Муж

Глава 10. Ла Пуш

Штат Вашингтон расположен на северо-западе США и граничит с Канадой. Именно здесь находятся одни из самых завораживающих природных ландшафтов на планете: необычайное сочетание гор, скалистых возвышенностей и равнин, океанского побережья с широкой линией прибоя, заливов и озёр. Растительность здесь преимущественно хвойная — высоченные ели и сосны, пихты, лиственницы создают ощущение сказки. Недаром именно это место излюблено Голливудом для съёмок фэнтезийных фильмов. С Канадской стороны те же виды, но уже в провинции Британская Колумбия — самом благоприятном месте для жизни на земле по совокупности факторов, а Ванкувер — крупнейший город в этой части Канады — много лет лидирует в рейтинге лучших городов мира для проживания, что делает его немыслимо дорогим с точки зрения покупки и аренды жилья. Алекс много работает в Канаде: именно здесь он возводит большую часть своих домов, покрывая ажиотажный спрос, многократно превышающий предложение.

Однажды в субботнее утро, только вернувшись с пробежки, он будит меня поцелуем и, вручив чашку с горячим кофе, приказывает:

— Просыпайся! Сегодня я хочу показать тебе кое-что. Собирайся поскорее, потому что нам ехать около трёх часов.

— С детьми?

— Нет, давай с детьми в следующий раз. Хочу, чтобы ты увидела это место впервые в полном покое, чтобы ничто тебя не отвлекало. Вернёмся завтра вечером. С Марией я уже договорился — на выходных дети погостят у неё. Им будет весело, сестра целую программу развлечений придумала.

Я собираюсь нехотя, потому что за окном пасмурно, холодно, пролетает мелкая морось — типичная погода для Сиэтла и окрестностей. В такую погоду хочется сидеть дома, читать книгу, укрывшись тёплым пледом и потягивая по глоточку горячий кофе. Я смотрю на мокрую спину своего мужа, только что вышедшего из душа, и думаю, что горячего, скорее всего, мне достанется с лихвой в этой поездке.

Мы садимся в машину, и Алекс сообщает с присущим ему воодушевлением:

— Мы едем в Ла Пуш — Национальный Парк Олимпия. Я покажу тебе одно из самых красивых мест на земле!

— Самое красивое земное место находится в Испании, в Паламосе, на той одинокой смотровой площадке, где никого никогда нет, кроме тебя, ветра, лазурного моря, беспощадно красивой марины с белыми яхтами, и где ты так самозабвенно меня целовал!

Алекс бросает такой мученический взгляд, что мне мгновенно хочется провалиться: только для меня эти воспоминания волшебны, а для него — болезненны.

В дороге мы слушаем музыку и ни о чём не говорим. Оказывается, у нас совсем нет общих тем для бесед, и я уже начинаю думать, что то, что когда-то так тесно нас объединило, теперь исчезло безвозвратно.

По приезду мы быстро обедаем в ресторане, забрасываем сумки в отель, расположенный на самом берегу и, не переодеваясь, отправляемся на прогулку. Алекс держится обособленно и даже отчуждённо — следит за моей реакцией, хочет знать, насколько меня впечатлит или наоборот оттолкнёт то место, которое покорило его. И мне кажется, он тоже пытается понять, осталось ли у нас хоть что-то общее?

Место действительно сшибает с ног своей масштабностью и видами, однако красота его давящая, тоскливая, почти больная, депрессивная. Прямо над берегом, на краю обрыва, вздымаются ввысь необычно густые вековые сосны, высоченные, с толстыми, искривлёнными ветрами и суровостью жизни стволами — такой мощи и такой породы деревья я видела только здесь, в штате Вашингтон. Океан словно выел часть леса, разбросав мёртвые сизые стволы погубленных им деревьев по широченной линии океанского прибоя. Небо, кажется, соперничает в серости с океаном, бурлящим волнами, разливающим их огромными живыми зеркалами по бескрайнему песочному пляжу, местами утыканному каменными валунами и скалами. Да, это необыкновенное, нереальное место определённо устрашает и покоряет одновременно.

И пока мои глаза жадно впитывают его впечатляющие пейзажи, сердце стонет от внезапно нахлынувшей тоски и осознания мелочности жизни, её переживаний, да и ничтожности самого факта нашего существования в сравнении с грандиозностью жестокого океана, скалистых обрывов, покрытых древними деревьями, бесконечности неба. Этот печальный пейзаж заставляет мысли двигаться в совершенно ином, непривычном направлении — думать о смысле, о сущности, об идейности всего.

Иногда Алекс поглядывает на меня искоса, и я вижу в его в глазах любовь и мягкость, но вместе с ними и отчуждённость. Несмотря на то, что теперь мы женаты, на перемирие, на более чем частый неудержимый, а порой, даже и дикий секс, между нами нет близости. Мы не говорим, мы молчим. Молча живём, молча растворяемся друг в друге по ночам, молча пересекаемся иногда в доме или на террасе.

Я побаиваюсь его. Это не тот человек, которого я когда-то знала: с открытым взглядом, сердцем, жизнерадостный, весёлый, щедро дающий добро и умиротворение своей нежностью, ласковостью, словами. Тогда, в прошлой нашей жизни, я всё это не ценила, не замечала, не понимала. Внезапно мне вспоминаются его глаза, когда он, усыпанный сверкающими на смуглой коже каплями, набирался сил на бронзовом песке в Испании после долгого и выматывающего купания с моим сыном в лазурном море — они были самыми счастливыми в мире, преисполненными радости и нежности, они излучали любовь чистую, преданную.

Мне приходится отвернуться и приложить усилия, чтобы не расплакаться. Всё просто: те глаза я никогда больше не увижу, а так хочется снова заглянуть в них, хотя бы раз! Хотя бы один только раз снова увидеть в них волшебство: ту бесконечную, ещё не изуродованную болью любовь. Она никогда ничего не требовала от меня и не ждала взамен, кроме одного — быть рядом.

Теперь Алекс другой — он сломлен где-то глубоко внутри, и даже получив то, чего так страстно, всей душой желал, пусть даже и поздно, уже не может вернуться, стать прежним до конца. Когда-то он сам просил меня приблизиться, коснуться его души, теперь же меня, свою жену, не подпускает близко, отгородившись молчанием и больным взглядом. Неужели это я причинила ему столько боли? Неужели это мои поступки так изувечили его?

Ветер на этом океаническом побережье безумен: пытается напугать нас своей свирепостью, срывая капюшоны, вырывая волосы и раздувая наши ветровки. Долго мы не выдерживаем и сбегаем в свой номер, где в ожидании лучшей погоды можем наблюдать тот же пейзаж, но уже сквозь стеклянную стену комнаты.

Phaeleh — Breathe in Air (feat. Soundmouse)

Я стою у окна. У моих ног серый, тоскливый, устрашающий своей депрессивностью океан. Он словно отражение наших душ и того, что их терзает, что обездолено живёт в них — наших чувств, которых мы оба боимся, не доверяем, которые сделали нас рабами друг друга, заложниками неизбежной боли. Мы оба знаем, что должны бежать от неё, но куда? И как не растерять друг друга? Схватиться за руки? Конечно! И мы сделаем это прямо сейчас — в постели. Мы бесконечно, непреодолимо, болезненно далеки, и постель — это единственное, что осталось, то одинокое место, где мы всё ещё принадлежим друг другу.

Я продолжаю смотреть в окно, отсчитывая мгновения до первого прикосновения его губ, гадая, с чего Алекс начнёт на этот раз. Наконец, ощущаю кожей на затылке его дыхание — оно горячее, тягучее, довлеющее над всем остальным. Вот он, первый поцелуй в волосы, ещё робкий, но уже намекающий на распалённое ожиданием мужское желание.

Алекс отрывается и, не торопясь, заплетает мои волосы в косу, заводит её мне на плечо. Затылок — моё самое чуткое к его ласкам место — обжигает долгий выдох, затем я ощущаю прикосновение губ и языка, и в то же мгновение вся Вселенная фокусируется для меня в одной точке — на коже шеи. За поцелуем в сознание врывается лёгкий, игривый укус, и в моём теле, помнящем очень многое, трепетное, невыносимо чувственное, начинается дрожь. Эта дрожь не от холода — эх, если б только холод мог дарить такое!

И вот его руки — тёплые, ласковые, сильные, всегда желанные — сколько всего они со мной сделают, когда неспешно снимут одежду? Но это позже, а сейчас они заключают меня в объятия, и я чувствую себя в безопасности, наконец. Вот чего я хочу больше всего! Он один на всей земле может подарить мне то, чего все ищут с самого детства — защиту. За эту роскошь я заплачу ему всем, что у меня есть, отдам самое ценное — душу, сердце, время.

Выгибаюсь ему навстречу — спешу откликнуться на невесомые прикосновения красивых губ к моей шее, и делаю это неосознанно — сейчас только наши тела говорят, и делают это талантливо. А мы доверяем им и плетёмся следом, надеясь, что они приведут нас туда, где мы сможем, наконец, услышать друг друга, где начнут общаться наши души и наши сердца.

Алекс ещё не начал раздевать меня, а я уже готова растечься по полу плавленым сахаром. Он продолжает терзать мою шею — то целует её, то облизывает, то слегка прихватывает зубами — раньше он такого не делал, но ощущения от его ласк фееричные. Собственный стон возвращает моё сознание: я открываю глаза и вижу всё тот же безумный океан и серое небо, ветер, порывами гнущий могучие ветви сосен.

На мне уже нет одежды. Господи, когда он снял её? Разворачиваюсь и вижу безумные, уже не карие, а почти чёрные глаза: Алекс в предвкушении и нетерпении, потому что уже давно ждёт. Приподнимаю его тонкий джемпер, традиционно кладу ладонь на дерево с инициалами — это мой устоявшийся с давних времён жест, затем прижимаюсь грудью к его груди, животом к его животу и закрываю глаза.

Phaeleh — The Mist

Сегодня у его туалетной воды новый запах и, как всегда, утончённый: хвоя, морская соль и северный ветер. Я думаю об этом, пока скольжу губами и носом от запрокинутого кверху подбородка вниз, вдоль шеи, до ключиц и впадины между ними. А ещё о том, что с того момента, как он побрился, прошло всего пять часов, но мои губы уже царапает его пробивающаяся щетина. И мне это нравится… До комка в горле, до слёз в моём сжавшемся от воспоминаний сердце — время, когда на его теле совсем не было волос ещё слишком свежо в памяти.

Да, его выбор парфюма неизменно изыскан, но знает ли он, что делает со мной его настоящий мужской запах? Я утыкаюсь носом в самый центр его груди, прижимаюсь губами к волосам на ней и коже, где под рёбрами колотится влюблённое в меня сердце. И мои ноздри жадно, глубоко втягивают аромат спелых пшеничных колосьев на позолоченном вечерним солнцем поле, бабушкиных пряников с имбирём и корицей и тёплого южного ветра Каталонии.

Мои пальцы распутывают кожаный ремень, выковыривают из петель одну за другой металлические пуговицы ширинки и словно невзначай касаются кожи на смуглом животе, изящной полосы волос в нижней его части. Я помню свой первый раз, то мгновение, когда мои глаза впервые послали мозгу эту картинку — кажется, именно тогда я и перестала принадлежать себе.

Стягиваю с безупречных бёдер джинсы, освобождая всё то, что нам обоим так не терпится освободить, и едва успеваю отшвырнуть их в сторону, как мои любимые, самые сильные во всём мужском племени руки уже отрывают меня от пола и несут в постель.

James Arthur — Safe Inside

Утро воскресенья начинается для нас в одиннадцать дня. Вернее, в это время оно начинается для Алекса, а я просыпаюсь раньше и, стараясь не шуметь, читаю электронную книжку в смартфоне, подаренном Алексом вместе с планшетом и ноутбуком сразу же после вечеринки на яхте. После той же вечеринки в моём шкафу появились ряды претенциозной одежды моего размера, но не совсем моего стиля: если в моём старом гардеробе преобладали брюки и джинсы, то в новом в основном платья и юбки. Я знаю, что выбирал всё это не Алекс — он всего лишь сделал звонок стилисту. Похоже, только после вечеринки на яхте до моего супруга дошло, что мне не в чем ходить — всё ж осталось дома, как он приказал. Похоже, Марк прав: то, что очевидно мне, совершенно необязательно понятно Алексу — мы мыслим и видим по-разному, и он, вероятнее всего, обижает меня не с умыслом, а по недосмотру. Он ошибается, но сам же и боится этих ошибок.

Мой муж выдал мне карточки, чтобы я могла купить всё, что мне нужно, и мысленно снял вопрос моих нужд и больше к нему не возвращался, ведь его голове было о чём думать и без моих трусов и лифчиков. Но я те карточки ему вернула, ни разу не воспользовавшись, а свои запасы денег хранила на случай экстренной необходимости: как ни крути, я в чужой стране и чужом доме. Как только я прямо сказала мужу о том, что у меня нет ни телефона, ни прочих гаджетов, как они сразу же появились, а отсутствие платья «для прогулок на яхте» натолкнуло его на мысль о необходимости позвонить стилисту. Всё предельно просто и ясно: чтобы решить проблему нужно чётко её поставить.

Я читаю уже довольно долго, и не шевелясь, потому что руки Алекса обвиты вокруг моей талии, а сам он в точности повторяет мою позу. Воссоединившись в супружеской постели, каждую ночь мы спим именно так, и мне тяжко, но приходится привыкать: за годы жизни с Артёмом я приучилась к одиночеству и комфортной независимости — крутись, как хочешь, хоть всю ночь.

У меня уже затёк весь правый бок и онемела нога, но я всё ещё терпеливо не двигаюсь, потому что преследую важную цель — дать этому трудоголику выспаться хотя бы раз за всю неделю.

Наконец, он просыпается. Сонный и милый до изнеможения, расплывается в обожающей улыбке и губы его тут же тянутся целовать то, что первое попадётся. Нацеловавшись, Алекс просыпается до конца и по яркому солнцу, заливающему спальню, понимает, что проспал:

— Чёрт! Сколько времени?

Хватает свой телефон и, проверяя будильник, недоумевает:

— Ничего не понимаю, я же выставил его на шесть утра! Я точно помню!

— Не ругай будильник, — отвечаю ему, вытягивая, наконец, многострадальную правую ногу, — это я его отключила.

— Зачем? — хмурится. — У меня куча дел была запланирована на это утро, больше так не делай!

Он мягок, но в голосе проскальзывает негодование: как посмела я вмешиваться в «святое» — в планы!

— Алекс!

— Да?!

— Ты решил это воскресение уделить мне, так?

— Так…

— Значит, время этого воскресенья принадлежит тоже мне, так?

— Ну, допустим.

— Вот я взяла и потратила своё время на твой сон. Больше мне ничего не нужно. Потому что сейчас для меня это самое важное: ты мало спишь и никогда не высыпаешься, мало ешь и никогда не отдыхаешь, и всё это действует мне на нервы, потому что я беспокоюсь, что ты снова заболеешь!

Алекс молчит, и я вытягиваюсь уже целиком в одну звонкую струну, так как кровь, наконец-то, вернулась в мою ногу:

— Блин, у меня всё тело затекло! — жалуюсь.

Поворачиваюсь к нему и вижу глаза, щедро затопленные слезами. Я в панике. Лихорадочно соображаю, что Алекс, вероятно, запланировал нечто очень важное на это утро, мысленно отрубаю себе голову и шепчу:

— Прости меня! Я поняла, больше так делать не буду!

И, вглядываясь в то, как всё обильнее собирается вода вокруг его радужек, как всё глубже хмурятся его ровные брови, добавляю с чувством:

— Обещаю!

Внезапно Алекс сгребает меня обеими руками в охапку, вжимает в себя и хрипло, сдавленно, надрывно просит:

— Делай! Делай, пожалуйста, так всегда! Делай со мной всё, что захочешь, ты — самое дорогое, что у меня есть…

И я чувствую, как щиплет и мои глаза тоже. Мне кажется, или в эту секунду мы совершили гиперскачок навстречу друг другу? А я даже до конца не понимаю, чем именно его тронула… настолько глубоко.

Mario M — Let Me Out

Нам везёт: воскресенье выдалось теплее и ласковее субботы — замечательное время для долгих и вдумчивых прогулок по побережью.

Алекс показывает мне самые волшебные места в сказочном Вашингтонском лесу: влажном, укрытом зелёными мхами, часто дремучем, а порой и вовсе непроходимом. Он пугает меня чёрными медведями, а я делаю вид, что не верю и продолжаю искать грибы, хотя сейчас ещё только май.

В отель мы возвращаемся ближе к вечеру — нужно поужинать и выдвигаться обратно домой, чтобы успеть вернуться хотя бы до полуночи, ведь завтра Алексу на работу, и его будничный будильник выставлен на пять тридцать. Хотя бы пять часов пусть поспит.

Я устала, и пока Алекс собирает вещи и делает нужные ему звонки, решаю ненадолго вытянуть ноги на кровати, однако очень скоро он бросает дела и присоединяется. Постель стала для нас чем-то намного большим, нежели местом для сна и любви. Это то место, которое единственное подтверждает, что мы пара и всё ещё супруги, даёт надежду, что однажды всё вернётся, наши сердца вновь наполнятся счастьем, а глаза радостью, что мы вновь отыщем друг в друге родственные души, но на этот раз уже сохраним свою связь, взлелеем её и превратим в то, что Алекс так уверенно мне описывал, сидя на полу своей парижской кухни — нашу настоящую и счастливую семью.

Мой муж ложится рядом, не отрывая от меня глаз, но и не прикасаясь. Его сдержанность сковывает, но я решаюсь на первый шаг: провожу ладонью по его щеке — медленно, нежно. Алекс закрывает глаза — он всегда по-особенному чувственно откликается на мои редкие ласки, но даже в такие моменты до меня ни разу до конца не дошло, как много на самом деле они для него значат.

Не дождавшись ничего большего, он придвигается ближе и обнимает, целуя мои руки, лицо, шею, грудь — вот, кто не скупится на ласки, умеет щедро дарить их, доводя до исступления — Алекс, мой бог интимных удовольствий, сломленный и опустошённый, он никогда не изменяет себе, оставаясь непревзойдённым любовником.

Сейчас я часто задаюсь вопросом: как он, вообще, терпел меня? Мою тупую упёртость и принципиальность? Мою холодность и бесчувственность?

Да, он всегда мирился с тем, что ему доставалось, а убогость моего тепла с лихвой возмещал своей горячностью, причём настолько щедро, что её хватало нам обоим.

Mario M — Drop Of Sorrow

London Grammar — Wasting My Young Years (Fading Soul Remix)

В ту нашу поездку Алекс не задавал вопросов по поводу увиденного, не требовал восторгов, только молча наблюдал, и я поняла, что он, всего-навсего, хотел побыть наедине, ведь удавалось это крайне редко: вечерами и в выходные, когда ему случалось бывать дома, дети неустанно висели на мне или на нём, в основном даже на нём, и времени и места для нас двоих, кроме как в спальне, больше не было. Но ведь супруги — это не только постель! Должно же быть что-то большее, нежели секс? Должно быть, но у нас этого не было, потому что большая часть уединения в волшебном и одновременно тоскливом месте прошла всё же в постели. Это был единственный язык, на котором мы могли ещё говорить.

В ту нашу поездку я чётко осознала, что если ничего не изменить, долго мы не продержимся вместе, а терять его было уже… очень страшно! В такой немыслимо короткий срок произошло то, чего я так боялась пять лет назад: до щемящей боли, до ломоты в груди развилась зависимость от его ладоней, губ, глаз, голоса. Невзирая даже на то, что нашим отношениям было ещё очень далеко до идиллии, мне уже катастрофически не хватало «его» времени. Становилось отчаянно мало «его», сколько бы дней и часов он мне ни уделял.

И я озаботилась поиском общих тем для бесед, культурными выездами в город и развлечениями. Стала интересоваться его работой, о которой он всегда много и с удовольствием рассказывал. Начала выходить в холл, когда Алекс возвращался с работы, и улыбаться ему, а он с ещё более тёплой улыбкой устремлялся ко мне, обнимая и целуя, и эту жажду моей близости после его долгого рабочего дня невозможно было вот так сыграть — я чувствовала, как сильно нужна ему. А потом заметила, что с момента моих подчёркнуто тёплых встреч Алекс стал возвращаться домой раньше, всё чаще пренебрегая не столь важными ужинами с партнёрами и коллегами, и ужинать с семьёй.

Всё это абсолютно не было похоже на то, что я уже пережила когда-то и называла своим «опытом брака». Моя душа замерла, притаилась в ожидании того, что же будет дальше.