Моя золотая Бенгалия

ЧЕЛОВЕК И ПРИРОДА

Индийские философы в отличие от европейских издавна считали, что человек не должен быть властелином природы и кичиться своей властью над ней. По воззрениям великих мыслителей этой страны (во всяком случае, начиная с сочинителей упанишад), человек после смерти может перевоплощаться и принять облик животного или человека. С этим воззрением тесно связано учение о ненасилии, самыми последовательными сторонниками которого являются джайны. Они строгие вегетарианцы. Самые ортодоксальные из них не едят после захода солнца, чтобы случайно в темноте не съесть какую-нибудь живность, а во время сезона дождей, когда много насекомых, закрывают рот платком, чтобы случайно не вдохнуть в себя, например, москита. Хотя доктрина ненасильственности никогда последовательно не соблюдалась во всей Индии (в средние века, например, богачей развлекали боями перепелов, петухов, баранов, быков, даже буйволов и слонов), все же она оказала заметное влияние на отношение индийцев к живой природе.

Некоторым животным поклоняются (это остаток тотемических культов). В особом почете обезьяны, потому что, согласно мифу, их вождь Хануман помогал главному герою «Рамаяны» Раме сражаться с правителем демонов Раваной. Имеются даже храмы в честь Ханумана, где можно встретить много этих животных. За пределами святых мест я видел обезьян редко. Помню, однажды в Болпуре одна обезьяна, взобравшись на крышу двухэтажного дома, бросала куски черепицы в прохожих. Не следует думать, что животные, которые живут вблизи храмов и постоянно находятся среди людей, являются ручными. Да, они выпрашивают угощение, а иногда сами лезут в сумки, но стоит только кому-нибудь к ним приблизиться или, упаси бог, подразнить, как они оскаливают свои большие острые зубы или сердито бросаются навстречу с угрожающим видом.

В Южной Индии и Бенгалии в некоторых местах поклоняются кобрам. Понятно, что в основе этого культа лежит страх. Теперь в Индии ядовитых змей не очень много, в распоряжении врачей имеется сыворотка, с помощью которой жизнь ужаленного человека можно спасти — конечно, если сыворотка под рукой и если известно, какого вида змея укусила (в Бенгалии их четыре, и укусы каждой смертельны). По-прежнему с этими не совсем приятными рептилиями весной и летом можно встретиться даже в городе. Один из моих знакомых несколько лет назад видел кобру в своем саду в Кхарагпуре — одном из крупнейших городов Западной Бенгалии. Незадолго до моего приезда ядовитая змея проникла в туалет частного дома рядом с «гест-хаузом», а другую видели на дереве в нескольких десятках метров от моего окна. Но так как по крайней мере в течение пяти лет в Шантиникетоне никто не был укушен, я не слишком серьезно воспринимал настойчивые предупреждения опасаться змей и забывал о них даже тогда, когда гулял по полям. Все же одну — сероватую, тонкую и длинную — увидел среди бела дня у главной библиотеки. Мне сказали, что она неядовита.

Для индуиста корова — животное священное. Ее нельзя ни бить, ни убить. Когда средневековый поэт сравнивал глаза девушки с глазами коровы (а у них действительно умное выражение), он выражал свой восторг и девушкой и коровой, подчеркивая близость людей и животных. Даже в конституции Республики Индии записано, что государство старается организовать земледелие и животноводство на современной научной основе и принимает особые меры, чтобы улучшить и сохранить породы домашних животных, запретить убийство коров и телят, а также другого молочного и тяглового скота.

Не совсем ясно, как возник культ поклонения корове. Еще за несколько столетий до нашей эры не было запрета на ее убийство. Также непонятно, почему убийство коровы и брахмана являются равнозначными грехами или почему вола можно бить постоянно, а в иных случаях и убивать, не говоря уже о буйволе, который веками был жертвенным животным.

В Индии живут по меньшей мере сто пятьдесят миллионов людей, питающихся говядиной, — мусульмане, христиане, люди племен, не входящих в сферу запретов индуизма. Но индуистские ортодоксы все время выступают за введение полного запрета на убийство коров во всей стране. В марте 1979 года гандист Виноба Бхаве (он завоевал большую популярность в народе своими обращениями к крупным землевладельцам добровольно отдавать излишки земли безземельным крестьянам) выступил с заявлением, что начнет голодовку, если парламент не примет закона, охраняющего жизнь коров. Началась широкая кампания в печати. Хотя большинство крупных газет, несмотря на то что они принадлежат индуистам, выступили против подобного шага Винобы Бхаве, указывая, что нельзя законом устанавливать, что может и не может есть человек, а также признавая необходимость селекции крупного рогатого скота даже в том случае, если не есть его мясо. Политические деятели, чувствуя, что парламентские выборы не за горами, и учитывая, что индуистов в стране подавляющее большинство, стали лавировать.

В 1959 году Верховный суд вынес решение, запрещающее забивать коров и телят (включая молодняк буйволов), но разрешающее уничтожать негодных для использования в хозяйстве буйволов и волов. Все штаты за исключением Западной Бенгалии и Кералы, а также нескольких штатов Северо-Восточной Индии (где у власти находились левые правительства) формально поддержали это решение.

Таким образом, кампания по защите коров получила не только религиозный, но и политический характер. Влиятельная газета «The Statesmen» (принадлежащая богачу-парсу Навалу Тате, которого никак нельзя заподозрить в поддержке левых правительств) на этот раз резко выступила против Винобы Бхаве и опубликовала несколько убедительных статей против запрета убивать коров, выдвигая довольно веские аргументы. Так, газета указала, что, по неофициальным данным, в штатах, где действует запрет, каждый год забивается около двух миллионов голов крупного рогатого скота. Их тайно доставляют в места, где открыто работают скотобойни. «Как в Индии можно организовать земледелие и животноводство на современной основе в соответствии с требованиями конституции, если не будет ликвидирован избыток крупного рогатого скота и не будет произведена селекция?» — спрашивала газета.

И действительно, множество коров, бродящих по Шантиникетону в месяцы, когда зеленеет трава (ее почти по всей Индии скот съедает еще едва выросшую), дают по три литра молока в день, в остальные семь-восемь месяцев, когда они в основном питаются рисовой соломой, надой уменьшается до двух литров. Причина столь низких надоев не только в недостатке травы, но и в том, что необразованные крестьяне не понимают значения выведения более продуктивных пород молочного скота.

Тощие и больные коровы бродят по улицам городов в надежде найти брошенную банановую корку или клочок травы, еще не съеденной козами. Заботясь о больном и искалеченном крупном рогатом скоте, Виноба Бхаве и те, кто его поддерживали, предлагали создавать даже «больницы» для коров. Однако индуистская традиция не убивать ни одно живое существо в то же время не требует его любить. Не довелось в Шантиникетоне видеть, чтобы дети так ласкали теленка, ягненка или собачонку, как это происходит у нас.

Еще со времен Будды особым почетом в Индии пользовался прирученный слон. Веселый толстячок Ганеш — такой милый и ласковый — бог с головой слона. Теперь вне заповедников диких слонов осталось мало. Их сравнительно немного и как рабочих животных. Я видел их только трижды: при переезде цирка с одного места на другое, в какой-то североиндийской деревне и в городе Джайпуре (Раджастхан), где флегматичные и отощавшие животные возили на себе туристов. Кататься на слоне — удовольствие не из приятных. Кажется, огромное животное тебя нарочно бросает во все стороны. Не зря люди садятся на спину слона во что-то наподобие корзины, из которой трудно выпасть.

В индийских заповедниках еще сохранилось около двух тысяч тигров. В восточной части страны обитает около 700 носорогов. Помимо тех четырех львов, которые смотрят во все стороны с герба Индии, еще немного этих диких животных можно встретить в полупустынях на западе страны.

В деревнях Индии основной тягловой силой служат буйволы и волы. Они тянут двухколесные повозки, плуг, приводят в действие старинные оросительные устройства. В Западной Индии много верблюдов, кажущихся воплощением спокойствия и философской отрешенности. Лошадей мало, зато пони можно встретить по всей стране. По горным дорогам они перевозят грузы, а в городах в разукрашенных повозках катают туристов. В Кашмире встречаются очень сильные, маленького роста горные лошади. На одной из них я за несколько часов по глинистым и каменистым горным тропам добрался до зоны снегов и вернулся назад в долину (около двадцати километров), а лошадка не выглядела усталой.

По улицам крупных городов бродят не только «святые», бесполезные и обреченные на медленную смерть коровы. Вблизи центра Калькутты, у Национальной библиотеки, я видел пасущиеся стада овец и свиней. В Южной Индии по улицам бродят как будто никому не принадлежащие козы и подбирают все отходы. Везде много тощих, болезненных, раненных в постоянных сварах полудиких собак.

Среди всех животных в Индии, несомненно, меньше всего уважают свиней. В глазах мусульман это нечистое животное. Свинину не едят и индуисты так называемых «чистых кастовых групп». Свиньи иногда бродят только возле лачуг «неприкасаемых». Когда мои шантиникетонские друзья услыхали, что я, приезжая в Калькутту, посещаю китайские рестораны, чтобы поесть свинину с рисом, они пытались отговорить меня от этого, говоря, что от свинины, которая обычно недостаточно прожаривается и не вываривается, можно приобрести различные болезни.

Ни разу на обочинах я не видел ни косулю, ни кабана, ни какого-нибудь другого зверя. В вестибюль моего «гест-хауза», спасаясь от смерча, правда, однажды забежала лисичка.

И к миру растений индиец относится по-иному, чем мы. В наши дни на селе какое-нибудь огражденное забором дерево еще может быть объектом поклонения, так как индуизм в значительной мере является религией боготворения природы. Без веточек манго и дымовых палочек из сандалового дерева не обходятся многие религиозные и светские торжества. Дерево как таковое всегда воспевалось в индийской поэзии. Тагор считал его символом всей живой природы и ее первенцем, поэтически наделив растения способностью чувствовать, радоваться и страдать. Невольно на ум приходят строки поэта, где он изображает способность баньяна давать жизнь сотням новых побегов, таким образом вырастает целая роща; когда он воспевает стройный, могучий деодар или восторгается величественной, светлоствольной чинарой в Кашмире. Деревьям и кустам в пору цветения, несмотря на полив, с трудом удается выдержать обжигающее солнце, не поникнуть под сильными струями дождей.

Когда несколько месяцев подряд цветет довольно крупное дерево — кришначура — или когда далеко вокруг распространяет свои пряные запахи ашока или бонфул, кажется, что природа старается раскрыть перед человеком свою непревзойденную красоту и чарующую прелесть. Хочется даже прикоснуться к колючим южноиндийским кустам и кактусам, чьи уколы могут быть весьма болезненными. Все эти красавцы, большие и мелкие, нежные и грубые, весьма отличаются от наших деревьев, и сначала становится даже грустно, что среди них не видишь дубов, ясеней, лип, берез, сосен, елей, сирени — почти ничего, что напоминало бы родину, за исключением садовых цветов, многие из которых завезены в Индию из Европы.

Любовь индийцев к природе и красоте выражается во всем: даже занимаясь тяжелым физическим трудом, женщины украшают себя дешевыми побрякушками, а в красивые черные волосы вплетают цветы. В любой, даже в самой бедной деревенской семье рядом с изображением индийского божества всегда лежат цветы. Но продажа цветов не так распространена, как у нас. Должно быть, потому, что, для того чтобы их приобрести, многим надо отказаться даже от еды, так как в больших городах цветы дороги. Помню одного старого, очень бедно одетого продавца цветов в Шантиникетоне, который всегда стоял с небольшим букетиком лотосов в руках. Однако цветы у него не покупали, хотя один лотос стоил всего несколько анн. Я тоже проходил мимо старика не задерживаясь, так как знал, что цветок в этой жаре сразу увядает. Но теперь мне кажется, что эту нежную алую прелесть мне надо было покупать каждый день и любоваться прекрасным цветком, пока он не погибнет в тепле и под взмахами вентилятора, потому что, кажется, нет в мире ничего прекраснее только что раскрывшегося бутона лотоса.

Жителей Индии природа не только радует, но и кормит. Можно смело утверждать, что народ стал обладателем могучей и богатой цивилизации благодаря щедрости земли и собственному трудолюбию. Уже в древности, вырубив леса, земледельцы на Севере выращивали пшеницу и ячмень и везде, где было орошение, — рис. В засушливых южных областях людей кормило просо. Горох, фасоль, чечевица, а в особенности тыква были известны на всем субконтиненте. Керала уже тогда была знаменита своими пряностями и постепенно познакомила с ними всю Европу. К нам пришел оттуда сахарный тростник.

Среди плодовых деревьев королевой, несомненно, является кокосовая пальма, которая лучше всего растет там, где в избытке и влага и тепло. Керала, узкой полосой протянувшаяся вдоль юго-западного побережья Индии, является подлинным раем для кокосовых пальм. Они там дают до четырех урожаев в год. С одной большой пальмы можно собрать двести-триста орехов размером с человеческую голову. Богата кокосовыми пальмами и Бенгалия. Человек их использует разносторонне. Незрелый кокосовый орех дает двести-триста граммов освежающего и очень ценного напитка; созрев, он становится пригодным в пищу, а из его ядра выжимают масло. Толстую и твердую скорлупу кокосового ореха применяют в качестве посуды, из прочных волокон, находящихся между скорлупой и ядром, вьют веревки. Съедобны и полезны как лечебное средство его цветы. Из ствола живого дерева получают сок для питья и приготовления опьяняющих напитков, а из срубленного — прочные пиломатериалы. Из листьев плетут корзины, изготовляют веера и шляпы или покрывают ими крыши хижин.

Чудом природы является и манговое дерево (в Индии в год собирают около двух миллионов тонн плодов манго), цветение которого знаменует начало весны, а время плодоношения приходится на конец жаркого периода и начало сезона дождей. Проезжая на поезде по долине Ганга, где уже давно вырублены все леса, видишь почти одни манговые деревья, так как они растут в более засушливых местах и не требуют большого ухода. Деревья манго имеют широкую и разветвленную крону. Плоды их иногда чуть больше слив, а есть и полуторакилограммовые. Они похожи на плотные удлиненные плоские зеленые «почки», подвешенные к ветке почти полуметровым живым шнурочком. Плоды манго бывают и сладкими и кисловатыми. Под довольно толстой кожицей мякоть белая, коричневая или красноватая. Их можно использовать в подливах, желе, маринадах, они хорошо сушатся.

Щедра на урожай и папайя, похожая на небольшие, подвешенные на деревьях продолговатые дыни (дыни и арбузы в жаре быстро прокисают, и поэтому их не везде выращивают). Простой люд питается огромными, но не очень вкусными плодами хлебного дерева. Выращивают здесь апельсины, мандарины, виноград и другие плоды. Кажется, никому не надо рассказывать, как выглядит обыкновенный банан, и не надо описывать, каков он на вкус. Но в Индии выращивают и такие бананы, которые не превышают длину пальца и намного слаще тех, которые мы имеем возможность купить у нас. В Южной Индии есть очень сочные, большие и нежные красные бананы.

Фрукты все же в основном потребляются зажиточными людьми. За исключением кокосовых орехов, манго и бананов, плодовые выращиваются мало, чтобы не занимать землю, которая должна в первую очередь производить основные продовольственные культуры, то есть зерновые.

Равновесие в отношениях между природой и людьми в Индии, так же как и в других местах, начало нарушаться уже тогда, когда лесов стало мало, а на их месте появились поля и города. Вместе с малоценными породами деревьев вырубались и сандаловые деревья, красное и черное дерево. Несмотря на все запреты, деревья и кусты по-прежнему уничтожаются из-за нехватки топлива для приготовления пищи. Редеют даже склоны труднодоступных гор и возвышенностей. Путешествуя по Индии только поездом или автобусом, я ни разу не видел большого леса или джунглей, как у нас принято называть индийские леса (местные жители джунглями называют и небольшие кустарники). Эрозия почвы — результат вырубки лесов — тяжелая проблема, с которой приходится здесь сталкиваться.

Ученые считают, что человек, постепенно расширяя свои владения за счет растительного мира, способствовал тому, что климат Индии стал жарче. Не знаю, правда ли это, но теперь этот климат переносится с трудом.

В Индии времена года принято называть следующим образом: прохладный, или, как говорят индийцы, холодный, сезон (декабрь март), жаркий (апрель — май), сезон дождей (июнь — сентябрь) и сезон отступления юго-западного муссона. Уже в этом делении нет привычных нам названий времен года. Бенгальцы утверждают, что у них существуют шесть времен года — каждое по два месяца. Не знаю, так ли это, но, когда я жил в Западной Бенгалии, мне казалось, что по-настоящему прохладно бывает лишь ночью с конца декабря до середины февраля, в остальное же время тепло или жарко как днем, так и ночью. В то же время на равнине Кашмира, у подножия Гималаев, температура примерно такая же, как в наших широтах. Зимой она относительно постоянна, но не ниже минус 15–20°, а летом солнце печет куда сильнее, чем в нашей Прибалтике. Но люди живут и на высоте трех-четырех тысяч метров над уровнем моря и даже еще выше, где климат весьма суров. В разных районах Индии различно и количество осадков. В северо-восточном горном районе неподалеку от города Шиллонга (штат Ассам), ежегодно выпадает самое большое количество осадков в мире — около тринадцати тысяч миллиметров, а на некоторых довольно обширных равнинных территориях Западной Индии — только пятьдесят миллиметров за год. На большей же части Индии осадки колеблются от четырехсот до семисот миллиметров, и они в основном выпадают в течение нескольких месяцев во время летнего муссона.

Я прибыл в Индию 23 сентября, и она меня встретила настоящим теплом — 34–35° в тени. Разъезжая по Дели с группой советских туристов, приехавших из Средней Азии, приходилось непрерывно слышать восклицания:

— Как непереносимо жарко!

Когда я им напоминал, что у них в Ташкенте или Ашхабаде бывает и за 40° в тени, то получал ответ:

— У нас влажность воздуха низкая, поэтому жара легче переносится.

Когда я прилетел в Калькутту, где влажность воздуха была, несомненно, выше, чем в Дели, казалось, что меня обволакивает воздух парной в бане. Но термометр показывал те же 34–35°, что и в Дели!

Но прежде чем я испытал на себе безжалостное солнце Индии, пришлось познакомиться с мощными муссонными ливнями. Чтобы создать у читателя яркое представление о них, обращусь к своему калькуттскому дневнику:

«Какое сегодня число? Кажется, 28 сентября. А дождь не перестает. Льет как бы из огромного небесного крана, который боги забыли закрыть. Часов пять почти без перерыва. Утром на соседних улицах вода была по колено. Некоторые автобусы еще ходят. Люди бредут кто как может, рикши работают по-прежнему. Ем сыр, который, к счастью, взял с собой из Риги. Мой сосед по комнате, приятный юноша из Ирана, который собирался поступить в университет, где-то достал вареный рис и лепешку. Вечером меня приняли в свой ’’клуб» участники своеобразной кухни самообеспечения этого Международного дома студентов, где главенствовали семь бангладешцев — преподавателей различных учебных заведений.

Прошла еще одна дождливая ночь. В небольшом домике напротив, в котором обитает мусульманская семья, вода поднялась намного выше порога. Пустые банки из-под краски, вычищая которые семья зарабатывает себе на жизнь, плавали по всему двору. На улице в самых глубоких местах вода доходила до подмышек. Кухня нашего общежития закрыта и затоплена, снабжение продуктами полностью прекращено.

— Придется голодать, — сказал повар.

Электричество отключили (я тогда еще не знал, что его не отключили, а просто упало напряжение). Днем его почти не было. Вода в кране появлялась только изредка.

К вечеру улица стала оживленнее. Люди куда-то брели по грязной воде и что-то несли на голове. Пытались проехать на своих двухколесных тележках рикши. Чуть не вплавь, со смехом куда-то направились два мальчика. Очевидно, вода не везде поднялась высоко (вскоре стало ясно, что затоплена только часть Калькутты). А что теперь делали бездомные, чем питались, если даже вороны у моего окна, кажется, каркали от голода? (Позже выяснилось, что люди были расселены по школам, колледжам и другим зданиям.)

Только что меня угостили обедом — восемью маленькими печеньями, чашечкой кофе и одним бананом, видимо, кто-то доставил съестное. За обеденным столом состоялся разговор, обсуждали, кто отправится за ужином. Я тоже вызвался, но мое предложение было отклонено даже без обсуждения. (Потом я много раз чувствовал, что в Индии я в глазах местных людей выглядел таким же взрослым ребенком, какими нам кажутся индийцы, приезжающие в Ригу.) Вода может быть заражена микробами, она очень грязная, продукты надо нести на голове, и я не был огорчен, что пришлось остаться в комнате. (Затем почти месяц я был вынужден жить, не принимая участия в доставке продуктов, хотя многократно просил возложить на меня хотя бы какую-нибудь обязанность.)

29 сентября. Уже прошло два дня, как в кране почти нет воды. Тока тоже нет. Но кухня начала действовать. Прошлой ночью в три часа сорок минут случилось происшествие. Кто-то постучал в дверь и громким голосом прокричал, что ожидается землетрясение и что все жители должны покинуть пятиэтажный дом. Я жил на втором этаже и вместе с людьми из соседних комнат сломя голову выскочил на залитую грязью улицу, с которой только что сбежала вода. О том, что надо запереть комнату, я даже и не подумал. Если под угрозой голова, кто будет жалеть о волосах! Но мой сосед Мустафа, как восточный человек, был разумнее и, выйдя после меня, показал ключик от маленького висячего замка, который сторожил нас и наши вещи от калькуттских воров. Довольно долго мы топтались в грязи, ожидая, когда начнет колебаться земля и развалится старый, растрескавшийся дом. Но ничего подобного не произошло, и через какое-то время мы обратили внимание на то, что жители соседних домов спят сладким сном. Кто-то из бангладешцев пошел в полицейский участок, чтобы выяснить, что же за светопреставление нас ожидает. В полиции ответили, что им ничего не известно о подобных ужасах. Мы вернулись в дом и легли спать». Но еще и теперь меня иногда волнует мысль, что бы произошло, если бы Калькутту действительно постигло землетрясение. Многие дома ветхие, требуют срочного капитального ремонта.

Вот еще выдержка из дневника: «После перерыва в несколько дней стали выходить газеты. Теперь можно хоть что-то узнать о жизни города и о событиях в мире, от которого Калькутта была отрезана по меньшей мере два дня. Газетные заголовки гласили: ’’Сильнейший за 60 лет дождь сделал Калькутту инвалидом. 360 миллиметров осадков за двадцать четыре часа. Затоплены обширные районы. Непрерывный ливень 27 сентября полностью парализовал жизнь Калькутты». Впервые за историю го-112 рода вышел из строя городской водопровод (который, между прочим, капитально не ремонтировался и не расширялся уже более ста лет). На доске объявлений нашего дома появилось сообщение: «В продаже нет риса, картофеля, кур, угля».

Вчера посетил знаменитый Калькуттский зоопарк. При подъеме уровня воды в Хугли на дорожках и даже в клетках зверей на моих глазах начала подниматься вода. Газеты пишут, что в городе Навадвипе триста тысяч жителей полностью изолированы от внешнего мира и ждут помощи. Многие из них сидят на крышах и деревьях. У оказывающих помощь не хватает продуктов и лекарств. Не на чем также все это доставлять, так как моторных лодок и вертолетов мало.

Затоплена территория примерно в тридцать пять тысяч квадратных километров, смыты десятки тысяч домов, затоплены угольные шахты (Западная Бенгалия — важный район угледобычи), многие мосты разрушены, дороги размыты. Телевидение показывает, как самолеты и вертолеты сбрасывают пакеты пострадавшим от наводнения — люди как мухи облепили большой мост.

Сегодня впервые прочел о Шантиникетоне, что он по-прежнему находится в окружении воды».

Через несколько месяцев газеты сообщили, что пострадали десять с половиной миллионов человек, по меньшей мере тысяча двести погибли. Бурлящая вода унесла около миллиона жилищ, около двухсот тысяч голов скота, уничтожила урожай на площади 2 800000 акров, частично или полностью вывела из строя восемнадцать с половиной тысяч школ.

13 октября газета «The Statesmen» опубликовала рассказ одного из пострадавших: «Начались дожди. Еле успели собрать самые необходимые вещи. Вода поднималась и поднималась, и мы могли только обреченно смотреть на это, когда шли по лестнице в соседний дом. В общую какофонию сливались крики женщин и детей, мычание беспомощного скота и собачий вой, а над всем властвовал разъяренный смерч, и непрерывно хлестал дождь, который лился на землю, как будто ее за что-то наказывая. Смерч сворачивал, словно лист бумаги жесть на крышах, вырывал деревья с корнями и оставлял от хижин лишь одни воспоминания.

Вода безжалостно поднималась. Крысы метались, змеи выползали из своих нор, домашняя птица старалась взлететь повыше, но сразу уносилась смерчем туда, где царствовали стонущие раскаты и безумный вихрь воды. Несколько счастливчиков забрались на кокосовые пальмы и держались за стволы и ветви, но вскоре осознали, что усталость заставит их отправиться снова в воду, а возможно, и погибнуть. Многие плыли к массивному двухэтажному дому, где их принимали более счастливые собратья. В конце лестницы бурлил вихрящийся поток. Воздух в помещении стал удушливым, остро пахло нечистотами. Погас свет, так как оборвались провода. Вокруг — темнота и духота. Москиты кусали, мухи не давали покоя, и мы уже не осознавали, где находимся, и двигались с помощью свечей или керосинового фонаря. Местная католическая миссия прислала на плоту хлеб и финики. Если человек в состоянии был удержаться на дороге по горло в воде, то, двигаясь таким образом, он мог добраться до жилья и топлива, чтобы приготовить себе пищу. Несколько человек, однако, утонули, запутавшись по пути в болотных сорняках. Несколько человек умерли от укусов змей. Еще нескольким просто не хватило сил жить без пищи, питьевой воды и надежды.

Потом ветер стих, и через просвет в тучах засверкали золотистые лучи солнца. Появились птицы, они кружили над нами. Кончилось ли наводнение? Не совсем. Вода не спадала еще два дня. На седьмой день затихли стоны, причитания и вопли. Плавающие трупы людей и животных, следы, оставленные водой на стенах первого этажа дома, и грязь вокруг свидетельствовали о том, какой ужас мы пережили. Утешало лишь сознание, что мы выжили, несмотря на потери. Мы остались жить».

Наступило 25 октября. Наконец я сидел в вагоне поезда первого класса, который вовсе не похож на первоклассный, так как довольно грязен и запущен. Когда он оставил за собой пригороды Калькутты, взору неожиданно открылись обширные рисовые поля, поселки со своими небольшими мазанками в окружении тропических деревьев. На полях созревал рис. На большинстве он был еще зеленым, на некоторых только высаживали рассаду, а на других рис уже почти созрел.

Вскоре на полях стали заметны следы бедствия. Там, где проходили потоки воды, рис в лучшем случае полностью полег, а в худшем — был покрыт толстым слоем речного ила. Как очистить эти поля? Местами с корнем вырваны пальмы высотой 4–5 метров. Несколько поселков полностью смыты с поверхности земли. Но там люди уже строили заново свои мазанки. Сперва делали бамбуковый каркас для стен и крыши, потом обмазывали стены глиной и покрывали тростником или рисовой соломой. И дом считался готовым, так как сделать глиняный пол — искусство небольшое: глина тут же под рукой. Теперь я понял, что двести рупий, которые правительство штата выделило в кредит каждому, у кого смыло дом, не так уж и мало, учитывая, что рабочая сила бесплатна, бамбука, кажется, хватает и нет нехватки глины». Но как рассчитаться с правительством, если нет ничего, за исключением собственной жизни и старых долгов? Поэтому мно1ие и не стараются остаться на земле, а отправляются в город, где пополняют уже и так несчетное количество ищущих работу и нищенствуют.

В индуистской мифологи известна легенда о правителе Тришанку, который повесился между небом и землей потому, что боги его не пускали в свою обитель, а спуститься на землю ему не позволяло проклятие мудрого Вишвамитры. Эта легенда мне пришла на память, когда я находился в Калькутте и изо дня в день ждал — может, завтра будет открыта дорога в «Обитель покоя». Но нет худа без добра. Мне удалось основательно поработать в калькуттских библиотеках. Когда я приехал в Шантиникетон, оказалось, что он вовсе не пострадал.

Для меня, например, идеальной погодой для работы казалась бенгальская зима, хотя и в это время года все дни кажутся похожими: нет облаков, безветренно, колебания температуры незначительны. Второго ноября вдруг похолодало, но вскоре снова стало тепло. В конце ноября в Калькутте днем было 30°, а ночью — 18°. А в январе, лежа под противомоскитной сеткой, надо было накрываться двумя тоненькими одеялами и даже закрывать ставни перед незастекленными окнами. Зима для европейца в Индии — наиболее удобное время для путешествий. Правда, меню в это время года не слишком изобилует фруктами. Но бананы, апельсины, мандарины можно было достать даже в Болпуре и Шантиникетоне.

Зимой я часто ездил и ходил в соседние деревни, участвовал во всех научных и культурных мероприятиях Шантинике-тона. Но мои бенгальские друзья явно мерзли. Красноречивым свидетельством этому служили ватные одеяла толщиной 4–5 сантиметров (без преувеличения), которые днем проветривались на садовой ограде нашего «гест-хауза». По утрам люди ходили с повязанными головами и основательно «упакованными» ушами, потому что уши у индийца мерзнут больше всего. С наступлением прохлады велорикши продолжали ездить в одной рубашке, но на шее появлялся шарф, на голове шапка. Однажды я даже спросил у врача, привычка это или необходимость — закутывать голову. Но исчерпывающего ответа так и не получил. Если утром 8—12° и если земля еще не успела остыть после вчерашних 23–26° в тени, то даже в самые «холодные» дни зимы можно обходиться без сандалий. Но почему от прохлады надо обе, — регать голову и уши? Однако шутки в сторону. Зимой и в Индии холодно. И не только в ее северных штатах, где ночная температура опускается до нескольких градусов выше нуля. Но что претерпевают в это время бездомные, не имеющие ни крыши над головой, ни одежды, смогли бы рассказать только они сами.

Поздней осенью и зимой в Индии почти не бывает дождей, за исключением вечно влажного предгорья на северо-востоке и побережья Индийского океана на юге. В Шантиникетоне, например, после перерыва в два — два с половиной месяца прошел дождь, и снова осадков практически не было до второй половины марта — начала апреля, когда на какой-то месяц появилась даже зеленая травка. Естественно, что неорошенные поля в это время становятся серо-желтыми и животным не найти на них пропитания.

Долгое время я не мог привыкнуть и к тому, что продолжительность дня и ночи в течение года существенно не отличается. Казалось странным, что теплым вечером солнце вдруг исчезает за горизонтом. 21 декабря в Калькутте оно восходит в пять часов тридцать минут, а садится в шестнадцать часов пятьдесят семь минут, но 13 апреля, когда день должен бы быть значительно длиннее, солнце восходит в пять часов восемнадцать минут, а заходит в семнадцать часов пятьдесят шесть минут. На самом юге Индии день и ночь круглый год имеют примерно одинаковую продолжительность.

После захода солнца в тропиках становится темно намного быстрее, чем у нас, и практически весь год нельзя работать 11–12 часов в сутки без искусственного освещения. Деревни быстро погружаются в темноту (за исключением нескольких домов, к которым подведено электричество, или тех, где жители могут позволить себе зажигать дорогие, яркие керосиновые лампы особой конструкции). Какая-нибудь примитивная коптилка имеется в каждой хижине, но можно ли при ее свете работать?

Если зима приходит медленно, то весна короткая и быстро уступает место лету. Уже 7 марта был такой жаркий день, что служители моего «гест-хауза» говорили:

— Бхишон гором («Ужасная жара»).

Появились большие черные зонты, которыми укрывались от солнца. Никакой большой жары по индийским меркам, правда, еще не было. Только 34,5° днем и 17° ночью, то есть примерно такая же температура, как в конце сентября и в первой половине октября, когда бенгальцам кажется, что стоит приятная, теплая погода.

Уже 23 марта я записал в своем дневнике: «Давящий, знойный воздух, дышать тяжело, непрерывно потеешь. Перед сном надо постоять под душем, чтобы тело остыло и можно было бы заснуть». Тогда я еще не знал, что при настоящей жаре пот выступает на теле только при быстром движении, так как он моментально испаряется. Конец марта — прекраснейшее время весны, когда по утрам и вечерам громко поют птицы. Я научился различать по голосам голубую индийскую кукушку, голубя и индийского соловья. Воздух становится густым от избытка запахов, которые щедро выделяют деревья и кустарники.

Опасаясь жары, выхлопотал разрешение один месяц пожить в горном Дарджилинге, откуда осенью и зимой видна Канченджанга, один из восьмитысячников Гималаев. Но когда я туда направился после лекций о Р. Тагоре, прочитанных в Северобенгальском университете, понял, что Дарджилинг, где в основном живут непальцы и тибетцы, все же не та Индия, которая мне была нужна. К тому же возникли опасения, что там, вдали от библиотеки, не смогу полноценно работать над своим исследованием, из-за которого приехал в такую даль.

Врач из Шантиникетона, прежде чем разрешить мне одному отправиться в длительное путешествие по многим штатам, посадил меня напротив себя, согнул в локте правую руку, оперся ею о стол и предложил мне схватить его ладонь. Его руку я пригнул к столу, хотя врач был моложе меня и чуть крупнее.

Он сказал, что я действительно здоров, и… дал указание сделать мне прививки от нескольких заразных болезней. Борьба с тропическим солнцем была намного длительнее и мучительнее, хотя могу утверждать, что я не сдался — делал все то, что делал бы и в более прохладное время. Только в более медленном темпе и со стиснутыми зубами, проклиная однообразие, которое давит больше всего. В Шантиникетоне температура в помещениях немного спадает только за несколько часов до восхода солнца. Днем она сохраняется с точностью до полуградуса, так как нет облаков и ветра. Нежное дуновение, которое иногда создавал ничтожный сквозняк в моей комнате (в Индии все дома строятся так, чтобы был сквозняк), было подобно волне жары из открытых дверей парной[1].

Настоящая жара, свыше 37–38°, началась во второй половине апреля и продолжалась все время, пока я жил в Шантиникетоне, то есть до середины июля. В сентябре — октябре Бенгалия пережила самое крупное наводнение за последние шестьдесят лет, после него последовал самый продолжительный период жары и засухи за всю историю метеослужбы Индии. По меньшей мере две недели в Калькутте в середине дня температура была 41–42,5° в тени. Начиная с 7 июня изредка выпадали дожди, но настоящие муссонные ливни так и не начались до середины июля. Это также своеобразный рекорд для Восточной Индии. До 1979 года самый ранний муссон был зарегистрирован 26 мая 1937 года, а самый поздний — 24 июня 1948 года.

«Старая мельница судьбы мелет нашу жизнь» — эта латышская мелодия постоянно вертелась в голове в жаркую погоду под унылое гудение вентилятора (если он работал). Не было ни малейшего желания выходить из дому, но если это приходилось делать хотя бы на несколько часов, то надо было брать с собой сосуд с водой, так как за день надо выпить как минимум 3–3,5 литра. Нельзя забывать и соль. При жаре солоноватая вода вкуснее подслащенной. Нелегко в это время, если надо далеко ехать. Мне пришлось двое суток провести в поезде по пути в Кашмир и столько же при возвращении. Хотя окна вагона были закрыты и темные шторы опущены, зной все же проникал в вагон, и все казалось горячим, к чему бы ни прикасалась рука, — собственные волосы, одежда, сиденье. Хорошо, что к вагонам подносили фрукты и на вокзалах были краны, где можно было пополнять запасы воды. Особенно запомнилась поездка в автобусе из Дханбада в штате Бихар в Болпур. Попытайтесь представить, как может себя чувствовать человек в переполненном автобусе, стоя больше на одной ноге, чем на двух, выслушивая протесты остальных пассажиров, которым мешают две ваши сумки, в условиях, когда окна плотно закрыты и на улице 44° в тени.

Глинистая почва Бенгалии в жару растрескивается как после землетрясения, местами образуя щели шириной в 10–15 сантиметров; пересыхают пруды и мелеют реки. В поисках воды люди нередко покидают родные места, скот погибает от голода и жары. Засыхают деревья и кустарники. Урожай сгорает на корню. Многие люди заболевают, а некоторые даже умирают от солнечного удара. Начинается массовая миграция людей в перенаселенные города. Особенно трагическим становится положение племен, которые живут в гористых, лесистых областях и питаются только тем, что дает природа.

Днем синеватое небо кажется безжалостным и монотонным, в праздничный наряд оно начинает одеваться во время заката, когда появляются красноватые облака, более яркие, чем у нас, нередко образуя контуры каких-то фантастических чудовищ. Потом быстро темнеет, но ранняя ночь не настраивает человека на сон. Так и хочется посидеть на горячей, растрескавшейся земле и полюбоваться на яркие, «чужие» звезды. В полнолуние кажется, будто весь мир утопает в их богатстве и роскоши. Новолуние отличается от того, которое наблюдается в наших широтах, так как рога месяца повернуты почти прямо вверх. Что-то подобное я впервые увидел на Кубе пятнадцать лет назад. Казалось, будто какой-то небесный шутник повернул Луну на 70–80°. Я не мог к такому, подвешенному за рога к небесам светилу привыкнуть и в Индии. При взгляде на него меня вдруг охватывала острая и жгучая тоска по родине. Прекрасными светлыми лунными вечерами, гуляя по полю, я вдруг осознал, почему бенгальские поэты посвящают Луне столько изысканных эпитетов.

Понял также, почему они воспевают начало сезона дождей — избавителя от жары и суши. Гроза мне всегда нравилась, за исключением тех случаев, когда я находился в сельских домах, не защищенных от ударов молний. Не знаю, так ли это, но у меня возникло убеждение, что грозы в Индии не так опасны, как у нас, — их раскаты сильнее, но наказывают они меньше. Но зато всегда опасны смерчи, которые возникают во время сильных ливней. Буря, гром и молнии являются постоянными спутниками черных грозовых туч. Если замечаешь дождевую тучу, двигающуюся в твою сторону, срочно ищи убежище, потому что она пронесется быстро, но закрутит облако пыли, сухих листьев и веток.

Первый дождь после месяца непрерывной и безжалостной жары я в дневнике описал следующим образом: «На северной стороне неба появляется темная туча и движется в сторону Шантиникетона. Легкий южный ветерок затих, потом подул северный. Грома не слышно, ветер усиливается, и падает температура, и бесчеловечный властитель — жара отступает. Поют птицы. Ветер гонит облака все быстрее, слышатся первые раскаты грома. В моих ушах это отдается сладчайшей музыкой, ибо гром возвещает о приближающемся дожде и возможном конце сезона жары. Тучи черно-серые, как будто сложены из кусков. Темно-синие пятна на серо-желтом фоне становятся крупнее и опускаются все ниже. Вспыхивают молнии, но грома уже не слышно. Неужели дождя не будет? Становится темно, хотя солнце еще не зашло. Сверкание молний прекращается, и на мою голову обрушиваются капли дождя. Вдали снова грохочет гром, в тучах вновь начинают полыхать огни. Ветер затихает, дождь усиливается, и я ухожу с балкона. Идет дождь. Потом как будто затихает, но через мгновение начинается с новой силой. Приглушенно гремит гром уже без перерыва, как во время далекой артиллерийской канонады. Край неба почти все время ярко алеет. Светло, как в полнолуние. Ясно различимы предметы в комнате, дома и деревья за окном».

Такой фейерверк без выраженных вспышек и раскатов грома я пережил только раз, но он продолжался минут двадцать и был одним из самых ярких природных явлений, которое мне довелось когда-либо наблюдать. Но, увы, после него сезон дождей не наступил, и жара возобновилась.

Что может быть привлекательнее купания в теплых южных морях или реках? Однако в Индии люди плавают мало. Очевидно, потому, что вода прудов и рек слишком теплая, она не освежает. А в океане она соленая и неприятно раздражает тело, если после купания не ополоснуться пресной водой под душем. К тому же существует опасность нападения акул. Я о них совсем позабыл, когда два раза окунулся в теплую воду Индийского океана.