Крыша заброшенного цеха Армавирского стекольного завода
— Нихера себе… — Протянул Муха, оторвавшись от прицела СВД. — Это чего там бабахнуло?
Витя Бурый, залегший рядом с Мухой, удивленно отпрянул от своего бинокля, потом вновь всмотрелся в него.
Он осматривал двор кирпичного. Там сейчас клубилась пыль, а мгновение назад, прогремел взрыв, повлекший за собой страшный грохот обвала.
— Муха, ты, мля, куда целился?
— Как Кулым и приказал, Летову под ноги. Да ты че, Бурый, гонишь? Это не я! У меня, мля, снайперка, а не #бучая базука!
— Мля, — Бурый внимательнее осмотрел двор кирпичного, пыль на котором мало по маслу рассеивалась, — Лады. Мы сделали, все что надо. Давай сваливать.
Бурый поднялся. Муха встал за ним следом, тяжело повесил СВД не плечо.
— Пацаны! — Крикнули им снизу. — Вы, сука, куда попали⁈
— Это не мы! — Заорал в ответ Муха. — Там Летов, походу, снова че-то крутит-мутит.
— Хе, — хмыкнул Бурый, глядя в сторону кирпичного. — Хитрый, сука, как лиса. Ладно, пацаны! Поджигай девятку! Мы сваливаем!
— Падла… — Выдал было Монах, но я осадил его холодным взглядом.
Пыль немного осела. Бандиты, сбитые с толку обвалом цеха, торопливо приходили в себя. Сиплый испуганно застыл у меня в руках.
— Тебе, мля… мало не покажется… — Просипел Сиплый. — Тебя теперь по кусочкам собирать будут, как, сука, конструктор лего-го.
— Заткни хайло, — бросил я ему, а потом крепче стиснул шею.
Братки повскакивали на ноги, кто-то из них уже указывал на нас стволами автоматов.
— Скажи, чтобы не стреляли, — сжал я пульт от сигналки. — Ни то и твой Сиплый, и ты — оба взлетите нах на воздух. Потом хер куски соберешь. Мне-то терять нечего, раз пошел такой базар. А вам?
Монах глянул в безумные глаза Фимы, который навел на него дульный срез обреза. Во второй руке, Ефим, словно меч, держал лопатку. Проигрывал ей, чудно вращая в ладони. Корзун, холодный, как кусок стали, щелкнул курком нагана. Затянулся сигаретой и отбросил бычок.
— Ты Витю послушай, — сказал он меланхолично. — Он бывает нервный, когда на него за просто так наезжают. Да и не только нервный. Еще и агрессивный, что не удержишь.
Монах, глубоко дыша, водил взглядом от меня к Фиме и Жене. Потом утер посеревшее от пыли лицо, но только размазал по нему грязь, смешавшуюся с потом. Монах обернулся, замахал руками:
— Не стрелять! А ну, стоять на месте, мля! У Летова бомба!
Братки послушались, но пушек не опустили.
— Тебя порежут… — Снова высоковато, — пропищал Сиплый. — Порежут…
— Я хотел по-хорошему, — холодно проговорил я, проигнорировав его писк. — Видит бог, хотел. Но такого беспредела со мной творить никому не позволю.
— Ты нам тачки побил! — Крикнул Монах.
— А вы хотели меня пристрелить, — пожал я плечами. — Уж извините, но моя жизнь мне дороже, чем ваши тачки.
— Дороже⁈ Да ты ж заминирован!
— Отчаянные времена требуют отчаянных решений, — беззаботно ответил я.
— Мамикон с тебя шкуру сымет, Летов, — прошипел Монах.
— Можешь брехать сколько хочешь. Но я тебе сейчас расскажу, как будет. Я хочу встретиться с твоим Мамиконом. К вам у меня уже нет доверия. Вопросы порешаем с ним лично.
— Да ты оборзел, Летов! — Заорал лысый бандит и от злости и досады оплевал собственный подбородок.
— Только щас дошло? — Хмыкнул Фима.
— Короче, так. Этот утырок остается у меня, как залог, что вы нас не расстреляете, когда мы станем уезжать с кирпичного, — холодно проговорил я. — С вашим главным я хочу встретиться завтра, в полдень. Ресторан У Сома, что по Кирова. Час дня. Там людно. Пушками размахивать не сильно захочется. С ним мы все вопросы и порешаем. А сейчас прикажи всем своим стоять на месте и не двигаться.
Монах нахмрурил брови. Зрачки его скакнули к массиву цехов и корпусов, протянувшихся метрах в семиста от кирпичного.
— Снайпера своего ждешь? — Спросил я. — Он стрелять не будет. С такого расстояния у СВД разброс приличный. Побоится зацепить это говно на палочке.
— Ты кого говном назвал⁈ — Захрипел Сиплый.
— Закрой пасть, — сказал я. — Значит так. Сейчас вы ждете здесь десять минут, пока мы не свалим. А потом грузитесь в свои таратайки и бежите к вашему Мамикону, обо всем докладывать. Если хоть одна пуля прилетит в нашу сторону, этому Сиплому хана. Прирежу, как собаку. Понял? Если станете стрелять мне в спину — рвану, не подумав. На мне осколочный заряд. Разброс до ста метров. Посечет, останешься без лысины.
Монах робко покивал.
— Ну и отлично. А теперь возвращайтесь к своим и ждите. И давай без глупостей.
— Да вы все тут на голову двинутые, — сказал в ответ Монах, а потом отправился к остальным браткам.
— С волками выть, — бросил я ему вслед.
— Подожди, Вить, — задумался Женя, когда вся наша бригада отчалила с кирпичного, — А ты че, лишний заряд с собой прихватил?
— Нет, — сказал я, не отвлекаясь от дороги.
— Так, погоди, — Корзун задумался. — От Косого нам досталось всего четыре заряда. Два мы взяли с собой. Так?
— Так, — улыбнулся я.
— Их я заложил под стеной. Так?
— Так, — пожал я плечами.
Через салонное зеркало я увидел, как Фима со Степанычем переглянулись на заднем сидении.
— А откуда еще один? Ты же сказал этому хмырю лысому, что заминирован.
— Да, — кивнул я беззаботно. — Сказал. И пригрозил сигналкой от Крузака.
Женя, обычно соображающий довольно медленно, нахмурившись, уставился перед собой. Мне показалось, что я буквально слышу, как натужно работают его мозги.
— Угу, — промычал он. — Угу…
В следующее мгновение Женя тихонько рассмеялся. С каждым позывом, его смех все громче и громче разливался по салону машины. Первым сдался Фима. Подхватив Женино настроение, он заржал следом. Разулыбавшись, к ним присоединился и Степаныч. Последним сдержанно рассмеялся я.
Мамикон схватил молодую проститутку за ягодицы. Та, сидя на нем, громко захихикала и завизжала. Банное полотенце соскользнуло с ее объемной груди.
— Вот скажи мне, дорогая, — разулыбался ей Кесоян, — ты вот вся такая красивая, а что же ты в валютных проститутках сидишь?
Девица сладострастно заглянула Кесояну в глаза. Медленно опустилась к уху авторитета, замурлыкала ему тихонько:
— Повезло, сладкий мой. Считай, счастливый билет вытащила.
Когда в предбанник ворвался Монах, девушка завизжала снова, но теперь от страха. Она соскочила с огромного тела Кесояна, рефлекторно натянула полотенце чуть не по самые щеки. Девушка не заметила, что тем самым обнажила лобок.
Мамикон, сидящий в большом деревянном кресле, у маленького столика, полного еды и бухла, как-то расстроенно засопел.
Монах же, застыл в дверях, тяжело сглотнул.
— Невежливо так врываться, брат, — внешне совершенно спокойно и даже меланхолично проговорил Мамикон. — Тебя что, мама в детстве вообще никак не воспитывала?
— Я только со стрелки с Летовым, — снова сглотнул Монах тяжелый ком. — Выжил он. Снайпер Кулыма промахнулся.
Мамикон уставился на лысого бандита своими словно бы сонными глазами, опять тяжело засопел.
— Плохо, — сказал он. — Но это все равно не повод заходить, куда не просят.
— Он схватил Сиплого, — выдавил из себя Монах. — Схватил и ушел с ним. У Летова бомба была.
Мамикон замер без движения. Словно обнаженная глыба жира, он просто сидел, будто не живой. А потом толстый авторитет с силой сжал подлокотники. Дерево даже скрипнуло в его пальцах. Медленно, с трудом, встал с кресла.
В следующее мгновение авторитет дернулся. Дернулся неожиданно быстро для человека таких габаритов. Перевернутый жирдяем стол рухнул на плитку предбанника. Вся еда повалилась на пол. Бутылки с вином разбились в дребезги, окрасив плитку красным, залив упавшую пищу.
— Что⁈ Сиплого⁈ — Крикнул Мамикон. — Да как вы, долбо#бы, это допустили⁈
— Мы… Я не знаю… — шокированный Кесояновой вспышкой гнева, промямлил Монах.
— Знаешь… Ты все прекрасно знаешь… — Прошипел толстяк сквозь зубы. Знаешь, что Сиплый — та еще трусливая мразь. И помнишь, что он сделал в прошлый раз, когда у нас с ним были дела.
— П-помню…
Запыхавшийся Мамикон тяжело опустился обратно в кресло. Глянул на забившуюся в угол голую проститутку.
— Пошла отсюда, — хрипловато дыша, сказал он.
— Мне б одеться…
— Пошла, я сказал!
Испуганная девушка выскочила из предбанника в одном только полотенце.
Хотя тут было относительно прохладно, Мамикон вспотел, вытер блестящий лоб полотенцем.
— Молись, сучий сын, чтобы он не разболтал Летову лишнего, если тот его прессовать станет… А он станет…
— Сиплый… — Хотел было возразить что-то Монах.
— Тогда я тебя собственными руками придушу… Если сам жив буду… — Опередил его Кесоян.
К ресторану У Сома я приехал за десять минут до назначенного времени. Красивое, свежеотремонтированное здание блестело на летнем солнце своей шоколадного цвета крышей. Над широким фасадом, украшенным маленькими античными скульптурами, нависала небольшая угловая башенка, типичная для черкесогайской архитектуры Армавира. Только эта была перестроена. Она представляла из себя не купол, как обычно, а некий куб со скошенными углами и низкой куполообразной крышей.
Я прошел в душноватый ресторан, где ко мне тут же подоспела стройненькая армяйочка-управляющая.
— Вас уже ждут, — сказала она. — Пожалуйста, пройдете на летнюю террасу.
Меня повели через зал во двор ресторана. Тут, под белыми зонтами, стояли красивые столы из цельной древесины. Народу тоже было предостаточно: бизнесмены прикармливали себе дам, вели деловые переговоры, бандосы наслаждались своей полуденной малиной.
Мамикона я никогда не видел, но почему-то узнал его сразу и совсем не удивился, когда армяночка повела меня к толстому мужику, ждущему за столом в одиночестве.
Я приблизился к столу. Толстый Мамикон Кесоян отпил пиво из бокала, стал выискивать в шалашике для пенного самую жирную чесночную гренку.
Поправив воротник рубашки, я сел напротив бандита. Тот, казалось, совсем меня не замечал, полностью увлеченный поисками гренки.
— Что-нибудь закажите? — Спросила подоспевшая официантка и подсунула мне меню.
— Чаю с сахаром, — сказал я, возвращая толстую книжицу в дерматиновой обложке.
Девушка кивнула и убежала.
Мамикон же, наконец достал ту гренку, которая, по его мнению, оказалась крупнее других, поднял на меня взгляд.
— Виктор Летов, я полагаю, — сказал он, тяжело сопя от жары.
— Мамикон Кесоян, — ответил я. — Не сказал бы, что рад знакомству.
— Это взаимно, — ответил толстяк и отправил гренку в рот. Неприятно хрустнул ею. — Короче, Витя. Не знаю, чего ты там себе надумал, но могу сказать, что теперь ты торчишь нам как земля колхозу: мертвый Синюха, Сиплый, которого ты похитил, машины, которые взорвал — все это надо как-то хм… компенсировать. М-да-а-а-а… Даже не знаю, о чем ты думал.
— Думал, — пожал я плечами, — что раз уж вы все равно решили у меня все отобрать, то хоть погуляю напоследок. Знаешь ли, очень я люблю доставлять проблемы тем, кто хочет доставить проблемы мне. Причем в таких делах я привык работать на опережение.
Толстяк хмыкнул. Правда, смешок у него получился похожим ни то на кваканье, ни то на предсмертный кабаний хрип.
— Дерзко, — сказал он. — У нас уважают дерзких.
— И слушают тоже только дерзких.
Мамикон неприятно ухмыльнулся. Сплел толстые пальцы на объемном животе, расплывшимся под рубашкой.
— Я тут немного разнюхал о том, кто же такой этот твой Сиплый, — сказал я. — Сразу было понятно, что он не абы кто, раз уж вы его притащили на стрелку. Решили сразу зайти с козырей. Приперли целого переговорщика, чтобы надавить на меня.
— Ты больно много о себе мнишь, Летов, — Улыбаясь, Мамикон походил на толстого кота, отъевшегося сметаны. — переговорщика приперли… Ага. Куда? На стрелу с тобой? С каким-то армавирским бизнесменешкой? Да Сиплый в Армавир приехал телок трахать. У него тут шлюха любимая есть. Ну и решил поехать повеселиться. На стрелке с тобой нервы себе пощипать, прямо как в зоопарке.
— Ну что, — я подался немного к Мамикону, — Пощипал?
Неприятная улыбочка слетелась с губ жирного бандита. Однако его маленькие глаза не выражали никаких эмоций.
— Сиплый из банды Толика Гмыры. А Грмыра помогал Хасану с какими-то его делами в Краснодаре. Короче, Гмыра у Хасана на хорошем счету, не так ли?
— Ну и что? — Прохрипел Мамикон.
— А то, что просто так вы этого Сиплого не кинете. Не станете его разменивать, как вашего Синюху.
— Витя, — вздохнул Мамикон и выпрямился на большом плетеном кресле, которое принесли, видимо, специально для него. — Ты же умный мальчик, раз уж умудрился сколотить неплохой бизнес. Должен понимать, что теперь тебя ждет. На любой удар должно отвечать еще более сильным ударом. За своих следует вступаться, даже если свои не правы.
— Ты намекаешь на Синюху? — Ответил я. — Ох, будь вы не так заносчивы, мы бы решили этот вопрос в два счета. Но теперь уже поздновато.
— И верно, — покивал Мамикон, — поздновато. Тем более после того, что ты сделал, Летов. Значит, смотри, как теперь будет. Ты отпускаешь Сиплого сейчас же. Переписываешь свою шарагу на меня и платишь за ремонт машин. Где ты возьмешь бабло — меня не колышет. Хочешь, продай почку, хочешь — мать родную.
Официантка принесла Мамикону большое блюдо с шашлыками на шампурах, поставила рядом графин водки.
— Спасибо, золотце мое, — проводил он взглядом молодую, едва достигшую лет двадцати девочку, жадно рассматривая ее бедра.
— Староват ты для таких девчонок, — заметил я. — И тяжеловат, килограмм на сто.
— Смейся сколько влезет, — Мамикон сделал безразличное выражение. Хотя я видел, как он пытался скрыть злость. — Но я скажу тебе вот что: ты не выйдешь отсюда. Я…
— Ты о своих братках? — Хмыкнул я. — Тех двоих, на входе. И вон тех, что сидят за дальними столиками: тем и тем.
Мамикон тяжело засопел.
— Думаешь, не будь я уверен в своей безопасности пришел бы сюда один? — Продолжал я. — Ты ничего мне не сделаешь. Знаешь почему? Потому что тогда Сиплому хана. А за него Дед не погладит тебя по головке. На понт меня не взять. Я думал, ты понял.
— Ты все равно сдохнешь, — прошипел толстяк.
— Сдохну я — сдохнет Сиплый. И выйдет, что ты раздул большой конфликт из-за одного-единственного Синюхи. А он, насколько я понял, даже и бригадиром не был. Простой боец. А теперь, по твоей вине еще и бандитским машинам кирдык. Ох, Мамикон, ты все дальше и дальше от «должности» смотрящего.
— Откуда ты знаешь? — Глазенки толстяка блеснули гневом и удивлением.
— У меня свои источники, — пожал я плечами.
— И чего ты хочешь?
— Безопасности, — не растерялся я. — Хочу, чтобы от меня, моих друзей и Обороны отстали. Чтобы ты и твои люди не преследовали нас, не угрожали. Еще не слишком поздно. Мы можем просто все забыть.
Кесоян явно занервничал, когда речь зашла о его подельнике Сиплом. Маленькие глазки, прибывавшие обычно полуприкрытыми, распахнулись полностью. Темные зрачки забегали в растерянности. Тем не менее большое лицо бандита оставалось бесстрастным.
— Сиплый — всего лишь переговорщик. Он авторитет, да. И имеет определенный вес. Но ты уже достаточно набедокурил, Летов. Одного его будет мало, чтобы я забыл все твои гнилые дела.
— Я не дурак, Мамикон, — покачал я головой строго. — И знаю, что убей я его — мне тоже конец. Он — лишь гарантия, что меня не прикончат прямо сейчас. Даже если мы сегодня договоримся, и я передам Сиплого вам, вы все равно не остановитесь. Убьете меня и моих друзей.
Не ответив, жирдяй только мерзковато ухмыльнулся. Его полные губы искривились в злорадной улыбке.
— А еще я знаю, что ты даже хотел бы его смерти, — я тоже ухмыльнулся. — И знаю почему.
Ухмылку тут же как сдуло с лица Кесояна. Маленькие глазки расширились от страха. Толстые пальцы нервно сжали подлокотники кресла.
— Догадался уже, да? — Спросил я, а потом достал кассетный плеер.
С настоящим ужасом Мамикон уставился на чернобокий «Панасоник» со встроенным динамиком.
— Ну че? — Я ухмыльнулся. — Послушаем что-нибудь на досуге?
С этими словами я щелкнул кнопкой плей, и пошло воспроизведение записи.