Мы, монстры. Книга 1: Башня

Глава 41. Идёт тьма

Вспышкой света у растерзанных звериных тел остановилась Сорэн. Через мгновение в белый снег у ее ног рухнула черная тень, разбилась, рассыпалась по снегу — и на ноги поднялся Лаэф.

— Постой, сестра, — мягко сказал он. — Как ты собираешься справиться с Затхэ? Ты настигнешь его — и что дальше?

— Не твое дело, — ответила Сорэн, но прочь не пошла — наоборот, развернулась к нему, глядя в темное лицо через силу. Повязку на глазах хотелось сорвать — казалось, он врет ей. Врет всем, нося эту повязку. А они, его глаза, сверкающие и чистые, там, под ней.

— Он ушел к людям, — напомнил Лаэф. — Решил, что люди лучше нас. Зачем же нам марать руки? Не станем уподобляться младшим, сестра, — и пнул тело волка, сбрасывая его с Тэхэ. — Покажем Затхэ, кто такие люди. И кто такой он сам.

— Планы Тьмы... — процедила Тэхэ, поднимаясь и удерживая перекушенную руку, — ты согласишься с ним, Сорэн? Пойдешь за ним?

— Мы все, — ровно проговорила Сорэн, — должны вынести урок из случившегося. Урок таков: нужно учиться действовать сообща. Говори, Лаэф.

Конечно, она соврала. Ни с кем она не планировала действовать сообща в дальнейшем, но сейчас ей очень хотелось как можно больнее ударить Затхэ — еще одного предавшего ее ребенка. А показать ему истинную суть людей — это сильнй удар. К тому же Лаэф, возможно, поверит в ее ложь. И подставит рано или поздно спину.

Да, она уже привыкла лгать.

***

И нет.

Лаэф не поверил.

***

Затхэ вышел к селению, толкнул створку ворот те запирались лишь на ночь. Навстречу ему двинулись люди.

— Замерзнешь, — сказали ему. — Где одежду потерял? Пьян что ли?

А он улыбался им, будто и впрямь пьяный. Ему в руки сунули плащ. Подали сапоги, старые и разношенные, но сапоги. Хорошие, добрые люди.

А потом он услышал змеиное шипение в голове:

— Глупый маленький звереныш-ш, — прошептал Лаэф, — ты так ничего и не понял. Я могу менять не только свои облики, Затхэ. Твоя многоликость — моя. И я ее забираю.

— Нет! — выдохнул он, но Лаэф уже дотянулся невидимыми темными щупальцами. Сжал — и дышать стало невозможно.

И впервые ему было больно оборачиваться. Впервые превращался не по своей воле — его будто выкручивали, будто ломали кости, как ни сопротивляйся. Ирхан в тот миг ушел с неба — нырнул в темную гладь, выбросив вместо себя на волны сестру Рихан.

Люди бросились врассыпную, и лишь Рихан с ужасом видела, что происходило с Затхэ. Рихан и взирающие со скал вдалеке старшие и младшие боги.

Но все слышали вой.

И люди, убежавшие было, затаившиеся по домам, вышли вновь, только теперь — с факелами и оружием наперевес.

— За что? — хотел было спросить Затхэ, но вместо этого вырвался утробный рык.

Люди бросились на него разом. С криками, размахивая мечами и факелами, и он отступил, на шаг, потом еще на шаг. Потом — побежал. Но по дороге из соседнего селения тоже уже бежали. Там услышали вой и поспешили на выручку. Бежали отовсюду, и все были вооружены.

Его оттеснили к обрыву, где под отвесной скалой разбивались о камни волны Мирдэна.

И тогда он развернулся.

“Я хотел, — подумал он, — прийти к вам. Помочь вам! Быть с вами! Но вы решили иначе. Что ж. Я принимаю ваше решение”.

И прыгнул вперед.

Они думали, что загоняют зверя. Но они шли на бойню.

***

— Ух’эр! — сказал Лаэф.

Тот швырнул под скалу сеть — такую, попав в которую уже не выбраться из его подземного царства. Встретился взглядом с Сорэн и кивнул, пока Лаэф не видел. Не учел одного: Эрхайза видела все.

— Сорэн, — сказал Лаэф, и та, вскинув руки, вновь призвала Ирхана в небо, и взмахнула ладонями — направила лучи. Так, чтоб те бликовали на остриях, слепили Затхэ.

— Заррэт, — сказал Лаэф, и каждый меч стал смертельным оружием. Мечи повели хозяев в бой, взметнулись разом, оставив глубокие на золотистой шкуре зверя. Но зверь не падал. Зверь все стоял. На груде разодранных тел.

И тогда Эйра тихо прошептала:

— Кровь...

И все поняли, о чем она: золотой зверь истекал золотой кровью.

— Не ровня нам? — задумчиво переспросил Ух’эр.

Но ему не ответили. Лаэф набрасывал тени: одну за другой, чтоб Затхэ промахивался, чтоб не видел удара, чтоб не успевал увернуться. Но Затхэ уворачивался. И бил, и рвал сам.

— Тэхэ! — звенящим голосом позвала Сорэн, протянула к сестре белую руку. — Лук!

— Дай людям завершить дело, сестра, — мягко сказал Лаэф. — Или тебя так напугала золотая кровь?

— Тэхэ! — требовательно повторила Сорэн. А та, сжав в руке лук, смотрела на Эйру. Но Эйра молчала, только? плечами пожала в ответ сестре.

Тэхэ фыркнула, выбросила руку с луком в сторону, не глядя на Светлую.

Сорэн осторожно приняла оружие, легко подняла, выпрямилась на краю скалы. Вытянулась струной, натятула тетиву, выдохнула и застыла. А потом — отпустила.

Стрела свистнула в воздухе.

Затхэ вскинул лапу для очередного удара, когда она пронзила его сердце. И Затхэ пошатнулся. Шагнул назад, а люди бросились за ним — добивать. Ударили раз, другой, на мгновение он скрылся за ними, потом отбросил, поднялся. И Сорэн выстрелила снова. И снова.

Последняя стрела ударила в грудь, когда он стоял на самом краю. Затхэ пошатнулся — и рухнул со скалы.

Ух’эр швырнул следом еще одну сеть. Чтоб никогда. Никогда. Не возвращался.

— Что смотришь? — спросила Сорэн у Эрхайзы и швырнула лук к ногам, в снег. — Я не желала Затхэ зла, мне просто надоело смотреть на это. Его все равно убили бы. И все равно он не знает, что убили его не люди.

Двинулась было, чтоб уйти, но остановилась, развернулась и сказала:

— С этих пор любое смешение кровей будет под запретом. Боги должны оставаться богами. Люди — людьми. Звери — зверями. Все остальные будут монстрами. И монстров будут истреблять.

— В этом есть смысл, — отметил Ух’эр и почувствовал пристальный взгляд Эрхайзы уже на себе. Когда надо, Лаэф умел смотреть так, чтоб это почувствовали.

— Такое добро никому не нужно, — согласился Заррэт и сплюнул в сторону обрыва, на котором все еще стояли люди. Смотрели вниз.

— С каких пор ты начал понимать слово “смысл”? — спросила Эйра у Ух’эра.

Лаэф растворился в тени. Они вновь взялись за свое.

В чем-то малыш был прав. Эти споры и впрямь однообразны.

***

Никто не видел, как он вскарабкался по скале. Нет, тело осталось там, внизу, в сетях Ух’эра. Осталось навеки — он был бессмертен. Но дух его оказался слишком живым: не мог, не хотел упокоиться.

Затхэ слишком хотел жить.

И все еще был воплощением огней из кузни Заррэта, сплетением солнечных лучей Ирахана, и теперь эти лучи сердцем бились пульсировали в новом теле — что создал себе из капель соленой воды.

Но каждое движение было невозможным. Каждое движение причиняло боль.

И все же он карабкался вверх по отвесной скале, дух Затхэ, создавший себе новое тело. Он знал, что сил держать в нем долго не хватит.

Он и не хотел держаться долго.

Выбраться, выползти на вершину скалы, с которой так подло сбросили те, кому доверял.

И он выбрался. Поднялся на ноги, распрямил спину и вскинул голову.

— Я... — сказал он, с трудом, через силу, но проклятье должно быть произнесено, иначе о нем забудут, иначе оно растворится во времени, а Затхэ желал, чтоб оно было вечным. — Я вернусь. Буду возвращаться. Перерождаться в ваших детях. Я уничтожу вас, как вы уничтожили меня.

Он поднял голову, запрокинул лицо к небу, но лишь Рихан смотрела на него сверху вниз. Безразличная и холодная сестра.

— Я. Буду. Возвращаться, — повторил он.

И рассыпался каплями.

Выбросил руку в последний момент — и побежали, помчались по лесам и селениям волчьи тропы, ступив на которые люди будут обращаться, а после — уничтожать друг друга так, как уничтожили его. И рассыпались капли вокруг — и там, где упали в землю, проросла новая трава — чтобы те, что не пойдут по тропам брали ее сок, и сок сжигал, душил монстров так, как сейчас душил Затхэ воздух вокруг.

И выдохнул в последний раз — и дух его вместе с дыханием освободился. И пламя вспыхнуло в воздухе и рассыпалось, разлетелось десятками искр, и подхватил их ветер, и разнес по лесам. Дух Затхэ выбрал свою землю. Дух остался жить здесь. И больше никто не сможет изгнать его.

И если бы кто-то прислушался к ночной тишине, услышал бы разнесшийся по его землям шепотм. В третий раз сказал Затхэ:

— Буду. Возвращаться.

И замолчал — но лишь до того времени, как приняла его в свое тело первая из женщин, к которым он приходил в снах. Наука бродить по снам, которой обучил Ух’эр — хоть что-то из его уроков пригодилось.

Но то было веками позже.

Пока же лишь Рихан скорбно молчала над спящими горами.

А Лаэф, сидевший на троне в своей пещере, задумчиво поглаживал свернувшуюся у него на коленях Эрхайзу.

Лаэф был отцом ночи, частью ночи, душой тьмы. Конечно, он знал все, что происходит в ночи. И слышал проклятие Затхэ.

Но — Лаэф улыбался — ему ведь это на руку. Больше монстров — меньше чистоты, так рьяно оберегаемой его драгоценной сестрой. Больше монстров — больше тьмы. И дети его, промышляющие темным колдовством, внезапно станут для людей спасителями — кто, если не они, справятся с чудовищами?

Общеизвестно: чтобы победить чудовище, нужно самому быть чудовищем.

— Твое время уходит, сестра, — шептал он. — Идет тьма. Идет тьма…