Врываюсь в приёмный покой больницы. Вихревой поток воздуха за моей спиной сметает несколько листков бумаги с информационного стенда. Резким шагом направляюсь прямиком к стойке регистрации, за которой сидит дежурная. Сегодня это молоденькая сестричка Анечка. Я знакома почти со всем персоналом больницы, и они знают меня тоже. Она видит меня и сразу подскакивает со своего места, предупреждая все мои вопросы, машет, зовя меня за собой. Мы идём по коридору, я на ходу натягиваю протянутый мне халат, пытаюсь по виду Ани понять, как обстоят дела.
— Татьяна Витальевна сказала, что ты едешь. Мне так жаль, Ася.
Её слова ударяют по моему слуху так громко, что кажется, я глохну. Все звуки вокруг моментально стихают, и я слышу только своё бешено бьющееся сердце.
— Он жив? — этот вопрос даётся с таким трудом. Я боюсь услышать ответ.
— В реанимации. Состояние стабильно-тяжёлое. Врач расскажет подробнее.
Мы останавливаемся у двери реанимационной палаты, и я никак не могу взять себя в руки и войти. Меня просто трясёт.
— Он в коме, Ася. Ты понимаешь что сейчас увидишь? — Аня опускает руку на моё плечо и сжимает его, поддерживая мои внутренние силы.
Я только киваю в ответ на её добрый жест. Да, я понимаю.
Вхожу. И вздрагиваю. Звериный рёв поднимается откуда-то из живота и рвётся наружу, но я не издаю ни звука. Проглатываю его, закусываю губу так сильно, что чувствую вкус крови на языке. Здесь нельзя кричать, хоть в палате больше никого и нет. Скорее всего, мама позаботилась об этом, потому что обычно в таких палатах по две, или даже три койки, а здесь одна. Та, на которой лежит Стас, весь окутанный проводами и с трубкой, торчащей изо рта.
Комната наполнена больничными запахами и звуками аппаратуры. Поршень аппарата искусственной вентиляции лёгких с размеренным шипением опускается и поднимается, помогая Стасу дышать. Монитор пациента, попискивая, отсчитывает его пульс. В этой маленькой комнате признаки жизни подают только машины. Даже я застываю, замираю, не в силах сделать ни вдох, ни выдох. Весь мир вокруг меня останавливается. С большим усилием мне удаётся впустить в себя небольшую порцию воздуха.
Голова Стаса перебинтована, а лицо мертвенно бледное, отчего тёмные круги под глазами кажутся пугающе чёрными. И без того острый нос теперь выглядит ещё острее. Тонкие, почти белые губы, которые ещё сегодня днём дарили мне поцелуи, сейчас плотно сжаты. На скулах кровоподтёки и сбитая кожа. Дрался. Он опять дрался.
Подхожу к нему, не в силах больше оставаться на расстоянии. Беру руку. Она не холодная, но и не тёплая, никакая, просто безжизненная. Разбитые костяшки и въевшаяся кровь под ногтями.
— Стас, — зову я его, надеясь, что он услышит и сожмёт мою руку в ответ. Но нет, он не слышит, не чувствует. Его ладонь безвольно лежит на моей.
— Как же так, Стас, ты ведь обещал вернуться. — Горькие слёзы пробиваются сквозь закрытые веки и заливают мои щёки. Я ничем не могу ему помочь.
Дверь за моей спиной открывается, и слышатся тихие шаги. Я знаю, что это мама, чувствую лёгкий запах её парфюма. Я растворяюсь в её объятиях, когда она притягивает меня к себе и гладит по голове.
— Господи, Асенька, как же я волновалась за тебя, — мамин голос дрожит. — Ты в порядке?
Она берёт мое лицо в ладони и мягко гладит подушечками больших пальцев, одновременно разглядывая меня и стирая мокрые дорожки слёз. Яростно киваю, не в состоянии дать членораздельный ответ и утыкаюсь в её плечо. Обхватываю так крепко, чтобы потеряться в ласковых и заботливых ощущениях, которые дарят её тепло и родной запах. Я хочу задать ей вопрос, но изо рта вырываются только всхлипы. Но мама и так понимает меня.
— Я не знаю что произошло. Знаю, что двух ребят обнаружил на улице случайный прохожий и вызвал скорую помощь. Стаса доставили к нам.
— Он поправится? — спрашиваю я, уже успокоившись, но всё ещё вздрагивая после плача. Заглядываю в мамины глаза.
— У Стаса сломаны несколько рёбер, много ушибов. Нам удалось остановить внутреннее кровотечение. Самая серьёзная из травм небольшая субдуральная гематома[1]. Была проведена операция, и гематому удалось полностью удалить. Оперировал сам доктор Кайзер. — Я облегчённо выдыхаю. Кайзер лучший и этим просто всё сказано. — Мы сделали всё, что от нас зависело. Теперь его очередь побороться.
— Хорошо. Это хорошо, что Александр Григорьевич сам оперировал.
Я с надеждой смотрю на Стаса. Ты обязательно поправишься. Всё будет хорошо.
— Ася, — мама напрягается. — Там полиция приехала. Нужно с ними поговорить. Я ведь даже фамилии Стаса не знаю. Папа пойдёт с тобой. Ничего не бойся, скажи всю правду.
— Мам, ты не думай, Стас не обижал меня. Никогда не обижал. И…я люблю его. А он меня. — Мама грустно улыбается мне. Она явно не в восторге от подобного заявления и я её понимаю. — Но я поговорю с полицией и всё им расскажу. Ну, всё, что знаю.
Я задерживаюсь в палате ещё на две минуты. Смотрю на своего спящего принца и мечтаю пробудить его. Снова вдохнуть в него жизнь. Целую каждую раненую костяшку на его правой руке, мысленно шепча заклинания. Знаю, что мы не в сказке и мои поцелуи не заставят его очнуться, а так хочется.
Следователь ждёт нас с отцом в кабинете главного врача. По дороге папа инструктирует меня. Главное, что я должна уяснить, мне ничего не грозит и правду скрывать не стоит. Но папа не знает, что я просто обязана уберечь единственного родного человека Стаса, и я сделаю это. Я не раскрою секрет Стаса относительно дедушки, сберегу его тайну, хотя бы пока сама не свяжусь с ним.
Сначала следователь задаёт обычные вопросы. Я честно рассказываю, как и где познакомилась с парнем. Говорю, что фамилия его Яров, опуская подробности о настоящей. Что подробностей о родственниках я не знаю, вру, конечно. Но признаюсь, что знаю о том, чем Стас зарабатывал себе на жизнь. И даже сообщаю, что однажды случайно присутствовала на таком мероприятии, отчего папа хмурится. Дальше вопросы становятся сложнее и гораздо серьёзнее.
— Вы знали, для чего действительно организовывали такие развлечения?
— Нет.
— Наркотики, оружие? Что-нибудь слышали об этом?
— Нет.
— Послушайте, причём здесь моя дочь? Она знает этого парня несколько недель и не так уж близко они знакомы, — вмешивается отец, защищая меня.
— Пап, я отвечу на все вопросы. Это не проблема. Я уверена, Стас ни в чём таком не замешан. Я хочу помочь. Я знаю, кто его избил.
Следователь отрывает взгляд от бумаг и внимательно смотрит на меня.
— Тот же человек, что несколько дней назад похитил меня.
Папа напрягается. Это момент мы с ним не обсуждали.
— Интересный поворот. И кто же это?
— Я не знаю его имени. Но кличку его слышала. Тарантино. Ещё я знаю, что он главный в их банде, или как там это называется. Стас хотел уйти, а Тарантино не мог этого позволить. Чтобы оказать на него давление, этот человек похитил и удерживал меня. Помогал ему парень по кличке Муха. Его настоящего имени я, к сожалению, тоже не знаю.
— Так значит, вас с господином Яровым всё-таки что-то связывает, если вы являетесь средством его манипулирования? Я делаю вывод из ваших же слов.
— Да, — честно отвечаю я, нервно поглядывая на отца.
— Хорошо. — Следователь задумчиво крутит в руках ручку. — Я верю вам, Анастасия Олеговна. Продолжайте.
— Стас помог мне сбежать и спрятал в укромном месте. Он что-то задумал. Я не знаю что, но считаю, он отправился на какую-то важную встречу. И это напрямую касается Тарантино. Я почти уверена в этом. Не спрашивайте, откуда я это знаю. Я просто чувствую.
Отец откашливается.
— Я думаю, что Анастасию можно отпустить. Она больше ничего не знает. — Папа делает паузу, а я замечаю его виноватый взгляд. — Стас Яров должен был встретиться со мной. Он хотел дать показания против банды, в которой состоял сам. Нас ждал у себя следователь прокуратуры, майор Гордин. Но Стас не явился и теперь я знаю почему.
Отец пристально смотрит на меня. Я читаю в его взгляде обещание всё мне рассказать и затихаю. Сейчас главный он, а я подчиняюсь. Ради Стаса. Хотя я жутко злюсь на них обоих.
— Хорошо. Я понял вас господин Красовский. Я так понимаю, это дело будет вести майор Гордин. Я сам свяжусь с ним. У меня последний вопрос к Анастасии и мы закончим.
Я киваю.
— Знакомы ли вы с близким окружением Стаса? Друзья, товарищи, соперники? Нам необходимо установить личность молодого человека, который находился вместе с ним.
Ох, я совсем забыла. Мама говорила, что со Стасом был ещё один парень. И, кажется, я знаю кто.
— Да. Да, знаю троих парней, с кем Стас общался больше всего, — нервно сглатываю, предчувствуя что-то плохое. — Муха. Фил и Вака. Это клички, я понимаю. Но имена… Хотя я знаю, что Фил и Вака братья, родные братья. Игорь и Ваня. Это всё, что я могу сказать. Со Стасом мог быть Фил, то есть Игорь. Это старший брат из двоих.
Вижу, как следователь качает головой и вздыхает, глядя в бумаги, перебирая их на столе. Поднимает взгляд на меня.
— Опознать сможете?
— Что? — снова лёгкие скручивает спазм, сжимает железной хваткой так, что в глазах темнеет. — Что вы сказали?
Папа хватает меня за руку.
— Ты не обязана.
— Я…я… — не могу совладать с эмоциями, запинаюсь. Но у меня нет другого выхода. — Я должна.
— Я покажу вам фотографии. Я понимаю, вы не родственник, это будет неофициально, но… — я вижу, что человеку не так-то легко говорить об этом, хотя это его работа. — Но мы должны установить личность, чтобы оповестить родных.
Следователь берёт в руки телефон, лежащий на столе, включает его. Слежу за его движениями, как в замедленной съёмке. Сердце колотится всё быстрее и быстрее пока экран телефона медленно приближается ко мне. Достаточно одного взгляда. Я сразу узнаю лохматую шевелюру и веснушки. Сейчас они так ярко светятся на бескровной коже, будто их подсвечивает не лампа прозекторской, а самое настоящее летнее солнце. Бедный мальчик.
— Это Ваня, — выдыхаю я, с трудом удерживая себя в сознании.
Я много раз была в морге, анатомическом театре. Все будущие врачи проходят курс патологической анатомии. И я не исключение. Но сейчас моя психика на грани. Видеть пусть не близкого, но знакомого тебе человека… Молодого человека, только начавшего свой жизненный путь на столе патологоанатома… Это слишком для меня.
— Я не знаю о нём ничего. Ни фамилии, ни адреса, ни номера телефона. Игорь его старший брат. Это всё. — Больше нет сил. Закрываю глаза и опираюсь лбом о стол. Слёз нет, дрожи в теле тоже. Дикая пустота внутри. Всё.
Сквозь шум в ушах, слышу, как следователь о чём-то договаривается с отцом и прощается.
К Стасу меня больше не пускают. Таковы правила и даже мне не делают поблажку. Мама обещает приглядывать за ним, она на ночном дежурстве. Папа хочет отвезти меня домой, но я отказываюсь. Не хочу бросать машину Стаса на больничной стоянке, да и просто хочу побыть одна. Совсем одна. Отец провожает меня до машины. Он беспокоится, я знаю, но убеждаю его, что я в порядке. И папа отступает.
Первое что делаю, оказавшись в одиночестве, звоню Сан Санычу. Он, наверное, с ума сходит. Надо было сообщить ему сразу, как только в моих руках оказался телефон Стаса. Его отдала мне мама, когда полиция уже покинула больницу. Прежде чем отдать мобильник следователю, я хочу сама в нём покопаться. Дед берёт трубку с первого гудка.
— Настасья…
— Да. Всё хорошо. Стас жив. — Слышу облегчённый выдох. — Не волнуйтесь, правда. И смысла ехать, пока нет. Он спит. — Не могу сказать старику всю правду. Не по телефону.
— Я хочу его увидеть, девочка, — лепечет старик.
— Обещаю, я лично вас привезу сразу, как только разрешат посещения. Моя мама рядом с ним. Даже меня не пускают, но я видела одним глазком, он спит. — Убеждаю я дедушку и себя заодно. Он просто спит.
— Что случилось? — он хочет знать.
— Я не знаю. Похоже драка. Полиция разбирается.
Сан Саныч молчит. Наверное, обдумывает мои слова. Пытается понять, насколько я честна с ним. Стас просил меня позаботиться о старике и именно это я и делаю. Не могу допустить инфаркт или инсульт у пожилого человека, жизнь которого теперь и в моих руках тоже.
— Я буду звонить каждый день. И вы звоните, теперь нет смысла в секретах и тайнах.
— Да. Да, ты права. Спасибо, девочка. Будь сильной. Ради него, — голос Сан Саныча дрожит, и он отключается, не позволяя мне услышать его слёзы, его слабость.
Он вернётся. Он должен. Он обещал.
[1] Субдуральная гематома — внутричерепное скопление крови между мозговыми оболочками.