На арене с Гошей

Под руководством Тимофея Ивановича Сидоркина, этого опытнейшего дрессировщика и добрейшей души человека, я работал более четырех лет. Старый русский артист, он начал свой нелегкий путь еще в дореволюционном цирке, испытал немало серьезнейших трудностей. Он знал очень многих выдающихся мастеров арены, на весь мир прославивших русское искусство, с некоторыми из них его связывала крепкая дружба. Был он не раз свидетелем взлетов одних артистов и падений других. Умудренный большим опытом, он охотно передавал его другим. Накипь старого цирка, его темные стороны почти не коснулись этого неутомимого труженика, которому я обязан своими первыми шагами на артистическом пути.

- Чтобы стать настоящим артистом,- частенько говорил он мне,- надо много работать, Ваня, очень много - сколько сил хватит, и еще больше.

Сидоркин видел, конечно, что я люблю животных, забочусь о них. И он всячески это поощрял, всемерно старался будить во мне интерес к профессии дрессировщика, подробно пояснял каждый свой жест во время репетиций, рассказывал множество очень поучительных историй, посвящал меня во все тонкости дрессуры, знакомил с особенностями разных животных, учил, как подходить к ним, как с ними обращаться.

- Нельзя,- учил он меня,- ни в коем случае нельзя проявлять трусость. Но безрассудная лихость в обращении с хищниками, пренебрежение опасностью тоже ни к чему хорошему тебя не приведут.

И с доброй своей улыбкой добавлял:

- При всех обстоятельствах не следует терять эту деталь,- он выразительно указывал пальцем на голову.

Из Ижевска наш зверинец переехал в город Киров, оттуда в Дзержинск. Затем мы работали в Харькове, потом перекочевали в Баку...

В обязанности ассистента, которые я выполнял, входил не только уход за медведями, но и непосредственное участие в репетициях, для которых поначалу я лишь готовил продукты - нарезал хлеб и колол сахар, чтобы прикармливать животных во время работы. Потом мне разрешили выводить из клетки медвежат и гулять с ними.

Смысл таких прогулок не только в том, что животное не залеживается на месте. Это нужно для того, чтобы приучить его к людям, постараться обуздать его нрав, часто очень капризный и коварный. Тут следует иметь в виду, что медвежата, еще не знающие человека, принимают его за какую-то угрожающую силу, от которой необходимо обороняться - кусаться, царапаться...

Разрешение выводить на прогулку медвежат было большим доверием мне. Очень быстро освоившись с этим делом, я проводил целые дни в играх с забавными, но злющими малышами.

Медведи, с которыми Сидоркины работали в зверинце были еще "сырыми", то есть не владели трюками настолько, чтобы участвовать в цирковом представлении. И по прибытии в Баку нашему аттракциону предоставили четырехмесячный репетиционный период - за этот срок мы должны были многому научить зверей, а главное, научить их выполнять все трюки четко, без "завалов".

К тому времени я накопил уже некоторый опыт и стал по сути дела первым помощником Сидоркиных. Заметно расширился круг моих обязанностей. Мне уже доверяли выводить из клеток взрослых медведей, надевать на них поводки, намордники, привязывать к специальным кольцам в стене в проходе.

Репетиции наши шли очень интенсивно, напряженно, по строжайшему расписанию. Работа начиналась ровно в семь утра и длилась до двенадцати часов. Возобновлялась она в восемь часов вечера и заканчивалась в двенадцать ночи.

В таком распорядке есть резон: утренние занятия должны приучить животных к тщательному выполнению трюков в определенной последовательности; вечерние же, проходящие при свете электричества, так сказать, максимально приближены к обстановке циркового представления. Их цель - не только закрепить результаты утренней репетиции, но дать зверям возможность освоиться с обычными условиями работы на арене.

Некоторым опытом, как уже было сказано, я успел запастись, но достаточной сноровки в обращении с животными у меня, разумеется, еще не было, не смог пока преодолеть известную скованность и неуклюжесть. И медведи нередко меня царапали, а иногда и кусали. По эти случаи ни в малейшей степени не поколебали моей увлеченности.

Однажды я расположился на ночлег прямо возле клеток, подложив под голову свой рабочий комбинезон. Прошло очень немного времени, когда я вдруг был разбужен резким толчком. Почувствовал, что какая-то могучая сила волочит меня головой вперед туда, где стоят клетки со зверями.

Я молниеносно вскочил на ноги, в то время как мое изголовье исчезло в клетке медведицы Гальки. Что же оказалось? Когда я заснул, зверь почуял запах хлеба и сахара, которыми всегда были полны карманы моего комбинезона. Дурманящий запах заставил Гальку потянуться лапой к комбинезону - она хорошо знала, где лежат лакомства. После длительных усилий ей удалось зацепить его когтями. Тогда-то она и стала резко тянуть к себе комбинезон, а втащив в клетку, в одно мгновение превратила его в... бывший комбинезон.

Медведица Галька

Уютно разлеглись в клетке, медведица с аппетитным хрустом и сопением за обе щеки уплетала сахар и хлеб. При этом она, честное слово, весело подмигивала в мою сторону...

Утром, очень смущенный и раздосадованный, я доложил о случившемся Тимофею Ивановичу. Ни единым словом не упрекнув меня, он только посоветовал впредь быть осмотрительнее.

На следующую ночь я улегся спать в комнате, где размещался наш продовольственный склад. Среди ночи мой сон был прерван самым неожиданным образом: на мою голову обрушились какие-то предметы-не очень твердые и небольшого веса. Хотя боли они мне почти не причинили, но внезапность нападения подействовала как-то ошеломляюще. Ничего не понимая, я вскочил. В темноте, инстинктивно протянув руку вперед, вдруг ощутил, что она погрузилась в очень знакомую мягкую шерсть. Без сомнения, рядом стоял медведь. Быстро отступив назад, я нащупал выключатель и резко включил свет. У стойки, на верхней полке которой хранился хлеб, стоял медведь. По всей его морде был размазан какой-то жир. "Савка,- пронеслось у меня в голове.-Как он тут очутился?"

С невероятным трудом мне удалось вывести его из склада и водворить в раскрытую настежь клетку. И тут выяснилось, что служитель, которому доверили этого гималайского медведя, допустил непростительную оплошность - забыл на ночь запереть клетку.

Учуяв дразнящий запах продуктов, зверь преспокойно вышел из клетки, ударом могучей лапы разбил окно и влез в склад. Здесь он, не обращая на меня никакого внимания, первым делом добрался до солидного куска сливочного масла, с которым живо управился. Пытаясь затем достать с верхней полки хлеб, он с чисто медвежьей грациозностью свалил все буханки. Они-то и посыпались на мою голову. Видимо, воровская квалификация Савки была невысока.

Все же, когда я выставлял его из помещения склада, медведь не забыл прихватить две буханки. Он спрятал их под брюхо, когда, возвратившись в клетку, улегся спать, и доел их уже утром перед самым началом репетиции.

Подготовка и тщательная шлифовка всех элементов аттракциона уже подходили к концу, когда наша группа животных была пополнена двумя ластоногими обитателями океана - великолепными калифорнийскими морскими львами.

Тимофей Иванович, еще до войны выступавший с морскими львами, от природы поразительными балансерами, вынашивал план создания оригинального аттракциона, где они действовали бы совместно с медведями.

Затея эта представляется мне необычайно интересной. Номер был задуман так. На манеж под звон бубенцов влетают санки, запряженные тройкой здоровенных медведей. Роль ямщика выполняет морской лев по кличке Гоша. Он лихо правит, держа в зубах вожжи. Остановив тройку, Гоша соскакивает с санок и принимается балансировать различными предметами, которые Сидоркины ставят ему на нос. Делал он это с изумительной ловкостью и быстротой, так же, как и отбивал посылаемые ему яркие разноцветные мячи. Наконец, в финале, идя по барьеру манежа, морской лев держит на носу длинный металлический шест с кружащимся на конце алюминиевым блюдом.

Все участники репетиций всегда любовались Гошей, его, не побоюсь сказать, неподражаемым артистизмом, превосходной работой, производившей впечатление, будто животное совершает осмысленные действия, что всегда служит лучшей аттестацией дрессировщика, является конкретным и очень точным выражением его высокого мастерства.

Зрители над этим редко задумываются, но в артистической среде очень хорошо знают, какого неимоверного напряжения стоит добиться чистоты работы от животного; сколько сил, умственных и физических, затрачивается дрессировщиком на то, чтобы номер, длящийся всего несколько минут, шел четко, точно и с той непринужденной легкостью, которая отличает искусство от ремесленничества.

Не могу не вспомнить в этой связи моего старшего товарища по работе - народного артиста СССР Валентина Филатова. Всякий раз, любуясь его чудесным медвежьим цирком, я неизменно испытывал чувство глубокого уважения и доброй зависти к талантливому дрессировщику, добившемуся таких выдающихся успехов. Одна деталь в его аттракционе всегда вызывала даже у меня, зрителя в общем-то искушенного, веселую улыбку. Действительно, глядя на четвероногих велосипедистов, наперегонки кружащих по арене, нельзя было не улыбнуться, когда один из них, как бы в спортивном азарте, часто оборачивался, мол, не обгоняют ли его соперники.

Маленькая деталь, счастливая находка! Но каких, вероятно, огромных усилий потребовала она от дрессировщика.

Или вот другой пример, также относящийся к счастливым находкам, возникшим благодаря большому и напряженному труду одного из наиболее знаменитых наших дрессировщиков - народного артиста СССР Владимира Дурова.

Вдумчивое наблюдение за морским львом натолкнуло его на мысль использовать одну особенность животного. Артист заметил, что когда морской лев делает резкий выдох, то совершенно отчетливо звучит "ага". Этот "словарный запас" оказался вполне достаточным, чтобы создать уморительный диалог.

Под конец выступления, накормив морских львов рыбой, Дуров затевал с одним из них такой "разговор":

- Ты еще хочешь рыбы?

- Ага.

- Но ведь ты уже съел свою порцию?

- Ага.

- Значит, хочешь Любочкину^*порцию?

^*(Любочка - другой морской лев из группы Дурова.)

- Ага.

- Ну и нахал же ты!..

Морской лев обидчиво молчит. Тогда Дуров решал несколько смягчить упрек и говорил:

- Нахал не нахал, но обжора порядочный.

- Ага,- соглашался морской лев под хохот зрителей.

Казалось бы, что примечательного в чередовании этих вопросов и стереотипного ответа? Но, во-первых, надо же было обнаружить эту особенность выдоха. Во-вторых, поставить ее, так сказать, на службу искусству, то есть натаскать животное, чтобы оно в точно обозначенные мгновения, повинуясь сигналу (для зрителей абсолютно незаметному), делало выдох, а в нужный момент промолчало, как бы изображая обиду. Я себе представляю, что это была очень сложная, очень трудная задача, успешно решенная благодаря терпению и настойчивости замечательного мастера.

Большим трудолюбием и настойчивостью отличался, как уже сказано выше, и мой первый наставник на трудном артистическом пути Т. И. Сидоркин. И если задуманный им смешанный аттракцион зрители не увидели, то не его в том вина.

Вместе с женой Тимофей Иванович все делал, чтобы морские львы освоились с новыми для них условиями жизни на чужбине. Днем и ночью Сидоркины со скрупулезной предусмотрительностью ухаживали за животными, сами тщательно следили за поддержанием определенной температуры воды в бассейне и своевременной сменой ее; кормили живыми миногами, специально доставляемыми воздушным транспортом из Риги,- словом, предпринимали все возможное, чтобы дать своим питомцам ассимилироваться в прежде незнакомой обстановке. Увы, этот долгий, неистощимо изобретательный труд оказался напрасным - примерно через год оба морских льва погибли от воспаления легких.

Вся наша группа остро переживала эту утрату: но, разумеется, тяжелее всего было на душе у Тимофея Ивановича.

Нам ничего другого не оставалось делать, как снова полностью переключиться на тщательную подготовку медвежьего аттракциона, который пополнился новыми, очень молодыми зверями.

Большая, кропотливая работа была дружными усилиями всей нашей группы успешно завершена. На цирковом конвейере страны появился новый содержательный аттракцион, о котором афиши в разных городах крупными буквами возвещали: