Мы, Мигель Мартинес. Накануне

Глава двадцать третья Апрель — никому не верь!

Глава двадцать третья

Апрель — никому не верь!

Особняк Шехтеля на Большой Садовой. Издательство «Фантастика»

12 апреля 1936 года

Двенадцатое апреля — мой день рождения в ТОЙ реальности, которую я покинул и не по своей воле. И я его всегда отмечал. Очень скромно. На этот раз уже на новом рабочем месте, впрочем, вечером обещал прийти брат Боря, который всё так же плодотворно работает в ведущих сатирических журналах страны, впрочем, его политическими карикатурами не пренебрегает и «Правда». Талантлив он, собака!

(одна из карикатур Б. Ефимова, говорят, актуальна и по сей день)

Чем хорош брат Боря, так тем, что я с ним могу распить бутылочку водки и ничего при этом не говорить. Он прекрасно чувствует, когда «надо», и никогда не отказывается составить мне компанию. Почему не публикую меню нашего заседания? Типа, что мы будем кушать, так ее, водочку родимую и будем кушать, ибо на Руси водку (хлебное вино) не пьют, а именно кушают, вкушают, я бы даже так сказал. В общем, программа праздника проста до безобразия, вот его, безобразие, мы делать и будем.

А пока дело до праздничного стола не дошло, я занялся обычными своими делами: сначала папки с аналитикой, благо, ситуацию по Европе, и не только, наши товарищи отслеживают и приходят сообщения от самых разных источников. Военные атташе, газеты и журналы десятков стран, радиоперехваты и расшифровки информационных передач, донесения разведки и сотрудников Коминтерна. Хотя структуры Коминтерна, добывающие не слишком проверенную информацию, мы и разогнали, частично включив в систему внешней разведки (подчинив Артузову), частично отправив в свободное плаванье, информационную составляющую их работы «в поле» никто не отменял. Свободных агентов объединили в организацию «Информационный блок Коминтерна», сокращенно ИнфобКом. И с этой конторой нам пришлось тесно сотрудничать.

Надо сказать, что сотрудников у меня в наличии, откровенно говоря, недостаточно. Сами судите: шесть человек аналитиков по основным направлениям: два — Европа, два — СССР, один — Америка, один — Азия и Африка. Тот, что Азия и Африка, еще отвечает и за Тихоокеанский регион, точнее, Австралию с Океанией. И пока что расширение штатов не предвидится. Ибо мы официально — издательство, занимающееся фантастикой. И тут у меня есть небольшой штат: один редактор, один корректор, два полуредактора (в смысле, работают на полставки каждый) и один журналист. Это при том, что нам в план поставлено публикацию шести книг фантастического содержания в год и еще я пробил издание журнала «Советская фантастика», первый номер которого мы запланировали выпустить в мае этого года. Так что редакционная часть отдела пашет в мыле. Правда, у меня еще есть ставка секретаря. Тут такое дело, работавшая на этом месте Панагея Павловна Патрошинская уволилась по семейным обстоятельствам. А выглядели эти обстоятельства в виде ревнивого мужа, которому наш веселый и общительный коллектив категорически не нравился. Дабы избежать постоянных сцен, Панагея вынуждено поменяла работу. Не знаю, спасло ли ее это от представлений в стиле Шекспировского Отелло, но я даже вздохнул облегченно, ибо не без основания полагал, что эту даму мне аккуратно навязали из ведомства товарища Кирова. Впрочем, тут все прошли проверку и какое-то отношение к этой конторе имели.

(особняк Шехтеля на Большой Садовой)

Отдельная история вышла с нашим местом расположения. Прежде всего, скажу несколько слов о человеке, этот особняк построившем. Фёдор Осипович (он же Франц-Альберт) Шехтель происходил из семьи баварских колонистов, которые в 1766 году перебрались в колонию Шукк[1] Саратовской губернии. Дед архитектора переехал в Саратов и вскоре стал довольно крупным купцом, причем своим пятерым сыновьям оставил свое имущество «в нераздельном капитале», то есть, не дал его раздерибанить по кускам, чем заложил основу финансового благосостояния семьи. В 1855 году инженер-технолог Осип Осипович Шехтель женился на дочери известного столичного купца Дарье Карловне (Розалии Доротее) Готлиб. В 1859 году на свет появился Адя (Франц-Альберт). Семья перебралась в Саратов, где вскоре отец семейства умер, дела Шехтелей пошатнулись и все они остались без средств к существованию. Старшие дети из семи отпрысков Осипа Шехтеля воспитывались в чужих семьях, настолько положение стало критическим. Судьбой же Франца-Альберта опекался дальний родственник, Тимофей Ефимович Жегин, в доме которого он и воспитывался, а на одной из дочерей своего благодетеля впоследствии и женился.

Вскоре семья Жегиных переезжает в Москву. И тут молодому человеку выпадает джек-пот. Его личностью заинтересовался Павел Михайлович Третьяков, тот самый, который Третьяковская галерея. Шехтель начинает работать в мастерской известного архитектора Александра Степановича Каминского. Он начинает учебу в архитектурном отделении Московского училища живописи, ваяния и зодчества на курсе у известного архитектора Дмитрия Николаевича Чичагова, впрочем, вскоре оттуда был отчислен за постоянные пропуски занятий. Его однокурсником был Левитан, там он сдружился с Николаем Чеховым, позже познакомился и с его младшим братом, Антоном. И это знакомство переросло в крепкую дружбу.

В девяностых Федор Осипович приобрел известность как архитектор, по его проекту строилось множество зданий, и не только в старой столице. В том числе особняки самых богатых представителей купечества, Второвы, Рябушинские, Морозовы заказывали у архитектора проекты своих домов. Для своей семьи он тоже построил несколько зданий, третье, последнее расположилось на небольшом участке на Большой Садовой и строительство завершилось в 1910 году. Будучи ярким представителем направления модерна, этот дом архитектор выполнил в стиле неоклассицизма. Его Особенностью стал принцип асимметрии, воплощенный с весьма скромным изяществом. Этот стиль не был характерен для архитектуры прошлого века, но стал доминирующим в зданиях десятых годов века двадцатого, время расцвета стиля модерн. Само строительство завершилось за рекордные три месяца: Шехтель умел строить не только красиво и качественно, но и быстро. В этом доме его семья прожила восемь лет, пока само здание не было конфисковано новой властью. Надо сказать, что большевикам творчество ведущего московского архитектора не пришлось по душе. Шехтель пытался что-то предложить, он участвовал в конкурсах по проекту Мавзолея В. И. Ленина, создал проект памятника тридцати бакинским комиссарам, однако нашел он себя на другом поприще. Ему предложили должность профессора во ВХУТЕМАС[2]е, от которой он не мог отказаться, ибо семья осталась без средств к существованию. При этом некоторые его проекты все-таки нашли свое воплощение, например, архитектурное решение памятника А. Н. Островскому. Умер он от рака, в бедности, получая небольшую пенсию в двадцать шестом году.

В его доме на Большой Садовой до нашего вселения жил краском Роберт Петрович Эйдеман, левый эсер, который в восемнадцатом примкнул к большевикам, известность получил во время Гражданской войны, участвовал в боях против Колчака, Деникина, Врангеля. Был одним из руководителей борьбы с бандитизмом в Советской Украине. Стал заместителем командующего Вооруженными силами Украины и Крыма. Прославился жестокими действиями, захватом и расстрелом заложников, массовыми казнями непокорных. Прошел обучение в Германии, в тридцатых его выдвинули на должность члена Реввоенсовета республики, вскоре назначили председателем Центрального совета Осоавиахима. В ЭТОМ варианте истории бунта Нахаева[3] не случилось: хорошо сработала НКВД под руководством Кирова, но внимание к своей деятельности Эйдеман привлёк. Правда, подозрения к его причастности к заговору Гамарника не подтвердились, но, привлеченный к проверке Осоавиахима Мехлис выдал такое заключение, что Роберта Петровича надо было бы к стенке поставить (на чем Лев Захарович и настаивал). Сталин поступил по-другому, отправив Эйдемана в Западную Сибирь, на должность военкома небольшого и крайне негустонаселенного района. Такое резкое снижение в должности всё-таки было лучше расстрела. А Осовиахимомстал Павел Прокофьевич Кобелев, участник Империалистической и Гражданской войн.

Для нашей небольшой конторы этот особняк более чем подошёл. На сегодня моё внимание более всего привлекал Ливийский проект. Генералу Миллеру удалось договориться через Лигу Наций с Италией, которая согласилась на создание русского анклава в районе Бенгази, к которому отошел контроль и над участком пустыни, где располагались нефтеносные участки, о которых пока что никто не знал. На сегодня туда переселилось восемнадцать тысяч белоэмигрантов, среди которых значительную часть составляли ветераны прошедших войн. Подросшая в эмиграции молодежь стала мясом новой русской армии, костяком которой были закаленные ветераны, в том числе переселилось более трех тысяч казачьих семей. А уж станичники для борьбы с бедуинами подходили как никто другой.

Дело в том, что война с повстанцами в Киренаике для итальянцев складывалась неважно, особенно после того, как потерпел крушение танкер «Фиоре», который вел горюче-смазочные материалы для оккупационного корпуса макаронников. То, что эта крупнейшая в Средиземном море катастрофа была рукотворной мало кто сомневался. Вот только доказательств никаких не было — люди Артузова провели эту операцию филигранно. Итальянцы, чья мобильность зависела от моторизованных частей (а концерн Фиат разработал и выпускал довольно неплохую военную технику, рассчитанную именно на работу в условиях пустыни) сразу же почувствовали себя скованными и удары кочевников стали для них весьма неприятными. В этих условиях создание русского анклава должно было стать отвлекающим фактором, итальянцы рассчитывали, что это отвлечет бедуинов на новых оккупантов. Для Лиги Наций появление такого микрогосударства тоже было выгодно — теперь можно было владельцев нансеновских паспортов, которые создавали напряжение на рынках труда в европейских странах (особенно на фоне экономического кризиса) на законных основаниях переселить к черту на кулички. Окончательно макаронников подкупили возможностью льготных поставок нефти, для чего СССР начал строительство двух новых танкеров, способных проходить Босфор.

Я как раз заканчивал работать с материалами по Бенгази, когда ко мне постучали, дверь кабинета открылась и ко мне вошла очень красивая девушка, которая произнесла:

— Добрый день, товарищ Кольцов! Я принесла вам фантастический рассказ в ваш журнал, но мне хотелось бы узнать ваше мнение.

— Присаживайтесь, одну минуту и я займусь вами… э…

— Ариадна. Ариадна Григорьевна Давиденко.

— Прекрасно. Одну минуту.

Я быстро закончил мысль, которая возникла у меня по поводу проработанных документов. Надо будет ее потом обкатать вместе с ребятами. Иногда мы устраивали мозговые штурмы, выкладывая и критикуя самые различные идеи, порой даже бредовые. Но зерно рациональное из таких штурмов все-таки вырастало. И пока заканчивал записи, присматривался к девушке, которой на вид было лет восемнадцать, не более того. Красивые волнистые русые волосы заплетены в простую косу, глубоко посаженные выразительные серо-голубые глаза (они чуть меняли свой цвет в зависимости от освещения), прямой нос, чувствительные тонкие губы — очень милое личико, стройная фигурка, небольшой рост, очень стремительные движения, но при этом очень уверенная в себе особа, несмотря на возраст. Интересно!

(Ариадна Григорьевна Давиденко)

Я сложил документы в папку и закрыл ее в сейф. После чего взял рассказ на трех листах и стал вычитывать его. Это было неплохо, немного наивно, немного сумбурно, но идея присутствовала, как и ее реализация, причем в довольно малой форме, что особенно ценно. Написать бездарный роман — довольно просто. Написать небольшой рассказ, который по содержанию будет равен роману — очень и очень сложно. Не зря многие считают гений Чехова, который и писал в малых форматах выше, нежели таланты Толстого и даже Достоевского. И вот, если говорить кратко, то тут в рассказе было всё — завязка, интрига, несколько неожиданных поворотов сюжета и развязка, причём далеко не очевидная и не идеологически выверенная, скорее всё-таки психологически обоснованная. И тут мне в голову пришли одна весьма интересная мысль.

— Скажите, Ариадна, вы с пишущей машинкой знакомы?

— Я училась на курсах машинописи. — скромно потупив голову в пол, произнесла девушка.

— Прекрасно. Смотрите, вот тут и тут надо переделать. Первый фрагмент — этот сюжетный ход не логичен, понимаю, он должен тут быть по логике рассказа, но он противоречит ходу событий, а весь рассказ ваш строится на психологической закономерности и достоверности. Тут надо что-то другое. И вот в этом фрагменте — вы слишком грубо описали поступки вашего героя, резкими мазками, без детализации, он по стилю очень сильно выпадает из общей канвы рассказа. Теперь мое предложение: сядьте за машинку и переработайте его, я вам мешать не буду. За час справитесь?

Ариадна довольно симпатично прикусила губу, что-то раздумывая, потом кивнула себе головой и произнесла:

— Справлюсь!

Я усадил ее за рабочее место, дал бумагу, а сам занялся чтением очередного доклада, который не имел гриф секретности. При этом посматривал за работой девушки, которая сосредоточенно и очень быстро застучала по клавишам. А через сорок минут она предоставила мне три с половиной страницы уже переработанного произведения. Что я могу сказать по этому поводу? Рассказ стал, однозначно, лучше. Параллельно с этим Ариадна смогла переработать и начало рассказа, сделала его немного динамичнее, получилось симпатично и почти все недостатки (кроме некоторой социальной наивности) исчезли. Но это, как раз, результат молодости, которая быстро проходит, особенно в годы сложных испытаний. Кроме того, мне понравились две вещи — девушка прекрасно и быстро печатала на пишущей машинке. И еще, она печатала практически без ошибок, в том числе это касалось вновь созданных фрагментов рассказа. Прочитав до конца, я красным карандашом написал на рукописи — «В печать» и кудряво расписался.

— Ой, спасибо! — увидев мою резолюцию, девушка зарделась, смущенно опустила глаза, получилось у нее это весьма мило.

— Ариадна, расскажите мне пару слов о себе, я же должен что-то знать о своем авторе, как мне кажется, это далеко не первый ваш литературный опыт?

— Вы правы, я печаталась в киевских газетах, статьи о жизни, один рассказ в приложении, но он слабенький.

— Самокритичность — хорошая черта.

— Я родилась в Москве, но родители еще до революции переехали в Киев, в тех пор там. Интересно, я ведь тоже жил в Киеве, причем жили мы в одно, приблизительно, время.

— Наверняка, только мне тогда было годик, максимум, два. Я родилась в шестнадцатом.

— Ну да. точек пересечения у нас не было.

— Сейчас я студентка филологического факультета Киевского государственного университета. В Москву приехала навестить родственников, по маминой линии. А тут узнала о вашем журнале, что его собираются издавать, вот, принесла.

— Скажу так, в первый номер у нас материал уже набран. А вот во втором ваш рассказ будет напечатан. Но у меня есть к вам одно предложение. Не знаю, согласитесь ли вы, но оно следующее: мне сюда нужен секретарь. Вы мне подходите. Зарплата будет чуть выше, чем по столице. Учиться сможете продолжить в Московском университете заочно. Перевод в МГУ я вам обеспечу. С жильем помогу. Пожалуй, всё. Что скажете?

— Ой! Мне надо подумать… я не собиралась переезжать в Москву.

— У вас есть любимый человек в Киеве? Говорите откровенно, что может вас держать в Украине? Родители? Подруги? Вам предлагают интересную и перспективную работу. Наберетесь литературного опыта. Будущее у вас есть, надо только реализовать свой талант.

— Сколько у меня времени для принятия решения?

— Два дня. Позвоните мне по вот этому номеру. В любом случае, скажите, что решили.

Через два дня я получил в свою контору секретаря. И что, только секретаря, или некого больше? Время покажет.

[1]Село Партизанское, теперь исчезнувшее

[2] Высхие художественно-технические мастерские, учебные заведения, которые были созданы не только в Москве и Петрограде, но и многих городах страны в двадцатые годы.

[3] Выступление красноармейцев под началом краскома Нахаева в тридцать четвертом году. Фактически,ьпопытка государственного переворота.