Мы, монстры. Книга 1: Башня

Глава 40. Дела семейные

Стол был огромен. Накрыт на семерых, но лишь Сорэн сидела во главе.

Эйра соорудила качели на соседнем дереве, Заррэт стоял, подперев спиной могучий, как он сам, дуб, и скрестив ручищи на груди. Тэхэ играла с волком у самого края поляны.

Затхэ поднялся по горной тропе, замер в нескольких шагах, увидел всех сквозь заросли. Улыбнулся себе и двинулся дальше, но не успел выйти к ним: за мгновение до его шага к остальным присоединилась Тьма. Прямо посреди поляны заклубился черный туман, соткался в Лаэфа, темной фигурой шагнул к столу. Затхэ замер. А Лаэф остановился напротив Сорэн, и змея Эрхайза зашипела с его плеча.

— Что я вижу, дорогая сестра, — мягко проговорил он, — ты уже присвоила себе место отца? С чьего позволения, Сорэн?

— Садись, Лаэф, — кивнула она ему. И заговорила громче. — Прошу всех подойти к столу!

— Просит она, — пробормотал на ухо Затхэ Ух’эр, но Затхэ даже не вздрогнул — подозревал, что это ненормальный бродит где-то по кустам. — Скорее, приказывает, да? Во всем виноват во-он тот стул, — с неожиданным знанием дела определил тем временем ненормальный. — Садишься на трон отца — и начинаешь командовать.

Расхохотался, схватил Затхэ за руку — цепкие холодные пальцы — потащил за собой. Провозгласил:

— А смотрите, кого я нашел! — и вытащил на поляну. — Подслушивал в кустах!

— Сам ты подслушивал в кустах! — возмутился Затхэ.

— Сели все! — рявкнула Сорэн, решительно подняласть из-за стола.

— Ты кем с-себя возомнила? — раздалось шипение со стороны Лаэфа, но было неясно, он шипит или змея его.

— Старшей дочерью праотца Д’хала, — жестко напомнила она, а в белых руках блеснули сверкающие лезвия.

— А что, дедушки не будет? — громко спросил Затхэ, обращая внимание на себя. А то сцепятся сейчас, и придется века ждать, пока помирятся. — Дедушка как-то забросил дела семейные, я смотрю...

— Следи за речами! — грозно бросил подпирающий дуб Заррэт.

— Мне нравится, как он угрожает, — хмыкнул Ух’эр, обращаясь к Затхэ, но так, чтобы слышали все.

Подошел к Заррэту ближе, всматриваясь в глаза, спросил:

— Ты знаешь, дорогой братец, что есть иные способы общаться? Не только сыпать угрозами?

— Я тебе не братец, — пробубнил Заррэт. — Лаэф, успокой свою тень. А то поломаю.

— А что, там есть куда еще ломать? — удивилась Эйра, что чуть с качелей не упала, но сделала вид, что так надо, и что она давно собиралась спрыгнуть. Вприпрыжку приблизилась к остальным, заглянула в лицо Ух’эру, как он обычно любил заглядывать.

Затхэ сделал осторожный шаг назад.

— Пока вы грызетесь, ребенок убегает, — равнодушно сообщила Тэхэ, отпустила волка и взялась за лук.

— Надоели, — пожал плечами Затхэ. — Каждый раз приходится ваши споры слушать. Посмотрите на себя. Два слова сказать друг другу не можете, чтоб не перегрызться, как собаки. Меня вы зачем звали? Зачем меня каждый раз зовете? Оценить вашу грызню? От нее уже тошно!

— Да как ты смеешь… — начал Заррэт, но Ух’эр нарочито громко прошептал:

— Опять угрозы, брат? — чтобы казалось, будто обращается к Заррэту, а на самом деле — чтобы все слышали.

И Заррэт замолчал: он умел иногда проявить благоразумие. Лаэф тоже ничего не сказал, лицо его было повернуто в сторону Затхэ, да и Эрхайза не сводила водянистых равнодушных глаз, но Тьма молчала. И молчание было тяжелым. Тишина давила. Душила удавьими кольцами.

А потом Эйра хрустнула яблоком, а Тэхэ покосилась на нее недобро — судьба ребенка решается, а она тут хрустит. И Сорэн заговорила.

— Мы звали тебя за тем, — сказала она, — чтобы взять слово не спускаться больше к людям. Ты — не человек, Затхэ. Ты — один из нас. Мы были добры к тебе, но наша доброта не безгранична. И теперь мы станем строже. И будем строже с тебя спрашивать. Ты уже давно не дитя…

— В отличие от нее, — кивнул Затхэ на Эйру. Перебил Сорэн. И даже Ирхан, вечно треплющий его волосы, на этот раз спрятался за тучу, на всякий случай. — И от него, — кивок в сторону Ух’эра. — А он просто скучный, — указал теперь на Заррэта.

— Замолчи, Затхэ, — строго сказала Сорэн. — Ты не ровня нам, чтобы сметь так говорить.

— А кто я тогда? — спросил он. И вдруг почувствовал, впервые в жизни, как бывает больно. — Я не человек, и к людям мне нельзя. Я вам не ровня, и я должен слушать вас в то время, как вы сидите здесь веками и только и делаете, что грызетесь друг с другом. И возразить я не могу! Я ничего не могу, получается?! Зачем вы тогда учили меня? Зачем... — вдохнул воздух, которого вдруг стало не хватать и выкрикнул. — Зачем вы меня всему учили?!

— Замолчи, — сказал теперь Лаэф. Холодно и очень серьезно. Сорэн уже не пыталась остановить, Лаэф — все еще пытался. Лаэф не любил, когда все предрешено. Особенно, когда видел эту предрешенность в глазах Сорэн.

Но Затхэ не молчал — говорил сквозь подступившие слезы.

— Заррэт, — говорил он, — кто победил тебя в последнем поединке?

— Я поддался, — мрачно ответил Заррэт и отодвинул могучей рукой вновь уставившегося прямо в лицо Ух’эра.

— Я победил его! — выдохнул Затхэ. — И я — не ровня?! Я пресекаю ваши вечные ссоры, чтобы вы не передрались друг с другом! Как дети! И вы мне говорите о том, что я — не дитя?! Да я знаю это! Я знаю!

— Мы боги, — напомнила Эйра. — Я твоя мать!

— Ты воровка! — прокричал ей в лицо Затхэ. — Жуй дальше свои яблоки! Больше пользы, когда молчишь!

Оглядел всех и тихо припечатал:

— Вы — не боги. Вы глупцы. Будь вы богами, вы были бы там, — указал рукой вниз, — с людьми. Я покажу вам, как надо быть богом.

Развернулся и пошел прочь, чувствуя на спине взгляды. Тяжелые взгляды. Которые больше не хотел чувствовать.

Раскинул руки — распахнул крылья — и взмыл ввысь. И уже там, в небе, его подхватили лучи Ирхана.

***

Заррэт помчался следом, Тэхэ вскочила на волка, Лаэф взмыл ввысь черной грозовой тучей, Сорэн взметнулась в луче света. Эйра снова откусила яблоко.

— Какая ирония, сестра, — тихо, мягко, вторя Лаэфу, проговорил Ух’эр ей на ухо. — Любовь не умеет любить. Как иначе объяснить твое равнодушие? Эти четверо сейчас растерзают твое дитя, Эйра. Растерзают и отдадут мне. Так и будешь сидеть?

— Я убью тебя, — пожала плечами Эйра. Не угрожала и не сердилась, говорила со своей излюбленной широкой улыбкой. Равнодушной улыбкой. — Убью тебя. А потом — их.

— Смерть не убьешь, Эйра, — улыбнулся он в ответ. Только что вторил Лаэфу, а теперь взялся за нее саму — за ее равнодушную улыбку. — Вот увидишь. В конце останусь я, — подмигнул ей и неспешно, припадая на ту ногу, что была короче, двинулся прочь с поляны.

***

Возможно, Ух’эру было многое открыто — как прочим безумцам.

Возможно, он уже тогда предвидел Последнюю битву богов. Он только с результатом не угадал.

***

Затхэ спустился на скалу, обернулся человеком, пошел по краю. Он не чувствовал холода — и почти не оставлял следов на снегу. Снега любили его не меньше, чем любил Ирхан. А Ирхан вновь трепал волосы и пускал вперед по снегу светящиеся искры — будто указывал путь.

“Я знаю путь, дорогой брат, — думал Затхэ, — я иду к людям. Я принял людей и принял человеческий облик. Теперь я — такой, как они”.

Но к людям его не собирались отпускать. Грянула лавина — и с лавиной с гор спустился Заррэт. Глаза его гневно сверкали, огромный кулак легко удерживал меч, тот самый меч, что когда-то выковали вместе.

— Дядя Заррэт, — приветственно кивнул Затхэ, — принес мне мой меч?

— Этот меч остановит тебя, — пообещал Заррэт, и вскинул оружие.

Затхэ ушел от удара, рассмеялся, кувыркнулся через голову — обернулся зверем. Заррэт умел биться с людьми, не со зверями, и от его второго удара Затхэ ушел еще легче, проще. Прыгнул в сторону, не разворачиваясь, припал на передние лапы и с силой ударил задними Заррэта в грудь. Тот отлетел в сторону, уцепился было за край скалы, но сорвался. Рухнул в пропасть и меч унес с собой.

Затхэ проследил за полетом, рыкнул себе под нос и пошел быстрее. Побежал. Если Заррэт пришел, придут и другие. Могут, конечно, переругаться по дороге, но иногда — когда не надо — они умели действовать слажено.

“Не время обращаться в человека, — решил Затхэ, — не сейчас”.

А через мгновение наперерез ему выскочили звери: Тэхэ верхом на диком волке вела за собой стаю саблезубых медведей. Затхэ остановился, стеной вокруг него взметнулась снежная буря — снег защищал, как мог. Не то что трусливый Ирхан — чуть что, прятался в тучи.

Но Затхэ не нужна была помощь. Ему не нужна была ничья помощь.

Он рванул навстречу стае, увернулся от прыжка волка, заметил блеснувший в руке Тэхэ нож, врезался в медведей и рванул зубами, ударил лапой. Его тоже зацепили, но он не почувствовал боли, просто отметил царапину на боку. И снова рвал, и снова бил, и уворачивался бы от ударов, но медведи были так неповоротливы, что ударить толком успели лишь пару раз.

Он знал их — он знал всех зверей, спасибо Тэхэ. И в шутку боролся со многими. И когда пришла пора бороться всерьез, раскидал легко, как котят.

Развернулся к Тэхэ. Весело удивился:

— Это все твои силы, рогатая? Ну же, покажи, на что способна!

— Я не хочу тебя убивать, — предупредила она, сжимая в руке нож, — вернись на гору сейчас же. Пока все целы.

Затхэ фыркнул. Он знал: дороги назад нет. Боги злопамятны, а он успел разозлить каждого из них.

И был, если честно, рад этому.

— Нападай, — сказал он. Тэхэ прыгнула. Он шагнул в сторону, и клинок мазнул мимо горла. Ударил лапой, опрокидывая. Вцепился зубами в руку — и почувствовал вкус крови. Золотой крови богов.

Сколько говорили о них. Мол, бессмертные, непобедимые. Но прокусываются, как обычные люди. И кожа тонкая. И кровь соленая.

Кинжал выпал из поврежденной руки, и Затхэ, схватив его зубами, отшвырнул подальше. И тогда на него прыгнул раненый волк. Затхэ успел отшатнуться, полоснуть лапой по брюху - и волк свалился на Тэхэ уже безжизненным телом. Красная кровь смешалась с золотой на снегу.

А Затхэ пошел дальше.