Мы, монстры. Книга 1: Башня

Глава 29. Гость

Бордрер шагнул в просторные покои и поежился. Здесь было слишком много пустого пространства — ощущалась неприкрытой спина. Казалось, вот-вот кто-то сзади всадит нож. А учитывая обстоятельства, основания опасаться такого исхода у него были весомые.

Конечно, тут Нивен не появится, не должен появиться — слишком светло для него, а он лучше сдохнет, чем рожу свету покажет. Но это были резонные, рациональные мысли, а холодок меж лопаток, что появлялся при каждом визите сюда, был иррациональным. И сейчас — сильным, острым как никогда.

И пол, и стены здесь были холодными, белыми, мраморными. Небольшой деревянный стол посередине помещения казался неуместным, лишним. Зато сидящий за ним Тейрин вписывался прекрасно. Такой же холодный, как все вокруг. С ледяными глазами цвета неба, в которых Бордрер уже даже не пытался найти ничего человеческого.

Нечеловеческого тоже.

Бордрер знавал многих монстров, но Тейрин был не одним из них. Тейрин был куском льда. И лишь лед был в его глазах.

И сейчас он был не один. Сидел, откинувшись на спинку своего кресла, глядел на гостя, сидевшего напротив. Подбрасывал в ладони белый камень — любимую игрушку.

Бордрер подумал, что игрушки — это единственное, что любит в этом мире Тейрин.

У Тейрина нет слабостей, давить не на что. Потому что если игрушку сломать, он возьмет новую. А камень этот чертов не сломаешь. Его и в руку не возьмешь — Тейрин из своей ладони не выпускает.

— Повелитель, — позвал Бордрер, остановившись в дверях. Тейрина иногда нужно было окликать — он мог надолго засмотреться в стену. Или на доску свою. Или в белую штору, что закрывала полстены, и Бордрер был дорого заплатил за то, чтоб узнать, что там за ней. Но рядом с Тейрином всегда были его люди. И Бордреру казалось, к шторе приставлен отдельный охранник, который вечно следит за ней, даже когда Тейрин уходит спать. Если он, конечно, вообще спит.

Нивен вон почти не спит. Дрянь такая.

Бордрер сплюнул бы под ноги, но тут не то что плевать — дышать было страшно. Слишком все белое.

Правда, не в этот раз. В этот раз к столу Повелителя вели грязные следы, оставленные гостем. Ноги он не вытер. И ноги все еще были при нем. Что определенно означало, что гость Тейрину важен. Обычно он не терпел грязи рядом с собой, как и всех, кто ее приносит.

Сам Бордрер полчаса вытирал ноги, потом мыл руки, а плащ оставил слугам у входа. Чтоб ни капли дождевой воды на пол не пролилось.

Тейрин медленно перевел на него взгляд. Долго задумчиво смотрел. Гость тоже развернулся, и Бордрер увидел — у того рука висит на перевязи. Волосы светлые, глаза — голубые, ни дать ни взять старший брат Тейрина. Старший и чуть более живой. С острым внимательным взглядом, будто пытается глянуть насквозь.

“Еще родственников мне тут не хватало”, — сварливо подумал Бордрер. В шутку подумал — он знал, что Тейрин всегда один. Близких у него нет.

Разве что этот камень.

Гость был крупнее Тейрина и выше Бордрера, вширь-то сейчас вряд ли кто Бордрера обгонит, возраст уже дал о себе знать, возраст и тяга к хорошей вкусной пище...

А гость — в плечах широк, но подтянут. Сквозь бледную кожу на щеках проступают смутные веснушки, короткие светлые волосы взъерошены, весь он — взъерошен. Будто бежал куда-то, падал, снова бежал, а потом — раз! — и грохнулся за стол к Тейрину. Сапоги в грязи, плащ висит на одном плече, второе - перевязано, будто бы наспех. Ногти короткие, грязные. И кривые — словно искусанные.

— Бордрер, — кивнул Тейрин, приветствуя и приглашая войти одновременно. Потом кивнул на гостя и представил его. — Риирдал, Охотник из Даара.

“Из Даара, ясно, — подумал Бордрер. — Тогда всё ясно. В Дааре все, говорят, такие дикие”.

Даар был загадкой. Тайной. Что происходит в Дааре, толком и не знал никто. От нормальных людей Даар скрывали высокие горы, перелезть которые решится лишь безумец. Они, даарцы, когда-то перелезли. Выгнали зверей и великанов, приручили виверн, договорились с гномами и построили город на скале.

Говорили, даарцы пытались подняться на Гъярнору — гору, где когда-то жили боги. Сами вздумали стать богами. Говорили, что даже поднялись. И возможно, именно там теперь стоит каменный дворец, который никто никогда не видел. И даарцы впитали силу богов, и теперь никого и ничего не боятся. И не нужно им тоже ничего. Кутаются в шкуры убитых волков, превращаются в зверей сами, как на небо выходит полная Рихан. И с великанами их женщины спутались — потому огромные стали получаться.

И с ветрами договорились. Как иначе объяснить, почему их до сих пор с тех скал не посдувало к чертовой матери?

И каждый новый король Даара берет себе имя в честь своей страны.

И кто их там разберет, который у них сейчас король. Или то все один и тот же — бессмертный. Полубог же.

О Дааре много говорили. И Бордрер совершенно не знал, чему из этого можно верить. В божественную силу не верил определенно: он и в самих богов не верил. Не было их никогда, считал он, пустые сказки для детей. Глупости.

А оборотни и великаны — это вполне может быть. Смешения кровей под запретом в цивилизованных странах. А дикарям никто не указ. Лишь бы не воевать с ними — этого он боялся больше всего. Невозможно воевать с неведомым: не знаешь, куда бить.

Страшнее Даара был только Феррон.

Хорошо, что оба были далеко на севере. И Бордрер все еще надеялся, что они перегрызутся друг с другом.

— Я не звал тебя, — отметил Тейрин.

— Срочное дело, — коротко поклонился Бордрер.

— Твой советник? — спросил Риирдал, не сводя пристального взгляда с Бордрера. А Бордрер увидел, как на мгновение в глазах Тейрина вспыхнуло очень человеческое изумление. Он и сам удивился — очень непривычно, по-панибратски прозвучал вопрос. Тейрин не привык, чтобы с ним так разговаривали. Никто не привык — он Повелитель Верхних земель. А тут нечто в грязных сапогах вваливается в его белый дворец, пачкает его полы, еще и вопросы задает так, будто они с Тейрином — давние дворовые друзья.

Дикие люди там, в Дааре. Они небось и с королем своим, полубогом, одной толпой на волков охотятся. И едят из одной тарелки. Руками.

Любого из своих Тейрин за подобный тон уже уничтожил бы — лично кинжалом серебристым, что на поясе висит, зарезал. А этого и тронуть не может — Тейрин умный мальчик. И войны с Дааром опасается не меньше, чем Бордрер. Может, даже больше. Бордрер давно заметил: Тейрин будто видит скрытое.

И от этого еще сильнее хочется заглянуть туда, под белую доску. Дверь у него там потайная что ли и оракул какой-то за ней сидит? Так тоже ведь нет. Бордрер прежде, чем связываться с ребенком, все проверил и перепроверил. Обычный испуганный мальчик, вот кем он был. Умный, да, не зря к нему пришел, но — обычный. Только на ребенка не был похож — сразу будто взрослым был. Но среди детей, которых видел Бордрер, мало кто был похож на ребенка. Все — зверята зубастые.

А этот — человек. Кристально чистый и холодный.

— Советник... в своем роде, — после паузы ответил Тейрин. — Но сейчас, как мне кажется, за советом он пришел сам, не так ли, Бордрер?

— Повелитель… — начал тот, еще раз отвесив поклон — нужно было брать Тейрина на контрасте с Риирдалом.

— Не сейчас, — прервал его Тейрин. — Я не закончил беседу, как видишь. Но ты можешь подождать здесь.

Риирдал еще какое-то время буравил его взглядом, потом развернулся к Тейрину и заговорил:

— После Мадага мы дважды выходили на след, но каждый раз след терялся. Он очень умело заметает следы. Последний раз настигли его почти у самых стен. Там я потерял всех. И получил ранение.

— Сейчас в Дааре неспокойно, — напомнил Тейрин, вновь уткнувшись в свою доску и передвигая фигурки. — Странно, что оборотни, кроме одного, там, а один из лучших охотников — здесь.

— Да знаю я! — раздраженно отмахнулся Риирдал, и на этот раз Тейрин ничего не выказал — ни удивления, ни злости. Хотя там, глубоко, оно все определенно было — от Повелителя не отмахиваются. Но Риирдал смотрел прямо на него, и Тейрин в очередной раз продемонстрировал, как должен владеть собой хозяин положения.

Бордрер не успел удивиться наглости гостя во второй раз, потому что тут же удивился его движению. И сам непроизвольно дернулся за оружием — Риирдал протянул руку к столу и взял в ладонь кубики. Но Тейрин не шелохнулся — и Бордрер остановил собственное движение, не дав ему ему завершиться. А Риирдал встряхнул кубики в кулаке, выбросил на стол и передвинул несколько фигур.

Впервые Бордрер видел это: Тейрин играл не сам с собой.

Никто в эту чертову игру здесь играть не умел, а дикое существо из Даара — двигало фигурки. И глаза у Тейрина снова на миг вспыхнули — когда оценил ход. Совсем на мгновение, но он ожил, оттаял.

“Нужно научиться играть, — в который раз сказал себе Бордрер. — Вот разберусь с проблемой — буду учиться”.

Он так уже не впервые думал. Но проблем всегда оказывалось слишком много.

— Ты пойми, — сказал Риирдал, пока Тейрин изучал доску. — Он не просто оборотень. Зверь — страшная угроза. Он опасен не только для Даара — для всех нас. Потому я здесь. Свой отряд отправил в Даар, оставил рядом только двоих… Не нужно было их оставлять.

— Не нужно было, — кивнул будто бы своим мыслям Тейрин и сгреб в ладонь кубики. Вторую руку держал сжатой в кулак. Бордрер знал: в кулаке белый камень. Но не камень его сейчас интересовал. Новая проблема, судя по всему. И устранять ее придется ему, Бордреру: Тейрин никогда не оставляет слушать беседу, если тебе не нужно ее слышать. Значит, нужно слушать, и очень внимательно.

А Тейрин неожиданно не бросил — отложил кубики в сторону, отодвинул доску, вынул из ящика стола пергамент с пером, развернул перед даарцем и попросил:

— Нарисуй карту. Как он шел.

— Зачем? — не понял тот.

— Нарисуй карту, — повторил Тейрин, — и обозначь время.

Риирдал хмыкнул, но взялся за перо, а Тейрин поднялся и прошагал по мраморному полу, подбрасывая в ладони камень и думая о своем. Походка у него изменилась. В первые дни пребывания во дворце он ходил медленно, осторожно, будто боялся, что мрамор треснет под ногами. Плечи поднимал, будто ему тоже было холодно, неуютно, хотя открыть все окна и вынести мебель и ковры сам приказал первым делом. Да как в этом мраморе может быть уютно?

Но теперь — теперь он привык. И плечи были расправлены, и шаги — уверенные. И белый шелковый плащ отбрасывал широким свободным движением. И плащ плыл за ним, парил над мрамором, и Тейрин, казалось, сам вот-вот взлетит.

Плащ он не снимал никогда. Перчатки — очень редко. И никогда не надевал корону — та так и лежала в тронном зале со дня коронации. На мраморной тумбе под прозрачным стеклом. Бордреру казалось, Тейрину она тяжела — куда пацану на голову такое надевать. А теперь подумалось, что, может, она слишком давила на него. Как ковры, как мебель, как тяжелые кожаные одежды, которые в Нат-Каде носили все, но не Тейрин. Он будто бы пытался улететь. Был почти бесплотным, и бесплотность эту лелеял, взращивал.

Не тяжела ему корона — корона провалится сквозь него, надень он ее на голову.