Муж

Глава 23. Свобода

На следующий день, в воскресенье, мы в полном составе отправляемся на малой яхте на морскую прогулку. Июльское солнце уже так хорошо прогрело воду, что мы даже могли бы искупаться, если бы захотели.

Настроение у всей компании замечательное: энергичная музыка, со знанием дела подобранная Марком в соавторстве с Джейкобом, заряжает нас летом, лёгкостью и желанием веселиться. Мы взяли с собой мясо и готовим его прямо на палубе, Кристен мешает для всех коктейли, а Анна с Никой, растянувшись на носу яхты, соблазняют мужчин своим загаром и глубиной вырезов бикини.

Марк, как мартовский кот, не устаёт отпускать шуточки на этот счёт:

— Дамы, я в огне! Вы не жалеете меня совсем! Джейкоб, друг, скажи своей женщине, чтобы прикрылась, или я за себя не ручаюсь…

— Тренируй волю, дружище, или женись и успокой гормоны!

— Я свою свободу ни за что не уступлю треклятой похоти, ты только вслушайся в это слово «Сво-бо-да»… Чувствуешь? Это же полёт души!

Красивый и уверенный голос Ники комментирует:

— «Стремление к свободной любви равносильно желанию стать женатым холостяком или белым негром, то есть абсурдно» — Шопенгауэр.

Алекс тоже подключается:

— Полная свобода возможна только как полное одиночество. Кто не любит одиночества — тот не любит свободы.

— А Достоевский считал, что свобода не в том, чтоб не сдерживать себя, а в том, чтоб владеть собой, — не унимается Ника и… и получает восхищённый взгляд моего мужа.

Я никогда не заучивала наизусть афоризмов, и блеснуть в ответ мне нечем. Марк словно читает мои мысли:

— Эй, ребята! Я думал мы на отдыхе, а не на великосветском приёме!

Игнорируя это замечание, Ника добавляет на русском:

— Кроме того, не всякая компания способна избавить от одиночества. И бывает даже так, что, имея пару, чувствуешь себя ещё более одиноким, страдаешь от безысходности, потому что необходимость делить интимные моменты с тем, кто далёк от тебя и, как оказалось, никогда не имел с тобой ничего общего, с кем внезапно исчезают все темы для бесед, все точки соприкосновения, необходимость быть с этим человеком, по сути, чужим для тебя, повергает душу в самое страшное одиночество.

Это удар ниже пояса, и я его, конечно, не ожидаю.

Взгляд Алекса уже зафиксирован на Нике: он открывает её для себя заново, она поразила его не столько глубиной своих мыслей и рассуждений об одиночестве, сколько проницательностью в плане идентификации его проблемы. Чувствует ли он себя одиноким и именно так глубоко и безутешно, как она это описала?

Я никогда об этом не задумывалась, и теперь мне страшно. Провалившись в этот страх и затянувшие моё ясное настроение серые мысли, я глубоко и мученически вздыхаю, а Алекс смотрит на меня с теплом, свойственным только его взглядам. Он словно говорит мне: «Всё хорошо, у нас с тобой всё хорошо!».

Лурдес на его руках начинает капризничать, и он вынужден подняться, чтобы её развлечь. Но это не помогает, и он обращается ко мне:

— Лерусь, я думаю Лу пора уже кормить. Покормишь? А я уложу.

Молча подхожу, чтобы забрать ребёнка, и неожиданно получаю нарочито долгий, нежный и полный смысла поцелуй в лоб. Поцелуй-пластырь, нашатырный спирт и сильнейшее обезболивающее. После окончания процедуры я чувствую себя полностью излеченной, с прекрасным настроением и самыми позитивными мыслями.

Мне всегда удобнее кормить не сидя, а лёжа, и вот пока я лежу на боку с Лу под грудью, Алекс повторяет своим телом мою позу, прижимая к себе, гладя мои бёдра и целуя без остановки в шею, щёку, плечо, волосы. От него пахнет солнцем, морем, барбекю и мужчиной. Моим мужчиной. И мне приходит в голову, что счастливее всего мы наедине, и нам… ну мне, по крайней мере, никогда не бывает скучно, хотя мы и молчим по большей части.

Florrie — Little White Lies

Как только Лурдес засыпает, мы с Алексом погружаемся в сладкий сироп поцелуев. Я принюхиваюсь к его волосам на висках — именно в этом месте он пахнет вкуснее всего, но мой муж не настроен на просто ласки, ему нужен секс, потому что сегодня утром он не успел получить то, что хотел — Лурдес проснулась раньше обычного. Соблазнённый моей податливостью, Алекс явно вознамерился утолить свой голод сейчас, невзирая на близость друзей, являвшихся, по сути, нашими гостями на этой яхте.

Вообще, в вопросе секса для Алекса нет преград, особенно нравственных. Чтобы у меня не оставалось сомнений по поводу его намерений, он перекладывает спящую Лурдес в кроватку и стягивает футболку, оголив свой сногсшибательный торс.

Он знает, что делает: через мгновение мои руки уже живут своей жизнью на его груди, животе, плечах, жадно упиваясь гладкостью кожи, волнами мышц и мягкостью волос на его голове. Алекс уже навис надо мной, намереваясь стащить купальник и давая свободу моим рукам, скользнувшим в его же шорты, как вдруг, дверь в нашу каюту распахивается и спустя мгновение мы слышим глухой голос Ники:

— Эээм… Лера, Алекс, меня просили передать, что мясо уже готово. Извините.

И дверь захлопывается.

Мне до ужаса стыдно и неприятно: помимо того, что нас застукали за интимом, нависший надо мной и полуобнажённый Алекс предстал во всей красе перед моей сестрой. Она увидела не только его татуированную спину, которую он упорно прятал весь день под футболкой, но и его, чёрт возьми, оголённые ягодицы, потому что я успела стащить с него шорты почти до колен.

Меня словно окатили ведром ледяной воды, но не Алекса. Случившееся не только его не остановило, а даже сделало ещё более активным: глаза горят, губы жадно ласкают меня, проводя мягкие горячие полосы по всей длине моих рук, шеи, обжигают мой живот, внутреннюю сторону бёдер.

Но у меня уже пропал весь кураж:

— Алекс, я не могу… Мне неловко… Если мы сейчас сразу же не выйдем, они поймут, чем мы здесь заняты.

Алекс замирает.

— Ну и что? — с раздражением.

— Слушай… мне стыдно, что Ника нас увидела.

— Пусть не лезет в чужие спальни!

И вот теперь только я понимаю причину его неуёмной активности — он в бешенстве.

— В целом и общем, я с тобой согласна… но в данном конкретном случае она просто пришла позвать нас к столу…

— Она должна была постучать! Любой нормальный человек сделал бы это! Странно, что её такую напичканную интеллектом голову не посетила эта простая мысль, как считаешь?

Он встаёт, одевается и приводит себя в порядок.

Stressed out Twenty one pilots

Мы возвращаемся на палубу, а там Stressed out — разбивается о метал и дерево нашей белоснежной яхты.

На Алекса находит кураж, и он мгновенно начинает дёргать плечами в такт песни, подняв свои чёрные брови домиком и со страстью подпевая «we stressed out». Приближается ко мне и за руку выдёргивает из состояния завороженного созерцания, ведь Алекс в танце — это нечто! Нечто невообразимо органичное, талантливое, умопомрачительно красивое, ритмичное, гибкое и пластичное. Я почти прислоняюсь к нему спиной, но смотрю в глаза, повернув голову, поднимаю кверху сомкнутые руки и, слегка опустившись, двигаю бёдрами, дополняя рисунок его движений. В его глазах удивление, восторг, затем огонь! Этот взгляд я уже ни с чем не спутаю — чёрная похотливая бездна, обещающая очень много, очень долго и очень разнообразно.

Марк вопит восхищением, Джейкоб тянет протяжное «вау», а три девицы, кажется, захлебнулись завистью.

Я выпрямляюсь, опускаю руки и теперь скромно и сдержанно двигаюсь, но уже поздно, рука мужа ложится на мой живот, призывая повторять его движения. Он ведёт меня в своём ритме, его вторая рука, не касаясь, уже повторяет контуры моей шеи и плеч — он изображает несуществующие прикосновения и ест меня глазами.

И я забываю о зрителях, неловкости, страхах и горьких мыслях, теряюсь в нашем танце и бездонности карего взгляда. Его грудь плотно прижата к моей спине, бёдра толкают мои в ритме зажигательной музыки, а ладонь, впечатанная в мой живот, согревает теплом и своим недвусмысленным значением: «Ты моя!». Не понимаю сама, как тянусь его губам навстречу, и через мгновение мой рот обёрнут в нежность. И судя по концентрации страсти, Алекс и сам забыл, где находится, и сколько глаз следит за происходящим.

Или нам в этот почти сакральный момент обоим на них наплевать?

Mike Posner — I Took A Pill In Ibiza (Seeb Remix) (Explicit)

Из состояния невесомости нас выводит смена музыкального фона — вдохновившая Алекса песня закончилась, но мой муж не теряется, сразу разворачивает меня лицом к себе для медленного парного танца.

Но публика уже жаждет поделиться впечатлениями:

— Чёрт, ребята, это было сексуально! — выдыхает Кристен.

— Думаю, кое-кому нужно уединиться и заняться сексом уже. От вас так прёт похотью, что вы и нас заводите, а тут не у всех есть пары, — замечает неожиданно серьёзный Марк.

— Так в чём проблема? Паруйтесь! — шутливо бросает ему Алекс, не отлепляясь от меня.

— Нет, серьёзно! Идите уже трахните друг друга! А то правда сведёте нас с ума! — не унимается Марк, явно расстроенный тем фактом, что ему совершенно не на кого сбросить внезапно нахлынувшее сексуальное напряжение.

— Думаю, они уже отметились сегодня в своей каюте и не раз, просто у них это настроение — непроходящее. Вам, друзья мои, остаётся только завидовать. Ну или искать способы решить свои сексуальные проблемы друг с другом. Анна, а ты не хочешь распечатать нашу кровать? — предлагает жене Джейкоб.

— Нет. Чужие танцы не действуют на меня таким образом! Вы что тут совсем разум потеряли, говорить больше не о чем?

— Звучит так, будто ты действительно завидуешь, дорогуша! — подначивает её внезапно повеселевший Марк.

— Было бы чему! — огрызается Анна.

— Ну, это ты зря…

— Да, Анна, зависть — это плохое чувство!

— «Никто не бывает так склонен к зависти, как люди самоуниженные» — Спиноза, — многозначительно комментирует Ника.

— Слушай, ты что, училка что ли? — взрывается Марк.

— Нет, а что?

— А то, что ты достала уже умничать! Завязывай! Не выводи меня из себя! А кто ты по призванию, кстати?

— Актриса.

Глаза у Марка вспыхивают:

— И что, прямо в кино снимаешься?

— Пока только служу в театре. Но если Алекс поможет, буду сниматься в Голливуде, — подмигивает ему.

Алекс усмехается:

— Ну да: «Талантам нужно помогать, бездарности пробьются сами!».

— Считаешь меня бездарностью?

— Я не видел тебя в деле.

— Увидишь!

С мясом мы расправляемся быстро, запивая его отличным вином. И на эту тему у кузины находятся соображения:

— Такое вино мог выбрать только человек с отменным вкусом и чувством прекрасного. Это вино настолько яркое и живое… оно подходит для сильной личности, я бы даже сказала, это уверенный мужской выбор. Вот эти терпкие высокие нотки в послевкусии у меня ассоциируются с силой, властью, органичным лидерством, успешностью и харизмой. И красота здесь определённо есть… незаурядная: потрясающий микс розового и бордового, оттенки мужественного синего… Это вино выбирал Алекс?

— Вина всегда выбирает Алекс, а пиво Марк, — отвечает Кристен, разряжая внезапную тишину, и я впервые за всё время благодарна ей за её существование.

Woodkid Land of all from desierto

Алекс никак не комментирует лестные эпитеты в свой адрес, вместо этого выходит на корму яхты и, расправив руки, тянется так сладко, как кот после уютного сна в хозяйском кресле.

А я ловлю за хвост мысль, что зря я отказала ему в сексе.

Внезапно он одним движением стягивает с себя футболку, забрасывает её на шезлонг, делает несколько шагов назад, разбегается и прыгает в воду, изогнувшись так изящно, что все мы, заворожённые красотой его тела и грацией прыжка, каждый на свой лад, но одновременно тянем:

— Вауу!

На лице Николь восторг, близкий к шоку:

— Чёрт, это было потрясно… — шепчет то ли мне, то ли себе на русском.

Закат окрасил небо и море в оранжевое золото, разлив на горизонте жёлто-малиновую акварель. Это невероятный вечер, завораживающий, отвлекающий от рутинных мыслей, погружая в немое созерцание красоты. Природа непревзойдённа, посылая нам в самые неожиданные моменты свои подарки.

Но мне не до них — я бегу к борту яхты, переживая о целостности супруга, рискнувшего сигануть не куда-нибудь, а прямо в океан, чтобы обнаружить его, счастливого и улыбающегося, качающимся на волнах, лёжа на спине.

— Ну давай, иди ко мне! — зовёт с хитрющей улыбкой.

— И хочется и колется, — признаюсь, а у самой аж в животе щекотно от нетерпения прыгнуть вслед за ним.

— Что так?

— Страшно! Океан же…

— Я же здесь, трусишка! Я подстрахую! Давай, прыгай, и плыви на меня!

— А если не выплыву? У меня уже была одна такая история, чуть не утонула по глупости!

Алекс мгновенно становится серьёзным, и как-то очень странно на меня смотрит, словно испугавшись новых подробностей моего прошлого. Да было в моей жизни целых три раза, когда трагический конец стоял рядом и держал свою костлявую руку прямо у меня на плече: пожар и машина без тормозов в самом раннем детстве (мне не было и трёх лет), и прыжок в воду с высоты, когда я едва не утонула, в более старшем возрасте.

— Я достану тебя, не сомневайся, — обещает так серьёзно и так уверенно, что я верю.

Если не он достанет, то кто? На этом этапе своей жизни, я доверяю ему так, как не доверяю даже себе самой.

Скинув шорты и оставшись только в цельном красном купальнике — том самом, который Алекс купил мне когда-то в Париже — я разбегаюсь, и стараясь максимально точно повторить недавно увиденный акробатический трюк мужа, прыгаю в воду.

Ощущения непередаваемы! Мраморный рисунок эмоций: восхищение, азарт с вкраплениями страха, гордости за смелость, вкус свободы и внутреннее созерцание собственной грации. И всё это усиливается, подчёркивается визуальными и тактильными впечатлениями: развернувшаяся подо мной серо-синяя глубина океана с отблесками заката и белых бортов нашей яхты, затем обжигающе холодная вода, её тёмные слои под моими гибкими руками, осознание своего вдруг ставшего невероятно изящным и грациозным тела, его уверенных и смелых движений.

Русалка выныривает прямо перед носом у Алекса, заслужив тем самым его похвалу:

— Чудесно! Красиво и технически почти правильно! Ты прыгала раньше, радость моя?

— Нет, это второй раз в жизни, — стараюсь поскорее отдышаться.

— На отработку этого прыжка необходимы годы тренировок с инструктором, а ты проделала его с чемпионской грацией и без подготовки. Как?! — он поднимает свои идеальные брови.

— Просто повторила за тобой…

Господи, сейчас растворюсь в воде от счастья! Что может быть лучше хвалящего тебя мужа?

— Ты талантлива, счастье моё, и, похоже, во всём, к чему прикасаешься…

WOODKID ft. LYKKE LI "Never Let You Down"

Алекс смотрит на меня, широко улыбается и больше ничего не говорит. А у меня, глядя на его мокрое лицо, отражение заходящего солнца в каплях на коже, янтарные глаза, обрамлённые тёмными ресницами, брови, нос и губы, его зализанные водой назад волосы, внезапно возникает «дежавю». Вообще-то, оно со мной случается довольно часто и каждый раз шокирует потусторонностью, но я не обращаю на него особенного внимания. Обычно.

Однако в это мгновение я вижу, что и Алекс тоже пребывает в каком-то необычном состоянии, что ясно отражается в его играющем, лукавом, чего-то ждущем взгляде.

И вдруг я понимаю, что безумно, как никогда сильно хочу, чтобы он меня поцеловал, словно давно уже жду этого — целую вечность.

— Поцелуй меня! — прошу.

Он тоже словно только этого и ждал: приближается, не теряя ни секунды, и дарит мне настолько чувственный, эмоциональный и полный желания поцелуй, что я, обезумев, вдруг слабею и начинаю уходить под воду.

— Эй чувак, тащи её уже в спальню, а то утопишь там! — мои уши вдруг обретают способность слышать голос Марка, смех и шутливые причитания гостей по поводу нашего безнравственного поведения.

И хотя Алекс мог лишь протянуть руку и прижать меня к себе, вместо этого он подныривает под меня и, подняв за бёдра, толкает на поверхность, из-за чего я поднимаюсь над водой чуть ли не по пояс и визжу то ли от неожиданности, то ли от того, насколько сексуально ощущение подводного прикосновения его горячих губ и языка к моему животу.

Этот поцелуй в живот становится одним из самых ярких и важных в моей жизни воспоминаний из-за своей насыщенности впечатлениями — наша с Алексом сексуальность и страсть в лоне природной стихии, мы одни в бесконечных тоннах воды, простирающейся на десятки метров в глубину и тысячи в ширину. Мы беззащитны перед ней, но спокойны, потому что есть друг у друга, и больше нам ничего не нужно.

Вынырнув, Алекс необычно широко улыбается и, даже не отдышавшись, спрашивает:

— Ничего не помнишь?

— «Дежавю» у меня какое-то странное… но не помню, чтобы мы прыгали с яхты тогда в Испании. Мы ведь только катались тогда, да?

Алекс тихонько смеётся, чуть запрокинув назад голову, а я не могу оторвать глаза от его губ. И он, конечно, чувствует мой взгляд — снова целует с нежностью, но уже не так ярко, как в прошлый раз.

Затем подталкивает к яхте, и я спрашиваю:

— А акулы здесь водятся?

— Ага, белые — самые страшные! Одна из них у тебя прямо за спиной! — выкрикивает Марк, свешиваясь с борта и положив руку на плечи стоящей рядом Николь.

— Зря смеётесь. Вчера я читала заметку о том, что полиция предупреждает жителей штата Вашингтон держаться подальше от воды, поскольку есть очевидцы, видевшие, как акула напала на тюленя и перекусила его пополам. Так что, если не хотите закончить, как тот тюлень, выбирайтесь из воды! — шутливо приказывает Кристен.

Марк опускает для нас трап, и мы с Алексом плывём к нему. Внезапно чувствую, как что-то хватает меня за бедро, и тут же вскрикиваю от неожиданности. Обернувшись, вижу прямо за собой улыбающегося Алекса:

— Это не я! Это акула! — оправдывается, смеясь.

— Вот же ты дурак! Я же с детства боюсь их до чёртиков!

— С детства? Ты шутишь? Где же у вас там акулы водятся в Молдавии?

— Очень даже водятся! В кино. Посмотрела в десять лет «Челюсти» и впечатлилась так сильно, что до сих пор опасаюсь любой воды!

— Боишься, а всё равно прыгнула, смелая моя девочка! И решительная! Отчаянная!

— Прыгнула, потому что ты позвал! — с упрёком отвечаю, вцепившись в поручни никелированной лестницы.

Алекс повисает на этих же поручнях прямо за мной, так что его живот и грудь вплотную прижимаются к моей спине. Его игривое настроение выливается в мальчишеское баловство — он то целует, то покусывает меня за шею и спину, тихонько шепчет на ухо интимные глупости и, рассмешив меня, как ребёнок, хохочет сам. Словно забыл о том, кем теперь является, и, сделав это, вернулся настоящий — такой, каким я узнала его годы назад. И в этом моменте мне и самой хочется быть беззаботной девчонкой, поэтому я, смеясь, уворачиваюсь от его поцелуев и даже умудряюсь растрепать ему мокрые волосы, от чего он становится, наконец, похожим на себя, а не на супермодель с мужского показа.

Я поднимаю глаза и, конечно, вижу, как женская половина нашей милой компании жадно полирует глазами моего полуобнажённого и полностью мокрого супруга, но обдумать это не успеваю, поскольку слышу крик Марка:

— Алекс ныряй обратно! Спасай родственницу! Она упала за борт!

— Не понял?

— Ника прыгнула в воду и, кажется, не умеет плавать. Алекс вытаскивай её поскорее, а то не найдём! — уже более спокойно объясняет Джейкоб.

WOODKID — I Love You (Quintet Version)

Алекс, не успев подняться и бросить в сторону происшествия нахмуренный взгляд, сразу же прыгает обратно, причём технически совершенно иначе, чем сделал это в первый раз.

Поднявшись на борт, я вижу в воде только светлую голову и плечи Марка, Алекса нет. Через мгновение он выныривает и вытаскивает захлёбывающуюся Нику, которая, видимо, пребывая в шоке от своего падения, начинает истерично рыдать Алексу в шею, повиснув на его плечах и обняв бёдрами за талию.

Марк тут же принимается на неё кричать и отдирать от Алекса со словами:

— Николь! Ты утопишь его так! Успокойся уже! Мы тебя сейчас вытащим! Да отцепись же от него!

Но Ника не разжимает рук, пока Алекс действительно не уходит под воду. У меня от страха сводит живот, в ушах шумит, дрожат руки и ноги, но что я могу сделать? Прыгнуть к ним?

К счастью, в этом нет необходимости, потому что через мгновение Алекс снова выныривает с висящей на нём Никой, и я даже успеваю подумать, как же всё-таки хорошо, что он регулярно находит время для спорта и ему теперь хватает сил держать над водой и её, и себя.

Марк помогает, придерживая обоих, и продолжает уговаривать Нику разжать руки. Наконец, Джейкоб тоже прыгает в воду, и вдвоём с Марком они пытаются отлепить Нику от Алекса, а Алекс, как мне кажется, сам в шоке или…

Не сразу, но до меня доходит, что Николь не далее, как вчера, прекрасно плавала в нашем бассейне. Ну, а в данную секунду вплотную прижалась своим практически нагим телом к телу моего мужа, упирается своей большой и мягкой грудью в его грудь, обнимает руками за плечи, а бёдрами за талию.

Как только я понимаю, что всё это падение — инсценировка, тут же прихожу в себя: будучи в сознании, кузина никогда не утопит ни себя, ни миллионера. Трезвость ума тут же подкидывает мысль бросить утопающей спасательный круг, что я и делаю. Несказанно обрадованный этой ощутимой помощи Марк снова пытается оттащить Нику от Алекса, по одной отцепляя от него её руки и стараясь донести до её сознания, что она может воспользоваться кругом и если не сделает этого, то утопит их обоих — Алекса и себя.

Наивный. Никто никого топить не собирается.

В общем, весь этот спектакль длится довольно долго, пока, наконец, Алекс не доплывает до трапа и не отлепляет Нику от себя сам. Он не поднимается на борт вместе с остальными. Не сказав ни слова, мой муж резво уплывает кролем в направлении открытого океана.

Расстроенная и злая на сестру, гениально разыгрывающую на палубе истерику перед Кристен и Анной, укутывающих её в полотенца, я хлебаю отчаянно крупными глотками вино.

Подошедший ко мне Марк задумчиво вопрошает:

— Я вообще не понимаю, как она могла свалиться?! Хорошо, что Алекс был поблизости — сам бы я её не вытащил. Этот парень знает, как делать такие вещи правильно, он же занимался прыжками в воду профессионально и их там обучали всему.

— Она не свалилась, она прыгнула, — внезапно объявляет Джейкоб.

Марк бросает на него полный удивления взгляд, затем я имею возможность увидеть в его глазах процесс озарения догадкой. Он переводит глаза с Джейкоба на всхлипывающую Нику и с чувством изрекает:

— Ну и актриса! Да у неё же просто талантище!

А я думаю о том, что Алекс долго не возвращается со своего заплыва. Он так далеко, что в поднявшихся волнах его даже не видно. Минуты проходят одна за другой, и с каждой нарастает мой страх:

— Марк, что-то долго его нет…

— Он отлично плавает, не переживай.

— Я знаю, как он плавает, но волна поднялась, и ту статью про акулу я тоже видела. Давай подплывём к нему?

— Нет, это может быть опасно, мы можем навредить. Он знает, где мы и вернётся сам.

— Вот же ты упёртый! Джейкоб, давай поворачивай яхту!

— Лера, если он понял игру твоей сестры, ему сейчас нужно время, чтобы побыть одному. Оно ему жизненно необходимо! Пойми, я знаю, о чём говорю! — отвечает мне Джейкоб.

ZAYN — PILLOW TALK

А я от страха и более насущных проблем даже не вдумываюсь в сказанное, а ведь подумать есть о чём. Вместо этого кричу и зову Алекса с борта и паникой довожу себя до почти истерики. Алекс это слышит или чувствует и очень скоро взмахи его рук рассекают волны в поле моей видимости. Как только он приближается, я обрушиваюсь на него:

— Какого чёрта, Алекс! Ты что творишь?

Он смотрит на меня и виновато улыбается:

— Лер, всё в порядке. Ты же знаешь, я отлично плаваю! Чего ты так испугалась, родная моя?

— Ты уплыл слишком далеко! В океане, а не в бассейне! Смотри, какая волна поднялась, ветер усиливается! — причитаю, изо всех сил стараясь не выглядеть истеричкой.

— Ты сама виновата, — спокойно отвечает по-русски. — Не надо было отказывать мне утром — теперь у меня слишком много лишней энергии!

— Хватит уже! Давай вылезай!

— Я вылезу, только если ты сразу же пойдёшь со мной в спальню!

— Господи, да у вас, у мужчин, только одно на уме! Вылезай давай! Я серьёзно переживаю из-за акулы, не заставляй меня нервничать — молоко пропадёт!

Последняя фраза оказывается крайне веским аргументом для мужа, и он сразу поднимается на яхту, однако по пути улыбается и бурчит:

— У женщин на уме то же самое, что и у мужчин, но есть среди них и досадные исключения!

Хотя он сказал это тихо, Николь всё услышала, и эта неосторожность Алекса в его шутливых намёках снабдила её совсем ненужной информацией.

Находясь долго в холодной воде, Алекс всё-таки переохладился, о чём и сообщил, едва оказавшись на палубе:

— Чёрт, как холодно… Лера, где моя футболка?

— Вот возьми моё полотенце, оно единственное сухое, — предлагает Анна.

— Хочешь, я сделаю тебе чай? — тут же подскакивает Кристен.

— Давай лучше я! А то ты умаялась, ухаживая за мной. Я теперь в порядке, — мгновенно оживает Николь.

Растущее число желающих отогреть моего мужа меня бесит. А ещё больше бесит то, как они игнорируют при этом меня. Однако то, что следует дальше, оставляет всех дам, как и кавалеров, гостюющих на нашей яхте, с буквально открытыми ртами:

— Не надо мне ни чая, ни полотенец! — раздражённо отвечает мой муж.

И совершенно другим голосом — елейно-медовым — добавляет:

— Меня согреет горячий душ и не менее горячие поцелуи любимой женщины!

С этими словами он в миг подскакивает ко мне, подхватывает на руки и, смеясь, несёт внутрь яхты в нашу каюту.

— Вот это правильно! Если надо, я посижу с Лурдес! — кричит нам вдогонку Марк, и остальные приторно хохочут.

Я удаляюсь с поля боя победительницей, не поучаствовав ни в одном сражении. Однако движение моё, скорее даже, свободное плавание на руках любящего мужа — вовсе не триумфальное шествие по головам соперниц — мне не до этого. В голове бьётся только одна мысль: моего дикого зверя, отличающегося непомерным аппетитом, нужно срочно покормить, иначе он взбесится и метнётся искать пропитание сам.

На этот раз я не могу ему отказать, и мы закрываемся в тесном душе, чтобы не разбудить Лурдес. Алекс, перевозбуждённый стрессом, связанным с необходимостью спасать человека, как никогда жадный и нетерпеливый, ласкает меня с таким напором, что мне даже не по себе, но и это не мешает ему добиться своего…

Hammock — Cold Front (Departure Songs)

Всю следующую неделю Алекс работает до поздней ночи и приходит домой даже не к ужину, а скорее уже ко сну. При этом он каждый день меня спрашивает, когда же уедет Николь.

Тот факт, что её нахождение в нашем доме действует на нервы не только мне, но и ему тоже, сделал допустимым в моём понимании акт принудительного выдворения сестры восвояси. Ближе к концу недели я решаюсь с ней поговорить.

Мы вместе пьём кофе на террасе и болтаем на отвлечённые темы, пока, наконец, Николь сама не даёт мне повод:

— Скажи, пожалуйста, я чем-то обидела Алекса?

— Ээм… не думаю, а что такое?

— Мне кажется, он избегает меня.

— Он избегает тебя не потому, что обиделся, а потому, что очень не любит, когда у нас в доме живут чужие люди.

— Разве я чужой человек?

— Для него да.

— Но твоя Кира жила тут со всем своим выводком почти месяц!

— К Кире у него особое отношение — он считает себя многим ей обязанным, и, кроме этого, Алекс обожает детей, всех без исключения.

— Бред.

— Нет, не бред. А ты, Николь, не замечаешь, как люди, к которым ты приехала без приглашения, испытывают дискомфорт.

Её брови взлетают, и в глазах появляется знакомый мне злорадный блеск:

— Я причиняю тебе дискомфорт?

— Николь… я рада видеть тебя, ты — это, своего рода, привет из детства, но всё хорошо в меру. Мы устали от гостей, и как ты сама заметила, недавно у нас была Кира, и твой приезд, это уже тяжело. Нам нужен покой, мы больше любим находиться наедине.

— Не похоже на правду. Я заметила другое: Алекс обожает компании, он, можно сказать, сердце любой вечеринки.

— Алекс любит компании, это правда, но только когда утром их уже и след простыл. А я, как ты знаешь, не люблю тусовки совсем. Поэтому хочу спросить у тебя: а когда ты собираешься домой?

— Ты выгоняешь меня?

— Не совсем. Я как бы намекаю, что не стоит надолго задерживаться. У нас имеется определённый образ жизни, и сейчас не самое подходящее время для долгоиграющих гостей.

— Это ты так считаешь, или и Алекс тоже?

— Алекс не любит, когда в доме живут чужие для него люди, я уже говорила.

— А Эстела?

— Во-первых, Алекс знает её тысячу лет — она была тут и до меня. А во-вторых, Эстела — это необходимость, мне не потянуть в одиночку огромный дом и троих детей.

— Значит, мне нужно достаточно долго пробыть с вами, чтобы перестать быть ему чужой, вот и всё. Твой Алекс скоро привыкнет ко мне, и даже очень будет рад, не сомневайся.

— Николь, тебе пора домой. Я прошу тебя уехать.

— Ничего себе, заявление! А ты не обнаглела сестрица? Может, хватит уже нести всю эту ахинею про образ жизни? Может, ты просто здраво осознала насколько проигрываешь мне и боишься, что твой Алекс не устоит и переметнётся ко мне? А тебе не кажется, Лера, что ты оттяпала себе кусок не по зубам, а? Такому мужику, как Алекс, нужна не такая амёба как ты, а нормальная женщина.

— Если кто и обнаглел, так это ты! Ты в своём уме оскорблять меня в моём же доме?

— Размечталась! Этот дом не твой, а твоего плейбоя! Давно ли ты приручила его? А кем он был до этого? Менял баб по нескольку раз за день, я уже в курсе, и не разыгрывайте из себя пуритан! Он порочненький у тебя, а ты видно хорошей лапши ему на уши навешала, раз он так стелется вокруг тебя. Не боишься, что найдётся женщина, вроде меня, которая откроет ему глаза? А ведь он недаром от меня прячется — знает, на что способен!

У меня от такого напора пропадает дар речи, а в ехидной улыбочке Николь непоколебимая уверенность в себе и своём женском могуществе:

— Чем ты так привязала его к себе? Колись! В этой тайне нет никакого смысла, он всё равно от тебя уйдёт! Тебе же нечем его держать: ты пустая, Лерка, да ты и сама это знаешь! И некрасивая! И холодная! Думаешь, он будет жить с тобой из-за ребёнка? Не надейся! Таких, как он, дети не держат, уж поверь.

— Слушай…

— Это ты слушай! Ты моя сестра, и это, как ни крути, связывает мне руки… в некотором смысле, но не в ущерб моим интересам. У меня есть разумное к тебе предложение, которое решит наши проблемы: давай разделим его?

— Что? Ты совсем рехнулась? Он что, торт, чтобы его делить? Он человек! Живой и ранимый человек, гораздо ранимее, чем ты можешь себе представить! И всё, ты надоела мне! — вскакиваю на ноги. — Собирай вещи и уезжай прямо сейчас: я не намерена терпеть от тебя оскорбления и настолько наглые выходки!

— Обойдёшься.

Николь откидывается на спинку кресла, и я понимаю, в каком дерьме нахожусь. А кузина уже всё просчитала:

— Этот парень будет моим. И выгнать меня из этого дома может только его хозяин — то есть Алекс, а никак не ты. И хочешь, поспорим, что он не выгонит меня? А знаешь почему? Потому что хочет меня, и давно — с того момента как увидел. Он себя знает, потому и прячется. Поэтому я, как человек добрый, предлагаю тебе договориться о полиаморной форме отношений, иначе останешься ни с чем. Ну, максимум, он даст тебе что-нибудь на ребёнка и купит какую-нибудь избушку, а будешь со мной спорить, я сделаю так, что и этого не увидишь.

— Ты точно охренела, Николь… Мало я тебя в детстве била, надо добавить…

— Давай. А я вызову полицию. Ты совсем дурная? Забыла, где находишься? Это Америка, милочка! Здесь за это наказывают! И пока ты будешь размышлять на нарах о своём поведении, я буду спать с твоим мужем, и к тому моменту, как тебя выпустят, он забудет, кто ты и как тебя звать! Так что не тупи, соглашайся на моё великодушное предложение.

— Николь, ты совсем сдурела? Или, может, наркоты какой нанюхалась? Ты что несёшь? Хочешь, чтобы мы расстались врагами? Зачем тебе это? Ты пугаешь меня степенью своей неадекватности! Рассказываешь тут какие-то небылицы, мечты свои необоснованные…

— Ха-ха! Необоснованные! Ну ты и дура! А ты спроси у своего Алекса, где он был сегодня утром после своей пробежки, и сколько финишей было у его партнёрши. Если бы я знала, какой он бог в постели, не стала бы отшивать его в понедельник!

От её дикого хохота у меня шумит в голове.

И прежде, чем я решаю, что сестрица откровенно врёт, перед глазами успевают пронестись болючие, сводящие с ума картины. Алекс, конечно, очень любит секс, но не до такой степени, чтобы самому приставать к моей сестре. Он для этого слишком хорошо воспитан и слишком деликатен. Такую боль, да ещё и так неосторожно он вряд ли мог бы мне причинить.

— Ты переоцениваешь себя, дорогуша. Выметайся вон! — требую.

— Попробуй выгнать меня, и получишь доказательства того, что твои дни в этом доме сочтены.

Я беру телефон, набираю охрану и прошу:

— Ричард, у меня проблемы: моя гостья ведёт себя недопустимым образом, и я бы хотела, чтобы вы проводили её в аэропорт.

— Мне жаль, мэм, но по нашим данным на мониторах наблюдения никаких недопустимых актов в поведении вашей сестры зафиксировано не было. Мы только сегодня утром получили распоряжение от мистера Соболева следить за безопасностью и сопровождать её в Сиэтл, в случае необходимости. Ещё раз сожалею, но выполнить Вашу просьбу не могу.

Мне кажется, меня что-то душит. Это что-то выросло до необъятных размеров из маленького, но зловредного подселенца по имени Ревность.

Николь вынимает из своей сумки кредитку Алекса и машет ею перед моим носом.

Невероятно, он отдал ей свою кредитку. Даже не дубликат с лимитом по расходу, а свою кредитную карту, что означает «покупки любой стоимости». У меня холодеют руки. Сердце чем-то захлёбывается, видимо, кровью. Я в преисподней. Значит, это правда — он спит с ней. Уже.

Hammock — Pathos (Departure Songs)

Остаток пятницы до возвращения мужа проходит для меня как в аду, особенно после того, как Николь, собираясь в Сиэтл, сообщает, что у неё там ужин с Алексом. Стэнтон ждёт её у ворот ровно в пять вечера, и этот факт добивает меня окончательно.

Пребывая на грани истерики и уже не контролируя свои действия, я звоню Алексу:

— Привет.

— Привет, родная! Что-то случилось?

— Почему обязательно случилось?

— Ну, потому что обычно ты звонишь мне очень редко и только по серьёзным поводам.

— Я просто не хочу тебя отвлекать и злить.

— Твой голос и твоё внимание могут меня только радовать, разве ты не знаешь об этом?

— Ладно, забудь. Ты когда домой вернёшься?

— Поздно, у меня встреча.

— С кем?

— Ты не знаешь, это по работе.

— Уверен, что я не знаю эту даму?

— Ну, не уверен точно, возможно вы и встречались где-нибудь на вечеринке. А почему ты спрашиваешь?

— Любопытствую. Ладно, пока.

— Лера, мне не нравится твой тон. Ты в порядке?

— Нет, я не в порядке. Но это не имеет никакого значения, по всей видимости. Ладно, Лурдес капризничает, мне пора. Удачного вечера.

— Лера, я…

Бросаю трубку и отключаю телефон.

У меня бессилие: сижу на полу посреди комнаты и не могу пошевелиться. В состоянии покоя голова всё-таки начинает работать: я задаюсь вопросом, что заставило меня соврать мужу о капризничавшей Лурдес? В то время как дочь мирно сопела в своей коляске, и продолжает это делать до сих пор.

Дом погружён в полную тишину, никого нет: старшие дети всё лето на каникулах у моих родителей, Эстела уехала на неделю к дочери. Вечернее солнце заливает всю кухню, столовую и холл жёлтым уютным светом. Красивый дом, необыкновенный. Просторные, стильные помещения, и каждый уголок в них — эксклюзивная дизайнерская мысль. Но главное не это, а то, что в этих стенах живёт умиротворение. И в этом умиротворении начинают рождаться разумные мысли: пусть и годы назад, так давно, что словно в прошлой жизни, но всё это было построено для меня.

Я начинаю думать, и думать хорошо. В далёком детстве Ника не раз загоняла меня в угол откровенными и действительно пугающими угрозами, вроде того, что я развращала её, и она в подробностях пожалуется об этом маме, что она видела, как я курю или целуюсь с мальчиком, и об этом она тоже сообщит, и ей поверят, ведь у меня уже в секретном месте спрятаны сигареты или презервативы. И всё в таком духе. Но, она будет молчать и даже дружить со мной против Жени, если я, к примеру, подарю ей духи, полученные мною в подарок на восьмое марта от мальчика, который мне нравился в нашем классе. Я ломалась, боясь предстать в чёрном свете перед своими родителями, страшилась безвыходной ситуации, ведь заподозрить в подобной коварности маленькую блондинку Николь ангельской наружности никто бы не посмел. Сестричка была умна не по годам, но весь этот её ум проявлялся только в пакостях.

Я думаю долго и додумываюсь до того, что годы идут, а методы не меняются: Ника разводит меня по старому доброму сценарию с одной лишь целью — сломить мою волю и выиграть время, чтобы задержаться на дольше и получить возможность действительно приблизиться к моему мужу.

Мне становится очевидным, что Николь, понаблюдав за мной и Алексом, быстро вычислила наши слабости: его аномальную сексуальность и мою экзальтированную ревность, которую я всё время прятала глубоко внутри, и которая жила в моей душе, медленно, но верно, пожирая её подобно раковой опухоли. Зная наши уязвимые точки, Николь явно пытается разыграть свой собственный сценарий по получению того, что уже обозначила своей целью.

Меня охватывает ужас: собственными руками я поставила свой брак под угрозу, нагрубив мужу по телефону. Я выглядела неадекватной бешеной стервой, а Ника на их ужине в каком-нибудь ресторане будет верхом воспитанности, мудрости, соблазнительности и остроумия. Она умеет обольщать, в этом у неё талант.

Решаю, что методы хоть и остались вероломными, но я больше не глупый, поддающийся на провокации ребёнок. Включаю телефон, намереваясь позвонить Алексу и попросить его срочно приехать, сочиняя на ходу легенду, что плохо себя чувствую, и мне не с кем оставить Лурдес.

Не успеваю я дождаться, пока заработает телефон, как вдруг слышу громкий хлопок входной двери и быстрые шаги по лестнице.

Это Алекс:

— Лера, что случилось? Господи, ты бледная… Тебе плохо? Что стряслось, говори уже!

Он держит меня руками за плечи, сбивчиво дышит — то ли потому что бежал, то ли потому что весь на нервах, а может, и то и другое, и вглядывается в моё лицо.

— Прости меня за мою выходку… я что-то не в себе… — лепечу, осознавая, что не до конца навела в своей голове порядок, и конечно, сражаясь со слезами.

— Признайся честно, это твоя сестра?

Его вопрос помогает мне немного прийти в чувства:

— С чего ты взял?

— С того, что она та ещё штучка. От неё только и жди неприятностей. Мне неловко просить тебя, но, по-моему, ей давно уже пора домой!

Я не верю своим ушам:

— Алекс…

— Да?

— Зачем ты попросил охранять её?

Алекс на мгновение оторопевает, затем я вижу в его глазах бездну мягкости, сожаления и… понимание:

— Лера, — он обнимает меня, с такой нежностью прижав к сердцу, что мои слёзы вырываются из-под контроля. — Я чувствовал, что она что-нибудь да устроит нам, и попросил не охранять её, а присматривать за ней, так как я ей не доверяю — эта дамочка не вполне адекватна, когда прёт к своей цели. А проблемы нам не нужны. Я попросил возобновить видеонаблюдение во всех помещениях дома, кроме нашей спальни, и не сказал тебе, чтобы не обижать, это ведь твоя сестра, чёрт возьми! Но теперь, когда ты знаешь (кстати, откуда?), не впускай её в нашу спальню ни под каким предлогом. Все её передвижения по дому записываются на видео, думаю, это станет для неё сюрпризом.

— Не станет. Она в курсе.

— Ничего себе! Значит, охрану нужно менять полностью и срочно. А сестру я твою выпровожу завтра же, не обижайся, пожалуйста. Мне не нужна эта проблема в нашем доме.

— Ты правильно поступишь, мне тоже она не нужна.

— Вы, вероятно, здорово поссорились, раз ты так говоришь? Боже, Лера, что это? Ты плачешь?

— Нет, тебе показалось…

— Как показалось, если у тебя слёзы из глаз выкатываются как горошины! Какая сволочь тебя так обидела?

— Я сама себя обидела своей глупостью… и злюсь на отсутствие мозгов.

— Тут дело не в глупости. Во-первых, пока ты кормящая мама, у тебя повышенная эмоциональность из-за гормонов. А во-вторых, такие манипуляторы, как Николь, любят и умеют очень жестоко играть чувствами других людей. И ты знаешь, у неё, похоже, в этом талант.

— Вы общались?

— И не раз. Ты думаешь, почему я прихожу так поздно? Она умудряется достать меня везде, и чешет такое, что я просто диву даюсь. Но я таких как она встречал и не раз, прекрасно знаю эти методы. Они гениальны, но только до тех пор, пока их не раскусили. Я дурак, что позволил ситуации зайти так далеко: раз ты отключила телефон, она здорово над тобой поработала. Я прав?

— Прав.

— Посмотри на меня.

Поднимаю голову и получаю долгий, невыразимо осмысленный поцелуй, полный любви и тепла. Мудрый Алекс вложил в него всю свою энергию, чувства, эмоции. И я, как зависшая интернет-страница, обновляюсь и начинаю функционировать в обычном режиме.

— Легче? — мягко спрашивает Алекс, оторвавшись, наконец, от меня, но не разжимая объятий.

— Намного! Но после того как ты открыл эту дверь, всё и так встало на свои места…

— Лера! Не верь никому и никогда, верь только своему сердцу и помни о том, что я тебе обещал: я никогда тебя не обижу! Никогда, никак и ничем! Помни это, пожалуйста, всегда, и всегда говори со мной прежде, чем впадать в панику. Ладно?

— Ладно.

— Что Лурдес так плачет?

— Чувствует, наверное, что я на нервах…

— О, Господи…Ты кормила её уже? — вынимает дочь из коляски и прижимает к себе.

— Да, но она не сосёт.

— Успокойся, всё хорошо. Сейчас я сделаю нам чай, и ты снова попробуй её покормить, а я укачаю, идёт?

— Идёт.

— И не переживай, проблему твоей кузины я решу быстро и с минимальными потерями. Кстати, куда она поехала?

— А ты не знаешь?

— Нет. Стэнтон отрапортовал только о том, что его вызвали, а куда направляется, не знал.

— Ну, мне она сказала, что ужинает с тобой.

Алекс поднимает бровь, веселясь:

— Вот это номер! А почему я не в курсе?

— Ты у меня спрашиваешь?

— Ты из-за этого что ли так разозлилась? — морщит лоб.

— Нет, не из-за этого. И лучше не спрашивай. Мне стыдно, что позволила себя вывести на эти глупые эмоции.

— Хорошо, не буду. Пойдём на кухню. Побудь со мной, пока я чай буду заваривать.

— Ладно. Ты ужинал? — спрашиваю по пути.

— Нет, не успел. Ужин с партнёром перенёс на понедельник. Это была не очень важная встреча, так что не переживай.

— Я и не переживаю. У тебя и так слишком много денег.

— Не у меня, а у нас, во-первых, а во-вторых, я работаю не из-за денег. Хотя в последнее время и из-за них тоже. Ты, наверное, права. Давай в следующем году, когда Лурдес подрастёт, я выгадаю окно побольше, и мы махнём куда-нибудь в Европу летом? Что скажешь?

— Скажу, что это было бы здорово! — настроение моё поднимается.

Алекс тоже умело манипулирует чувствами и эмоциями других людей, но делает это всегда только во благо, а ни в коем случае не во вред. Остаток вечера мы проводим вдвоём в мягком расслабляющем свете свечей, поедая доставленный из ресторана ужин и планируя, куда поедем, и что будем смотреть в Европе в следующем году. Потом Алекс рассказывает, какие проекты задумал на предстоящий год, и что ему для этого нужно. Когда Лурдес, наконец, засыпает достаточно крепко, мы вместе принимаем душ и долго занимаемся любовью. В конце этого сумасшедшего дня я засыпаю, будучи совершенно счастливой и расслабленной в объятиях любимого мужчины, который мастерски залечил рану, нанесённую «доброй» кузиной.

Hammock — Awakened, He Heard Only Silence (Departure Songs)

В субботу утром Николь долго не выходит из своей комнаты, и мы с Алексом наслаждаемся друг другом уже при свете дня: после утреннего сеанса любви переходим к совместному классу йоги с инструктором, затем совместный душ и снова любовь.

К моменту появления Николь, заспанной и явно перебравшей накануне вечером, мы с Алексом, как дети, резвимся в бассейне, целуясь и гоняясь друг за другом.

Взгляд сестры не выражает ничего, кроме мыслей о болеутоляющем, ну или хочет таким казаться. Я сразу вылезаю из воды, не желая провоцировать её зависть, а Алекс остаётся плавать.

В июле на нашей вообще-то кремовой, но на таком ярком солнце практически белой террасе можно ослепнуть. Однако ни отсутствие солнечных очков и шляпы, ни головная боль не способны остановить идущую к своей цели Николь.

Алекс плавает в бассейне с дельфиньей грацией, его мощные руки разрезают бирюзовую воду взмахами, чередуя брас, баттерфляй и кроль всякий раз, как он заходит на новый круг. Его смуглая спина, почти наполовину разрисованная иссиня-чёрным рисунком татуировки, мокрая и сверкающая на солнце, не могла бы оставить равнодушным ни одно женское существо. Зрелище буквально сшибает с ног, терзая нестерпимым желанием заполучить близость, испытать восторг тактильного контакта, исследовать каждый изгиб ладонями, обласкать поцелуями.

Именно это всё и написано на лице моей двоюродной сестры Николь. И в этот момент я даже не сержусь на неё и не ревную, потому что знаю: эти чувства и мысли неподвластны контролю. Нельзя просто сказать себе: «Не смей хотеть, не смей желать!». Алекс, несомненно, принадлежит к числу тех редких людей, сексуальность которых настолько обезоруживает, что запретить своим глазам смотреть практически невозможно.

Муж просил меня оставить его с Николь наедине, когда та появится, поэтому я направляюсь на кухню варить кофе, но, само собой, не перестаю наблюдать за происходящим на террасе.

Подтянувшись на мраморном борту и игнорируя, как обычно, лестницу, Алекс вылезает из бассейна. Его мокрые волосы, полностью заглаженные водой назад, стекают по шее и спине вместе с излишками воды. Сестра неспешно, но уверенно направляется к нему, раскуривая тонкую дамскую сигарету, и, очевидно, что-то говорит. Алекс тянется к плетёному креслу-шару за полотенцем, вытирает лицо, и когда поворачивается вновь, выглядит довольно раздосадованным, судя по сжатым губам и нахмуренным бровям.

У меня аж пятки печёт — так хочется знать, чем же она его взбесила. И я поддаюсь искушению: несусь наверх на балкон нашей спальни. Видел бы меня кто в этот момент, припавшую к мраморному полу грудью, ведь борта террасы стеклянные, и спрятаться невозможно, лишилась бы я всякой репутации навечно.

— Меня не интересует то, что ты можешь мне предложить, — слышу ровный, спокойный голос Алекса, причём именно ту его версию, которой он обычно ломает партнёров на переговорах. — Скажи-ка мне, Николь, у тебя фамилия есть?

— Бакалова.

— А по батюшке как? — голос его становится чуть мягче.

— Олеговна.

Далее его же голос, но снова строгий и сухой на английском:

— Хелен, извини, что беспокою в твой выходной, но мне срочно нужен авиабилет Сиэтл-Новосибирск, на имя Бакаловой Николь Олеговны. Да, ближайший. Будь добра.

— Ты выгоняешь меня?

— Смотри на это, как на подарок: я дарю тебе билет.

— За что?

— Видишь ли, вчера вечером я обнаружил любимую женщину расстроенной. Этого было достаточно, чтобы ответ на вопрос: «А стоит ли Николь оставаться у нас далее?» внезапно стал отрицательным, — его тон вновь ровный, сухой, жёсткий.

Я лежу и думаю, что никогда бы не хотела работать под началом босса, общающегося со своими подчинёнными в подобной манере: слишком много давления, ощущаешь себя ничтожной букашкой в поле действия его воли.

— И ты выгонишь меня из-за того, что твоя истеричная жена наболтала обо мне?

— Не хочу тебя разочаровывать, но Лера мне ничего не говорила. За то время, что мы живём вместе, я никогда не видел её такой подавленной, а кроме тебя обидеть её так сильно было просто некому.

— Алекс, ты сейчас совершаешь ошибку. Очень большую. Тебе нужна ЖЕНЩИНА: жаркая, сексуальная, красивая, такая, которая могла бы насытить тебя, баловать твоё красивое тело, утолять твои потребности изысканно, опытно, щедро, дарить самые разнообразные ласки, любить тебя горячо и с самоотдачей, так, чтобы ты забыл обо всех проблемах, чтобы мир вокруг тебя раскрасился яркими, живыми красками, чтобы ты ощутил вкус жизни и вкус настоящей женщины! А Лера — это жалкое подобие женского существа, у неё кроме пола и способности рожать от женщины больше ничего и нет! От неё веет холодом как от трупа на кладбище!

Алекс слишком долго молчит, не отвечает, и мне становится холодно. Как на кладбище. Неужели её слова его задели? Зародили в сознании идею переоценки меня, наших отношений и нашей жизни? Всё также лёжа, я закрываю глаза и вдавливаю пальцы в виски, сожалея, что оставила мужа с Николь наедине. Вдруг слышу:

— Почему ты смеёшься, Алекс?

— Потому что мне смешно выслушивать весь этот бред.

— Алекс, ты рассуждаешь, как зомби. Тебе нужно тепло, я вижу это, ощущаю кожей! И ты постоянно хочешь секса, всё время о нём думаешь, и это тоже видно и понятно всем! Всем, кроме твоего эксклюзивного выбора — холодной, как айсберг, Леры!

— Посмотри на меня внимательно и скажи, похож ли я на человека, у которого мало опыта?

— А что, много?

— Более чем. И поверь, это не то, чем можно гордиться. И раз уж мы затронули эту тему, будь добра, не пытайся соблазнить меня своей наготой: к сожалению, я давным-давно перестал реагировать на обнажённые женские прелести. Ты стараешься напрасно.

— На что же ты реагируешь?

— На чувства и эмоции, свои и того, кто мне дорог. Только это.

Через время снова голос Алекса на английском:

— Да, Хелен. Само собой, прямого нет. Через Франкфурт или Вену, потом Москва? Окей. Николь, выбирай Франкфурт или Вена?

— Я не хочу уезжать!

— Хелен, какой ближайший? Бери его. Спасибо. Николь, твой самолёт вылетает сегодня в десять вечера, летишь с двумя пересадками через Вену и Москву. Стэнтон отвезёт тебя в аэропорт. И да, верни мою кредитку, будь любезна. И скажи, тебя родители не учили, что брать чужие вещи, особенно деньги, это уголовно наказуемое преступление?

— Кристен сказала, ты даёшь карты всем друзьям. По-твоему, я менее достойна, чем все остальные?

— Ключевая здесь мысль «я даю». Не припомню, чтобы этот жест доброй воли я обращал на тебя.

— Твоя карта лежала на столе в кухне, и я решила, что ты оставил её для меня… из-за того, что Кристен мне наговорила. Извини, сейчас верну и скину потраченные деньги на твой счёт.

— Не утруждайся. Считай потраченное Лериным подарком. А я дарю тебе билет домой и прошу больше никогда здесь не появляться.

— Алекс, послушай… не торопись. Я могу дать тебе очень многое, гораздо больше того, что есть у тебя сейчас, — голос Николь дрожит. — Я могу так вскружить тебе голову, что ты будешь сходить с ума от страсти и взрываться эмоциями во время нашего умопомрачительного секса! Я могу любить тебя так, как не способен никто! И во мне достаточно огня, чтобы разжечь в твоей душе такой пожар, что тебе будут завидовать все вокруг. Я очарую всех твоих друзей и возможных партнёров, ты будешь гордиться мной и поднимешься так высоко, как никто и никогда. Мы оба с тобой горячие, темпераментные и незаурядные. Я — тот, кто тебе нужен, достоин тебя, кто соответствует тебе и твоему образу жизни. Я, но не Лера! Понимаешь? У вас нет ничего общего, она топит тебя, разве ты не чувствуешь сам? И между нами уже давно есть влечение, этого не заметит только слепой! Сознайся! Скажи мне, пожалуйста, только честно, ты хочешь меня?

На этот раз, Алекс отвечает ей сразу:

— Николь, я уже тебе говорил: моя личная жизнь, а особенно её интимная составляющая, это не та область, в которую тебе стоит соваться, а тем более пытаться обсуждать со мной. Это верх бестактности, ты не находишь?

— Просто признайся откровенно, и я уеду! Ты хочешь меня?

— Тебе нужен честный и прямой ответ?

— Конечно!

— Не хочу.

— Я не верю. Любому здоровому мужчине нужно разнообразие, а такому, как ты и подавно.

Алекс глубоко вздыхает, потом тихо, так, что я едва могу расслышать, отвечает:

— В своё время я наелся этого разнообразия до тошноты. До сих пор блевать тянет.

Чуть позже добавляет:

— И знаешь, если даже предположить, что я хотел бы, то это было бы ничего не стоящее желание.

— В смысле?

— В смысле, что я просто, как и любой самец, ещё не метил тебя, как самку. И моё сомнительное желание развернуть тебя и трахнуть, просто чтобы отметиться, а потом благополучно забыть о твоём существовании, ничто в сравнении с моим же желанием беречь свою семью и чувства моей женщины. Понимаешь? Это то, что важно.

— Понимаю.

— Скажи, зачем такая умная и красивая женщина, как ты, ведёт себя настолько глупо? Зачем ты устроила весь этот цирк? Зачем обидела Леру, да ещё так сильно?

— Алекс! — голос Николь срывается, она рыдает бурно и искренне. — Прости меня, я наделала ошибок, но я правда, я…

— Молчи! Лучше молчи! — резко и со злостью обрывает её.

— Нет! Ты должен, ты обязан знать! Да, я люблю тебя! С первой же секунды, как увидела! Я хочу тебя… не только как самца, а как… друга, партнёра, мужчину!

— Николь, меня это не интересует и не трогает: это твои сердечные тайны, и пусть они остаются твоими.

— Я не могу выкинуть тебя из головы! Как ты этого не понимаешь?

Ты невероятный, Алекс! У меня очень много поклонников, и среди них есть во всех смыслах сильные мужчины, но такого как ты больше нет в природе! Ты слишком красив, чтобы можно было так легко забыть тебя… но внешностью ты только притягиваешь, порабощаешь же своим умом, характером, жестами, поступками, своей манерой улыбаться и говорить, голосом, душой и сердцем, наконец! Я хочу к тебе прикасаться! Я хочу прижаться к твоей груди и услышать ещё хотя бы раз, как бьётся твоё сердце!

— Николь, остановись, ты делаешь себе только хуже.

— Что, скажи, что мне сделать, чтобы достучаться до тебя?

— Ничего. Ничто не способно меня тронуть ни твои соблазнительные жесты, ни твои откровенные слова. Не унижайся, собери остатки гордости и уезжай.

— Ответь на один последний вопрос…

— Спрашивай. Последний вопрос, и ты идёшь собирать свои вещи.

— Скажи, чем она так тебя зацепила?

— Сердцем.

— Это ничего не значащий ответ. Ты нечестен.

— Ещё как честен. Я ответил тебе совершенно искренне, и ничего не пряча: Лера — это любовь с юности, с первого взгляда, когда не задаёшь вопросов и не ищешь рациональности. Когда выбирает не разум, а сердце, и ты веришь ему. Моя жизнь, вся моя грёбаная последующая жизнь, только раз за разом доказывала верность этого выбора. Моя семья с Лерой — это самое большое счастье, какое только может быть у человека, и я, признаться, уже на него не рассчитывал, но мне неожиданно повезло. В чём-то повезло, а что-то далось с кровью и мясом, и с такой болью, какая тебе и не снилась. И вот скажи, зная всё это, стал бы я рисковать тем, что мне настолько дорого, ради «разнообразия»?

— Нет.

— Иди, собирайся. Удачного перелёта.

Вот так быстро и виртуозно Алекс решил мою проблему по имени Николь. Я впервые в жизни слышала, а потом ещё и видела, как плачет двоюродная сестра. Нет, я не ликовала, я думала о том, как же в жизни всё относительно и непредсказуемо. Неоднозначно.