Он обошел страну мою с винтовкою в руках,
Переправлялся через реки вплавь и вброд.
Желанная звезда взошла на наших небесах,
К свершениям великим приступил народ.
В пасмурный сентябрьский день по присыпанной соломенной трухой дороге, вьющейся по южным склонам Стара-Планины, мчался большой черный автомобиль. С проселков на дорогу выезжали телеги, груженные мелкими початками кукурузы и пупырчатыми тыквами, с участков поспевшего проса срывались стайки воробьев. Где-то в горах гремел гром, вспышки молнии озаряли свинцовое небо.
В черном автомобиле, выехавшем утром из Софии, ехали руководители восстания, которое предстояло объявить через два дня. Георгий Димитров сбрил бороду, коротко постриг волосы. На нем была поношенная темная шляпа с широкими полями, которые затеняли глаза, скрытые за зелеными дорожными очками в роговой оправе, и длинный, доходящий почти до пят светло-зеленый плащ. Васил Коларов тоже сбрил бороду и усы и надел очки. Его плащ казался совсем новым. Любимец коммунистов Врачанского округа Гаврил Генов был в офицерских бриджах, старом пальто и кепке.
Миновав село Надежда, машина остановилась. Вскоре к ней подъехал в пролетке начальник штаба повстанческой армии майор Агынский. С ним были двое молодых парней — Божидар Митрев и Васил Гюров, которым было поручено охранять руководителей восстания. Они везли с собой официальный документ, который гласил, что они являются членами комиссии, которая едет в Выршец, чтобы принять новую водолечебницу. Димитрову отвели роль инженера, а Коларову — юрисконсульта. Для вящей убедительности сбоку к машине привязали две рейки. Тронулись в путь уже впятером.
Было 21 сентября 1923 года. Центральный Комитет Болгарской коммунистической партии вынес решение: объявить восстание в ночь с 22 на 23 сентября. Болгарские фашисты, разгромившие Болгарский народный земледельческий союз и зверски убившие его вождя Стамболийского, собирались нанести смертельный удар коммунистической партии. Министр внутренних дел генерал Иван Русев готовился к расправе. 12 сентября по всей стране были запрещены коммунистические газеты, закрыты и разгромлены партийные клубы и организации. Тюрьмы были битком набиты коммунистами. Среди арестованных находилось около двух тысяч руководящих работников партии. Но из членов Центрального Комитета в тюрьму попали только Христо Кабакчиев и майор Коста Янков, возглавлявший Военную комиссию по подготовке к восстанию. Генерал Русев размахивал саблей, уже обагренной кровью народа. Черный Павле денно и нощно поддерживал огонь в топке Дирекции полиции, где сгорело множество пламенных сердец. В городах Стара-Загора и Нова-Загора восстание вспыхнуло преждевременно. Руководитель новозагорских повстанцев Петко Енев уже захватил вокзал, почту, околийское управление и готовился к штурму казарм, когда из Софии в Нова-Загору по телефону позвонил министр внутренних дел. С пеной у рта он орал:
— Приказываю немедленно сложить оружие и сдаться полиции!
Петко Енев гордо ответил:
— Никогда!
— Кто вы такой и кто вас посадил туда? — рявкнул полицейский министр.
— На этот пост меня назначил его величество Народ, который этой ночью восстал и разбил ворота вашей тюрьмы. А кто кому сдастся — это решит наша встреча у Чадыр-могилы!
Такой разговор велся между столицей и провинциальным городом в те часы, когда по поручению партии Главный революционный штаб направился во Врачанский округ, чтобы поднять массы на борьбу и повести их на Софию. С подозрительным усердием один из тех, которые крутились около Верховного военного совета, взялся организовать поездку руководителей восстания. Он обеспечил машину — красный автомобиль английского посла в Софии — и поручил шоферу Павлу:
— Поедешь через Арабаконак. Там безопаснее.
Вечером Павел зашел к Димитру Гичеву и сказал ему:
— Не понимаю, почему этот человек так настаивает, чтобы мы ехали на красной машине. Ведь она издали бросается в глаза.
Гичев подумал и спросил:
— Настаивает, говоришь? А каким маршрутом вы должны ехать?
— Через Арабаконак.
— Слушай, брат, я отменяю это решение. Вы поедете через Петрохан и заезжать в Берковицу не будете. Да еще вот что: возьми большую черную машину, а красную оставь. Ясно?
— Ясно, товарищ Гичев!
— А теперь ступай, поздно уже, хотя поспать тебе сегодня вряд ли удастся.
— Да, кто теперь думает о сне, — махнул рукой Павел.
— Когда проедете Надежду, остановишься у постоялого двора и подождешь Агынского. Он поедет вслед за вами на экипаже. Сборный пункт у постоялого двора.
И, положив руку на плечо шофера, Гичев заглянул ему в глаза и добавил:
— Павел, я знаю, ты преданный член нашей партии. Береги Димитрова и Коларова. Если они попадут в руки полиции — нашему делу конец.
— Знаю, товарищ Гичев.
— Ну, в добрый час! И никому ни слова об изменении маршрута.
Большой черный автомобиль приближался к Петроханскому перевалу, пассажиры с тревогой посматривали по сторонам. Вдруг хлынул проливной дождь. Шофер остановил машину, поднял брезентовый верх. Поехали дальше. На Петроханском перевале имелся полицейский пост. Вооруженные до зубов люди Ивана Русева проверяли документы у всех проезжих. Руководители восстания знали, что власти ищут их повсюду и что, попадись они им в руки, пощады не будет, но тем не менее смело ехали вперед. Когда автомобиль поравнялся с караулкой, из нее выскочило человек десять полицейских. Раздались крики:
— Стой! Стой!
Но Павел дал газ, и машина понеслась вниз по дороге к лесу. Пассажиры удивились, что полицейские не открыли по ним огонь. Они ведь не знали, что кто-то предупредил министра внутренних дел, что руководители восстания поедут через Арабаконак на красной машине. На всем протяжении дороги из Софии в Орхание были расставлены полицейские посты. Генерал с минуты на минуту ждал сообщения, что весь штаб повстанцев — в том числе и неуловимый Георгий Димитров, и Генеральный секретарь Коммунистического Интернационала Васил Коларов — уже в руках полиции. Но революционеры ехали не на красной, а на черной машине, и держали путь не в Орхание, а через вековые буковые леса Стара-Планины в село Выршец.
Тишина букового леса успокоила путников. Когда полицейский пост остался далеко позади, они вздохнули с облегчением и оживленно заговорили. Автомобиль на большой скорости проехал через Клисуру и, вместо того чтобы направиться к Берковице, свернул направо, в сторону села Выршец. Навстречу им попался экипаж. Павел нажал резиновую грушу гудка, и возница свернул на обочину. Из-под поднятого верха высунулась голова полицейского. Он долго смотрел вслед, стараясь понять, кто это может быть, но так и не понял. Останови он машину, Агынский показал бы ему письмо министерства внутренних дел, в котором между прочим говорилось, что власти обязаны оказывать содействие «вышеуказанным членам комиссии по приему новой водолечебницы».
Близ Выршеца, в долине реки Покевица, сбегавшей с гор, машина остановилась, и пассажиры вышли. Гаврил Генов взглянул на часы и сказал:
— Два часа. Рановато въезжать в Выршец.
— Нужно установить связь с партийной организацией. Кто пойдет в село? — спросил Коларов.
— Я пойду, — предложил майор Агынский. — Здесь меня никто не знает.
— Хорошо, — согласился Димитров. — Идите в село и как служебное лицо остановитесь в гостинице «Зеленый лес».
Георгий Димитров, Васил Коларов и Гаврил Генов, попрощавшись с товарищами, свернули в грабовую рощу, оттуда вышли на виноградник и спрятались там в заброшенном шалаше. Агынский и другие отправились в село, чтобы разузнать, что там творится, но не вернулись — их задержала полиция. Руководители повстанцев долго ждали их. После полудня солнце пробилось сквозь тучи, и горные вершины засияли в его золотистых лучах. Гаврил Генов вышел из шалаша и посмотрел в сторону дороги. На ней не было ни души. Подождав немного, он вынул из кармана перочинный ножик и срезал несколько спелых гроздей винограда. Димитров и Коларов с удовольствием стали есть.
К вечеру вместе с тремя товарищами к ним пришел выршецкий коммунист Гаврил Биволчев, на винограднике которого они скрывались. Он сообщил, что выршецкие коммунисты уже в горах и ждут часа, когда можно будет выступить, и что враги настороже.
Когда солнце скрылось за горами и темный лес зашумел листвой, кружным путем — по козьим тропам, через чащобы и луга — Гаврил Генов направился во Врацу, чтобы взять в свои руки руководство повстанцами, а Димитров и Коларов, обсудив с выршецкими коммунистами все вопросы и наметив план действия на 23 сентября, направились в село. Никем не замеченные, они проникли на дачу Донки Станчевой — мужественной женщины, учительницы, уволенной за коммунистические убеждения. Донка встретила гостей радушно, провела их в одну из комнат верхнего этажа и послала своего племянника, 15-летнего Эмиля Пастармаджиева, караулить во дворе. Босоногому парнишке было велено стоять у калитки и внимательно следить за дорогой. Если он заметит где-нибудь поблизости от дачи «Незабудка» полицейских, то должен будет немедленно предупредить об этом. И чтоб никому не говорил, что к ним приехали гости. Эмиль самым добросовестным образом выполнил поручение тетушки. До поздней ночи он напряженно всматривался в темную улицу, и каждый раз, заслышав шаги, тихонько выходил за калитку, чтобы узнать, кто идет. В этот вечер на дачу никто не зашел, и гости провели ночь спокойно. Они поговорили, поужинали и легли спать не раздеваясь. Было раннее утро, когда Эмиль принес им молока и свежего хлеба. После этого он снова встал на часы. По дороге то и дело проезжали телеги — крестьяне из соседнего села везли отдыхающим яйца, арбузы, только что сорванные початки молочной кукурузы. Вдруг Эмиль пулей влетел в кухню, бледный и дрожащий.
— Тетя, идут!
— Кто идет?
— Масларский со стражниками! Их ищут!
И он показал глазами на верхний этаж дачи.
Донка закусила губу и торопливо поднялась по лестнице. Не стучась, вошла в комнату гостей. Сообщила, что к даче идут полицейские.
— Что теперь делать? — спросила она.
Димитров и Коларов вытащили свои парабеллумы.
— Встретим их, как полагается, — твердо ответили они.
Но Масларский не заглянул на дачу. Он спешил вверх по дороге, к лесу. Димитров и Коларов, выглянув из-за занавески, увидели красные шеи стражников, подгоняемых своим начальником.
— Нас разыскивают. Они уже арестовали Агынского, шофера и других. Знают, что мы где-то здесь, вот и рыщут. Надо прятаться, — сказал Димитров.
Отвернувшись от окна, он увидел большие, полные преданности и решимости глаза Эмиля.
— Надо. Но где? — промолвил Коларов.
— Я вас спрячу! — с жаром сказал Эмиль.
— Где? — спросил Димитров.
— В подвале. Мы говорили с тетей. Правда, тетя?
Донка Станчева утвердительно кивнула головой.
В подвале было темно. Гости перешагнули через арбузы, оставленные хозяйкой на полу, на холодке, пробрались в какое-то помещение, напоминающее курятник — и загородили окошко дровами. Чуланчик погрузился в темноту. Лишь тоненький луч света пробивался внутрь через еле заметную щель. Димитров и Коларов молча сидели в своем убежище и поглядывали на часы. Медленно приближался час восстания. На улицах села рыскали вооруженные банды. Они врывались в дома, угрожали крестьянам, неистовствовали.
— Георгий, — тихо промолвил Васил Коларов.
— Да?
— Знаешь, что мне напоминает этот темный тайник?
— Что?
— Карцер военной тюрьмы в Констанце. Так получается, что в самые решительные моменты мы всегда оказываемся вместе.
Димитров горячо пожал ему руку.
— Только бы этот бой был последним.
Часа в два нагрянул Масларский со своей сворой. По лестнице застучали кованые сапоги полицейских. Непрошеные гости обшарили все комнаты, заглянули под кровати, в шкафы, но никого не нашли. Масларский повел полицейских в подвал. Донка вся напряглась, но старалась ничем не выдать волнения. Оказавшись в темном подвале, полицейские боязливо попятились назад. Масларский грубо подтолкнул одного из них. Тот сделал в потемках шаг, другой, споткнулся об арбузы, сбил какую-то порожнюю жестянку.
— Ой! — вскрикнул он в испуге.
— Есть здесь кто-нибудь? — громко спросил Масларский.
Ответа не последовало. Димитров и Коларов, затаив дыхание, сжимали рукоятки своих пистолетов.
— Никого! — сказал Масларский, махнул своим подчиненным, и они ушли.
Когда топот их шагов заглох и в доме воцарился прежний покой, Эмиль юркнул в подвал. Убрав дрова, он сказал:
— Все, ушли.
Димитров отечески потрепал его по щеке:
— А ты замечательный парень!
Немного погодя Эмиль снова спустился к ним, неся яичницу, хлеб и несколько помидоров.
Наступил вечер. Над лесистыми вершинами гор взошел месяц — красный, словно спелый арбуз. Зашелестели посеребренной листвой деревья. Где-то раздался ружейный выстрел, и листья деревьев на какое-то мгновение словно замерли. Умолкла и щебетавшая поблизости птичка. Под густыми ветвями яблони поблескивали светлячки. Эмиль стоял за деревом и напряженно наблюдал за улицей.
После полуночи месяц спрятался в тучах, и село погрузилось во мрак. Тогда с гор сошли коммунисты. Ночную тишину нарушили частые винтовочные выстрелы, отдаваясь гулким эхом в глубоком ущелье. Уже начинало светать, когда на дачу «Незабудка» прибежал молодой паренек с винтовкой за плечом. Глаза его горели. Отдав честь, он выпалил одним духом:
— Товарищи, по приказанию Центрального Комитета Коммунистической партии мы объявили революцию и захватили село Выршец!
Димитров и Коларов улыбнулись, горячо пожали руку молодому повстанцу.
С этого момента руководство Сентябрьским восстанием перешло в их руки.