Глава 1. Полёты во сне и наяву

- А было так, што дзяцей нараджалася шмат, усе хлопчыкі — ды ўсё паміралі. Ужо стаміліся мы з Іванам імёны прыдумляць: ўзялі ды покрестили абодвух двайнят Міхаілам. Маўляў, чаго там

- усё адно хтосьці з дваіх памрэ. А было так, што абодва і выжылі, з усіх адны яны. Так-то вось два сына ў мяне засталося, і абодва Міхайлы [1]

- А отчего помирали-то, Анна Павловна?

- А з голаду, сынок, з чаго ж. Мы да Савецкай улады як жылі? Крапіва, бульба. Хлеб... мала хлеба ведалі. На Вялікдзень пойдзеш у горад, купіш у жыдоў расолам з селядца — вось табе і на стол, свята. А стала так, што як Сталін прыйшоў, зусім іншае жыццё пайшла. І ёсць стала, і жыць стала, у абодвух сыноў праца... Міхась-большы ў Брэсце брыгадзірам. Меншы... [2]

- Как же Вы их различаете, раз близнецы? Больший, меньший... Старушка пожевала бледными губами, безрадостно взмахнула ладошкой.

- А было так... меншага-то пан бізуном адыходзіў, у дзяцінстве яшчэ... што не паспеў дарогу саступіць. Так і не вырас ён толкам, усё хварэў, Міхась-то меншы. Толькі і зажылі мы па-сапраўднаму, што пры Савецкай улады. А стала так, што як немец прыйшоў, хлеб забраў, пеўня апошняга забраў... што немец, што паляк — адно курва. Зноў паноў нам на горб пасадзіць, Госпадзе!.. Не кідайце нас, сынок! [3]

Старушка неожиданно крепко, по-крестьянски крепко ухватила бойца за рукав полушубка.

- Не кідайце нас! Няма жыцця пад немцам праклятым! Без Савецкай улады хоць у труну, усё адно. Не кідайце... [4]

Парень, не делая ни малейшей попытки освободиться, улыбнулся так ласково и твёрдо, что Анна Павловна вдруг успокоилась и отпустила его рукав. Этот высокий, светлый, уверенный в себе хлопец с простецким именем Миколай постучался в дверь её хатки на самом рассвете. С хлопцем прибыли ещё пять или шесть бойцов, и у доброй старушки сердце защемило при виде красных звёздочек на их шапках. Остальные красноармейцы разбежались по другим дворам села, а Коля остался с ней. Показал документ — не шутка, НКВД; выпил студёной воды, — колодец замёрз, топили снег, — от иного угощения отказался наотрез, спрашивал о немцах, о жизни... Жизнь была... да разве ж это жизнь — без Советской власти? Лишь бы не уходили, не бросали снова!..

- Не бросим, бабушка, — сказал хлопец Коля, подрагивая горлом, — не бросим. Советская власть — навсегда она.

Анна Павловна шмыгнула носом.

Нет, не про проклятых фрицев пришли выведывать незнакомые

красноармейцы в плотных зимних кожушках. И даже не о смысле жизни. Они пришли не с вопросами.

Они пришли с ответами.

Они пришли дать надежду.

И добрая старушка изнемогала от желания хоть как-то, хоть чем-нибудь отблагодарить этого бравого НКВД-шного ангела с красной звездой на шапке.

- Жур... — суетливо сказала Анна Павловна, склоняясь за крынкой, — кісяля вазьмі, сынок. [5] Коля вежливо помотал головой:

- Не надо, бабушка. Мы наоборот как раз.

Он потянулся к вещмешку, сноровисто распустил завязку и выудил, — кирпич — не кирпич, — брикет, завёрнутый в плотную промасленную бумагу.

- Няўжо сала? — растроганно спросила Анна Павловна.

- Лучше, — ответил Коля, тихо радуясь каким-то своим, высоким НКВД

- шным мыслям. — Только мне вода нужна... где? вот? ага, спасибо, бабушка... Щас я быстро покажу, тут всё очень просто. А то у нас на опушке там... кони, кони мёрзнут.

— Но «кони» завелись влёт: не зря прикомандированные инженеры «Уралвагонзавода», — вместе с техниками «Палача», конечно, — колдовали над стартёрами. Или не стартёрами, а магнето... в общем, хитрая там система, в этих «скороходах».

Коля любовно огладил крышку грузового отсека, прижал палец к датчику замка. Выпуклая пластина тихонько зажужжала и отъехала в сторону. Коля достал маску, привычно уже оттянул ремешок — в такую стужу летать на «скороходе» без защиты нечего было и думать.

Длинная, стремительно вытянутая машина была способна держать триста километров в час, а на форсаже — и до пятисот. Никто из землян на таких скоростях летать не рисковал — а десантники товарища лорда Вейдера хоть и хвастались, но Коля подозревал, что малость привирают, потому что ничего подобного не видел. Всё-таки в лесу особо не разгонишься, несмотря на все их хитрые штурманские системы.

Сам он тоже... две, две с полтиной сотни километров в час — разумный предел. Если, конечно, не приходилось улепётывать от немецких самолётов — вдали от крепости авиация противника чувствовала себя ещё довольно уверенно. А в обычных операциях быстрее было просто незачем: дороги не нужны, топлива хватает на сутки, крейсерского хода — за глаза. И с ощущениями тоже всё в порядке: «скороходы»-спидеры, хоть по сути и являлись летательными аппаратами, но летали низко, прямо скажем — не летали, а парили почти над самой землёй. На такой высоте скорость чувствовалась совсем по-другому, чем в каком-нибудь там самолёте. Всем организмом она чувствовалась.

Особенно когда приходилось перепрыгивать ручейки, поваленные деревья или небольшие пригорки...

Половинкин пригибался в седле, подкручивал «газ», отжимал длинные ножные педали. Машина чуть клевала носом, — так, что на мгновение казалось, будто вот-вот врежется в землю, — и тут же взмывала вверх, мало не на два десятка метров. За спиной сочно надсаживался мотор... ну, не совсем за спиной... в общем, сзади; рычаги управления рвались из рук; корпус дрожал — и Коля вздрагивал вместе со своим «конём», сладко предвкушая неизбежное следствие взлёта — падение.

Не то костоломное, убийственное падение с обломившейся ветки, смиренство пред которым вечно живёт в каждом нормальном человеке — товарищ Сифоров рассказывал, что этот страх достался нам в наследство от далёких предков-обезьян.

И уж тем более не то падение, о котором слезливо разглагольствовал на суде проклятый троцкист Ягода: Советской власти нечего было держать в тайне — процессы шли открыто, материалы дела публиковались в широкой печати тогда же, в 38 году. Половинкин читал их ещё в училище и глубоко возмущался предательством бывшего наркома. Столько людей погубил — уму непостижимо! Как же он там врал-то?.. «Моё падение началось тогда, когда Рыков предложил мне скрывать от партии свои правые взгляды. Был один Ягода — член партии, и стал другой Ягода — изменник Родины, заговорщик». Нет, подумал Коля, с омерзением отбрасывая от себя липкую, фальшивую исповедальность вражеских слов. Диалектически рассуждая — ведь всё в мире связано. Разве возможно такое: «был один человек — стал другой»? Как во сне? И кто он — этот «другой человек», чёрный, страшный, чужой? Как можно стать не собой?.. Умереть? уснуть?.. Уснуть и видеть сны...

- Половинкин! Хватит спать.

- Есть хватит спать, — мгновенно стряхивая задумчивость, вскинулся Коля. Пререкаться с товарищем Мясниковым было бы, конечно, глупо.

- Старушку свою окучил? — спросил товарищ Мясников, придирчиво осматривая утлегари Колиного «скорохода».

- Так точно,

- отрапортовал Половинкин.

- Анна Павловна Ширяева, пятьдесят пять лет, колхозница, вдова, один сын в Красной Армии, второй... второй пропал без...

- У нас второй, — усмехнулся майор, — в Туровском лагере. И с довольным видом похлопал себя по командирской сумке, как будто этот самый лагерь целиком располагался внутри.

Конечно, подумал Коля, у него же планшет.

Вот ты ему скажешь: «конечно, у Вас же планшет!..» — а он обязательно ответит: «а у тебя зато голова, головой работай — и никакого планшета не надо».

- Планшета не надо, а к выходу готовиться надо, — сказал Мясников, влёт читая выражение лица подчинённого.

И ведь прав будет.

То есть уже прав.

- Есть готовиться, — сказал Половинкин. — Я, может, сбегаю по-быстрому, порадую?..

Мясников отмахнулся четырёхпалой ладонью:

- Да зашёл я к ней. Письма отдал, всё в порядке. А ты на будущее помни: на временно оккупированных территориях главный наш ресурс — это люди. А люди, товарищ Половинкин, это...

- Так и на любых же. На любых территориях.

Мясников на мгновение запнулся, от удивления даже чуть всхрапнув перебитым носом.

- Молодец, Половинкин. Диалектически рассуждаешь. Выучили на свою голову.

Коля засмущался.

- Ай, красна девица! — скептически сказал Мясников.

- Мороз же, товарищ майор...

- Ну-ну. Ты рацион-то ей хоть выдать не забыл?

- Так точно, весь пакет.

- Ну вот, видишь. А за два месяца и растеплеется, и мы чуток порядок наведём, и фрицам похорошеет окончательно...

- Шестьдесят таблеток, — поправил Коля, — на месяц.

- Два, — уверенно повторил Мясников. — Они же не будут на одних концентратах жить, что-то и своё похарчат.

- А... это да, — согласился Половинкин.

Концентраты, производимые по технологии инопланетных союзников, вкусовыми качествами действительно не блистали. Нет, находились, конечно, в лагере энтузиасты насчёт пожрать...

- Зеленковский! — крикнул майор в сторону. — Не надоело эту дрянь хомячить?

- Никак нет, — спокойно отозвался упитанный Зеленковский, стряхивая с усов крошки концентрата. — Нельзя, когда пища пропадает. Вот я в Средней Азии когда служил, так мы плов...

Мясников не слушал, оглядывал остальных бойцов.

Верховный главнокомандующий Имперскими вооружёнными силами, Лорд Империи, Владыка ситх, ученик и правая рука Императора Дарт Вейдер оглядывал бойцов.

Легионеры 501-го, тонкая шеренга «вьюжников» — меньше полутысячи человек. Все, кто остался из находившихся на борту «Палача» в момент гиперпрыжка. Исключая тех, кто успел погибнуть в нелепом планетарном конфликте. Исключая тех, кого не стали отзывать с поверхности для перегруппировки. Исключая тех, кого пришлось перевести на флотские должности, привлечь к работам по обеспечению живучести, срочным, сверхсрочным и критичным ремонтам, наведению дисциплины среди тупых непокорных нелюдей... и покорных, но ещё более тупых дроидов... И неизвестно, что хуже: строптивость — или простая тупость. После катастрофического гипер-прыжка и последовавших разрушений прошло уже довольно много времени, но Вейдер приходил в себя медленно. Яростное, бездонное, чёрное отчаяние, в котором он привык черпать свою Силу, не угасло, — это было невозможно, — но вот сама Сила... Вейдер сделал несколько тяжёлых шагов вдоль эстакады; чёрный плащ взметнулся за спиной. Строй штурмовиков не шелохнулся, храня тишину. Сила молчала, молчала по-прежнему.

Она не могла исчезнуть, ибо сама Вселенная есть Сила. Она не могла предать, ибо подлинная сила не нуждается в том, чтобы предавать своих слуг — даже если слуга имел наглость возомнить себя господином.

Она просто не отзывалась на зов Вейдера — по крайней мере, так, как отзывалась прежде, как отзывалась всегда. Тёмный джедай казался себе слепым и глухим, только теперь смутно понимая, насколько обделены нечувствительные к Силе разумные.

Что-то близкое... да, похожую пустоту довелось ему испытать после дуэли на Мустафаре, когда жизнь покидала поверженное, обугленное тело. Тогда его снова спас Дарт Сидиус: некогда он дал молодому джедаю новое имя — затем вдохнул новую Силу... указал новые цели. Постепенно новорожденный ситх сумел вернуться к тому, что заменило ему жизнь — ибо вся жизнь во Вселенной существует лишь благодаря Силе.

Но теперь Сила молчала — и Вейдер не мог вернуть всю полноту своих способностей ситха.

Учитель, Владыка Палпатин молчал тоже — и Вейдеру никак не удавалось восстановить душевное... пусть не равновесие. Хотя бы просто видение дальнейшего пути. Теперь делать выбор приходилось так, как делают его обычные разумные — пользуясь разумом.

Приходилось думать.

Думать было тяжело.

Думать было страшно.

...Как же это страшно — думать. Насколько проще, надёжней, убедительней пути Силы — они есть всегда, надо лишь выбрать подходящий. А если ты не сразу разглядишь верный путь — рядом обязательно окажется некто, готовый подсказать тебе решение.

Так было, так есть, так будет всегда — на Татуине, в Ордене, среди ситхов... и на Земле.

Существование Силы, — высшей Силы, способной решать за тебя, — необходимо. Всем, не только джедаям. Даже те разумные, в чьей крови слишком мало мидихлорианов, нуждаются в Силе и полагаются на неё — просто менее сознательно и эффективно. Те же, кому повезло больше, идут по пути Предназначения.

Чёрная перчатка протеза вздёрнулась к поясу, пальцы сомкнулись на рукояти светового меча. Так крепко, что, казалось, элегантное оружие хрустнет под напором.

Штурмовики не шелохнулись: их властитель гневался — но разве не именно его гнев и есть главное оружие Империи?.. Кроме того, Вейдер гневался всегда; окружающие со временем привыкали.

Нет, подумал Тёмный владыка, разжимая ладонь. Предназначение не сводится к обладанию мечом. Все пути в Силе предопределены — неужели на этом его ожидает конец истории?..

Нет.

Что для Силы пространства и времена?.. Пути в ней суть не просчитанная транспортная магистраль, но, скорее, роща разветвлённых дорог — расходящихся, сходящихся, тесно переплетённых...

Вейдер всё чаще задумывался о причинах диверсии: чей путь в Силе привёл «Палач» к катастрофе? Флаг-капитан протокола Банну, опираясь на уцелевшие записи, составил подробный, — даже слишком подробный, — отчёт о диверсии. К сожалению, документ оставил больше вопросов, чем дал ответов. Как получилось, что в момент первого, пробного отхода от стапелей сильнейший линкор Империи оказался укомплектован техниками-нелюдьми и полугодными дроидами.

Как вышло, что урезанный офицерский корпус «Палача» оказался уничтожен практически в полном составе, хотя штатное расписание однозначно воспрещает «складывать все ганза в общий контейнер». Почему пусты ЗИП-комплексы и погреба энергокристаллов... впрочем, традиционные игрища с материальным обеспечением давно перестали удивлять Вейдера: размахом коррупции в адмиралтействах Империя превосходила даже прежнюю Республику. Казалось, хотя бы флот, — гордость и опора престола, — должен удостоиться менее хищнического отношения... увы: флотские проявляли «элитарные» качества и в воровстве.

Иногда Владыка ситх думал, что основным, определяющим свойством всякой элиты является ничто иное как степень её коррумпированности. Кулаки Вейдера сжимались, когда он представлял, как страшно покарает зарвавшихся Имперских снабженцев. Возможно, казнь адмирала Крифа была, — не ошибкой, о нет! казни не бывают напрасными, — преждевременной: следовало тщательно допросить его о событиях, предшествовавших диверсии. Кто мог знать, что новый капитан, — этот мальчишка Игнази, — так удачно войдёт в роль, которая явно ему не по возрасту. Тогда Вейдер собирался с мыслями после крушения и рассчитывал всего лишь потянуть время — но Игнази впился в работу, как минок в силовой кабель: за короткий срок он организовал работу ремонтных бригад, научился жонглировать скудными ресурсами, находить общий язык с дураками и строптивцами... В панораме сиял бледно-голубой диск Земли; на страшную чёрную маску падал неяркий отсвет. Тяжёлое дыхание понемногу успокаивалось. Надо будет проследить за дальнейшей карьерой мальчишки. Настолько толковые офицеры — большая редкость в Галактике. Поначалу Вейдер предполагал даже, что Тауса ведёт Сила — но нет: ни малейшей Одарённости в офицере не было, Сила молчала.

- Мой Лорд, — произнёс за его спиной вкрадчивый голос капитана Игнази. — Челнок готовится к высадке. Я взял на себя смелость лично проинструктировать астродроида.

Вейдер медленно отвернулся от панорамы. Он настолько утратил концентрацию, что даже не ощутил появления офицера. Сила молчала.

Верховный главнокомандующий Вооружёнными Силами СССР, Председатель Государственного Комитета Обороны, Председатель Ставки Верховного Главнокомандования, Народный комиссар обороны СССР, Председатель Совета Народных Комиссаров СССР Иосиф Виссарионович Сталин (Джугашвили; «Иванович», «Василий», «Гилашвили», «Нижарадзе», «Чопур», «Бесошвили», «Давид», «Коба», «Стефин», «Като», «Салин», «Джшвили», «Меликянц», «Созели», «Чижиков», «Иванов») молчал. Он не гневался. Он вообще гневался крайне редко — апеллировать к сознательности обычно оказывалось эффективнее и дешевле; ярость — это почти всегда признак беспомощности.

Он досадовал.

- Вы ж сами говорите, товарищ Сталин: «лорд Вейдер настаивает»!

- Настаивает, — недовольно повторил Сталин. — Потому что наша сторона оказалась не в состоянии обеспечить потребные транспортные средства.

- Ну-у, мы список-то составили, значит, наличного: «Сталинцы» в наличии, «Универсалы», даже «Коммунар» завалялся...

- Спасибо, товарищ Тимошенко, — вмешался Берия. — Однако действительной необходимости в привлечении ни обычной, ни специализированной тракторной техники нет, потому что лагерь на данный момент располагает вполне достаточными танковыми силами. В частности, на начало декабря текущего года...

- В составе экспедиционных сил союзников присутствуют технические специалисты. Вы предлагали им ознакомиться с нашими средствами?

- Предлагали, товарищ Сталин, так точно. Трактора, бронетехника, лебёдки. Товарищ Карбышев вообще оригинальный вариант обрисовывает — с опорой на понтонную схему.

Самолёт Карбышева задерживался, — обходил погодный фронт, — и Берия машинально принял на себя обязанности отсутствующего. Наиболее цельные натуры рождаются именно из привычки к работе. Иосиф Виссарионович постучал трубкой по зелёному сукну стола.

- Как я понимаю, неудовольствие технических специалистов союзников вызывает не способ создания тягового усилия?

- Так точно, — повторил Лаврентий Палыч, — способ приложения вызывает. Говорят, нельзя её тросами поднимать — мол, приведёт к повреждению фюзеляжа и внешних устройств.

- Пресловутые генераторы? — усмехнулся Иосиф Виссарионович.

- Так точно. Щиты, генератор камуфляжного поля...

- Не слишком помог им этот камуфляж.

Лаврентий Палыч потянулся было за папкой с отчётом аналитической группы, но Сталин остановил его коротким жестом.

- Гипер-двигатель?

- Они его называют «гипер-привод», товарищ Сталин. Как мы поняли, это не двигатель в привычном нам смысле слова, непосредственно в пространстве он корабль не перемещает. Собственный гипер-привод «Палача» разбит и лишён питания, второй подобный агрегат на «Разбойной Тени», единственный оставшийся установлен на личном истребителе лорда Вейдера, — Берия на мгновение запнулся, вспоминая непривычно звучащее наименование, — «СИД - передовой». И вот какое интересное совпадение — тоже повреждён, необратимо.

- Совпадение.

- Да-да, «совпадение», — обрадовался Тимошенко. Сегодня его впервые допустили к обсуждению подобных тонких материй — намечалась серьёзная работа по согласованию военной доктрины в свете достижений галактических союзников, а в этом вопросе без Семёна Константиновича обойтись было бы сложно. Маршал, правда, привык мыслить более... масштабными категориями и какую-то там особую ценность одного-единственного самолётика, пусть даже и сверхвысотного, признавал с некоторой натугой. — Вот уж «совпадение», а?

- Как сказать, — осторожно заметил Берия. Он не торопился делать скоропалительные выводы: Иосиф Виссарионович общался с лордом Вейдером по прямой связи, следовательно, мог знать неизвестные остальным обстоятельства; выглядеть дураком не хотелось. — Разрушения у них в целом такие, что скорее чудо. В том смысле, что хоть «Тень» уцелела.

- «Чудо», а? Нет, ты скажи...

- Спасибо, товарищ Тимошенко. В чудеса мы, большевики, не верим. Чудо есть событие, проистекающее не из законов природы, но обусловленное якобы сверхъестественными причинами. Такая трактовка весьма удобна для манипуляции малограмотными, отчаявшимися народными массами в интересах господствующего класса.

Сталин неторопливо поднялся из-за стола. На мгновение оперся рукой о столешницу, — последние месяцы ощутимо измотали немолодого уже человека, — но тут же выпрямился и зашагал по кабинету, неслышно переступая мягкими подошвами сапог.

- Наша партия есть передовой, наиболее сознательный отряд рабочего класса. Мы взяли на себя функции управления народным хозяйством и жизнью общества. Это объясняется тем, что никакое хозяйство и никакое общество не способны существовать без управляющего органа.

При ходьбе Сталин чуть заметно косолапил, словно это помогало ему собраться с мыслями.

- Да, это так. Однако мы, большевики, не являемся обособленным, господствующим классом, следовательно, не нуждаемся в средствах оболванивания народных масс. Поэтому единственно приемлемая для нас форма чуда — чудо рукотворное, чудо народного разума и народной воли.

- Товарищ Сталин, — сказал Берия, — Вы ведь знаете, лорд Вейдер намерен поднять корабль из болота с помощью некоего ритуала. Магического. Сталин остановился и посмотрел на Лаврентия Палыча таким взглядом, что тот всё-таки ощутил себя не вполне уютно.

- Товарищ Сталин, — твёрдо сказал Берия, перебарывая дискомфорт, — иного слова в данном случае я подобрать не могу. Все отчёты как аналитической группы, так и оперативных сотрудников на местах свидетельствуют.

- «Религиозного», — сказал Иосиф Виссарионович. Русским языком он владел существенно лучше Лаврентия Палыча, и с подбором слов проблем у него возникало значительно меньше.

- Простите? — переспросил Берия.

- Спасибо, товарищ Тимошенко, — сказал Сталин. — Прошу Вас изучить замечания к новому Уставу, товарищ Поскрёбышев проводит. У Вас есть двадцать минут.

- Слушаюсь, товарищ Сталин! — бодро отрапортовал Семён Константинович, подхватывая папки и с облегчением вырываясь из этого интеллектуального кошмара. В поединках таких титанов, как Сталин с Берией, терялись люди и посложнее простодушного маршала.

Даже если со стороны эти поединки и не казались таковыми. По-настоящему важным вещам незачем быть заметными.

- Религиозного, — повторил Сталин, дождавшись закрытия дверей. — Религиозного обряда. Мы знаем, что культура союзников сильно ритуализирована. Однако речь идёт не о ритуалах шаманического толка, характерных для некоторых народностей Америки, Африки либо же нашего Крайнего Севера. Культура, покорившая галактику, не может находиться на столь примитивном уровне развития.

- Капитализм, товарищ Сталин, — заметил Берия. — Олигархии...

- Олигархии, — согласился Иосиф Виссарионович. — Империализм. Со всей соответствующей атрибутикой. «При империализме обобществление производства достигает такой степени, что частнохозяйственные и частнособственнические отношения составляют оболочку, которая уже не соответствует содержанию, которая неизбежно должна загнивать, если искусственно оттягивать её устранение».

- «Искусственно», — кивнул нарком, безошибочно выделяя в ленинской цитате ключевое в данный момент слово.

- Искусственно, — согласился Иосиф Виссарионович. — Никакое общество, никакая культура не могут быть исчерпывающе описаны одной лишь единственной характеристикой.

- Как минимум, экономика и способ управления? — заметил Берия после мгновенного размышления. — Не исчерпывающе, но для определения основных принципов политики вполне достаточно.

Робот Прокси был перемонтирован ещё две недели назад, — профессор Жданов всё-таки разобрался с энергоконтурами инопланетного устройства, — и разговоры в кабинете Сталина теперь шли несколько свободнее.

- Значит, экономически у них капитализм, — продолжил Берия, — а политически...

- Теократия, — сказал Сталин, останавливаясь возле карты. — Везде, где господствующий класс испытывает потребность в оглуплении народа, ставка делается на религию. Для высшей степени оглупления общества характерно прямое вхождение религиозных структур во власть либо замещение светских органов власти церковными. Но в данном случае мы имеем дело с теократией самого неприятного рода: опирающегося на реальную силу.

- Армия, особые корпуса? Специальные службы?

Сталин покачал головой.

- Хм. Неужели боевое монашество? — предпринял очередную попытку Лаврентий Палыч. Сразу представились такие умелые бойкие ребята, здоровенные монахи в чёрных рясах с клобуками, надвинутыми на глаза...

- Мы не знаем, — спокойно сказал Сталин. — Пока не знаем. Предстоящий визит лорда Вейдера позволит нам выяснить это и многое другое. Мы, большевики, не верим в существование каких бы то ни было «высших сил». Каким бы «чудом» ни казалось некое явление сегодня — завтра, послезавтра это явление неизбежно найдёт объяснение с рациональных, материалистических позиций. Отступление от этих позиций стало бы нашим поражением.

Берия согласно кивнул: побеждает лишь тот, кто способен удержать свои идеологические позиции — и при этом заставить противника отступиться от его.

Сталин неторопливо вернулся за стол. Немного помолчал, взвешивая дальнейшие слова.

- Но важно понимать и другую сторону проблемы: догматический подход к культуре инопланетных союзников недопустим. Догматизм во взаимодействии с непознанным неизбежно приведёт нас к гибели. Какие бы культы не доминировали в их обществе, сколь странными и мракобесными ни казались бы нам их обряды, если эта религия позволяет союзникам эффективно решать стоящие перед ними задачи — значит, и в этой религии присутствует рациональное зерно. Наша задача — найти это зерно, очистить его от шелухи мракобесия, поставить себе на службу.

Он поставил трубку вертикально, упирая мундштук в папку с отчётами.

- Если культура пришельцев опирается на ритуалы так называемой «силы» — мы, большевики, должны принять пока неизвестное нам, освоить его и обратить во благо Советской страны и Советского народа. Иного пути нет.

- А здесь в город одна дорога, — прозвучал в наушнике уверенный голос майора.

Ладно, подумал Половинкин, майору виднее, у него планшет всё-таки.

- Принял! — прокричал он в закреплённый справа микрофон. Группа возвращалась домой, в крепость.

От Петрикова почти до самых Дроздов шли вдоль Припяти: так было безопасней — немцы давно не рисковали высовываться за реку. Товарищ Карбышев буквально за пару недель превратил насыпь в Мозыре в настоящую скрытую крепость, и ноябрьское избиение подразделений 26-й пехотной дивизии вермахта основательно прояснило вопрос о том, кто же на самом деле контролирует юг Белоруссии.

Ну, если совсем уж честно, «партизаны» товарища Рокоссовского тоже контролировали далеко не всё... но многое. Вот, например, прямо сейчас под Сосновым ударными темпами возводили новый аэродром, — стационарный, с базами радиослежения, — и ничегошеньки глупые немцы с этим фактом поделать не могли. Хотя о строительстве прекрасно знали — это удалось выяснить от пленных.

Главные силы фашистов сейчас таяли в битве за Москву — белорусскому лагерю доставались ошмётки. Коля слегка жалел, что ему не довелось пока поучаствовать в больших, общевойсковых сражения... но лишь слегка. Работа в разведывательно-диверсионной механизированной группе — разве не настоящее дело? Ещё какое настоящее!

Коля отжал педаль — правый утлегарь чиркнул по снегу, взмётывая в воздух разноцветную кутерьму. Машина взяла поворот, перегрузка вжала Половинкина в сиденье, как на гигантской карусели. Компенсаторов перегрузок на «скороходах» не предусматривалось, не те здесь были ускорения. Официально машины назывались «мотоцикл Урал». Или, — по заявленному производителю, «Уралвагонзаводу», — УВЗ-74. Требования секретности, ничего не поделаешь. Вражескому командованию совсем не обязательно знать, что в распоряжении Красной Армии появилась такая удивительная «конница». Точнее, не совсем конница: каждый «скороход» являлся носителем стрелкового оружия, — небольшой, но мощной плазменной пушечки, — поэтому по классификации ГАБТУ РККА относился к бронетехнике. Жаль только, что не предусматривалось отдельной защиты для наездника.

Замечательной белой брони, какую носили Имперские штурмовики, у красноармейцев, конечно, не было, поэтому над пультом управления каждой машины установили прозрачные оргстеклянные полуфонари. Для уменьшения сопротивления воздуха инженеры «Уралвагонзавода» полностью закапотировали силовой отсек пластмассовой обшивкой. Расширили грузовое отделение, озаботились стартёрами — почему-то по зиме зажигание маленько барахлило, хоть формально и было рассчитано даже на более суровые условия. По некоторым оговоркам штурмовиков Коля догадывался, что «Палач» оказался загружен не самой качественной техникой.

Половинкин, ясное дело, всё это доложил в еженедельном рапорте. А как же иначе? Информация — это тоже оружие. У товарища Вейдера ведь если что и пострадает, так исключительно престиж и самолюбие, а ГКО должен чётко знать, каким оружием располагает.

Оружия, — пусть даже и самого что ни на есть преотличного, — пока не хватало. Невеликая числом «конница» с молодецким гиканьем носилась по территории, — упорно не желавшей признавать себя оккупированной немцами, — громя штабы, освобождая пленных, минируя мосты и дороги. Подкармливали местных концентратами: товарищ Рокоссовский этому тоже придавал особое значение.

Хотя для Константин Константиныча неважных дел нет... когда только спать успевает.

Коля встряхнулся и плотнее перехватил рычаги. После вчерашних посиделок с Юно спать хотелось просто ужасно.

Спать было некогда. К декабрю сорок первого неуловимые мстители наводили на фашистов настоящий ужас, но о полноценном контроле территории речи не шло, и «скороходов» всё равно не хватало. Челноками союзников и отечественными грузовыми самолётами доставляли пополнения, снаряжение — даже танки! Самолёты прибывали своим ходом.

А вот новые «Уралы» взять было негде. Все в лагере знали, что на Земле такой технологии пока нет. Невоспроизводимая пока технология. Половинкин твёрдо верил: главное — что «пока».

Научимся. Догоним. Догоним и перегоним!

Находиться в положении догоняющего казалось немного унизительным, но ведь это совсем не надолго...

Половинкин прибавил газу и залихватски перепрыгнул присыпанный снегом выворотень. Рессоры... то есть амортизаторы ласково приняли вес молодого сильного тела. Коле невыносимо хотелось кричать от распиравшего его восторга.

Он был счастлив.

Он был на своём месте.

Он побеждал, побеждал во всём, за что бы ни взялся!.. Его немного волновало, пройдёт ли представление на орден, — рейд в Берлин восприняли как-то неоднозначно, — но, прямо скажем, что такое орден?.. Коля был согласен и на медаль.

А если совсем честно... можно и вовсе без медали — лишь бы вот так и нестись по ночному белорусскому лесу, твёрдо зная, что победишь, победишь всегда, а в крайнем случае — верные иголочки в голове предупредят об опасности, какую лучше пока обойти.

Главное — что «пока». Нет во всём мире такой опасности, такой трудности, которой не одолел бы Советский человек. На земле, в небесах и на море! А теперь — даже там, в загадочных глубинах необъятного космоса. «Галактическая Империя»! Ха! Погодите, дайте только срок... Вы подарили нам крепость, — замечательную, непобедимую крепость, — а мы вам коммунизм подарим. Ну, раз уж вы там сами до сих пор не дотумкали. Нельзя людям без коммунизма, никак нельзя. И даже твилеккам, и этим вашим зелёным... родианцам, да — тоже никак. Потому что хоть ты с щупальцами, хоть булькаешь — всё равно ведь человек. А то, что при этом ещё и зелёный или, там, ближайшим родственником числишь осьминога, так кого это волнует, если боец толков и всё от него лишь на пользу Отечеству! А щупальца… А что щупальца? Подумаешь, эка невидаль! Абиссинцы вон, те и вовсе черны как ночь…

Коля плавно обошёл густую ель, приветливо склонившуюся к самой дороге. На пульте дважды мигнула лампочка системы опознавания: спидер признали. Всё ещё не очень привычные приборы «свой-чужой» крепко облегчали работу мобильных диверсионно-разведывательных групп. «Конница» шла уверенно, так близко от крепости не приходилось опасаться уже ничего. Половинкин выжал газ; репульсор взвыл, зашвыривая машину в небо. На мгновение спидер завис над дорогой, — промелькнула лесная тропинка; речка по левую руку отражала начинавшее голубеть небо; чуть дальше в поле прятались под снегом колосья озимой пшеницы, — и почти сразу «скороход» провалился к земле, даруя седоку невесомость. Это была надёжная, уверенная невесомость, которая с каждым днём становилась Половинкину всё роднее. Совсем как тогда, в смутном и драгоценном детском воспоминании, когда отец подбрасывал его, совсем ещё несмыслёныша, в небо, и маленький Колька, дрыгая ногами, хохоча и обмирая от восторга, возвращался в сильные и добрые отцовские руки. Теперь он так же припадал к родной, — ведь по-настоящему родной может стать лишь та земля, за которую сражаешься, — белорусской земле, черпая из неё силу, готовый жить ради этой земли, принять за неё любые муки и, если потребуется, отдать жизнь.

Хотя лучше, конечно, не отдавать. В крайнем случае — только помучаться. Вот как товарищ Мясников всегда говорит... Щёлкнула связь.

- Товарищ практически старший лейтенант Половинкин! — прозвучало в наушнике. — Лидером!

Практически старшему лейтенанту страшно хотелось ответить «Слушаюсь, товарищ практически подполковник!..», но коварный Мясников уже включил режим принудительного радиомолчания.

Коля, вырываясь в лидеры группы, стиснул кулаки на рычагах управления, и «скороход» пошёл прямо к крепости, которая стояла в половодье огней на фоне бледного неба такой величественной неподвижной громадой, как будто и в самом деле была непобедима.

Загрузка...