На бобровых тонях

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ-ПЯТИМИНУТКА

Раму от довоенного русского арттягача, который солдаты-окруженцы утопили за деревней в болоте, мы все-таки привезли в магазин. Правда, потратили на это не один день, как рассчитывали, а чуть ли не целую неделю.

Все, что только можно было забрать от тягача — открутить или отломать, — давно уже забрали эмтээсовцы. Помню их «студебеккер». Машина три дня стояла близ болота, а над поймой все это время не умолкал дребезжащий, беспорядочный гул — громыхало часто и неровно: то глухо, будто под землей, то громко и резко, захлебисто.

Везли раму не то чтобы на каком-нибудь коне — на себе, на незаменимой нашей самодельной тачке с колесами от пулемета системы «Максим» и передке от телеги.

Самый младший из нас — Коля, которому и семи лет еще не было. Старший — безрукий отец наш, инвалид минувшей войны. Осколком от немецкой мины ему оторвало самый кончик носа, выбило зубы; мелкими осколками изранило левый бок, а два совсем маленьких осколка достигли легких. Их видел я, когда ходил с отцом в больницу на рентген: ему нужна была справка для комиссии по инвалидности, а я прихварывал после простуды. Медсестра стала так, что заслонила собой экран аппарата. Я думаю: «Чего это она мешает мне посмотреть на батькину грудную клетку?» Быстренько обошел сестру, глянул на экран: как раз на легких чернели две точечки — все равно как дробинки-нулевки. «Что б это могло быть?» — подумал я. Когда батька начал одеваться, я подошел к нему и тронул там, где были эти точечки. Спросил:

— Тата, вот тут не болит? И почему, скажи, доктор как бы и не видел, что там? А медсестра — та даже старалась загородить от меня аппарат?

По дороге домой отец признался, что в легких у него остались осколочки от мины — их нельзя было достать во время операции… И попросил меня, чтоб я не проговорился дома.

И я молчал, не выдавал его тревожной тайны. Но я всегда помню о тех черных «дробинках» — они близко-близко прошли возле сердца. Ведь могли бы… Нет, нет! Они миновали сердце, и смерть отступила!

Наконец приковылял на костылях продавец. Не торопясь отомкнул замок, раскрыл дверь настежь. Подошел к нам. Немного постоял, думая о чем-то своем, поинтересовался:

— Как же ты ее, эту раму, Андреевич, приволок? — и постучал костылем. Рама глухо отозвалась на удары.

— А разве я один? Вот они, мои помощнички! — Мы втроем стояли тут же, у рамы, и отец показал на нас.

Продавец обошел раму — должно быть, на глаз прикидывал, сколько нам денег дать, потому как на весы ее не положишь.

В это время подкатил к магазину председатель колхоза. Прислонил свой новый мотоцикл к углу и, засучив рукава гимнастерки, шагнул к пожарной бочке. Пригоршнями выплеснул из нее застоявшуюся зеленоватую цвель, что плавала на поверхности, и начал неспешно тереть рука об руку. Тер долго и старательно.

— Недогадливый ты, Семенович! Подал бы хоть обмылок какой или что… Сам, думаю, подаст… — бросил он укоризненно продавцу, вытирая руки носовым платком.

— Всего, Дмитриевич, не предусмотришь. Да у меня к тому же не корчма, а лавка… Магазин!

— Ну довольно тебе, хватит… Не расходись, я пошутил. — Председатель обратил внимание на раму. — Ого-го-о! Кто же ее на машину будет грузить, а? Кран придется вызывать… — Обошел раму, остановился напротив отца. — И это твоя, Герасим, работа? — удивленно спросил он.

— Наша, — коротко ответил отец.

— Вот оно что… А я голову ломаю: почему мой сторож по ночам дрыхнет — не добудиться? Видно, он так уходится за день, что где уж ему ночью бодрствовать!

— Так уж и дрыхну, Дмитриевич? — возбужденно спросил отец. — Может, даже напомнишь, когда будил меня? Послушаю.

— Ишь чего захотел… Чтоб председатель будил его! — и засмеялся. — И кто тебе давал вторую группу, Андреевич? — с мстительной ноткой в голосе начал он и даже быстрее забегал вокруг рамы. — Ты же мужчина в самом соку, можно сказать, а что без руки, так много сейчас таких, одноруких… И почти у каждого из них третья группа, а у тебя — вторая. Ну посуди сам: хату себе, скажу прямо, ты хорошую отгрохал — игрушка! Так? — И председатель пригнул палец — собрался перечислять, что отец сделал для своего хозяйства. — Баню! — И другой палец пригнул. — Хлев! Выходит, что ты, Герасим, и не больной вовсе, а?..

— Ты бы разулся, Дмитриевич, а то на руках пальцев, боюсь, не хватит, ежели и дальше станешь припоминать, что он сделал, — не удержался продавец, которому явно не нравилась пытливая дотошность председателя.

— Знаю, все вы тут друг за друга… Так вот послушайте, что я скажу. Герасим мог бы и в строительной бригаде работать. Потюкал немного — отдохнул, снова потюкал… Это ж не дома, что как возьмется — так до вечера топора из руки не выпускает.

— Дома за него никто не сделает. А для строительной бригады здоровяков хватает… Ай, Дмитриевич, и не стыдно тебе? Надо же к людям хорошенько присматриваться, — урезонивал председателя продавец.

— Вот я и присматриваюсь…

— Да не туда, — отзывается отец. — У тебя, подумал бы ты, в начальстве целая бригада, так? А вот чем, скажи, эти все твои начальники серьезным заняты, чтобы польза от них колхозу была? Ничем — подхалимничают да горелку хлещут! Так что на меня, Дмитриевич, не пяль глаза. Все, что могу, я делаю.

— Так я ведь и говорю, что ты больше можешь, чем другие, хоть и с одной рукой. Кажется, так?

— Я, может, и могу. А вот твои сообщнички одной рукой и гвоздя не вобьют! — И отец отошел в сторону.

— Чего ж отступаешься? — как бы примирительно начал председатель. — Посмотри, ежели уж на то пошло, я тоже кое-что могу. Не один ты великий спец… — И продавцу: — Мы тоже не лыком шиты… Дай-ка мне там гвоздочек, Семенович.

Продавец принес молоток и новенький гвоздь-сотку.

— A-а… Ну давай, ежели намерен сотку испортить, давай! А мы поглядим на твои, Дмитриевич, способности — может, и вобьешь. Ты же не наш брат — председатель все-таки! — усмехнулся отец.

Председатель подошел к стене, наставил гвоздь в трещину и взял было уже молоток, отец отвел его руку.

— Э, нет! Ты уж, ежели вызвался показать свою смекалку, то не в трещину целься, а вот тут, на ровном месте… Ой, Дмитриевич, избаловался ты у нас…

Заряд попал в цель: председателю не по нраву пришлась такая шутка — швырнул молоток на крыльцо и ушел.

Отец закурил.

— И откуда нам подкинули пустозвона этого? — безобидно и как бы у самого себя спросил он. — Не везет нашему колхозу на председателей. Этот же, ей-богу, не дотянет и до отчетно-выборного собрания — снимут… Председатель-пятиминутка!