Мяч круглый, поле скользкое

Глава 9

— Представляешь себе, директор лишил меня премии за то, что в рабочее время я был на футбольном матче.

— А от кого он узнал?

— Так он сидел рядом со мной.

Эрнст Гугович Кальтенбруннер был ещё той сволочью.

То, что он был начальником Главного управления имперской безопасности РСХА, обергруппенфюрером СС и генералом — хреново. То, что он один из главных организаторов Холокоста — и вовсе ужасно. Но ещё он активно мешал жить одному очень хорошему человеку.

Мешал, конечно, не напрямую. Обергруппенфюрер СС Эрнст Гугович даже и не догадывался о существовании этого гражданина, а если и догадывался, то как о чём-то расплывчатом и отдалённом. Ну, есть где-то. И что?

Кальтенбруннер оглядел сидящих за столом людей. Мотнул головой, прямо как любимый — э нет, пылко ненавидимый детворой штабс-капитан Овечкин, и легонько хлопнул по столу.

— Прравду вам говоррю, мне Миллерр сегодня сказал.

— Да так не бывает. Хто вин, и хто мы! Всех достоинств, шо с вас ростом.

— Значит, ты Миллерру не верришь? — на худом скуластом лице Кальтенбруннера заходили желваки. Друзья друзьями, но обвинять прилюдно во лжи он не позволит.

— А ему хто казав? — человек с высокими залысинами в пижонских золотых очках провёл пятернёй по редеющей причёске и почти смело взглянул на стоящего у стола вестника.

— Много будешь знать — никогда не состарришься. Он заместитель — чего бы ему не знать, — раскатистое «р» выдавало в человеке не истинного уроженца данной местности.

Эрнст Кальтенбруннер был австрийцем, по отцовской линии происходил из кузнецов горной деревни Михельдорф. Прадед, Карл-Адам Кальтенбруннер, служил чиновником в аудиторской палате и писал стихи. Не посмотрели на происхождение — надели мешок на голову и повесили. Австрийцы и выдали американцам. Домой пробирался.

Стоящий сейчас перед столом Карл Кальтенбруннер тоже был потомком поэта Карла-Адама — праправнуком. Его дед перебрался в Баварию, осел в Мюнхене, и о других родственниках почти забыли. Ну, есть где-то. И что? Однако напомнили семейные связи о себе. И не в Германии напомнили. Отнюдь.

— Карл Иваныч, так погано ведь всё! И так команда, шо ни год, плетётся у дупе, прости Господи, а теперь навить взагали з Высшой лиги вылетит. Як же можно цю Балерину тренером ставить?! — залысый снова пригладил клочок волос на голове.

— Гусём ещё называли киевляне, — вставил самый молодой участник собрания футбольных болельщиков дома № 15 по улице Гоголевская.

— А ты, Алимка, почём знаешь? — перевёл сосредоточенный взгляд на молоденького казаха товарищ в щегольских очках.

— Я ж в Киеве служил. Водили как-то нас всей ротой на футбол, смотр художественной самодеятельности мы выиграли. Я там песню на казахском пел. Вот местные и кричали: Гусь, Гусь, давай. Он тогда гол с углового забил.

— Ты врри, да не завиррайся. Там угол же отррицательный, — сурово покачал головой мастер механического участка Карл Иванович, или Иоганнович, Кальтенбруннер.

— Да хоть параллелепипед. Я своими глазами видел, — вскочил молодой болельщик.

— И як же вин забил? — заинтересовался залысый, он же завсклада готовой продукции Шанойло Опанас Олегович.

— Он метров на десять отошёл, к самым дорожкам. Как разбежится! Как даст со всей дури! И полетел мячик высоко, чуть не к центру поля, а потом вдруг в воздухе сам повернул, и впритирочку со штангой — в пустые ворота. Вратарь-то выбежал, думал побороться в штрафной. Вот тогда стадион и заорал: Гусь, Гусь!

— Слыхав я о цём ударе. «Сухой лист» называется, — поддержал Алимку Шанойло.

— «Сухой лист». Чудно… Вот бы посмотреть. К нам когда приезжали, ни разу такого не изображал, — Карл Иванович потеребил узел галстука и всплеснул руками: — Вот не даёте главную-то новость выложить, перребивальщики.

— Так хутарь, — завскладом сделал приглашающий взмах рукой. Типа, садись, Иваныч, в ногах правды нет — как нет её и чуть выше.

— Прриказ готовят. С понедельника «Кайррат» заберрут у железнодоррожников и нашей Мебельной фабррике перредадут, — Кальтенбруннер уселся, но обозревать всех сверху вниз не перестал. Как и дальний родич, чтоб его второй раз повесили, он был ростом под два метра.

— Ось це несподиванка, — прихлопнув обеими мясистыми ладошками по столу, совсем сбился на ридну мову Опанас Олегович.

— Вас? — Кальтенбруннер тоже перешёл на язык отеческих осин. Или в Баварии осины не растут?

— Неожиданно, кажу.

— Миллерр сказал. И будут трренирроваться и жить в нашем пионеррском лагерре «Чайка».

— А стадион чего? Не понял? — Шанойло снова ударил пухлыми ручищами по столу — доминушки выстроились в «рыбу».

— Ну, Готлиб Рейнгольдович — замдирректора, а не главный трренер «Кайррата».

— Ох, не подобается мени це. Пацана-Гуся тренером ставят, тай со стадиона ще, нивроку, погонят…

— Опанас Олегович, ну не гоните вы волну раньше времени. Всё не так уж и плохо, — нахмурился Алим Байшалов, младший из болельщиков по возрасту, но самый искушённый в футбольных вопросах. Как-никак, до армии занимался в детской школе, да и сейчас ещё поигрывал за заводских физкультурников на первенство города. Кроме того, из всей троицы он ещё и единственный говорил по-русски без малейшего акцента — рос в детдоме, где в послевоенные годы остались жить эвакуированные со всей страны. Теперь, закончив техникум, работал на Мебельной, сменным технологом, а недавно вот перевёлся в новый цех, где запустили производство электрогитар.

— Ось це «неплохо» в тоби? Ох, не дай Бог побачити, шо в Алимки назваеться «плохо», — иронически улыбнулся Опанас Олегович. Шанойло отлично знал, как в жизни бывает «плохо». В войну его колхоз на Сумщине дотла сожгли немцы, и он ушёл в партизаны, где два года искренне считал, что дела идут «хорошо» по той простой причине, что его всё ещё не убили. Однажды отряд, где Опанас был автоматчиком, устроил набег на небольшой немецкий аэродром, куда прилетела «тётушка Ю» с продуктами и патронами, и ему в том деле удалось захватить пленного — длинного унылого заправщика. Ну, это он подумал, что заправщика — больно уж от немца бензином смердело, однако тот, как выяснилось, был гражданским инженером из интендантства, приехавшим инспектировать новое топливохранилище. Командир отряда нашёл немца полезным, партизаны забрали его с собой, и в ту же ночь его куда-то увезли. Снова встретил этого человека Шанойло через пятнадцать лет в Алма-Ате. Карлу Кальтенбруннеру было не к кому возвращаться в Германию. Ещё в лагере для военнопленных инженер с дипломом Мюнхенского университета стал бригадиром строителей и выучил русский. Когда немцев отпускали из плена, Карл Иваныч уже был незаменимым специалистом. Прасковья Калинична Мешалкина, завкадрами фанерного комбината, где он тогда работал, зубами вцепилась в сотрудника и как-то сумела договориться с НКВД, чтобы Кальтенбруннера не стали насильно репатриировать, а потом и выхлопотала ему паспорт.

— А разве плохо? Сыграли же вничью со «Спартаком»!

— Если б не та дурра, которрую Долматов с трридцати метрров вколотил, да кабы не Масик…

«Масик» — такое забавное прозвище носил вратарь «Кайрата» Вячеслав Бубенец. Несмотря на громадный рост и устрашающую внешность, человеком он был очень весёлым и добродушным — как, впрочем, большинство здоровяков. Любимой его шуткой было облапить своими обезьяньими граблями кого-нибудь со спины и щекотать, приговаривая: «Ну что, масик, попался?! Вот я тебе…». Со временем и его самого стали называть Масиком, что неизменно приводило великана в восторг. Та игра со «Спартаком» состоялась фактически без тренера — на скамейке пытался как-то руководить партнёрами Степанов, и от громоподобных матюгов Атамана, казалось, увядала совсем ещё слабенькая травка в радиусе десятка метров. Бубенец стоял от скамейки дальше всех — видимо, в силу этого он сумел максимально сохранить самообладание. Уже в первом тайме Масик взял не меньше пяти мёртвых мячей. Били ему и Хусаинов, и Папаев, и молодой наглый брюнетик Ловчев с немодной уже шевелюрой «под битлака». Спартаковцы топтали кайратовскую защиту как хотели. Последнего защитника играл Володя Асылбаев — годом ранее он фактически напрямую сменил на этой позиции Степанова, и теперь Вадим выдирал целые клочья из бороды, видя, как мечется его «наследник», пытаясь угнаться сразу за всеми звёздными спартачами, и не успевает… В прошлом году Асылбаев был награждён призом журнала «Смена» как один из 11-ти лучших дебютантов Высшей лиги, и он на самом деле подавал большие надежды — но опыт, опыт, опыт! Для центрального защитника опыт — это куда больше половины успеха. По пальцам рук можно сосчитать тех, кто на этой позиции смолоду считался звездой. Степанов дорого бы дал, чтобы сейчас каким-нибудь чудом передать Володьке хоть немного своей накопленной за годы чуйки. Теперь он точно знал — чудеса на свете случаются, но чтоб вот так, на заказ… Свисток судьи Баканидзе, отпустивший команды на перерыв при неправдоподобном счёте 0:0 показался всем игрокам хозяев истинной музыкой сфер. О том, что через четверть часа снова надо лезть в эту мясорубку, никто старался не думать.

— Чего это «дура»?! — горячился Алим. — Карл Иваныч, вы же инженер! Должны знать — за каждым ударом стоит расчёт…

— Я, Алимка, однажды водонапоррную башню пострроил без ррасчётов. Когда надо, и не так ррас-кор-ря-чишь-ся, — с удовольствием отчеканил угловатое слово Кальтенбруннер. Как многие немцы, освоившие русский в зрелом возрасте, он очень любил шикануть весёлым простонародным выражением или поговоркой, как бы сам себе выставляя оценку за добротно проделанную работу. Учить языки — это ведь тоже работа. Если с умом учить, конечно.

— Ну и пусть дура! Но красивая!

«Красивая дура» посетила поле Центрального стадиона Алма-Аты на 48-й минуте игры. В отсутствие дисквалифицированного Квочкина передняя линия «Кайрата», дырку в которой затыкал молодой Бауржан Баймухамедов, не просто сидела на голодном пайке. Им вообще за всю первую половину игры считанные разы удалось перейти на чужую сторону поля. И вот наконец развели после перерыва — мяч пару минут попрыгал между игроками в середине поляны, и за него сумел зацепиться Абгольц. Мощный, широкий, похожий на ту самую водонапорную башню, некогда выстроенную Карлом Иванычем, он сместился на левый фланг и буром попёр на Логофета. Спартаковец попытался поставить ему корпус, но Рыжий Витька буквально затоптал его и продолжил свой носорожий забег по бровке. Опомнился он уже около углового флажка, когда понял, что бежать дальше некуда. Сзади поспешал Тягусов, вопя «оставь, оставь!», но Абгольц, на которого уже бежали московские беки, принял другое, парадоксальное решение. Он выдал длиннющий «черпак» назад и в центр, а там, не доходя даже до дуги, пририсованной к штрафной площадке, к круглому сходу приложился набежавший Долматов. Мяч полетел как из гаубицы. Спартаковский вратарь Кавазашвили видел всё — и момент удара, и траекторию, и даже белки выпученных от дикого напряжения глаз Олега, но поделать ничего не сумел. Снаряд упал в правую девятку, и тридцать тысяч человек взревели в один голос. «Кайрат» открыл счёт голам в сезоне-1969.

— Ось об том я вам и кажу, товарищи. Каб я був дурный, зараз бы тоже як тот Алимка щеки дул. Ой, «Спартак», ой, ничья! То Масика уся команда цилый рик теперь горилкой поить повинна. А може вин так всякую недилю усих за вусы тащить? Сами знаете, шо дулю. И який с Гуся тут помощник? Оборону наставлять — це старый, хитрый ум потрибен, як в дида Ковпака.

Позорный по такой игре для «Спартака» счёт сохранялся всего пять минут. На 53-й Осянин качнул Асылбаева и стукнул из-под него с пятнадцати метров — Бубенец не среагировал, не видя бьющего. 1:1 — и трибуны, успевшие уже размечтаться, испуганно заткнулись. Этой поддержки сильно не хватало кайратовцам. Пришлось ещё кислее, чем в первом тайме — москвичи оскалили свежеокровавленные клыки и впали в неистовство. Только минут через пять этого душераздирающего зрелища стадион наконец ожил и принялся делиться своей энергией с отбивающимися из последних сил хозяевами поля. Прямо на глазах набирались уверенности в движениях Асылбаев и Дышленко, по-молодому забегали измученные ноги Федотова, принялись цепляться за полузащиту соперника, не давая ей свободы, Долматов и Глеб. Ну и, конечно, исполином держался в воротах обожаемый всеми Масик. Минут за пять до конца гости сняли осаду — сил штурмовать эту цитадель у них больше не было, и Абгольц чуть не наказал их за то, что рано решили согласиться на ничью, но на этот раз Логофет всё же сумел с последний момент смахнуть мяч с ноги немецкого гренадёра. 1:1. На скамейке «Кайрата» кучей выжатого белья осел Вадим Степанов. Неужели товарищей так впечатлила повторённая в перерыве баечка про Красса и его любимую забаву, с некоторой добавкой элементов блатного фольклора? Надо будет обязательно поделиться наработкой с новым тренером. Скорей бы уж приехал…

— Ты, Опанас, вечно всех хорронишь ещё живыми. Как там рродственничек поганый сказал в Нюррнберрге: «Glück auf, Deutschland!» (Счастливо выбраться, Германия!). А я тоже скажу, хоть и не в Нюррнберрге мы, а в Алма-Ате — Glück auf, «Кajrat»!

— Слышал, отказали тебе опять в приёме в партию? — покачал головой Шанойло. Когда речь заходила о серьёзных вещах, вдруг выяснялось, что он тоже умеет изъясняться на вполне чистом русском языке.

— Меняй, говоррят, фамилию. У жены бери. Вот тогда…

— А ты?

— А вы?

— Не вы, говоррю, мне фамилию давали — не вам и менять. Я за того палача и фашиста отвечать не должен. Я к Тишкову пойду.

— Так и сказал? — присвистнул, сдёрнул золотые очки залысый.

— Так и сказал.

— Пойдёшь?

— Пойду.

«Ну что это, в конце концов, такое — Карл Иванович Мешалкин?!» — добавил про себя Кальтенбруннер.

Во времена СССР за хоккей мы были спокойны, а вот футболисты были непредсказуемы. Сейчас непредсказуема хоккейная сборная, зато за футбольную мы совершенно спокойны.

Звонка по красному телефону Пётр ждал, потому прервал на минуту совещание по строительству канала от Эмбы до Аральска и вышел в приёмную. Должна была звонить из Краснотурьинска Горбаневская Наталья Евгеньевна — бывшая диссидентка, а ныне соавтор почти всех песен группы «Крылья Родины» на английском языке. Наталья только что стала мамой во второй раз, и Пётр позвонил ей спросить, согласна ли она переехать в Алма-Ату, чтобы кроме написания песен ещё и обучать футболистов и тренеров «Кайрата» правильно спикать. На команду, естественно, нашли бы и другого преподавателя, но… Всегда ведь есть «но»: она нужна была в Алма-Ате — страшно неудобно по телефону песнями обмениваться, особенно когда английского не знаешь. Группа уже переехала, а главный помощник по написанию хитов в Краснотурьинске, с грудничком возится. Для «Кайрата» можно найти человека, а вот для «Крыльев» — не так просто, если вообще возможно. А так — два в одном.

Звонила, однако, не Горбаневская — голос был мужским и незнакомым. И это по красному-то телефону, номер которого всего пара десятков человек знала!

— Добрый день, товарищ Первый секретарь ЦК Компартии Казахстана, — час от часу не легче.

— И вам не хворать. Представьтесь.

— Товарищ Первый секретарь ЦК Компартии Казахстана…

— Давайте короче — Пётр Миронович.

— Товарищ Первый секретарь ЦК Компартии Казахстана, Пётр Миронович… — и молчание.

Сюр полнейший. Ладно, вдруг что важное хотят донести до Петра этого Мироныча.

— Вот, так гораздо короче. Слушаю вас.

— Товарищ Первый секретарь ЦК компартии Казахстана, Пётр Миронович, это Шестернёв…

— Да? — и кто это?

— Шестернёв Альберт…

— Что-то знакомое. А, футболист?

— Да, это я, Альберт, футболист.

— Слушаю тебя, Альберт Футболист, — так это ведь тот самый товарищ, из-за ступора которого СССР лишился медалей чемпионата Европы. Монетку кидали, а он вот так же завис. В результате ход перешёл к итальянскому капитану, и Скуадра Адзурра отправилась в финал. Видимо, переживал сильно — на олимпиаде Пётр его толком и не запомнил.

— Меня туда позвали…

— Уже неплохо. Куда позвали? Кто позвал? — и это капитан сборной! Почему? Ну, вестимо, другие есть заслуги, кроме красноречия.

— Эленио Эррера, в «Рому» итальянскую.

— Ого. Я слышал, Бышовца хотели купить за целый миллион. А тебя за сколько?

— За шестьсот тысяч. На два года. Я тогда всё про их тактические схемы, про катеначчо вызнаю и Якушину передам — я ведь защитник.

— Что такое «катенача»? И откуда у тебя этот телефон?

— Так Михаил Иосифович и дал. Меня тренер-то бы отпустил, ну Бобров который, Всеволод Михалыч, да он в Федерацию звякнул — а там такой ор подняли…

— Так что такое «катенача»?

— Катеначчо. Это система обороны. «Замок» переводится. Вот этот самый Эррера и придумал — так у него «Интер» два раза Кубок Чемпионов взял и один раз в финале ещё играл, всё за три года.

— Стало быть, Всеволод Бобров даёт добро на твой переход. А в сборную они тебя будут отпускать?

— Ну так это… в контракте пропишем ведь.

— Что Гранаткин?

— Прямо сразу Гранаткин?

— Хорошо, Павлову позвоню — он Гранаткина подготовит. Слушай-ка, Альберт Футболист, а ты не слыхал про такого Айзеншписа? Мысль всё обдумывал одну, человечки нужны для воплощения. Вот эта фамилия на ум пришла, и случай подходящий.

— Кхм…

— Не понял.

— Так вся Москва гудит! Его позавчера арестовали. Валютные операции. Конечно, знаю Юру, он нам с женой пластинки доставал. Так-то хороший парень, не жадный. Иные за свежие пласты вдвое дерут.

— Ну-ну. Хорошо, Альберт Футболист. Я думаю, правильно будет тебя шпионить за этим «катеначчом» отправить. Жди вызова к Гранаткину.

Позвонил Павлову. Думал, даст команду, и все забегают, засуетятся. Забегали, мать его за ногу — только в Алма-Ате, а не в Москве.

Павлов перезвонил через час и сообщил, что в столице крику и ругани столько — в децибелах не измерить. Оказывается, страстный футбольный болельщик Гречко решил в этом году из ЦСКА сделать чемпиона, и его енералы спортивные все клубы какие могли прошерстили — особенно «Пахтакор» ободрали, аж троих лучших футболистов в армию призвали. А тут Петрушка у него решил капитана увести!

— Вы, Пётр Миронович, с маршалом сами утрясайте.

Позвонил Гречко — того нет. Куда-то ускакал. Ну, подумать тогда есть время.

Дома слонялся из угла в угол. Соображал. Девки на него рычать начали — сядь, типа, достал уже.

— Что случилось-то? — спросили за ужином.

Рассказал про неудачный гешефт.

— Так ты, папа Петя, Эванджелисти позвони!

— Линде? Она ж ещё маленькая, наверное?

— Папа Петя, ты тупица неподражаемый. Франко Эванджелисти. Президент этой самой «Ромы» — но это ладно. Помнишь, дядька со смешными усиками, главным был на показе мод в Италии? Вот он самый и есть — замминистра туризма и зрелищ. Карточка у тебя должна его быть, точно тебе её совал и в гости звал.

— Синьор Франко! Точно. И он на самом деле президент футбольного клуба «Рома»?

— Как вот стране не развалиться? Одни тугодумы в правительстве.

Нашёл переводчика утром и позвонил. И чудо свершилось.

— Да, мы готовы заплатить шестьсот тысяч за Альберто Шестиньёфф. У нас его после Евро называют «Il Masso» — глыба! Ах, футболиста вам взамен? Но проблемо! Тут Эррера с одним молодым на ножах, всё выгнать хочет. Берите впридачу — очень хороший игрок. Джулиано Таккола, нападающий. Он сейчас в Эфиопию и то согласится переехать, лишь бы подальше от дона Эленио. А уж в Москву, где ваш потрясающий Дом Моды… Санто чьело! А будет артачиться — так у него жена Розина есть, волоком притащит!

— Итальяшку? — Гречко, видно, затылок чесал, или ещё что волосатое — по телефону не видно, но звук характерный.

— Это «Рома», Андрей Антоныч. Там дерьма не держат. Ну и прояви ты уже чуткость, помоги советской футбольной науке. Нам в будущем году чемпионат мира выигрывать.

— А, бл…, хрен с тобой. Давай поменяемся. И это… ты давай приезжай, тут намечается кой-чего.

Так и на этом не закончилось. Ещё и Шелепин влез.

— Торговать нашими спортсменами за деньги! Вы, товарищ Тишков, совсем спятили!

— Это будет лучшая пропаганда советского спорта, а значит, и всего Советского Союза. Шестернёв — один из лучших защитников мира, а «Рома» — знаменитый клуб. Его будут хвалить журналисты, а вместе с ним — и СССР.

— Так вот, значит?

Так. Сто раз пожалел, что связался. Эту бы энергию, да в мирных целях.