом, как ты!

Я хмыкнул и скрестил руки на груди.

Сиплый, выпучив на меня глаза, продолжил:

— Ты че лыбу давишь, сморчок? Ты, походу, еще не понял, с кем базаришь, и кто с тебя будет спрашивать за твои гнилые дела!

С каждым словом тон Сиплова все подымался, пока не перешел на полукрик. Речь его сопровождалась одной сплошной блатной интонацией.

— Короче, так, — продолжал он. — За нашего Синюху, ты ответишь. Пускай, не здоровьем, так добром своим.

— Синюха сам нарвался! — Не выдержал разозлившийся Фима. — Сам себе ногу продырявил! И твои это видели! Видели рану!

— Фима! — Строго рявкнул я, и Ефим замолчал.

— Ты посмотри, вылупился, — разулыбался переговорщик. — Рот раззевает. Летов, а ты точно тут главный? Мож, этот глист всегда за тебя базарит? В разговоры взрослых людей влазит⁈ Слушай, знач, сюда. Если б твой петушара Синюху специально грохнул, ты бы, Витя, уже в могиле лежал. А так, перепишешь на нас свою контору завтра, понял?

— Закончил? — Я кивнул, когда сиплый, раздув ноздри, заткнулся.

— А че, — он тоже, глядя на меня снизу вверх, кивнул. — Есть че ответить?

Внезапно, где-то вдали щелкнуло, будто бы огромным кнутом. В метре от нас взорвался асфальт. Меня и сиплого ужалило мелкими осколками бетона.

Братки, все как один, аж присели. Обороновцы засуетились у меня за спиной.

— Какого хера⁈ — Крикнул Сиплый.

— Промазал, сука! — Заорал, вдруг, Монах.

Когда все замешкались, высматривая снайпера, который, видимо, хотел меня убить, я среагировал со скоростью молнии.

Просто взял и щелкнул в кармане кнопкой пульта-детонатора, сделанного из сигналки. Стена, у которой стал джип Тахо, тут же рванула. Тех, из бандитов, что был поближе, накрыло смесью пыли и осколков кирпича, побило камнями. Пыль тут же разметалась по всей округе, застилая снайперу обзор. Братки стали падать на землю, закрывая головы руками.

Это сработала взрывчатка, доставшаяся нам от Косого. Мы заминировали стену с внутренней стороны. Заряд был недостаточно мощным, чтобы разметать авто бандитов, но его хватило завалить половину стены старого цеха.

Вдруг крыша над местом взрыва накренялась и сползла, обрушившись на Тахо. Остальные иномарки побило вытолкнутым взрывной волной шлакоблоком.

— Какого хуя! Сука! — Крикнул в неразберихе Сиплый, а потом схлопотал от мен по роже.

Щуплый бандос в один миг обмяк и оказался в моей железной хватке. Я прикрылся им от возможного огня снайпера.

Монах, согнувшийся от прогремевшего взрыва, полез за стволом. Его дружки тоже замешкались, доставая оружие. Готовый к этому Фима вскинул свой обрез. Женя указал стволом Нагана на Монаха.

— Стоять! — Показал я лысому другой детонатор. — Я заминирован! Рыпнитесь — все, нах, взлетим на воздух!