На дыбе. Русский исторический детектив

Из исторической хроники: «Искусный звездочёт и богослов Симеон Полоцкий ночью на 11 августа 1671 года, заметив близ Марса Звезду пресветлую, предсказал царю Алексею Михайловичу и супруге его царице Наталье Кирилловне, что чрез девять месяцев родится у них сын, которому наречется имя Пётр, и не будет ему равного среди монархов. Де всех он превзойдет славою и делами, соседей враждующих смирит, страны дальние посетит, мятежи внутренние и нестроения обуздает, многие здания на море и на суше воздвигнет, истребит злых, возлюбит трудолюбивых, насадит благочестие. То же записал, по словам предания и Дмитрий, впоследствии святой митрополит Ростовский, наблюдавший в Москве течение небесных светил в одно время с Симеоном Полоцким».

Согласно пророчествам, 30 мая 1672 года в день преподобного Исаакия Далмацкого, в первом часу пополуночи, к восторгу московской черни, молодая царица обрадовала Государя своим первенцем…

Но этому сладостному событию предшествовали события нежданные и даже страшные.

Бесприданница

В утреннем блеске свежо благоухали сады боярина Кирилла Нарышкина. Солнце встало за дальними дубами, озаряя ясную призрачность нежно перламутрового небосвода.

И хотя час был ранний, жизнь уже шла своим ходом. Пастух гнал на пастбище мычащее и блеющее стадо. На хозяйственном дворе возле амбаров переругивались мужики. Ловко орудуя «окаянной» рукой, жилистый рыжеватый Пармен монотонно долбил молотом по наковальне. Сильным голосом он выговаривал тщедушному мужичонке: «Каурого я тебе ковал на прошлой неделе, а ты, такой-сякой, опять припёрся!»

Застоявшиеся за ночь лошади нетерпеливо ржали в конюшне, просясь на волю. Возле колодца судачили бабы. С гнусавыми напевами подошли нищие. Хозяйская дочь — круглолицая, глазастая Наталья вынесла им каравай горячего хлеба и свежих с грядки огурцов.

Тяжело опираясь на перила, с крыльца властным взором наблюдал за утренней жизнью своей вотчины Кирилл Полуэктович Нарышкин. Мысли, словно камни в жерновах, медленно вращались в его крупной голове. Думал он о том, что жизнь с каждым годом становится все плоше: неурожай следует за неурожаем, крестьяне мрут или пускаются в бега. Наталья и лицом, и статью взяла, да замуж её за кого отдать? Женихи богатых невест ищут, а он, Нарышкин, и рода худого, и в бедности прозябает. А девка Наталья добрая, не нравная. Когда беда пришла к Никите Кривому, так последние медяки в доме собрала, отдала ему в малое хоть утешение.

Про беду сию, случившуюся в конце мая, как раз под праздник Рождества Иоанна Предтечи, ещё вся округа судачила. Пятнадцатилетнюю девку Парашку, дочь Кривого, нашли в недальнем овраге. Валялась задавленной, с задранным подолом, белые ноги кровью были перемазаны.

Татя не нашли, а грешили на цыган, которые как раз в те дни неподалеку шастали. Мужики, схватив вилы, пошли искать, хотели всех перебить, да их след простыл.

Ах, лучше не вспоминать о том зверстве, сам звереешь!

Тревога

Нелегкие мысли Нарышкина были нарушены малолеткой сиротинушкой Аленкой, вместе с тринадцатилетней сестренкой Ариной живших на девичьей половине дома и занимавшихся вязанием кружев.

Аленка грохнулась перед крыльцом наземь, запричитала:

— Ой, боярин, беда! Аринушка моя пропала…

— Не блажи, дура! — строго приказал Нарышкин. —

Толком реки.

Всхлипывая и заикаясь на каждом слове, Аленка лепетала:

— Вчерась меня на гумно молотить посылали, намаялась там без привычки, засветло спать улеглась. Ночью вдруг пробудилась, в светлице лишь лампадка светит, а кровать сестренки пустая, не разобранная… — вновь разревелась Аленка.

— И чего ж, тюхтя, ты никого не разбудила?

— Да я думала, что сестренка опять у крестной заночевала. Сейчас побегла к ней, а та говорит, что моей Аринушки не было. Аа!

Нарышкин задумчиво стал мять седую бороду, но дочь Наталья властно, не пугаясь присутствия отца, распорядилась:

— Аленка, беги к пономарю, пусть в колокол звонит, народ собирает. Эй, Пармен, туши огонь в кузнице, бери мужиков с вилами, спешите на луговину, где цыгане табором останавливаются. Может, их козни?

Пармен погрозил кулачищем:

— Всех их, чертей, самолично переведу! Вторую девку сгубили, антихристы.

…На колокольне тревожно и часто пономарь забил во всполошный колокол — как на пожар. От набатного звука со всполошным карканьем взмыла воронья стая. Церковь стояла на горе, и звон разносился до самого слияния неба с землей. Побросав орудия труда, с полей в село спешили селяне. Вскоре большая толпа собралась возле деревянной церквушки. На паперть взошел Нарышкин, откашлялся в клочковатую бородищу и грудным голосом сказал:

— Нынче в ночное время, дьявольскими кознями, пропала девка Арина, сирота. Зело сие тревожно, ибо памятую про несчастную Парашку. Горе тому злодею будет, лучше бы он не родился, что тебе Иуда. Тому, кто найдет Арину живой-здоровой, поставлю ведро хлебного винца.

В толпе одобрительно зашумели:

— Оно хорошо, коли счастье кому такое привалит…Разбившись партиями по пять-шесть человек, пошли обыскивать окрестности села — близкие и дальние.

Бесова жертва

Солнце ещё в полдня не поднялось, как к Нарышкину прибежали гонцы:

В дальнем овраге, что был менее версты от села, наспех кое-как прикрытая свеженаломанными ветвями липы, орешника и ольхи, на самом дне, где струился прохладный ручеек, лежала несчастная сирота. Вода перекатывалась через её оголенные ноги и живот, запрокинутое набок и лежавшее поверх воды лицо было облеплено конскими оводами, слепнями и жирными мухами.

Селяне стояли притихшие, словно в чем виновные. Многие крестились, женщины навзрыд плакали.

Приехавший верхом на лошаденке старенький священник отец Макарий распорядился:

— Что ж лежать невинно убиенной в непотребном виде? Бог разберет всякую правду и неправду, а пока подымите новопреставленную девицу Арину.

Раскидав ветви, мужики бережно подняли Арину на высокий край оврага и положили на рубаху, которую кузнец Пармен сдернул с себя.

Отец Макарий начал заупокойную литию:

— Со духи праведных скончавшихся… Грустный напев никак не вязался с веселым солнечным деньком, с хлопотливым жужжаньем пчелок, заливистыми трелями жаворонков, пряным запахом скошенных трав, со знойно-эмалевыми просветами неба среди густых ветвей деревьев, росших вдоль оврага. Господи, как невообразимо прекрасен Твой мир!

Из деревни пригнали телегу, положили на сено Арину и накрыли холстиной. Пармен показал на деревья и кусты со свежими обломанными ветками:

— Вот, бес окаянный, кровопивец ненасытный, зелень ломал да на жертву кидал. Думал, не заметят убиенную. Ан нет, правда всегда проявится.

И скорбно повесив голову, двинулся за телегой. Нарышкин грузно влез в седло, направился к селу. Мучимый тяжкими раздумьями, время от времени он столь шумно вздыхал, что молодая лошаденка опасливо косилась на него налитым кровью глазом. Наконец, принял решение, ещё раз вздохнул — облегченно теперь, и, сдернув с головы старенькую жаркую шапку, крытую выцветшим алым бархатом, широко осенил себя крестным знамением. Крупные черты лица его с узким сжатым ртом сразу разгладились.

Горькая разлука

Ранним утром другого дня Нарышкин отправился в церковь и долго молился, так что отец Макарий про себя решил: «Чтото боярин мой задумал, усердия в нем много ныне!»

Во время утренней трапезы объявил решение:

— Скорбию и печалию сердце мое уязвленно стало. Пять вас детей у меня, и все дочери — одна другой меньше. Не человек, а собака бешеная лютует в наших пределах, и кого поразит — нам неизвестно. Гонялись по всем дорогам-тропинкам — не выловили злодея. И решил я: Натальюшка-свет, ты единственная у нас в возраст невестин вызрела, за тебя мне кручинней всего. Ныне же сбирайся, повезу тебя в Москву.

Дико дочери завыли, супруга тяжёлым мешком повалилась Нарышкину в ноги, запричитала:

— Куда ж ты её, на срам какой? Топнул гневно ногой Нарышкин, у самого на сердце кошки скребли, Наталья — дитя любимое:

— Цыц, молчать! Ухи надеру, так узнаете, как перечить. Не на срам — Артамону Сергеевичу Матвееву представлто её. Человек мне он не посторонний, а свояк, Натальюшке — отец крестный.

Уцепилась супруга за сапоги Нарышкина, воет, — тоску усугубляет:

— Не отдам на бесчестье!..

— Не велика честь, коли нечего есть! А у Матвеева — дом полной чашей, сам Государь его привечает, из своей тарелки куски дает. — И, смягчившись, добавил: — Натальюшка — красавица писаная, чего ей тут в глухомани киснуть? А там всё жениха ей Матвеев найдет — приказного или, коли повезет, так и стрельца. Смекаешь? А главное — в безопасности.

Нахлебница

На другое утро, собрав скудные наряды дочери — летник и охабень атласные, опашень, расшитый жемчугом, телогрею камковую, пользованный, не новый приволок на тафте для постели, убрусы и утиральники шитые, полдюжины простыней хлопчатых, перину и подушки пуховые и прочее — и уложив сие в сундук большой кованый, погрузили все в старинный рыдван, Иоанна Васильевича помнивший, впрягли тройку сильных лошадей и заскрипели колесами к Москве-матушке. Впрочем, до града столичного — рукой подать.

Солнце только из зенита свалилось, как Нарышкин, отдав стражникам алтын, в Ильинские ворота въехал.

А вокруг народу множество — и суетящаяся челядь, и крестьяне на возах с провизией и дровами, и пеший люд, и подьячие в расшитых кафтанах, и красавцы всадники в богатых одеждах — ах, шумна и любопытна московская жизнь!

Вскоре остановились у могучих ворот, за которыми виднелись высоченные хоромы. Солнце весело поблескивало в слюдяных окошках. Злые псы зарычали за оградой. Нарышкин поклонился вышедшему из калитки дородному, с красной мордой слуге:

— Спаси Христос, добрый человек! Доложи, сделай милость, боярину Артамону Сергеевичу: прибыл, дескать, свояк его Кирилка Нарышкин.

Слуга важно посопел, выковыривая пальцем из зубов обеденное мясо. Назидательно проговорил:

— Надо ведать: боярин опосля трапезы почивает. — Уставившись глазами в развалюху рыдван, долго соображал что-то. Сытно икнув, милостиво позволил: — Ну, коли не врешь, что свояк, въезжай во двор. Воду из колодца для лошадей взять могишь, а овёс — ни-ни! Увижу, псов натравлю.

Рыдван завели в богатый двор, поставили в тени громадных дубов, лошадей выпрягли. Затомившаяся переездом Наталья легко спрыгнула на землю. Она с любопытством озирала невиданной прежде красоты крыльцо резного дерева, крышу луковицей над ним, кровлю шатром, мудреных деревянных зверей на наличниках: «Ах, лепота сказочная!»

Часа через два, позевывая, почесываясь, из покоев людских начал народ выходить на свет Божий. Всеобщий послеобеденный сон отлетал прочь. Вскоре появился в кумачовом кафтане слуга. Обращаясь к возчику, сказал:

— Боярин велел распрягать, овса зададим лошадкам. — Повернул сытое лицо к Нарышкину: — А ты, пойдем, боярин к себе требует.

Войдя в золоченые палаты, Нарышкин упал перед Матвеевым на колени:

— Не гневайся, свет-батюшка, Артамон Сергеевич, больше негде искать защиты и помощи… — И Нарышкин поведал о страшных событиях в его вотчине.

— Твоя Наталья поживет у меня, — легко согласился Матвеев. — Сын у меня есть, пусть и дочь теперь будет. Крестница — дитя от Бога.

…Оставив Наталью, на другой день спозаранку Нарышкин отправился восвояси.

Приятное знакомство

Боярин Матвеев был канцлером иностранных дел и любимцем Государя. Алексей Михайлович, словно забывая о своем величии, на зависть царедворцам, запросто бывал в доме Матвеева.

Так случилось и на другой день по приезде Натальи.

Государь, внезапно появившись к ужину, милостиво сказал:

— Боярин Матвеев, твой стол порядочно приготовлен, так что мне захотелось с тобой трапезовать. Но с уговором: пусть никто для меня не тревожится, пусть с нами сядут все, кому накрыто.

— Сделайте милость, — низко поклонился Матвеев и приказал звать ближних.

Государь знал семейных боярина и был приятно удивлен, увидав на сей раз неизвестную девицу с круглым личиком, густой косой, убранной под кику, живыми и ласковыми глазами.

— Это дочь моего свояка Нарышкина, — объяснил Матвеев. — Моя крестница. У них беда… — И рассказал, что знал.

Государь неприятно изумился:

— И что, злодея все ещё не поймали?

— Да как его поймаешь? Земля велика. Сделал своё черное дело и, таракану подобно, забрался в какую-нибудь щель.

Государь обратился к Наталье:

— А что, девица, в деревне хорошо жить, не скучно?

— Эх, Государь, скучать нам некогда — за домом глаз да глаз нужен, — смело отвечала Наталья.

— А чем же батюшка твой тогда занимается?

— У батюшки тоже хлопот — полный рот. К тому ж он охотник. Перепелов у нас страсть сколько. Государь живо ответил:

— Так и у меня охота большая! Очень перепелиную охоту люблю. Во ржах спелых за ними погоняешься, так лет десять словно с плеч скинешь.

— И куда скидывать? Вы, Государь, совсем ещё молоды, — Наталья лукаво взглянула на собеседника.

Государь приосанился, обратился к Матвееву:

— Что, боярин? Едем в деревеньку Нарышкина перепелов гонять? Мне как раз посол Ливонии новые сети подарил, вот и опробуем. И с родителем Натальи познакомимся. Завтра и отправляемся, — азартно заключил он.

Зоркий глаз

Пусть читатель сам догадывается о том переполохе, который случился в доме Нарышкина, когда туда нежданно нагрянула государева кавалькада всадников и карет с припасами. Алексей Михайлович сделал обомлевшему от счастья хозяину вполне царский подарок — охотничье седло арчак, украшенное серебром, золотым шитьем по бархату и чеканкой.

Охота случилась отменной. Государь, которому без малого было сорок, словно мальчишка, гонял перепелов, ловко и сильно перехватывал сети. Когда возвращались из полей домой, Нарышкин указал кнутовищем:

— Вот, Государь, овраг, в котором изверг лишил девушку жизни. Смотрите, видны ещё обломанные прутья на деревьях и кустах — ими злодей труп закидал.

Государь зорко вперился взглядом и вдруг живо сказал:

— Все ветви обломаны с левой стороны. Изверг — левша! Не мог же он стоять спиной к оврагу — сверзся бы с высоты. Находился лицом к оврагу, — Государь показал, — и «окаянной» рукой выламливал ветки. Нарышкин, в твоих деревеньках есть мужики-левши?

Нарышкин был поражен тем, что столь простая мысль не пришла ему в голову прежде. И он вдруг с ужасом вспомнил:

— «Окаянная» рука? Неужто сие злодейство учинил Пармен-кузнец? Он у нас лишь нынешней весной поселился. Кузнец нужен, я его от оброка на три года освободил.

Среди приехавших с Государем слуг нашлись умельцы допрашивать. Пармен под их нажимом быстро признался в убийствах. Девушек он подстерегал, спрятавшись в кустах возле оврага. Что касается Арины, так она сама спустилась в овраг, чтобы полакомиться с кустов малины. И ещё повинился Пармен в одном убийстве девушки, которое он совершил в Суздале, откуда и перебрался к Нарышкину.

Злодея, под проклятия всех сельчан, заковали в железо и отправили в Москву. Здесь на Болотной площади его колесовали — в назидание другим кровопийцам.

Царская воля

Круглое личико Натальи Нарышкиной поразило, видать, Государя в самое сердце. Он стал чаще бывать у Матвеева и каждый раз требовал:

— Пусть твоя питомица разделит с нами трапезу! Матвеев ворчал:

— Честь ей слишком великая!

— Однажды Государь сказал:

— Боярин, а ты о судьбе Нарышкиной задумывался? Девицу пора под венец ставить.

— Ах, Государь, — отвечал со вздохом Матвеев, — Наталья всем взяла — и собой хороша, и благонравна, и умна, да только жених ей не скоро сыщется.

— Что так? — удивился Государь.

— Девушка она бедная, а нынешняя молодежь не столько на невест глядит, сколько в сундуки с приданым заглядывает: много ли там золота-серебра?;

Государь глубокомысленно заметил:

— В таком случае я сам сыщу достойного жениха. Знаю одного: он любит Наталью, хочет взять за себя, а богатства у него столько, что и отдаленным потомкам достанет. Этот жених — я сам.

Матвеев изумился до крайности. Он грохнулся Государю в ноги:

— Помилуйте, Государь, не делайте этого! И без того знатнейшие вельможи смертельно завидуют отменной милости, которой вы меня удостаиваете. А когда узнают, что вы мою крестницу в царицы произвели, сживут меня со света.

— Не печалься об этом. Мы все сделаем по обычаю. Никому ничего о нашем замысле не скажем. На весну назначим смотрины самых красивых девушек. А там и дело решим.

И Государь в порыве чувств обнял Матвеева.

Эпилог

Породниться с Алексеем Михайловичем пожелали самые знатные князья и бояре — Колычевы, Мусины-Пушкины, Толстые, Гагарины, Долгорукие и прочие. Ho на сей раз на смотрины допустили как никогда мало девиц — меньше шести десятков. К всеобщему изумлению, 18 апреля 1669 года (по другим сведениям — в сентябре 1670го) Государь сделал свой выбор. Его невестой стала красавица «ничтожной фамилии» — Наталья Нарышкина.

22 января 1671 года Государь с обычными обрядами обвенчался с Натальей Кирилловной.

Спустя шестнадцать месяцев, 30 мая 1672 года, в день преподобного Исаакия Далмацкого, в первом часу пополуночи молодая царица обрадовала Государя рождением сына. Нарекли его Петром.

В пять утра колокольный звон поплыл над садами и золотом церковных куполов Москвы, возвещая: родился царевич!

Митрополит Новгородский Питирим с духовенством совершил молебствование в Успенском соборе. По лицу счастливого отца катились слёзы умиления и радости.

Поклонившись праху родителей, покоившихся в Архангельском соборе и церкви Вознесенского девичьего монастыря, он вернулся во дворец. Ради счастливого дня отец царицы Кирилл Полуэктович Нарышкин, а равно как сват Артамон Сергеевич Матвеев были жалованы чином окольничего.

Увы, жить Алексею Михайловичу оставалось недолго.