Настроение на завтра

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Рабочий день Журин всегда начинал с коричневой папки, состарившейся от частого прикосновения рук и безутешных строк сложного поиска. И все же Журин бросал вызов неизвестности.

Были случаи, когда длившийся годами поиск участников войны замыкался на неудаче, но Журин вопреки добытой, казалось, неопровержимой информации продолжал действовать, отказавшись начисто от ранее использованных каналов розыска. И трижды достигал успеха.

Журин неустанно повторял: «Безнадежный ответ действителен лишь на один день. Завтра он утрачивает силу. Поиск — родной брат настойчивости и времени».

Протерев замшевым лоскутком очки, Журин стал читать новые письма. Лишь в одном из восьми посланий были счастливые строки — адрес фронтовика, которому следовало вручить орден Красной Звезды еще в 1942 году. Журин поблагодарил следопытов хабаровской школы, приславших добрую весть, и продолжил чтение.

В стопке писем был и ответ, касавшийся Хрупова. Пензенский военкомат сообщал, что рядовой Хрупов не проживает в городе и сведения, которыми располагает музей ошибочны.

Журин вынул из ящика стола скоросшиватель с надписью на серой обложке: «Хрупов». Красным карандашом поставил порядковый номер документа и, прикрепив страничку к обширной переписке, подумал: а какой же номер завершит это дело?

Временами Журин был готов открыть экспозицию «Почтовый ящик 1943 года» с пропусками в письме Старбеева. Молва об интересной находке разошлась уже по округе, а информация в областной газете усилила приток посетителей в музей, увы, разочарованных отсутствием обещанного стенда.

Но Журин не хотел нарушать договоренности со Старбеевым. К тому же ценность новой экспозиции ему представлялась в подробном рассказе о судьбе авторов писем сорок третьего.

Журин медленно перелистал бумаги, хранившиеся в скоросшивателе. Они были обидно однозначны: адрес Хрупова неизвестен. Надежда на получение достоверной справки из госпитального архива рухнула. При эвакуации из района угрозы автоколонна госпиталя была разбита вражескими бомбардировщиками.

Оставалась одна возможность: ждать ответа Главного управления кадров Министерства обороны. Надо было набраться терпения. Маленький шанс на успех еще давала работа методиста музея Окунева, который ведал разделом Отечественной войны. Он кропотливо изучал архив медицинской службы области.

Журин полагал, что этот канал поисков даст хотя бы наводящие данные и они приблизят положительный результат. Окунев обещал закончить работу в архиве через два-три дня.

Журин закрыл серую обложку скоросшивателя, но не убрал ее в ящик, а отчего-то уставился на размашистую надпись: «Хрупов».

Но пристальный взгляд не пробудил новых мыслей. И он, очинив карандаш потоньше, придвинул лист бумаги и стал писать его фамилию. Так иногда, задумавшись над текстом, он рисовал человечков или выводил первое подвернувшееся слово. На странице запестрело: Хрупов… Хрупов… И вдруг что-то привлекло его внимание. Он пригляделся к написанному. В двух начертаниях фамилии буква «п» оказалась буквой «н». Верхняя черточка была чуточку опущена, и поэтому фамилия преобразилась. Возник Хрунов. Журин не сразу осмыслил происшедшее. И продолжал писать. Но в какое-то мгновение его озарила возможная разгадка: «А что, если?.. Писарь части, госпиталя вполне мог написать фамилию так же, как я… И тогда крохотная черточка прекращала существование Хрупова. А в документации появился его двойник — Хрунов. И никому не придет в голову, что произошла описка».

При всей вероятности такого житейского случая, Журин понимал, что установить ошибку будет не менее сложно, чем все, что проделано до сих пор.

Через два дня в кабинет Журина вошел Окунев. По выражению его лица никогда нельзя было определить, в каком он пребывает настроении. Ровное, застывшее спокойствие лица изредка нарушалось вялой мимикой. У левого виска розовел след ожога, он тянулся к затылку и дальше скрывался за воротом темно-синей сорочки. То была отметина пылавшего танка, и он, командир, покинул его последним.

— Какие вести? Что в архиве?

— Небольшой проблеск, — деловито сообщил Окунев.

— Неужели?

— В картотеке есть данные о группе военврачей нескольких госпиталей, которые были дислоцированы на этом участке фронта. В списке значится хирург, профессор Поленов Алексей Архипович. В сорок третьем году он был в районе, который интересует нас. Обратите внимание… Старбеев точно обозначил место. Возможно, Хрупов попал именно в этот госпиталь. Но я исключаю предположение, что его оперировал Поленов. Отвожу также и факт их знакомства. Короче, исключаю все версии, кроме одной: Поленов знает, куда были отправлены раненые.

— Логично, — согласился Журин.

— Вот адрес профессора. — Он положил листочек на стол и добавил: — Уверен, что его информация приблизит нас к пункту, от которого потянется ниточка нового поиска. Как говорится, курочка по зернышку клюет…

— Ну что ж! Утешим себя подобием мудрости… А как же быть со стендом? Такая находка, и не можем использовать, — посетовал Журин.

— Есть другое решение…

— Какое?

— Мы почему-то во главу угла поставили Старбеева.

— Не почему-то, — перебил Журин. — Старбеев пока единственный из адресатов, который нам известен.

— Позвольте… Почтовый ящик и письма существуют. Находка сама по себе представляет огромный интерес. Давайте ее обнародуем. А по мере поступления новых материалов будем обогащать экспозицию.

— Я обещал Старбееву.

— Знаю. Пока мы дадим фотокопию только лицевой стороны солдатского треугольника. Я понимаю ваше чувство. Встреча с ветеранами вам дорога…

— Дайте мне денек на раздумья, — сказал Журин и, вглядываясь в лицо Окунева, вдруг сказал: — Странно получилось… Мы разыскиваем ветеранов по всей стране. А в своем доме непростительно близоруки. Вина тут прежде всего моя. Вы доблестно воевали. Возрождали наш город, строили его. А в музее про вас ни строчки. Дмитрий Дмитрич, настоятельно прошу вас, предлагаю… Принесите несколько фотографий военных лет. Текст я сам напишу. Сделайте это, пожалуйста, в ближайшие дни…