38 Воскресенье

38 Воскресенье

Со сжатыми губами и нахмуренными бровями Кира сосредоточенно вела машину, забывая включать поворотники и срываясь с места ещё на красный сигнал светофора. Гремучая смесь из злости, сомнений, беспомощной неотвратимости и какого-то животного страха гнала машину вперёд и вперёд.

Но, видимо чувствуя свою вину, Судьба на этот раз сжалилась над Кирой, убрав с её дороги не только гаишников, но и лихачей, и неопытных водителей.

Когда молочно-белый «Ягуар», тяжело поводя розово-перламутровыми боками, застыл у дома на Краснопресненской набережной, Кира не сразу вышла из машины. Она выключила мотор и ещё какое-то время сидела в пахнущей новизной и кожей тишине, не решаясь расстаться с иллюзией «точки возврата» — ещё можно вернуться назад, всё отложить, переиграть…

Зачем она сюда приехала?

Сейчас она уже сомневалась в правильности своего поступка, увидев фотографии и поддавшись эмоциям, Кира начала поиски правды и вот теперь стояла перед сложным выбором: «знать или не знать горькую убийственную правду?». Может, надо было положить альбом с фотографиями на место в комод, повернуть ключ и забыть о странном, невозможном сходстве двух совершенно чужих и незнакомых друг другу женщин. Но одно дело пребывать в беспечном неведенье или сомневаться в чём-то, и совсем другое дело знать, имея на руках неоспоримые факты…

И Кира решила на этот раз идти до конца!

Поправив чёрные волосы, она ещё раз посмотрела на фотографии дочери и матери Павла Шубина, запихнула их в карман пиджака и вышла из машины.

Сигнализация «Ягуара» пискнула, блокируя двери иномарки, и Кира обречённо побрела по ступеням к подъезду сталинской высотки.

Дмитрий Викторович Юшкин чисто выбритый, в костюме, светлой рубашке и галстуке — джентльмен и в час ночи остаётся джентльменом — стоял в освещённом дверном проёме, прислонившись спиной к косяку. Лицо его было непроницаемо, но длинные пальцы нервно выбивали по дереву какую-то бравурную дробь.

«— Чёрт знает что! — вяло думал он, ожидая поднимающийся лифт. — Я совсем не готов обсуждать с этой женщиной семейные тайны…»

Двери лифта бесшумно разъехались, и на площадку шагнула высокая черноволосая женщина в тёмном брючном костюме с ярко накрашенными перламутровой помадой губами. Дмитрий Викторович слегка опешил и уже хотел отступить в квартиру — неприлично пялиться на чужую позднюю гостью, но женщина посмотрела по сторонам и направилась прямо к нему.

— Гостей принимаете? — знакомым голосом спросила она, и за стёклами больших старомодных очков, скрывающих пол-лица женщины, весёлым торжеством блеснули карие с золотыми искрами глаза.

— Кира Дмитриевна, это вы? — Дмитрий Викторович никак не ожидал таких радикальных изменений внешности и с удивлением разглядывал почти незнакомку.

— Спасибо! — обернувшись, вежливо поблагодарила Кира охранника в камуфляжной форме, подозрительно выглядывающего из лифта.

— Проходите, пожалуйста, — спохватился опешивший хозяин, пропуская гостью в квартиру и кивая охраннику.

Кира шагнула за порог и, осматриваясь, в волнении остановилась.

Ничего в этой квартире не напоминало ей о прошлом. Ремонт вместе со старыми обоями уничтожил следы её страданий, и квартира жила теперь новой жизнью и, возможно, даже не узнала её — ведь прошло столько лет.

Дмитрий Викторович обошёл застывшую на пороге гостью и распахнул дверь кабинета.

— Прошу, — сухо произнёс он, не зная, как вести себя в подобной ситуации — эта женщина не вписывалась в рамки его привычного поведения.

В кабинете уютно горела настольная лампа под причудливым белым абажуром, мягко освещая разбросанные по письменному столу бумаги.

— Извините за поздний визит, — входя в кабинет, тихо произнесла Кира, села в предложенное кресло и сжала холодные пальцы в замок.

— Бросьте, Кира Дмитриевна, — раздражённо отмахнулся от извинений потревоженный хозяин квартиры. — Время для вас не имеет никакого значения, как, впрочем, и для меня, — он достал из кармана пиджака серебряный портсигар с монограммой и завертел его в руках, не решаясь начать трудный разговор.

— Ах, да! Вчера я совсем забыла… Неужели это было только вчера? — достав из сумки записную книжку, Кира написала на чистой страничке номер чёрной «БМВ» и фамилию её владельца, вырвала листок и протянула Дмитрию Викторовичу. — На этой машине они сбили женщину у подъезда, тогда, в первый день…

— Опомнилась, голубушка?!

Портсигар тихо шлёпнулся на бежевый ворсистый ковёр. Дмитрий Викторович поднял его и сел в кресло: предстоящий разговор был серьёзным испытанием для его больного сердца — хорошо, что у него было время подготовиться (на кухне до сих пор стоял резкий запах валокордина). Но, с другой стороны, они должны были поговорить, если что-то случится с этой женщиной, он будет косвенно виноват в её смерти: не уберёг, не обеспечил, не предвидел. И сколько бы подарков он потом ни дарил Виктории, она будет всегда помнить, что это именно он не защитил её мать от явной угрозы.

— С завтрашнего дня я приставлю к вам охрану. И не спорьте!

Спорить Кира не стала — ещё раз пережить тяжёлые минуты страха и безысходности она не хотела.

— Вообще то, я приехала, чтобы обсудить другой вопрос…

— У меня никогда не было семьи, — услышал Дмитрий Викторович собственный голос и ужаснулся несвойственной ему откровенности. — Работа, работа! И только в праздники понимаешь, что главное прошло мимо твоей жизни, и ничего уже не изменить. Начинаешь задаваться вопросом: «Кто виноват?», ссылаться на обстоятельства, перекладывать ответственность за случившееся на других людей — себя самого винить во всём этом как-то не хочется. Вот хотя бы взять ваши отношения с Павлом, — брови гостьи слегка нахмурились, но Дмитрий Викторович предпочёл не заметить её недовольство. — В вашем расставании виноваты не столько обстоятельства, сколько влияние и воля других людей.

— Вы ошибаетесь, Дмитрий Викторович, — Кира преувеличенно равнодушным взглядом обвела кабинет, — не было никакого расставания. Была любовь, заявление в ЗАГС, мой день рождения, шампанское и как следствие всего этого проведённая вместе ночь. Утром Павел одумался, испугался ответственности и просто исчез, оставив меня одну в чужой квартире. На следующий день его мать — ваша драгоценная Лизонька очень доходчиво объяснила мне, кем на самом деле я являюсь для Павла, и радостно сообщила, что он женится на генеральской дочке. Вот вам вся правда о нашем расставании!

— Нет, не вся… — Дмитрий Викторович встал с кресла и в волнении заходил по кабинету. — Тогда, пятнадцать лет назад всё случилось совсем не так, как вы считали все эти годы. Павел любил вас, но обстоятельства и воля другого человека оказались сильнее ваших чувств и веры друг в друга. Начнём с того, что Паша никуда не исчезал! Он просто уехал на военные сборы, как все студенты военной кафедры его института и оставил вам записку и подарок.

Удивление в Кириных глазах сменилось недоверием.

— Не было там никакой записки…

— Вы и не могли её найти. К тому времени, когда вы проснулись — простите за такие интимные подробности — записки в квартире уже не было, как, впрочем, и цветов, и подарка.

Кира почувствовала такое разочарование от пропажи записки, что чуть не расплакалась.

— Паша не пришёл домой ночевать и Лизонька, обзвонив всех знакомых, хотела обратиться в милицию. Лучше мне было не вмешиваться, но она так переживала, и я решил её успокоить — рассказал о вас с Пашей, невольно став виновником всего случившегося далее. Конечно, вы, Кира Дмитриевна, человек не нашего круга, но я представить себе не мог, что Лиза способна на такое! — в порыве раскаяния Дмитрий Викторович схватился за голову. Идеальная стрижка потеряла свою идеальность — седые волосы в беспорядке торчали во все стороны. — Она разрушила ваш брак, и сын не простил меня, когда узнал о моём… предательстве.

Последнее слово было сказано еле слышно и, казалось, отняло у мужчины все силы.

Дмитрий Викторович рухнул в кресло и невидящим взглядом уставился в пол. Правда была настолько тяжела, что его ссутулившиеся плечи едва выдерживали груз ответственности за разрушенные судьбы многих людей, но он обязан был сказать её — иначе вся его оставшаяся жизнь лишалась смысла.

— Там, в верхнем ящике письменного стола… — поднявшаяся было рука, безвольно опустилась, — записка Паши и его подарок. Я столько лет храню их…

Подойдя к письменному столу, Кира потянула за ручку верхний ящик.

Сверху каких-то деловых бумаг лежали свёрнутый вчетверо листок и маленькая красная бархатная коробочка.

Кира взяла коробочку, немного повертела в руках и открыла.

Золотое обручальное колечко заискрилось дорожкой из семи крошечных бриллиантиков — «на счастье», как всегда, говорил Павел, делая ей подарки.

Сердце замирало после каждого удара, внутренний голос кричал: «Остановись!», но Кира дрожащими руками взяла листок и развернула записку. Ровные крупные буквы запрыгали перед глазами.

«Дорогая моя Солнечная Принцесса Амазонок! Прости, что оставляю тебя одну в такой замечательный и знаменательный день, но обстоятельства (в лице недовольного военрука нашей кафедры) заставляют меня уехать на трёхнедельные военные сборы. Не хочу прощаться с тобой и видеть слёзы в твоих медовых глазках, поэтому уезжаю по-английски: не прощаясь. Надеюсь, мой подарок тебе понравится и подтвердит серьёзность моих намерений. Готовься к свадьбе и не о чём не волнуйся!

Люблю! Целую! Твой Павел».

Вот она — горькая, убийственная Правда!

Спустя столько лет она узнала её, и что ей теперь с ней делать?

Признаться, что засомневалась в любимом, поверив наговору постороннего человека, и сама разрушила свою любовь?!

Признаться, что вся её дальнейшая жизнь после их расставания была ошибкой?!

Кира резко вздохнула, потом ещё и судорожно схватилась рукой за горло.

Мир пошатнулся, закружился перед глазами, и чтобы не видеть его конца, она крепко смежила веки.

«— Сейчас ты умрёшь! — тихо ужаснулся её внутренний голос».

«— Ну, и пусть, — равнодушно ответила ему Кира. — Пусть, пусть… Наполовину я давно уже умерла — ведь у меня разбито сердце… погасло солнышко в моей душе…»


…не будет боли и страданий, уйдут заботы и огорчения, отринутся мирские дела и обязательства. На душе станет легко и покойно, и возрадуется душа твоя, избавляясь от телесных оков. И обретёшь ты воздушность и чистоту, сердце твоё откроется для вселенской любви, и пойдёшь ты зелёной долиной, среди прекрасных цветов и плодоносящих деревьев, мимо тучных коров и резвящихся ягнят, мимо журчащих хрустальных ручьёв и полноводных прозрачных рек. Двойная радуга омоет тебя небесным, очищающим дождём, и предстанешь ты пред престолом Господа нашего…

Впереди было Небо и Вечность, позади две крошечные детские фигурки…

И Кира вернулась.


— Кира! Кира! — перепуганный Дмитрий Викторович тряс её за плечо. — Может, «Скорую» вызвать?

Глаза открылись, и Кира увидела знакомое лицо, знакомый кабинет.

Нет! Не она виновата, что их жизнь с Павлом не сложилась — обстоятельства и воля других людей оказались сильнее их любви и веры друг в друга… А её дочери? Разве можно считать их рождение ошибкой?! Нет! Никогда!

Она сидела в кожаном кресле у письменного стола, сжимая в руке прочитанную записку, а рядом стоял бледный и растерянный один из виновников её не сложившихся отношений с Шубиным — «палач» её первой любви и спортивной карьеры. Странно, но ненависти к этому человеку Кира не испытывала.

Она осторожно вздохнула. В груди кололо, в горле першило и жгло, но дышать она уже могла.

— Не волнуйтесь, — прошептала Кира, медленно складывая вчетверо записку и убирая её и красную бархатную коробочку с обручальным кольцом в карман пиджака. — Со мной всё в порядке.

— Ну, и напугала же ты меня, — Дмитрий Викторович выпрямился и пригладил ладонью растрепавшиеся волосы. — Воды принести?

Кира отрицательно качнула головой.

— Лучше напоите меня горячим чаем…


Загрузка...