Наш человек на небе

Глава 6. Запасной игрок

Вот лежал Мишка и думал: второе ранение — так и война вся закончится. В первый-то раз только немного осколками посекло — при попадании снаряда броня Советских танков часто крошилась, и мелкие фрагменты металла могли пойти внутрь башни или корпуса. Но ничего, обошлось; осталось несколько шрамиков на лбу и щеках — ничего, не за красоту девки парней любят.

В другой раз, — это уж в конце сентября, — долбануло будь здоров. Шли колонной, мехвод неопытный — зачерпнул стволом земли на повороте, а Мишка проморгал. Тут как назло — немцы. Долбанули сгоряча с короткой, ствол раскрылся цветком, и всё — танк не боец. И фрицы ещё два разА добавили.

Только выбрались — укладка рванула. Ничего, можно сказать, повезло ещё. Очнулся Мишка уже в госпитале, на какой-то партизанской базе под Туровом, в Белоруссии.

Хотя это одно слово — «партизанская»: таких условий Мишка и на гражданке не шибко видал. Вот хоть госпиталь возьми: стоят в лесу бараки, не прячутся. Доктора и лекпомы спокойные, всё равно как не на фронте. Кормят концентратами, хоть на вкус и дрянь, зато до отвала. Свет электрический, никто его не экономит, в глубоком-то тылу — вражеском, то есть, тылу. Отдельный банно-прачечный барак, душ, а в душе вода всегда горячая: дров не надо, только ручку поверни. Аэродром металлическими полосами выложен, две батареи зениток. Капониры танковые. Народу — тьма.

А главное, это всё считалось малым лагерем, вспомогательным. Был ещё основной — судя по разговорам, так целый город в лесу. Ладно б ещё тихарились — мало ли, каких секретных предприятий успели тут до войны понастроить. Так нет: партизаны ещё и воевали в полный размах, и расширялися постоянно. Вон, целое речное депо отгрохали — грузы по Припяти гонять. И самолёты с Большой земли прибывали по нескольку в день. И танковый парк считался уже мало не на полки.

И вообще — очень нагло держались партизаны. Оно, конечно, старшему сержанту во все замыслы командования вникать не полагается, а только смекал Мишка, что не могли немцы о таком не знать; выходит, просто задавить не удавалось. Ничего, поскорей бы поправиться, вернуться в строй... Перебитое плечо заживало худо. Ребята в госпитале брехали, будто раньше лечили каким-то новым препаратом — назывался то ли «бахта», то ли «клопо». Вот этот самый клопо, брехали, всё подряд лечил, хоть мёртвого мог поднять. Но теперь чудо-лекарство заканчивалось, берегли его и использовали только в самых тяжёлых случаях.

«Хорошо», думал Мишка, «что у меня всё-таки не такой уж тяжёлый. Клопо этот, может, ещё бы и не вылечил, а так всё одно заживёт, никуда не денется. Только не вдруг, а постепенно.»

Зажило, да не совсем: две операции и месяц перевязок спустя выяснилось, что двух пальцев на левой руке Мишка не чувствует вовсе, а остальные еле гнутся. Нерв отбило взрывом.

Героические дела для старшего сержанта закончились, началась проза жизни. Считай, однорукий — зачем такой нужен?.. Значит, придётся головой брать.

С трудом упросил командование не отсылать его на Большую землю, аж до самого генерал-лейтенанта Карбышева Дмитрия Михайловича дошёл; тот в туровский лагерь часто наезжал. Помог прошлый опыт: трудовую жизнь Мишка начинал на железной дороге. Слесарил, то, сё... ничего так разбирался. Сперва для паровозов кое-что изобретал, затем, — уже в армии, — увлёкся оружием. Когда в Стрые служил, придумал счётчик моторесурса для танков — большого значения прибор. Сам генерал армии Жуков Георгий Константинович для доклада вызывал, а потом приказал направить прибор в серию; после доработки, конечно.

Так что опыта у Мишки уже навалом было, и конструкторского, и практического, и вообще.

Запросили документы, удостоверились — хоть и однорукий, а жаль терять такого специалиста. Направили в оружейную мастерскую. Поначалу трудновато приходилось — с одной-то, считай, рукой. Потом ничего, насобачился. Зажмёшь деталь в тиски, напильник ведёшь правой — левой подправляешь. И с фрезой справлялся, и токарил тоже. Ничего, терпимо. Если б просто инвалид — а по ранению-то все всё понимают. Такое дело — война.

Работать, конечно, приходилось от души. Как иначе выделиться, показать себя? А только ребята все работали на совесть.

Хорошо: заметили Мишку. Да и рука понемногу разработалась — наверное, поняла наконец, что очень-очень хозяину нужна. А потом приехал товарищ Карбышев и забрал Мишку в основной лагерь: переучиваться на авиационного вооруженца.

Ехали в машине без колёс. Вот так вот: вроде кабины от «Кукушки», только со скошенным лбом. И несётся прямо над поверхностью, не опираясь ни на что. Мишка такие и раньше видел в лагере, но только на земле; думал — сани.

- Репульсоры, — пояснил Карбышев и, видя недоумение собеседника, растолковал подробней. — Машина отталкивается от земли за счёт подъёмной силы так называемого «репульсорного двигателя». На днище установлены особые приборы: чем сильнее земля притягивает «скороход» к себе, тем большую противодействующую силу создают репульсоры.

- Действию всегда есть равное и противоположное противодействие... — заворожённо пробормотал Мишка. Ему очень хотелось высунуть голову за борт, чтобы убедиться в отсутствии подпорок или незаметных колёс, но нарушать субординацию он не рисковал.

- А дальше? — с интересом спросил Карбышев.

- Дальше... Иначе говоря, взаимодействия двух тел друг на друга равны и направлены в противоположные стороны. Третий закон. Генерал захлопнул твёрдую, по виду пластмассовую обложку книги, которую до этого не выпускал из рук. Читал он как-то странно: всю дорогу одну и ту же страницу, не перелистывал, да ещё периодически тыкал в неё пальцами, словно таким способом заучивал наизусть.

- Верно, — сказал Карбышев, — аккуратно укладывая книгу во внутренний карман полевой сумки. — Третий закон Ньютона. Значит, суть Вы примерно уловили.

- Почему «примерно»? — насупился Мишка. Чего-чего, а классическую механику он знал «на ». ѣ В смысле, «на » ѣ — это когда просто зазубрил, а он ещё и суть понимал.

- Потому что в рамках ньютоновской механики принцип работы репульсора объяснить невозможно. Законы физики, — как и любые другие законы, — имеют границы применимости. Поменялись они — меняй и законы. А самое замечательное, что границы эти можно прочертить каким угодно образом: по геометрическим размерам, по времени протекания процесса, по задействованным энергиям. Даже простая смена наблюдателя иной раз позволяет решить задачу с наименьшими потребными расходами. Карбышев, как и всегда, был подтянут, сосредоточен в себе — и одновременно очень открыт, как будто именно к этому, — случайному, в общем

- то, — разговору готовился тщательно и долго. Глаза генерала горели... таким особым огнём. Спокойным, уверенным, убеждённым. Когда у человека глаза так горят, он уж на ерунду жизнь растрачивать не станет. Он только главным станет заниматься, и на этом обязательно победит.

Мишка подумал, что если выработать такой взгляд, то со временем и остальная натура подтянется; но тут же понял, что это стал бы поддельный огонь, наружный, а подлинный как раз возникает глубоко-глубоко и загорается изнутри.

- А где бы про эти репульсоры почитать? — осторожно спросил Мишка. — И про остальное...

Карбышев тихо улыбнулся:

- Читать пока нечего. А вот написать, может статься, придётся именно Вам... вам самим.

- Что писать?

- Учебник. Руководство по ремонту и эксплуатации. Устав, наконец. Теперь нам много новых книг требуется.

- Как же я буду писать? У меня про эти репульсоры ни знаний, ни опыта; совсем другими вещами занимался. Это надо, чтоб кто их изобрёл, те и писали. Генерал хмыкнул и посерьёзнел.

- А те, кто их изобретал, нынче далеко.

- В Москве?

- Если бы.

Мишка молчал, глаз не отводил — ждал ответа.

- В далёкой, далёкой галактике, — сказал Карбышев. Наверное, в шутку так сказал, потому что сразу пояснил. — Это технологии союзников. Известие про «союзников» Мишку спервоначалу шибко расстроило. Досадно было, что у англичан с американцами опять такой значительный технический приоритет. Это в прежнее время русскому народу было не так стыдно отставать, потому что из него все соки пил царский режим. А при Советской власти отставать стыдно, потому что эта власть — народная, и при ней народ имеет возможность раскрыть свои могучие силы.

- Ну-ну, орёлик, — ласково сказал Карбышев, — хватит передовицами-то сыпать. Тут вот какое дело...

И рассказал про настоящих союзников.

Космических.

Всё Мишка понял. И про спидер-скороход, и про волшебный «клопо», и про концентраты. Даже понял наконец, зачем его в Особом отделе так дотошили, причём не абы кто — аж два по два ромба [13] .

- Так что, — деловито уточнил он у Дмитрия Михайловича, — надо просто скопировать, повторить?

Огонёк внутри разгорался.

- Я инженер, — сказал Карбышев, — и слова мои инженерские. Скопировать, повторить — это всё важно. А важнее — разобраться. Понять принцип, идею. И, опираясь на идею, создать своё. И не просто создать, а научиться создавать впредь — создавать всё, что потребуется. Вот теперь огонь зажёгся по-настоящему.

- Оттолкнуться, — медленно проговорил Мишка, — оттолкнуться от... от союзников?

Генерал улыбнулся:

- Ну, совсем уж отталкиваться не надо. А то как бы и они от нас затем не оттолкнулись. В полном соответствии с Вашим любимым третьим законом.

- Нет, зачем... я же понимаю. А вот разрешите ещё уточнить... Остаток дороги прошёл в уточнениях: с кем, с чем, а главное — как предстоит работать. А ещё генерал мягко, но твёрдо объяснил Мишке, что тот теперь не Мишка:

- Ведь Вы, дорогой Михаил Тимофеевич, человек с инициативой и воображением. Старший сержант Красной Армии — говоря по-солдатски, большой пустяк.

Михаил Тимофеевич Калашников шутку оценил. Руки, — обе, — чесались до настоящего дела.

Нечему там было чесаться, и нечему было зудеть. Нервные окончания сгорели на Мустафаре, а киберпротезы... нет, протезы отлично умеют передавать ощущения — просто это совсем не те ощущения, какие стоит испытывать живому существу. Постоянная боль давно перестала иметь какое

- либо значение, но сейчас, стоя в этой зале, Вейдер чувствовал фантомную дрожь в отсутствующих пальцах.

Он поднял взгляд на стеллажи с книгами. Ряд за рядом, прямоугольные сборки флимсипласта. Вернее, бумаги — редкого, почти забытого в Имперском Центре материала.

Владыка ситх смежил искусственные веки. Тьма пред ним вспыхнула искрами настоящего чародейства. В книгах не было, не могло быть ничего мистического — и всё же скромные носители информации мощно и весомо светились Силой.

Одни — вызывающе-алой, другие — удушливо-жёлтой.

Некоторые — словно истекали кровью, иные — сочились будто ядом. Вейдер чувствовал сейчас то же смущение, ту же неловкость, какую испытал некогда в Храме на Корусанте, разоряя хранилище Архивов. На краткое мгновение ему почудилось, будто книги, — жалкие стопки примитивной прессованной целлюлозы, — теряют свою форму, превращаются в жёсткие пирамидки голокронов...

Наваждение.

Он протянул руку почти наугад, к одному из самых ярких пятен перед внутренним взором. Снял книгу с полки, наощупь раскрыл обложку. Тонко пикнул зуммер встроенного в шлем переводчика. Вейдер наконец позволил векам распахнуться, заглянул в книгу.

Интегрированный голопроектор отследил направление взгляда и прямо поверх страницы отобразил короткую, ясную строку символов ауребеш: «И нет Силы там, где нет простоты, добра и правды». Чуть ниже, кеглем поменьше мигало примечание:

«[язык: Земля, Земля, русский, диал., устар.! идёт уточнение перевода!]» Вейдер недоуменно сморгнул.

Зуммер удовлетворённо пикнул, примечание мигнуло последний раз и исчезло. Строка перевода чуть растянулась, зеленоватое «Сила» сменилось на «величие».

Да, так смысла стало больше... но Тёмный владыка всё равно почувствовал себя почти обманутым. Уже не обращая внимания на перевод и мигание голопроектора, он перелистнул несколько страниц. Края их выглядели чуть потрёпанными, словно книгу, — хоть и бережно, с уважением, — перечитывали не один раз. Почти на каждой странице на полях виднелись тонкие, неразборчивые карандашные пометки, множество пометок — цифры, восклицательные знаки, символы, рукописные замечания. Некоторые слова и целые абзацы в тексте были отчёркнуты тем же внимательным карандашом.

Вейдёр заставил оптическую систему шлема приблизить изображение: да, судя по различиям в оттенках примитивного пишущего стержня, записи были оставлены в разное время — пользователь возвращался к тексту не единожды, всякий раз открывая что-то новое и важное для себя. Собственная Сила книги незримо и намертво слилась воедино с Силой читателя.

Не о том ли мечтает любая книга?..

Тёмный джедай сжал кулак, решительно захлопывая переплёт. «Сочиненiя графа Л.Н. Толстаго» — отрапортовал голопроектор. Пик.

Пик.

Бзз.

«[Уточнение перевода:] Сочинение графа Л.Н. Толстого» Графа? Неужели такой толстый том написан живым разумным? Ах да, у них же нет дроидов-словосборщиков... впрочем, у землян нет даже флимсипласта — какие уж тут дроиды.

Какая нагрузка на экономику планеты, какое нелепое расточительство: содержать писателей-разумных. В цивилизованных мирах живых авторов давно заменили устройства, запрограммированные на генерацию контента. Такие надёжные, неприхотливые, взаимозаменяемые дроиды намного дешевле обходятся издателям. Кроме того, и потребители книг, — те, кто их ещё потребляет, — давно предпочитают предсказуемый текст усреднённого качества. Зачем тратить жизнь в попытках употребить сложную, изобретательную, неожиданную книгу? Кто будет читать сложную книгу, когда в Голосети полным-полно простых, причём бесплатно?.. Да и кто станет их писать, эти якобы «хорошие» книги? Разве что какой

- нибудь скучающий ондеронский наркоман: накурится бантазолата — и пишет, пишет... А зачем пишет? Ведь среднестатистический потребитель давно утратил способность отличать хорошее от плохого и всё, что хоть немного заставляет его напрягать головной мозг, автоматически относит в категорию «нечитаемо». Возможно, где-то в мирах Внешнего Предела всё ещё обстоит иначе... но кого волнует Внешний Предел. Доморощенные провинциальные умники могут забавляться чем угодно — до тех пор, пока это не возмущает интеллектуального спокойствия граждан Империи.

Вейдер разжал ладонь, роняя сочинение графа Толстого на пол. В последний момент он всё же потянулся Силой и подправил траекторию падения так, чтобы книга удержалась на поверхности невысокого журнального столика: Владыка Сталин допустил гостя в свою личную библиотеку — нет необходимости лишний раз вызывать недовольство кремлёвского ситха. Затем Лорд Вейдер распрямился и повернулся ко входу в залу. Тёмный джедай чувствовал приближение хозяина библиотеки.

- Присаживайтесь... лорд Вейдер, — сказал Владыка Сталин, неторопливо дожидаясь, пока гость опустится в широкое кресло.

Сам хозяин залы устроился по другую сторону невысокого столика, аккуратно и уверенно упёрся в пол подошвами мягких сапог. Выложил на столешницу курительную трубку и небольшой мешочек, очевидно, из шкуры какого-то зверя, — кисет.

Пока Вейдер раздумывал, не следует ли и ему положить на стол, например, свой световой меч, Владыка Сталин продолжил:

- Промедление вызвано работой, но остаток вечера я собираюсь посвятить общению исключительно с Вами. Хорошо ли Вы устроились?

- Да, — коротко ответил Вейдер.

- Как идёт монтаж рекреационного оборудования?

Одну из резервных барогазовых камер устанавливали сейчас в южном крыле. Инопланетному гостю предоставили две комнаты в здании бывшего Сенатского дворца.

«Сенат», с мрачной иронией подумал Вейдер, рассматривая собеседника, «да — Сенат».

- Я не намерен задерживаться на поверхности дольше необходимого, — произнёс он вслух.

- Надеюсь, пребывание на поверхности планеты не связано для Вас с какими-либо неудобствами, — кивнул Владыка Сталин, очевидно подразумевая доспех Тёмного джедая. — Здесь Вы в безопасности настолько же, насколько и каждый из нас.

Оптимизма Вейдер не испытал, но и спорить причин не видел. Кремлёвский ситх протянул правую руку и взял со стола свой курительный прибор. Неспешно переложил его в ладонь левой руки, так же неторопливо взялся за ремешок кисета. Еле слышно притопнул по ковру носками сапог, словно желал подпрыгнуть на месте, но, разумеется, не имел такой возможности.

Вейдер молча наблюдал за этими манипуляциями.

После катастрофы он так полностью и не восстановился... нет, бессмысленно отрицать факты: физическое состояние его даже ухудшалось. Он испытывал сложности с дыханием, мучился невозможностью входить в медитативный транс, заменявший сон. Реакции нервной системы замедлились, восприятие притупилось. Водители сердечного ритма, пищеварительной и эндокринной систем работали по-прежнему надёжно, но Вейдер знал, что сами по себе его железы медленно угасают.

Прежде он с лёгкостью компенсировал свои физические недостатки с помощью Силы, но сейчас в нём уже не было той могучей власти над ней, какой обладал он всего несколько месяцев назад.

Он жил, как в иторианском тумане, и сейчас, наблюдая за немолодым желтоглазым человеком напротив, ощущал это особенно отчётливо, словно Владыка Сталин стал теперь центром мира, а всё прочее теряло право находиться в фокусе, выцветало и расплывалось в периферийном зрении. Нет, это не был страх: только идиот способен счесть Владыку Сталина жестоким или злым. Просто Вейдер никак не мог настроить себя на нужный в таком разговоре тон, поймать верную гипер-волну, стряхнуть оцепенение. И всё же Сила не покинула его полностью, — ибо никого во Вселенной не покидает она полностью, — и Тёмный джедай с удивлением догадался, что и сам Владыка Сталин испытывает сейчас некоторую неловкость. Наивно было бы думать, что лидер такого уровня способен прийти на встречу, не имея подготовленного плана беседы. Но если так — почему кремлёвский ситх не торопится с реализацией этого плана, словно бы придерживает разговор, предпочитая неторопливо набивать свою трубку?.. Наклон головы; радушная, но сдержанная полуулыбка; даже это чуть заметно нетерпеливое движение подошвами сапог — всё говорило Вейдеру, что и его собеседник нащупывает опору для продолжения беседы. Тёмный джедай не имел ни малейшего представления, что послужило причиной этой неловкой заминке; и, как всегда, когда он чего-то не понимал, Вейдер мысленно объяснил происходящее путями Силы. Если он так непросто переносил близкое влияние Силы Владыки Сталина — разве не разумно предположить, что и землянин смущён могуществом, неоспоримо явным могуществом своего гостя?..

Вероятно, оба вождя сознавали, что их общение переходит на некий новый уровень, — лицом к лицу, Сила против Силы, — когда уже не получится сгладить голоинтерфейсом острые края столь различных вселенных, смягчить формальностями столкновение интересов, в крайнем случае — спрятать непонимание за приоритетами чисто военно-технического сотрудничества. Осознание их странной взаимной уязвимости подбодрило Тёмного джедая. Он прошёл долгий путь со времени своего ученичества; он научился терпению... по крайней мере, желал так считать.

Менее осведомлённому наблюдателю Владыка Сталин, — с его невероятной властью над Силой, — мог показался крепостью, настоящей орбитальной крепостью, почти Звездой Смерти. Но нет в мире таких крепостей, которых не мог бы взять Повелитель ситх.

Скрытый за маской, Вейдер усмехнулся, слегка откинулся в кресле. Взгляд его упал на «сочинение графа Толстого», так и забытое на столе. Сталин безошибочно проследил взгляд гостя. Улыбкой и неназойливым движением трубки пригласил к продолжению разговора. Казалось, он приветствует интерес гостя к столь бесполезному, — и даже вредному! — явлению, как литература.

«Пусть будет так», подумал Вейдер, «надо же с чего-то начинать».

- О чём эта книга? — спросил он.

Владыка Сталин задумался на несколько долгих мгновений. У Вейдера сложилось впечатление, что собеседник не испытывает нехватки слов, и даже не пытается подобрать объяснение, которое наиболее выгодным образом подошло бы к ситуации — но лишь выделяет главный смысл из множества смыслов, заложенных в книгу.

- О том, что любые исторические события и свершения опираются на волю всего народа, — сказал Сталин. — И судьбы отдельных людей могут быть счастливы лишь в той мере, в какой они солидарны с этой волей, в какой разделяют они судьбу своего народа.

- Это исторические материалы?

- В известном смысле. Но сюжетную основу этой книги составляет описание вымышленных героев.

- Старкиллер говорил мне, что ваш народ придаёт большое значение подобным... развлечениям, — глухо пророкотал Вейдер. — Лорду Половинкину Вы тоже позволяете читать художественные измышления?

- Сказка ложь, — с улыбкой заметил Сталин, — да в ней намёк. У нас принято считать, что формирование личности, воспитание характера, души, внутренней силы — решение этих важнейших задач почти невозможно без обращения к мудрости русской классики.

Очевидно, подумал Вейдер, планетянам просто не известна технология полноценных голокронов, поэтому они вынуждены прибегать к примитивным бумажным заменителям. Однако странно, что здешняя власть никак не ограничивает доступ к предметам, «воспитывающим Силу». Вместо того, чтобы так беспечно тиражировать опасные знания, режиму следовало бы ввести жёсткие ограничения на их распространение. В крайнем случае, можно было бы придумать некий закон, воспрещающий свободное чтение книг... под видом, например, заботы о финансовой выгоде их авторов.

Да, «упущенная выгода авторов и издателей»: отличное, удобное объяснение — если желаешь снизить образовательный уровень народа. И не имеет никакого значения, что «борьба за интересы авторов» почему-то всегда приводит лишь к снижению их реальных доходов...

Впрочем, земные большевики явно слишком мало заботятся о собственной выгоде — и слишком много о подвластных им разумных. Вот уж действительно: целый народ Одарённых... неужто и в самом деле такая ослепительная Одарённость русских — следствие власти большевиков?.. или всё дело в том, что любой Одарённый народ неизбежно приходит к большевизму, неизбежно рано или поздно выбирает себе именно эту непонятную, удивительную и такую могущественную «Советскую власть»?.. Он вернулся мыслями к разговору — молчание снова затянулось. Впрочем, Владыка Сталин сдерживал обещание, — как, судя по всему, сдерживал каждое из своих обещаний, — и не собирался торопить вечер. Он указал узким концом курительного прибора на сочинение графа Толстого:

- Это, вне всяких сомнений, великая книга, — кремлёвский ситх чуть прищурил свои жёлтые глаза, словно вспоминал нечто важное. — Лёв Николаевич Толстой сумел поставить в своих работах столько великих вопросов, сумел подняться до такой художественной силы, что его произведения заняли одно из первых мест в мировой художественной литературе.

Закончив цитату, Владыка Сталин помолчал, затем продолжил:

- Вы можете свободно пользоваться моей библиотекой, лорд Вейдер, только не заламывайте уголки страниц. Уверен, более глубокое знакомство с земной культурой заметно облегчит взаимопонимание. В свою очередь, буду рад познакомиться с достижениями культуры Галактической Империи. Я считаю литературу самым важным среди других искусств, самым решающим и в конечном итоге определяющим всё или почти всё остальное.

- Безусловно, — глухо произнёс Вейдер.

А что ещё он мог сказать? Владыкам ситхам некогда развлекаться книжками... Мастера Совета джедаев побуждали к медитации; Учитель Сидиус наставлял полагаться на гнев и ярость... никто из его менторов никогда не поощрял простого чтения, утомительного для глаз и расточительного по времени. Говорят, кто-то из ситхов древности отыскал ключ к своему возвышению именно в библиотеке, но Вейдер...

Вейдер даже не мог наверняка сказать, имеется ли на борту «Палача» корпус художественных текстов, пригодных для передачи на Землю.

- Наши Державы ведут войну с Державой Рейх. Уместно ли тратить время, которое необходимо для управления боевыми действиями?

- Моя дневная норма чтения составляет порядка пятисот страниц, — заметил Владыка Сталин, явно не вкладывая в свои слова какого-либо хвастовства; просто изложил факт. — Чтение — одно из немногих занятий, уместных в любое время.

Вейдер поднял голову, пробежался взглядом по стеллажам библиотеки. Сколько же здесь книг?..

Пик.

«[идёт подсчёт объектов; ожидайте!]»

Он резко перевёл фокус зрения справа налево.

Пик.

Бзз.

«[отмена]»

Вейдер испытал мгновенную вспышку раздражения, как будто кремлёвский ситх что-то скрывал, отгораживался от него своей образованностью.

Но гнев тут же улёгся: разумеется, Владыка Сталин не стал бы прятаться за бумажной стеной. Никакая подлинная Сила не открывается просто так, первому любопытствующему — видимо, для того, чтобы понять природу сталинской Силы, действительно требовался немалый ум, действительно требовалось прочитать множество книг.

«Пусть будет так», подумал Вейдер, «надо же с чего-то начинать».

- Начнём, — сказал Владыка Сталин. — Это пешка. Она ходит только вперёд...

Вейдер слушал не особенно внимательно: правила земных шахмат почти не отличались от известных ему галактических. Обитатели Центра давно предпочитали голошахматы либо деджарик, но плоские шахматы всё ещё сохраняли популярность в мирах Внешнего Предела.

Интегрированный голопроектор высветил пиктограмму готовности: вряд ли у Владыки Сталина есть шанс одолеть программу. Вейдер неслышно усмехнулся.

- Это фигуры, — продолжал Сталин. — Они ходят по-разному. Это ферзь. Несведущие люди называют его «королевой», но правильное название — именно ферзь. Он ходит как угодно.

- Кому угодно? — уточнил Вейдер.

- Тому, кто играет.

- А что делает король?

- Это самая слабая фигура. Нуждается в постоянной защите.

- Весьма впечатляет. Начнём.

- Прошу.

Владыка Сталин протянул руку и двинул пешку:

- e2-e4.

- «[рекомендовано:] e7-e5», — высветилось в панораме. Разумеется, Вейдер не снизошёл до того, чтобы двигать фигуры руками. Воспоминанья, воспоминанья: тонкий запах нарезанной ломтиками шууры, шелест платья... Он обратился к Силе, — «видел бы меня Оби Ван!..» — и чёрная королевская пешка, пролетев по воздуху, встала напротив белой. Владыка Сталин с приятным интересом смотрел на происходящее. Вейдер испытал мелкое мстительное удовольствие. Увы: слишком мелкое.

- f2-f4.

- e5:f4, — взятая пешка слетела с доски, покатилась по столешнице. Сталин придержал её мундштуком: судя по всему, он был склонен беречь даже пешки.

- Слон f1-c4.

- Ферзь d8-h4+, — решительно ответил Вейдер, — шах. - Король e1-f1, — Сталин молча убрал короля из под удара.

- b7-b5.

- Так нельзя, — покачал головой кремлёвский ситх.

- Почему?

- Так Вы теряете пешку.

- Ну и пусть.

- Мне не надо случайных жертв. Переходите.

- Не буду, — заявил Тёмный джедай, испытывая удовольствие от собственного упрямства.

- Тогда слон c4:b5.

- Конь g8-f6, — вслед за программой повторил Вейдер.

- Конь g1-f3.

- Ферзь h4-h6.

- d2-d3.

- Конь f6-h5.

Сталин ненадолго задумался:

- Конь f3-h4.

- Ферзь h6-g5.

- Конь h4-f5.

«Дался ему этот конь», с досадой подумал Вейдер, перенося внимание на другую половину доски:

- c7-c6.

- g2-g4, — очевидно, и жертвовать Сталин не боялся, даже фигуры.

- Конь h5-f6, — Вейдер предпочёл бы размен, жестокий решительный размен, но программа рассудила иначе. Мгновение он колебался: стоит ли ввязываться в рубку — и всё же счёл открытое противостояние преждевременным.

- Ладья h1-g1.

- c6:b5, — Вейдер с удовольствием избавился от вражеского слона.

- h2-h4.

- Ферзь g5-g6.

- h4-h5.

- Ферзь g6-g5, — Тёмный джедай мысленно пожал плечами: ничтожные, бессмысленные угрозы.

- Ферзь d1-f3.

- Конь f6-g8.

- Слон c1:f4, — Сталин аккуратно снял с доски чёрную пешку. Вейдер нахмурился, искусственная кожа стянулась над бровями:

- Ферзь g5-f6.

- Конь b1-c3.

Фронт выгибался угрожающей дугою, белые фигуры рвались к противоположной стороне доски. Вейдер сфокусировал взгляд, вызвал настройки программы — «[режим: агрессивный]».

- Слон f8-c5.

- Конь c3-d5.

- Ферзь f6:b2.

- Слон f4-d6.

«Что он делает?..», отстранённо подумал Вейдер. Голопроектор победительным алым высветил фигурки ладей:

- Слон c5:g1.

- e4-e5, — флегматично, как-то даже вкрадчиво ответил Владыка Сталин.

- Ферзь b2:a1+, шах.

- Вы способный ученик. Схватываете на лету. Король f1-e2.

- Стараюсь. Конь b8-a6.

- Вы мне нравитесь, лорд Вейдер. Конь f5:g7+, шах.

- Хороший ход. Сильный. Король e8-d8.

- Ферзь f3-f6+, шах.

Голопроектор расплевался какими-то предупреждениями; символы рекомендуемых ходов ползли сверху вниз сплошной стеной зелёного дождя. Вейдер не обратил внимания: белые сами лишили себя последней тяжёлой фигуры. Он вышвырнул с доски чужого ферзя:

- Конь g8:f6.

- Слон d6-e7, — очень вежливо сказал Владыка Сталин. — Мат. Некоторое время Вейдер молчал, сверяясь с программой.

- Тысяча Кратов, — выругался он наконец, не желая поверить в своё поражение. — Стая дроидов серии К-9! Эта игра... полна случайностей. Всё же хитрому кремлёвскому ситху удалось вывести его из равновесия.

- Многое зависит от того, на чьей стороне играть, — заметил Владыка Сталин, откидываясь в кресле. — Уверен, мы с Вами сыграем ещё не одну партию.

- В партию? Конечно, — уверенно сказал Коля, утирая трудовой пот. — Ну... если примут.

Судоплатов хитро прищурился:

- А что, думаешь, не примут? Вину за собой какую знаешь, али в теории слабенек?

- В теории я не очень, — честно согласился Коля, — но это дело наживное. Подтяну. А вины...

Он собрался было с духом, чтобы дать ехидному генерал-лейтенанту внушительную отповедь, но тут же вспомнил про сегодняшний конфуз... Чёрный и страшный лорд Вейдер прибыл на переговоры совсем один, даже космолётиком управлял лично — Юно рассказывала, что он отличный пилот. Вряд ли космическому главнокомандующему было некого с собой взять, просто, наверное, в интересах секретности: одного человека гораздо проще спрятать от лишних глаз; а Коля очень хорошо понимал, как же много их на свете — лишних глаз. В общем, к обустройству временного жилища привлекли и Половинкина: всё равно он, — когда не выступал в качестве «эксперта по союзникам», — маялся, прямо скажем, без дела.

Надо было перетаскать из челнока всякое оборудование — лорд Вейдер нуждался в стационарных дыхательных аппаратах, вроде как лёгкие у него больные, что ли. Ну, Коля и таскал... таскал-таскал — а потом уронил один из баллонов с неизвестным земной науке газом. Руки очень устали таскать. Баллон покатился, соскочил со ступеньки, ударился вентилем — и прямо на ногу какому-то высокому генерал-майору, который как раз мимо там проходил на совещание к товарищу Сталину.

У генерала папка выпала, очки круглые соскочили, косточка в ноге хрустнула... шум, гам, «вредительство!»... прямо скажем, глупо вышло. Очки подобрали, ногу наскоро замотали — но совещание пришлось задержать, так что из-за него, старшего лейтенанта Половинкина, сам товарищ Сталин опоздал на встречу с инопланетным союзником!..

- Товарищ Сталин никогда не опаздывает, — тут же отреагировал Судоплатов; гамму чувств на Колином лице он читал совершенно запросто. — Как и не приходит слишком рано. Товарищ Сталин приходит именно тогда, когда нужно.

Коля был вполне согласен, однако промолчал: умаялся он эти баллоны таскать, а бойцов из техроты временно увели на обеспечение.

- Ладно, — сказал Судоплатов, засовывая руки в карманы галифе и покачиваясь с носка на пятку. — Ты пока панели на место ставь, а я тебе часика через пол направлю ребят. Эхма! устроили из Кремля заезжий дом. Надо было в Арсенал твоего Вейдера селить.

- Он, во-первых, не мой. А потом — секретность же, товарищ генерал.

- Ты меня за Советскую власть не агитируй. «Секретность»... Что толку с той секретности, когда завтра всё равно их штурмовики прилетают. Их-то всяко в Арсенал придётся. Говорил я: давно пора в Балашихе нормальные бараки разворачивать...

- Окто прилетает? — радостно вскинулся Коля. Он как-то прикипел к инопланетным бойцам — уж очень они были какие-то... как дети. Бойцы — отличные; в общении — дружелюбные; а себя словно не осознают. Может, оно и глупо прозвучит, но только Коля привык их опекать, что ли. Да и вообще: там, на войне, всё было проще, яснее, очевиднее. Нет, здесь тоже, конечно, ужасно интересно, здесь товарищ Сталин и вообще сердце Родины, но здесь Коля пока только в почётном карауле стоит да баллоны таскает — а там...

Там он нужнее.

Там война.

Там...

Тут Коля наконец сообразил, почему Павел Анатольевич так ухмыляется.

- Ага, — с удовольствием сказал Павел Анатольевич, — и Юно прилетает... твоя. Твоя ведь, а?

- Моя... — заулыбался Коля, против воли розовея.

Произносить это «моя» было ужасно сладко, хотя всё ещё и чуточку тревожно. Право произносить некоторые слова надо сперва заслужить — а самое главное, что это право ещё и никогда не бывает окончательным.

- Ну вот, — сказал Судоплатов, посмотрев на часы, — ну вот и... да, прогуляешь подругу боевую... Да. Значится, Филатова я тебе пришлю, а пока справляйся тут, не посрами.

И ушёл по своим генерал-лейтенантским делам.

Коля справлялся: посрамить не хотелось.

А когда уже почти совсем справился, почувствовал, как в висках начинают шевелиться знакомые иголочки. Шевелились они куда-то в сторону затылка, поэтому Коля, конечно, обернулся.

В дверях молча возвышалась массивная тёмная фигура лорда Вейдера.

- Впечатляет, весьма впечатляет, — с глухой иронией пророкотал Вейдер. — Вот как Владыка Сталин ценит своих падаванов?..

- А? — довольно глупо уточнил Коля.

Выражение «падаван» за последнее время он слышал уже много-много раз, — в том числе, и в свой адрес, — но смысл этого слова понимал интуитивно — иначе говоря, не очень. Наверное, что-то вроде «подчинённый»; серьга-переводчик всё-таки довольно часто пасовала в ситуациях, когда культурные различия оказывались слишком велики.

- Ведь ты большевик, — утвердительно произнёс инопланетянин, широким шагом вступая в комнату.

Коля как заворожённый проследил взглядом за его чёрной плащ-палаткой; плащ-палатка очень красиво подчёркивала внушительные габариты своего владельца.

- А?.. — снова сказал Половинкин, но тут же спохватился. — Никак нет. Пока не большевик. Но собираюсь.

«Сговорились они с Павлом Анатоличем, факт», подумал Коля, бессознательно подражая лихому судоплатовскому прищуру. Подражал он, впрочем, более внутренне, потому что хитро ухмыляться в маску инопланетному главнокомандующему было бы как-то не очень-то вежливо. Вейдер вскинул руку, указывая на дубовую панель, которой до его появления Коля как раз прикрывал наспех прокинутые электрические кабели:

- Достойная работа для большевиков. Вы способны сделать то, чего не дано остальным.

Насмешку Коля понял, но не оценил. По его глубокому убеждению, если кто и был способен творить чудеса, так именно большевики. Например, спасти Россию от гарантированного уничтожения в семнадцатом. Или остановить армию объединённой Европы в сорок первом, например. А если для дела надо малость поработать плотником — что ж такого? Как будто плотник не может быть большевиком, а большевик — плотником. Гражданину лорду не понять.

Да плотники, если хотите знать, гражданин лорд, ого-го бывают! Даже у Буратино папа был плотником, а ещё у...

Вейдер наклонил шлем, внимательно наблюдая за Половинкиным. Коля спохватился и приосанился. Он не понимал, почему вдруг оказался один на один с послом инопланетной державы, а главное — что теперь делать. Не его, не Половинкина это был уровень; сюда кого-нибудь из Совнаркома бы... По всему выходило, надо общение деликатно сворачивать, а то ещё ляпнешь чего

- нибудь не того, а представителям партии и правительства расхлёбывать потом.

- Досадно видеть, что Совет Народных Комиссаров не хочет по достоинству оценить твои таланты, — вкрадчиво проговорил Вейдер, выделяя слегка презрительной интонацией русские слова. — Тебя не удивляет, что они до сих пор не присвоили тебе звания магистра?..